Текст книги "Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)"

Чтобы уяснить решение Некрасова, допускавшего возможность совместной работы Чернышевского и Дружинина в своем журнале, необходимо, прежде всего, установить, в каких условиях оно было принято.

Два летних месяца в июне – августе 1855 г. Некрасов находился в Москве и на даче в Петровском парке, где он часто виделся с Боткиным, в ту пору заинтересованно входившим в круг журнальных забот Некрасова. Возможно, именно в беседах с Боткиным оговорена мысль заменить фельетоны Панаева «Заметки Нового поэта о русской журналистике» «Заметками о журналах», введенными с августовской книжки «Современника» с переменой автора. Конечно, имели значение удары Чернышевского по «фельетонной» критике, но одно дело принимать критические замечания в ее адрес, другое – осуществить замену организационно, тем более, что реорганизация касалась деятельности одного из редакторов. В составлении первого журнального обзора в «Современнике» участвовал Боткин. Самое активное сотрудничество Боткина в журнале Некрасова приходится как раз на 1855–1856 гг. Помимо авторской поддержки, Боткин оказал «Современнику» в 1855 г. значительную материальную помощь, выдав Некрасову две тысячи рублей серебром. «Он принял кровное участие в неблестящем положении наших дел в нынешнем году – и помог нам и словом и делом», – писал Некрасов Дружинину в августе 1855 г.[834]834
  Некрасов (1953). Т. X. С. 230.


[Закрыть] Ясно, что Некрасов должен был считаться с человеком, так обеспокоенным судьбой журнала. Совет вернуть Дружинина дан был Некрасову, по всей вероятности, Боткиным.

В июне того же года в Москве у Василия Петровича Боткина гостил и Дружинин. 12 июня в его дневнике записано: «Утром является Некрасов. Полезные толки о журнальном деле…»[835]835
  Письма к Дружинину. С. 36.


[Закрыть] Следовательно, разговоры с Некрасовым о неудовлетворительно (с точки зрения Боткина и Дружинина) ведущейся критике в «Современнике» начат был сразу же по приезде редактора в Москву. При этом Некрасов признал какие-то аргументы оппонентов Чернышевского, иначе Дружинин не написал бы, что толки были «полезными». О том же Дружинин сообщил Тургеневу – дважды, в письмах от 27 июня и 28 июля 1855 г.: вместе с Боткиным «мимоходом внушали Некрасову разные полезные истины насчет „Современника”, принимаемые им весьма дружелюбно», «в Москве мы с Васинькой говорили Некрасову о пахнущем клопами, о журнальных делах вообще».[836]836
  Тургенев и круг Совр. С. 175, 186.


[Закрыть]

Должно быть рассмотрено еще одно обстоятельство, долженствующее пролить свет на действия Некрасова в августе 1855 г. Подчеркиваем, что к Чернышевскому это имело самое прямое отношение. Накануне поездки Дружинина, Григоровича и Боткина в Спасское-Лутовиново Дружинин записал в дневнике 11 мая: «Первая мысль о Пантеоне». На следующий день: «Пантеон принимает величавые размеры». И еще через день, когда все трое уже приехали в Спасское: «Тургенева посвящают в тайны Пантеона». 19 мая: «Точим языки по поводу друзей и Пантеона».[837]837
  РГАЛИ. Ф. 167. Оп. 3. Д. 108. Л. 170–171. Ср.: Дневник Дружинина. С. 338.


[Закрыть] Напрашивается предположение, что Дружинин, вытесненный из «Современника» Чернышевским, задумал для оказания противодействия новой критике приобрести в свои руки журнал «Пантеон», дела которого шли в то время чрезвычайно плохо. «Пантеон» не пользовался популярностью ни в читательской, ни в писательской среде. «Москвитянин» еще в 1854 г. писал о «Пантеоне»: в нем «не было и нет того, что называется направлением», «не было и нет того, что называется вкусом в выборе статей по изящной словесности», «нет единого сознания своей литературной цели».[838]838
  Москвитянин. 1854. № 5. Кн. 1 Март. Отд. V. C. 29–30.


[Закрыть] «Библиотека для чтения» отмечала, например, в начале 1855 г., что «Пантеон» проиграл, отказавшись от своей привычной роли быть поставщиком театральных новостей и назвавшись литературно-художественным журналом. Этим новым требованиям «Пантеон» не соответствует, он «потерял свою оригинальность».[839]839
  Библиотека для чтения. 1855. № 3. Отд. VI. С. 1–2.


[Закрыть] «У нас теперь, – писал Некрасов в октябре 1855 г., – четыре литературные журнала (некоторые насчитывают даже менее четырех)».[840]840
  Некрасов (1953). Т. IX. С. 331.


[Закрыть] Подразумевались «Современник», «Отечественные записки», «Библиотека для чтения» и «Москвитянин». «Пантеон» вообще не принимался во внимание. Действительно, в 1856 г. редактор «Пантеона» Ф. А. Кони вынужден был прекратить издание. В ноябре 1856 г. Чернышевский писал Некрасову об «умирающем или умершем „Пантеоне”» (XIV, 328–329). Редакторство в «Пантеоне» Дружинин, разумеется, хотел обеспечить сотрудничеством в журнале своих друзей, а поддержкой Боткина, Григоровича и Тургенева он, вероятно, сумел заручиться. Некрасов мог узнать (или догадаться) о плане, грозившем оттоком важнейших творческих сил от «Современника», который и без того переживал в 1855 г. значительные материальные затруднения. Предложение Дружинину нейтрализовало бы попытку создать «Современнику» сильную конкуренцию.

Конечно, было бы ошибкою полагать, будто бы Некрасовым руководили только издательско-дипломатические соображения. Существенное значение имело впечатление, произведенное на него статьями Дружинина о Пушкине. Высокая оценка этих статей была вполне искренней и отражала некоторые из представлений Некрасова о творчестве великого поэта.

Некрасов не мог не разделять высказанное Дружининым убеждение в серьезной важности Пушкина для современной литературы: «Влияние поэта, которым так справедливо гордится наше отечество, не угасло». Могли быть особо отмечены слова критика о «бездне любви, поэтической гордости, страсти к искусству, уважении к труду»,[841]841
  Библиотека для чтения. 1855. № 3. Отд. III. С. 42, 60.


[Закрыть] высоко оценена проза Пушкина. Критик справедливо полагал, говоря о «Повестях Белкина», что «влияние, ими произведенное, отчасти отразилось чуть ли не на всех наших романах и повестях». Деятельность последних лет Пушкина «не есть, – писал Дружинин, – деятельность певца местного, просто талантливого, предназначенного на славу в одном только крае и в одном только столетии. Под „Медным всадником” и одновременными с ним произведениями – величайший поэт всех времен и народов без стыда может подписать свое имя». В «Русалке», например, Дружинин тонко подмечает «величественную стройность целого, безукоризненную прелесть в малейших подробностях, силу замысла, роскошь фантазии, простоту и общедоступность плана». Эстетическая характеристика «Медного всадника», «Русалки» пленяла точностью наблюдений и выводов. Пушкин «заканчивал свою деятельность как великий поэт одной страны и начинал свой труд как поэт всех времен и народов».[842]842
  Там же. № 4. Отд. III. С. 77, 89, 94, 97.


[Закрыть] Мысль, впоследствии выраженная Ф. М. Достоевским в его знаменитой речи о Пушкине.

В декабрьских «Заметках о журналах» Некрасов возмущенно писал о попытке К. Полевого бросить тень на личность поэта. «…Его глубокая любовь к искусству, – писал Некрасов в 1855 г., – серьезная и страстная преданность своему призванию, добросовестное, неутомимое и, так сказать, стыдливое трудолюбие, о котором узнали только спустя много лет после его смерти, его жадное, постоянно им управляющее стремление к просвещению своей родины, его простодушное преклонение перед всем великим, истинным и славным и возвышенная снисходительность к слабым и падшим, наконец весь его мужественный, честный, добрый и ясный характер, в котором живость не исключала серьезности и глубины, – все это вечными, неизгладимыми чертами вписал сам Пушкин в бессмертную книгу своих творений». Обращаясь к писателям и читателям, Некрасов призывал постоянно перечитывать сочинения поэта и учиться у него: «Поучайтесь примером великого поэта любить искусство, правду и родину, и если Бог дал вам талант, идите по следам Пушкина, стараясь сравниться с ним если не успехами, то бескорыстным рвением по мере сил и способностей, к просвещению, благу и славе отечества!»[843]843
  Некрасов (1953). Т. IX. С. 364.


[Закрыть]

Позиции Некрасова и Дружинина сближаются, когда они говорят о высокой художественности созданий поэта, его преданности искусству, стремлении к просвещению родины. Оба убеждены в современном значении творчества поэта, оба призывают «идти по следам Пушкина».

Еще до выхода в свет «Материалов для биографии Пушкина» (первого тома анненковского издания) Некрасов в записке к Анненкову от 12 января 1855 г. просит поскорее доставить ему «полный экземпляр книги»: «я начну о ней писать»,[844]844
  Там же. Т. X. С. 215.


[Закрыть] – пушкинской теме он намеревался уделить в «Современнике» особое внимание. Но Некрасов, как известно, поручил статью Чернышевскому, хотя есть основание считать, что не все в работе молодого критика его удовлетворяло. Чернышевский склонялся к ограничению значения Пушкина: «Пушкин по преимуществу поэт-художник, а не поэт-мыслитель; то есть существенный смысл его произведений – художественная их красота», «в его произведениях выразилось не столько развитие поэтического содержания, сколько развитие поэтической формы», «у него художественность составляет не одну оболочку, а зерно и оболочку вместе» (II, 473–475).

Разъясняя значение Пушкина, Чернышевский рассуждал следующим образом. Произведения его «могущественно действовали на пробуждение сочувствия к поэзии в массе русского общества, они умножили в десять раз число людей, интересующихся литературою и через то делающихся способными к восприятию высшего нравственного развития». В этом смысле «период, представителем потребностей которого был Пушкин, не совершенно еще окончился», значение поэта «неизмеримо велико» для «нашего времени» (II, 474–475). Однако, полагает Чернышевский, долго это влияние продолжаться не может. В рукописи заключительной части второй статьи Чернышевского, опубликованной в № 3 «Современника», находим такие строки: «Прийдут времена, когда его произведения останутся только памятниками эпохи, в которую он жил; но когда прийдет это время – мы еще не знаем, а теперь мы можем только читать и перечитывать творения великого поэта и, с признательностью думая о значении их для русской образованности, повторять вслед за ним:

Да здравствуют Музы, да здравствует Разум! И да будет бессмертна память людей, служивших Музам и Разуму, как служил Пушкин» (II, 476, 905).

На полях рукописи авторская пометка, датированная 6 апреля 1856 г.: «Дописано 18 февраля 1855 года – под влиянием известного события написаны последние строки» (II, 904). 18 февраля – день смерти Николая I. Тем самым, полагают исследователи, Чернышевский, опираясь на слова Пушкина, выразил надежду на приход новой эпохи, открывающей дорогу просвещению и разуму. Кроме того, автор статьи указал на последующее переключение внимания «в другую» область – область литературной критики, которой посвящены третья и четвертая статьи.[845]845
  Зельдович М. Г. Указ. соч. // Чернышевский. Вып. 4 (1965). С. 16.


[Закрыть] Или, иными словами, потому взгляд Чернышевского остановился на концовке второй статьи, что «здесь в рассуждениях о Пушкине заключался своеобразный кульминационный момент, высшая точка в признании заслуг поэта, выраженная призывно-повелительной строкой „Вакхической песни”. Конец четвертой статьи, где был дан обзор критики, в известной мере носил характер реферативного итога и являлся как бы дополнительным подтверждением того, что в более эмоциональной форме было выражено уже в конце второй части работы».[846]846
  Макаровская Г. В. Пушкин в оценке Чернышевского (проблема историзма в литературно-критической концепции Чернышевского середины 50-х годов) // Чернышевский. В ып. 8 (1978). С. 62.


[Закрыть]

Можно дополнить предложенную интерпретацию строк Чернышевского еще одним предположением. В первых двух статьях, написанных до 18 февраля, не представлялось возможным развить мысль об уходе в прошлое пушкинского периода литературы и наступлении гоголевского периода с характерным для него пристальным вниманием к современной общественной жизни, стремившейся освободиться от пут крепостничества. Об этом писал еще Белинский, но ни упоминать о критике, ни цитировать его Чернышевский не мог по цензурным условиям. В двух последующих статьях, написанных после 18 февраля, Чернышевский уже смог сказать о наступлении нового периода: «Великое дело свое – ввести в русскую литературу поэзию как прекрасную художественную форму Пушкин совершил вполне, и, узнав поэзию, как форму, русское общество могло уже итти далее и искать в художественной форме содержания. Тогда началась для русской литературы новая эпоха, первыми представителями которой были Лермонтов и, особенно, Гоголь» (II, 516). Действительно, между суждениями «когда прийдет это время – мы еще не знаем» (во второй статье) и «началась для русской литературы новая эпоха» (в четвертой статье) – существенная разница, обусловленная вовсе не внутренней противоречивостью концепции автора статей о Пушкине, а исключительно внешними обстоятельствами, политическими условиями текущего момента. На это и намекает Чернышевский в заметке от 18 февраля. Здравица разуму как бы выражала убежденность в том, что автор получит возможность раскованнее судить о значении пушкинского творчества и пушкинского периода в целом для современной литературы и общества, раскованнее упоминать о людях, служащих разуму, – например о Белинском, которому, хотя и без указания имени, посвящено немало страниц в четвертой статье.

В развиваемой Чернышевским историко-литературной концепции смены пушкинского периода гоголевским нужно различать два момента. Один связан с удержанием идеи развития литературы от одного этапа к другому с точки зрения сближения искусства с действительностью. Выводы Чернышевского, последователя Белинского, полны здесь понимания «исторической перспективы», по формуле самого Чернышевского, они плодотворны для текущего развития литературы и критики. Однако как только Чернышевский начинал противопоставлять Гоголя Пушкину, не находя у автора «Медного всадника» «глубокого воззрения на жизнь» (II, 473) на том основании, что Пушкин якобы был чужд изображения отрицательных сторон действительности, критик обнаруживал слабость своей концепции, не объясняющей пушкинское творчество как художественное явление.

Эту слабую сторону воззрений на Пушкина видел Некрасов. Попытки приглушить мысль о современном значении пушкинской поэзии встретили его сопротивление. Заключительный абзац второй статьи – «прийдут времена, когда его произведения останутся только памятниками эпохи, в которую он жил; но когда прийдет это время – мы еще не знаем, а теперь мы можем только читать и перечитывать творения великого поэта» – так и остались в рукописи. В «Современнике» Некрасов заменил их фразой: «Будем же читать и перечитывать творения великого поэта» (II, 476).[847]847
  Современник. 1855. № 3. Отд. III. С. 34.


[Закрыть]

Известно также хорошо аргументированное предположение об активном вмешательстве Некрасова в текст статей о Пушкине. В первую статью, например, включена довольно большая вставка взамен другого рукописного текста (II, 427–428, 904), и в этой вставке только под влиянием Некрасова могли появиться строки: «Творения Пушкина, создавшие новую русскую литературу, образовавшую новую русскую публику, будут жить вечно, вместе с ними незабвенною навеки останется личность Пушкина» (II, 428). В автографе Чернышевского отсутствует также заключающий первую статью постскриптум, написанный, как полагают, Некрасовым. Здесь от имени редакции журнала сообщено о напечатании в «настоящей книжке» журнала «трех стихотворений», а в составе самого постскриптума помещены стихотворные отрывки, «картинность и величественность» отдельных строф которых «поразительны» (II, 449) – несвойственная Чернышевскому фразеология.[848]848
  Блинчевская М. К истории печатания в «Современнике» статей Чернышевского о Пушкине // Вопр. лит. 1966. № 12. С. 238–242.


[Закрыть]

Отсутствие в статьях Чернышевского разборов пушкинских сочинений также умаляло их значение в глазах Некрасова. Зато Дружинин этой стороне критической статьи уделил особое внимание. Почти дословно повторяя высказанные в частных письмах суждения, редактор «Современника» писал в «Заметках о журналах» за июль 1855 г. о дружининской публикации: «Вот статья, каких мы желали бы как можно более, вот какова должна быть русская критика! „Умно, благородно, верно, светло и горячо!” – это не покажется удивительным, если мы скажем, что автор статей – один из даровитых русских писателей, г. Дружинин; но и у этого писателя немного найдется произведений, которые удались бы так цельно, от которых веяло бы такой прекрасной любовью к родному слову и к искусству!»[849]849
  Некрасов (1953). Т. IX. С. 291.


[Закрыть]

Итак, один критик (Дружинин) дал прекрасный очерк личности Пушкина, сумел по достоинству оценить его сочинения, указал на глубокую современность его творчества, другой (Чернышевский) сосредоточился на выяснении общественного назначения литературы – оба как бы дополняли друг друга, и Некрасов какое-то время допускал возможность появления обеих статей в «Современнике» и их сотрудничества в одном журнале.

Когда Дружинин писал Некрасову в ответ на приглашение в «Современник», что только при личной встрече можно выяснить, «как и что работать», имелся в виду не только вопрос о гонорарах. Иные причины побуждали воздержаться от немедленного согласия. Как показывают развернувшиеся после августа 1855 г. события, Дружинин поставил жесткое условие: он или Чернышевский. И он был прав, видя несовместимость их идейных позиций.

Вместе с тем и отношение Некрасова к дружининской статье о Пушкине отнюдь не исчерпывалось положительными отзывами. Редактору «Современника» оставались чужды содержавшиеся здесь резкие выпады против гоголевского направления. Облик Пушкина, поэта «чистого искусства» (в представлениях Дружинина), характеристика его творчества не случайно противопоставлялись Гоголю. Полемизируя с Чернышевским, он писал: «Что бы ни говорили пламенные поклонники Гоголя (и мы сами причисляем себя не к холодным его чтителям),[850]850
  Ср.: Дружинин. Литературная критика / Сост., вступ. статья Н. Н. Скатова; примеч. В. А. Котельникова. М., 1983. С. 60.


[Закрыть] нельзя всей словесности жить на одних «Мертвых душах». Нам нужна поэзия. Поэзии мало в последователях Гоголя, поэзии нет в излишне реальном направлении многих новейших деятелей. Самое это направление не может называться натуральным, ибо изучение одной стороны жизни не есть еще натура. Скажем нашу мысль без обиняков: наша текущая словесность изнурена, ослаблена своим сатирическим направлением. Против того сатирического направления, к которому привело нас неумеренное подражание Гоголю, – поэзия Пушкина может служить лучшим орудием». Дружинин предсказывает, что недолго осталось ждать начала в литературе «законной, безобидной реакции против гоголевского направления».[851]851
  Библиотека для чтения. 1855. № 4. Отд. III. С. 79, 81.


[Закрыть]

Слова Дружинина сразу же вызвали несогласие в кружке «Современника». «Споры о Гоголе и Бальзаке. Пахнущий клопами», – записывает Дружинин в дневнике 21–25 мая 1855 г.[852]852
  Дневник Дружинина. С. 338.


[Закрыть] Участники спора – гости Тургенева в Спасском-Лутовинове: Боткин, Григорович, Дружинин. Показательно, что разговор шел не только о Гоголе, но и о Бальзаке, – иными словами, об общественном назначении искусства, не принимаемом Дружининым. Упоминание о Чернышевском не менее показательно: возражавшие Дружинину вольно или невольно становились союзниками Чернышевского в данном случае.

Переписка Боткина, Тургенева, Григоровича, Некрасова помогает точно установить, какой позиции в споре о Гоголе придерживался каждый из них.

Тургенев писал Боткину 17 июня 1855 г., прочтя статью Дружинина после встречи в Спасском-Лутовинове: «Но опять-таки в отношении к Гоголю он не прав. <…> Бывают эпохи, где литература не может быть только художеством – а есть интересы высшие поэтических интересов. Момент самопознания и критики так же необходим в развитии народной жизни, как и в жизни отдельного лица».[853]853
  Тургенев. Письма. Т. II. С. 282.


[Закрыть] 10 июля Дружинину: «Насчет Гоголя – Вы знаете – я не совсем согласен с Вами».[854]854
  Там же. С. 292.


[Закрыть] К Тургеневу присоединился Боткин. «Оба направления – необходимы», – писал он Дружинину, передав для него слова Тургенева. Боткин пытается переубедить Дружинина: «Нет, мы слишком поторопились решить, что гоголевское направление пора оставить и стороне, – писал он ему из Москвы 6 августа, – нет и 1000 раз нет… По моему мнению, если русский писатель любит свою сторону и дорожит ее достоинством, он не в состоянии впасть в идиллию. Нам милы ясные и тихие картины нашего быта, но они могут быть для нас только кратковременным отдыхом, потому в сущности мы окружены не ясными и тихими картинами. Нет, не протестуйте, любезный друг, против гоголевского направления – оно необходимо для общественной пользы, для общественного сознания».[855]855
  Письма к Дружинину. С. 35, 37.


[Закрыть] В конце августа Дружинин получил письмо и от Тургенева: «…Оба влияния, по-моему, необходимы в нашей литературе – пушкинское отступило было на второй план – пусть оно опять выступит вперед – но не с тем, чтобы сменить гоголевское. Гоголевское влияние и в жизни, и в литературе нам еще крайне нужно».[856]856
  Тургенев. Письма. Т. II. С. 308.


[Закрыть]

Спор о Гоголе мешал Дружинину создать сплоченную оппозицию Чернышевскому. Тургенев и в ту пору Боткин, чуткие к запросам общественного движения, понимали, что речь идет не о частных расхождениях. Знамя «чистого искусства», упорно защищаемое Дружининым, не может быть поднято во главе русской литературы. Под словами Тургенева и Боткина о необходимости гоголевского направления мог бы поставить свою подпись и Чернышевский, но их позиция («оба направления необходимы») не во всем устраивала его, хотя, несомненно, она была более объективной и историчной сравнительно с утверждениями Чернышевского, сторонника гоголевского, а не пушкинского направления.

Примечательно, что Боткин вновь, как и во времена Белинского, обнаруживает готовность к восприятию передовых идей времени. Влияние Чернышевского, опирающегося на эстетику Белинского как мощный авторитет в противостоянии приверженцам «искусства для искусства», несомненно. В том самом номере «Современника», где в четвертой статье Чернышевского о Пушкине впервые после многолетних запретов воспроизводились строки из Белинского, находим принадлежащие Боткину слова (в «Заметках о журналах» за июль 1855 г.): «Нет науки для науки, нет искусства для искусства, – все они существуют для общества, для облагоражения, для возвышения человека, для его обогащения знанием и материальными удобствами жизни; и вопреки Пушкину „чернь” всегда вправе сказать поэту и ученому:

 
Нет, если ты небес избранник —
Свой дар, божественный посланник,
Во благо нам употребляй:
Сердца собратьев исправляй…»[857]857
  Современник. 1855. № 8. Отд. V. С. 266. В научных работах порою до сих пор это место принято цитировать как принадлежащее Некрасову. Однако из рукописи «Заметок» видно, что его автор – Боткин (см.: Некрасов (1953). Т. IX. С. 296, 748). Подробнее о Боткине см. в статье и комментариях Б. Ф. Егорова (Боткин В. П. Письма об Испании. Л., 1976. С. 284).


[Закрыть]
 

Напоминая о выступлениях Белинского, Чернышевский в том же номере «Современника» восставал против новейших истолкователей стихотворения Пушкина «Чернь» (имелся в виду, прежде всего, Дружинин), «думающих, что «чернь» была бы в самом деле кругом виновата и что Пушкин был совершенно прав в своем образе мыслей о призвании поэта» (II, 511).[858]858
  Современник. 1855. № 8. Отд. III. С. 45.


[Закрыть] Ведь это Дружинин вслед за издателем сочинений Пушкина Анненковым утверждал: Пушкин после «Бориса Годунова» делается «поэтом про себя», и это служение «искусству для искусства» принесло «огромную пользу его поэтическому дарованию».[859]859
  Библиотека для чтения. 1855. № 4. Отд. III. С. 71.


[Закрыть] Чернышевский, увы, не оспаривал подобных мнений, но в данном случае важно подчеркнуть другое: отрицание «искусства для искусства» было общим для Чернышевского и Боткина в 1855 г., а это существенно ослабляло позиции Дружинина. Похвала Боткина четвертой статье Чернышевского о Пушкине – «очень хороша и, как показалось мне, тепло написана»[860]860
  Письмо к Некрасову от 3 сентября 1855 г. // Голос минувшего. 1916. № 9. С. 173.


[Закрыть] – возникла не случайно.

Попытки Тургенева и Боткина повлиять на суждения Дружинина о Гоголе встретили резкую ответную реакцию. В августе Дружинин обдумывает статью о Гоголе и сожалеет, что «она, по причине других работ, пишется только в голове».[861]861
  Дневник Дружинина. С. 345. Запись от 8 августа.


[Закрыть] 22 августа он записывает в дневнике: «<…> Наступает время борьбы между пушкинским и гоголевским направлениями».[862]862
  РГАЛИ. Ф. 167. Оп. 3. № 108. Л. 176. Ср.: Дневник Дружинина. С. 346.


[Закрыть] Под знаком этой борьбы и протекает вся последующая творческая деятельность Дружинина-критика. «Мое мнение о гоголевском направлении, в применении к настоящей литературе, вовеки нерушимо», – писал он Боткину 19 августа 1855 г. Более того, он думает переубедить Боткина, говоря, что Чернышевский представляет «крайнюю прямолинейность» молодого литературного поколения, для которого «Пушкин есть фетюк, Лермонтов – глупый офицер, литература наша начинается с одного Гоголя», «если мы не станем им противодействовать, они наделают глупостей, повредят литературе и, желая поучать общество, нагонят на нас гонение и заставят нас лишиться того уголка на солнце, который мы добыли потом и кровью!»[863]863
  Письма к Дружинину. С. 41.


[Закрыть] Дружинин явно утрирует оценки творчества Пушкина и Лермонтова, а призыв к противодействию приобретает особо воинственный характер, переходящий границы идейно-литературной полемики. Цитируя слова Дружинина, Боткин написал Некрасову 19 сентября: «Это уже значит противодействовать с полицейской точки зрения».[864]864
  Голос минувшего. 1916. № 10. С. 89.


[Закрыть] «Прочел я, что пишет тебе Дружинин о Гоголе и его последователях, – сообщал Некрасов Боткину, – и нахожу, что Друж<инин> просто врет и врет безнадежно, так что и говорить с ним о подобных вещах бесполезно. <…> Мне кажется, в этом деле верна только одна теория: люби истину бескорыстно и страстно, больше всего и, между прочим, больше самого себя, и служи ей, тогда все выйдет ладно: станешь ли служить искусству – послужишь и обществу, и наоборот, станешь служить обществу – послужишь и искусству<…>».[865]865
  Некрасов (1953). Т. X. С. 247.


[Закрыть] А в «Заметках о журналах» за сентябрь 1855 г. редактор «Современника» заявил об этом и печатно: «<…> Всякая деятельность, отмеченная стремлением к добру и правде, любовью к отечеству <…> не будет забыта <…> Горе и стыд тем, кто приносит истину в жертву корысти и самолюбию».[866]866
  Там же. Т. IX. С. 328–329.


[Закрыть] Упрек адресован Дружинину.

Непримиримая позиция, занятая Дружининым по отношению к Чернышевскому, исключала возможность их совместной работы в «Современнике». Чернышевский никогда не допускал этой возможности, Некрасов тоже понимал, насколько немыслимы попытки примирить Дружинина с Чернышевским, этих двух лучших литературных критиков переживаемого времени.

Из критических статей Дружинина в «Современнике» за 1855 г. была напечатана только одна – «Стихотворения Я. П. Полонского». Обращает на себя внимание филиппика автора против критиков, не способных к восприятию поэзии. Если иметь в виду, что в дружининском окружении эта неспособность постоянно приписывалась Чернышевскому и даже Некрасов некоторое время был несвободен от подобных мнений, потому-то Боткину и удалось склонить его к приглашению Дружинина в его журнал, то полемический адресат в статье Дружинина устанавливается без особого труда – Чернышевский. «<…> Ценитель, приступающий к отзывам о человеке, в котором горит священный огонь поэзии, – взвесь свои силы и реши прежде всего, что в силах ты взять у прочитанного тобой поэта! И если в тебе, несмотря на твои знания, несмотря на твою правдивость, нет сочувствия к поэзии во всех ее проявлениях, если слабые силы твои не позволяют тебе ничего взять от поэта, тобою прочитанного, то, – обращался он к своему оппоненту, – лучше сознай свое бессилие и скромно отступись от своей задачи. Ибо, если ты, увлекаясь рутиной и самодовольствием, не захочешь сознаться в собственной твоей бедности, если ты хочешь обвинять поэта в том, что собственная душа твоя, лишенная восприимчивости, не отозвалась ни на одну из его песен, вся твоя речь будет сплошною ложью и все твои выводы – рядом опасных, иссушающих, трудно искоренимых предрассудков».[867]867
  Современник. 1855. № 11. Отд. III. С. 1.


[Закрыть]

Дружинин и в этой статье отстаивает основные принципы своей «артистической» теории искусства, истолковывающей поэзию как средство примирения человека с жизнью. Критик укоряет Полонского за стихотворение, в котором выразилась «дидактика в новом вкусе»:

 
Поэт, в минуты вдохновенья
Будь от пристрастия далек;
Язви насмешкою порок:
Насмешка громче наставленья,
Когда ее, на кару зла,
Святая правда родила!
 

Но Полонский, по мнению Дружинина, обладает «прирожденными достоинствами поэта истинного», в лучших его стихах «не найти ни одной строки, в которой бы отражалось что-нибудь сумрачное, строптивое, едко-насмешливое или злое». Поэт причисляется к пушкинскому направлению, и хотя выпадов против гоголевского направления статья не содержала, объективно разбор творчества Полонского был противопоставлен «дидактике в новом вкусе»,[868]868
  Там же. С. 2, 6, 8, 11, 13, 19.


[Закрыть] теоретиком которой Дружинин считал Чернышевского.

Подобная декларация «искусства для искусства» резко контрастировала с иными представлениями о назначении искусства и литературы – с ними читатель «Современника» середины 1850-х годов был знаком по статьям Чернышевского и Белинского, цитируемого с июльской книжки этого журнала за 1855 год. С конца года в «Современнике» начинают печататься «Очерки гоголевского периода русской литературы», споры о Гоголе и гоголевском направлении значительно обострились, как будет показано ниже, и полемика Чернышевского с Дружининым продолжалась в последующие полтора года, пока Чернышевский до прихода Добролюбова ведал критико-библиографическим отделом, но биографически она завершилась в 1855 г., поскольку в течение именно этого года произошло окончательное «вытеснение» Чернышевским Дружинина из «Современника».