Текст книги "Посредине ночи"

Посредине ночи
Александр Валерьевич Машошин

© Александр Валерьевич Машошин, 2015

© Анна Куликова, дизайн обложки, 2015

Редактор Сергей Когин

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Часть первая. По Льянскому пути

Хотите верьте, хотите нет…

Буфетчик Шулейкин

И жили они долго и счастливо и умерли в один день…

Старая сказка

…но не все.

Автор

1

Степь, бескрайняя степь от горизонта до горизонта. Покрытая странным, синевато-серым ковылём. А может, и не ковылём вовсе, а какой-то другой, невиданной травой. Я шагал по ней уже который час, а далёкие горы у самого окоёма, казалось, не приблизились ни на километр. Вот уж угораздило так угораздило! И зачем, спрашивается, я вышел из палатки в тумане? Напиться захотел, называется. Ручей протекал совсем близко от места нашей ночёвки, поэтому на рассвете, когда солнце только-только начало подсвечивать лучами утренний туман, я решил, что легко найду его по журчанию воды. И первое время, действительно, шёл на звук, а затем как-то незаметно потерял под ногами едва заметную тропку в траве. Только после этого в голову мне закралось подозрение, что слишком уж долго я иду. Повернуть назад? А куда? Мне уже стало казаться, что слабое журчание воды доносится не с той стороны, а вот оттуда, правее. Или левее? А может быть, вообще из-за спины? Тут ещё подул ветер, и шелест травы вмиг заглушил ручей. Всё, надо остаться на месте, решил я. Скоро солнце и ветер разгонят туман, и станет видно, где наш лагерь. Когда туман рассеялся, я увидел вот эту бескрайнюю равнину. Ни дороги, ни машин, ни палаток поблизости не было.

Теперь я шёл в направлении далёкой горной цепи, чтобы делать хоть что-то, а не сидеть на одном месте. Всё, что осталось у меня – куртка, алюминиевая фляжка с остатками воды, часы на руке да ещё фонарь, случайно оказавшийся в кармане. Солнце начинало припекать, куртку я снял и закинул на плечо. Интересно, всё же, куда и, главное, каким образом меня занесло? Писатели-фантасты в своих книжках изгаляются, кто как может, объясняя такие вещи, а то и вовсе обходят эту тему. Попал чувак в параллельный мир и попал, и вся недолга. А там, как водится, дремучее средневековье, а то и маг на волшебнике, колдуном погоняет. И стал наш соотечественник сразу могучим рыцарем, а может быть, божеством. Успешно прошёл через сотню-другую испытаний, смертельных опасностей и передряг, совершил путешествие на край света, сокрушил главное зло этого мира и, конечно, в итоге женился на принцессе. Предполагается, что потом они жили долго и счастливо и умерли в один день. Увлекательная перспектива… когда читаешь, лёжа на диване. А в моём положении весёлого было мало. Свой организм я знал прекрасно, без воды у меня уже к ночи может подскочить температура, и состояние будет «идти могу, но только ползком». Одна надежда, что в этой степи течёт что-нибудь проточное, чем я не отравлюсь. Или вода есть в тех горах. Напился, называется, из ручья.

Жарко мне не было или почти не было: ровный «аэродромный» ветер, спутник всех открытых пространств, достаточно продувал рубашку, чтобы не потеть на солнце. Голову от палящих лучей я прикрыл, надев на неё воротник куртки. А что яркий белый свет немного слепит, так к этому можно привыкнуть. Дойду, ничего. Я посмотрел на часы. Время приближалось к полудню. Не передохнуть ли немного? Ноги-то не казённые. Тем более, на равнине наметилось небольшое разнообразие: впереди виднелись несколько пятен более высокой растительности, проще говоря, кусты. Под ними, вроде бы, была полутень, то, что сейчас нужно. И я взял левее, чтобы приблизиться к ним.

Кусты высотой в рост человека отдалённо напоминали то ли африканские акации, то ли степную карагану, растущую у нас на юге, но ни к тем, ни к другим явно не относились. Синевато-серебряные перистые листья, толстые короткие колючки и ветки, отчётливо разделённые на длинные «секции», как у бамбука. На всякий случай я оглядел ближайший куст повнимательнее, не водятся ли в нём какие-нибудь насекомые – о том, что они бывают опасно ядовитыми, знают все, кто учил в школе биологию или, хотя бы, читал фантастику. Никаких жучков-паучков в кусте не обнаружилось, и я, зайдя с теневой стороны, улёгся в траву рядом с кустом. Куртку предварительно повесил на ветку: будут идти мимо кочевники или там светлые эльфы, авось, заметят. А если орки, тоже есть надежда, что перед рабством дадут попить.

Мерный свистящий звук неизвестного происхождения я сперва принял за звон в ушах, когда же прислушался, он пропал. Почудилось? А вот трава шуршит под чьими-то ногами… Первый порыв вскочить я сдержал: не хватало ещё тут же получить в лоб пулю или, скажем, эльфийскую стрелу. Наоборот, надо принять спокойную позу и ждать. Только я успел прикинуть, что идёт ко мне, вроде, один человек – ну, или кто там – как над колышущимися метёлками травы показалась голова, затем плечи. Кажется, это женщина. Смуглая, слегка красноватая кожа, круглое лицо, большие и довольно светлые глаза, курносый нос с аккуратными тонко очерченными ноздрями, полные губы. Было в ней, пожалуй, что-то негритянское, а что-то, пожалуй, индийское. Ну, да, разрез глаз очень напоминал ту актрису из фильма «Дуэт», как её, Айшвария Рай, кажется. Одеяние незнакомки состояло из плотной коричневой туники, подпоясанной ремнём, с пряжки которого свисала вышитая лента по форме точь-в-точь как мужской галстук «шире хари», белых узорчатых не то чулок, не то тонких брючек-стрейч, сапог с отворотами и кожаных же краг на предплечьях. На голове – странный головной убор: два длинных, сходящихся книзу хвоста по бокам головы, над ними две заострённые вершинки, и всё это расчерчено крупными горизонтальными полосами, словно платок египетского фараона, только в другой цветовой гамме, синевато-серое на белом. Подобное украшение вполне могло означать, что я действительно оказался в каком-то фантазийном мире. Смущали и белые, словно меловые, узоры над бровями, на лбу и щеках. Боевая раскраска? С другой стороны, туника и брюки – на них не было заметно швов, что могло означать достаточно высокий уровень развития технологий.

Женщина произнесла несколько фраз на неизвестном языке. Тон был, вроде бы, вопросительным, хотя непонятно, как у них выражается вопрос? В китайских, допустим, диалектах во вполне повествовательном предложении может встретиться до десятка различных интонаций, в том числе, на европейский слух, и «вопросительных». Ладно, будем считать, что она меня о чём-то расспрашивает, в данном случае, это логично. Хуже всего то, что я не понял ни слова. Язык звучал, как… не знаю, как что, в первый момент он показался мне похожим на смесь голландского с испанским, если возможна такая смесь. Женщина задала ещё один вопрос, более короткий, потом ещё.

– Извините, я Вас не понимаю, – сказал я.

Женщина наморщила лоб, в серо-голубых глазах её появилось такое выражение, словно она силится ухватить кончик какого-то воспоминания и не может.

– Эноо? – произнесла она.

– Я не понимаю Вашего языка, – повторил я, чуть перефразируя. И это неожиданно помогло, да ещё как!

– Словиоски, да? – воскликнула она. – Ты може мне разумети?

Можете себе представить моё облегчение. Язык, пусть не совсем похожий на русский, но с родными славянскими корнями!

– Да, могу, – ответил я. – Разумею.

– Уф-ф, – облегчённо вздохнула она. – Ты ес целы? Ты не больны?

– Нет, не болен.

– Добро. Откуды ты тут появил се? Тут никто не живе, тут мртвы мир.

– Я сам не знаю. Не бросай меня.

Она фыркнула и пробурчала что-то на своём, непонятном наречии. Впрочем, о смысле я догадался без перевода: мол, как только люди могут так плохо о ней думать.

– Встай, – женщина протянула мне руку и неожиданно сильным для своей комплекции рывком подняла на ноги. Добавила совсем просто и привычно: – Едем со мной.

Подхватив с ветки куртку, я двинулся за ней к транспортному средству – чему-то вроде мотоцикла. И только совсем уж вблизи разглядел, что у «мотоцикла» нет колёс! Он просто висел в воздухе в полуметре от грунта.

– Гравитационный привод? – пробормотал я, выронив от неожиданности куртку.

– Гравирепулсор, да, – кивнула она. – Чем ты так удивйен?

– У нас такого нет.

– Да што ес стало?? – изумилась она. – Дивно дело.

– Сам удивляюсь. Помоги мне понять, добро?

– Ох, я обычно то и делам, – вздохнула она. – Непросты случай як мне друге имя.

– «Сложные случаи твоё второе имя»? – переспросил я.

– Да, – она улыбалась.

– А первое? Как звать тебя?

Оценивающий взгляд был мне ответом. Возникло чувство, что смуглянка колеблется, назвать своё настоящее имя или прикрыться псевдонимом. Секундная пауза, и она произнесла:

– Осока.

Знакомо звучащее слово. Совпадение? Или нет? Я назвал себя.

– Добро, – сказала она. – Не бои се ехати на тутом аппарате?

– А что, есть альтернатива? Ну, в смысле, другой способ?

– Нет. Ногами не до́йдем.

– Тогда поехали.

Осока потянула вверх отвороты своих сапог, прикрывая ими колени. Мне показалось, что в крайнем положении они тихонько щёлкнули, фиксируясь. Девушка легко вспорхнула в седло, сделала жест себе за спину.

– Обойми мне, – приказала она, когда я сел за ней. – Крепко, не бои се, я не кусаю.

– А я и не боюсь, между прочим. Просто вдруг у вас это не принято.

– Мне не ес приятно або неприятно, – Осока строго покосилась на меня через плечо. – Так нуджно, або кости не сберешь.

– Нет, я не то сказал. Не то что «неприятно», а «не принято», не должно, не дозволено, разуме?

– Пшшш, – произнесла она, будто рассерженная кошка, и, взяв мои руки, соединила их у себя на талии. – Так! И держи.

Аппарат со свистом рванулся с места. Видимо, гравитационный привод был у него только подъёмным, а горизонтальное передвижение обеспечивал банальный реактивный двигатель под сиденьем.

– Я не брзо, спешити негде, – сообщила Осока. Действительно, полукруглая шкала между рукоятями руля, до боли похожая на обыкновенный спидометр, показывала зелёную светящуюся полосу едва ли на четверть длины. Но нельзя сказать, что это «небыстро»: воздух ощутимо бил в лицо, как на нормальном мотоцикле, когда едешь под 60. Интересно, какая у него предельная скорость, у этого гравицикла? Триста? Больше? Тогда на предельной без шлема не покатаешься, задохнуться можно. Чтобы не так дуло, я прислонился щекой к пёстрому головному убору Осоки… и непроизвольно дёрнулся, ощутив, что никакая это не «шапочка», а живое тело! Мягкий кожистый нарост, заменяющий причёску!

– Извини…

– Ништо, то нормално.

Летающий мотоцикл скользил над степью, не касаясь травы, воздушная волна оставляла за нашими спинами расходящиеся «усы» колышущегося сине-зелёного ковыля. Местность перед нами начала понижаться, по сторонам поднялись небольшие пологие холмы. Осока накренила гравицикл, закладывая правый вираж за один из них, и я увидел, куда она меня везёт. Пепелац. Более подходящее слово подобрать было трудно. На коротких толстых лапах-опорах посреди травы стояло нечто трудновообразимое, но явно сделанное из металла и явно способное летать. Сюрреалистическая скульптура древнего динозавра в духе Церетели, вот с чем его можно было сравнить. Роль туловища играл металлический куб со снятой на рёбрах фаской, из-под которого и были выдвинуты опоры. Хвоста – нечто вроде лежащего на боку американского железнодорожного контейнера, приваренного к кубу торцом. С другой стороны торчала массивная застеклённая «голова»-кабина. Сходство с динозавром в стиле техно несколько портили только массивные трубы четырёх ракетных двигателей, закреплённые на рёбрах «хвоста». Между двумя нижними была выдвинута довольно крутая рампа в нутро летающей колымаги. Не сбавляя скорости, Осока влетела по ней внутрь и затормозила в тесной квадратной каморке два на два метра. Я сошёл на пол – или палубу? – и пошатнулся. Почему-то было трудно дышать, и голова кружилась.

– Что, утомила езда? – снисходительно спросила моя спутница, и вдруг взгляд её сделался тревожным. Совершенно не церемонясь, она повернула мою голову к светильнику, раскрыла глаз, вглядываясь в зрачок, затем притронулась ладонью к шее, между ключиц…

– Реакция! – обеспокоено сказала она. Рывком выдвинула из металлического борта перфорированный лист вроде длинной скамейки: – Седай, сейчас.

Я сел и вяло наблюдал, как Осока заряжает инструмент, в котором нетрудно было узнать медицинский инъектор. Примерилась не к шее, как я ожидал, а к грудине, прямо сквозь одежду, слегка сдвинула вбок, чтобы попасть между рёбер, и нажала крупную кнопку на торце. Выбросила ампулу, вставила другую и сделала укол теперь уже в шею.

– Отдохни, затворю вход, – Осока отошла к рампе, нажала клавишу на коробке-пульте, прикреплённом к стене. С мерным гудением тяжёлый люк стал закрываться.

– Легче? – спросила она через плечо.

– Да. Дышать нормально. Голова только тяжёлая.

– Травы, пыльца. От них многие болеют. Идем внутрь, там воздух чист.

Раздвинулись вбок металлические створки, как двери лифта, за ними я увидел коридор и в торце его ещё одну двустворчатую дверь, ведущую в… рубку? Центральный пост? В нём помещалась пара глубоких кресел и две мягкие то ли скамьи, то ли лежанки вдоль бортов. Осока кивнула мне на правое кресло и неожиданно осведомилась, не осталось ли у меня каких-то пожитков на этой планете.

– Нет, – сказал я. – Почему ты спрашиваешь?

– На случай. Сейчас мы оттут улетим и не воротим се.

– Ничего у меня тут больше нет. Хотя… Можешь пролететь, как мы ехали? На случай, вдруг ещё кто-то тут оказался.

– Отчего же, мне несложно, – кивнула она.

Пепелац на удивление мягко оторвался от земли, плавно, как вертолёт, повернулся вокруг оси и с шелестящим свистом понёсся над травянистой равниной.

– Ты тут и был или прийшёл? – спросила Осока, указывая на сероватые пятна кустарника.

– Пришёл. Примерно вот оттуда.

– Понятно, ийдем так.

На то, чтобы пересечь равнину от кустарника до следующей низины, где из травы выглядывали крупные замшелые камни, потребовалось всего несколько минут. Мимо камней я не проходил точно, и теперь становилось ясно: никого и ничего больше на равнине нет. Только какие-то летающие существа камнем спикировали от нас вниз и укрылись в траве. Осока вопросительно взглянула на меня, я кивнул, и она, потянув на себя рукоятку управления, начала набирать высоту, резко и круто. Тем не менее, ускорения не чувствовалось.

– Невесомость будет? – спросил я через некоторое время.

– Нет, как? Тут гравиторы внизу. У вас они не користают се?

– Нет, – развёл руками я. Слово «використання», то есть, использование, я знал из украинской мовы.

– Дивно будет тебе у нас, – покачала головой девушка. – Держи се, засвет!

Не успел я спросить, что это такое, «засвет», как Осока положила руку на длинный Т-образный рычаг на консоли и двинула вперёд до упора. Далёкие точки созвездий вдруг расплылись, превратились в полосы, которые всё удлинялись, сливались… Миг – и сероватый призрачный свет залил всё остекление пилотской рубки. Ну ни фига себе! Теперь всё становилось ясно: мы перешли «за свет», за скорость света. Да как легко! Ничего так здесь технологии, если такой маленький корабль умеет совершать межзвёздные перелёты.

– Так объясни се сейчас. Кто ты, откуды ты и вообчи, – сказала Осока.

Я начал объяснять. Про свою планету, про наш уровень технологий, сказал о том, что других разумных существ мы не знаем, а в космос летаем совсем недолго и очень недалеко. Фразы я старался строить так, как говорила Осока, подбирая общеславянские корни, какие знал. В русском языке гораздо больше европейских заимствований, чем в украинском или польском, поэтому приходилось постоянно поправляться, искать эквиваленты. Лингвисты, наверное, пришли бы в ужас, но моя собеседница, к счастью, этот суржик понимала не хуже, чем я её «словиосский» язык. А через некоторое время она вдруг лукаво улыбнулась и предложила мне «не трудиться» и говорить так, как я привык.

– А я попробую понимать, – добавила она.

– Тогда будет трудно тебе, – возразил я.

– Нет. У нас часто есть подобные языки, диалект, понятно слово?

– Понятно.

– Учить один из другого нетрудно, когда знать, как. Правь меня, и я скоро-скоро научусь.

– Ну, изволь, – не стал спорить я. – Вообще-то, ты уже лучше говоришь.

– Буду совсем чисто, – пообещала Осока. – Как твоя глава… э-э, голова?

– Я и забыл про неё.

– Помогло. Хорошо. Не надо искать другой склад.

– Склад? – ага, опять отсылка к украинскому. – Имеешь в виду состав препарата?

– Да, состав. Видишь, мы стали совсем хорошо понимать. Отдельные слова незначны.

– Раз уж мы так хорошо друг друга понимаем, объясни мне теперь, пожалуйста, кто ты такая? Ты человек? И откуда знаешь славянскую речь?

– Ответить сразу всё? Или по очереди? – Осока хихикнула. – Кто я, спрашиваешь? Я тогрута. Полагается, что мы не люди, иной вид. Так говорят учёные людей. Мы не спорим и не стараемся убеждать, но на деле всё иначе. Некогда мы получились из смешения тви’леки, которые не люди, хоть подобны, и людей надсемьи ари. То несомненно, все анализы за то. Больше: у нас есть язык храмов, и словиоски – язык сучасных бреганцев…

– Современных, – машинально поправил я.

– Да-да, современных, подобен ему как младший старшему. Потому на Шили его много учат в школах. Полезно, Брег от нас недалеко.

– Язык храмов, – задумался я. – Санскрит, видимо, это он. Неужели я попал в собственное будущее?

Что чувствует звездолётчик, возвратившийся домой через несколько тысячелетий? Все родственники, все друзья давно мертвы, а родная планета затерялась в глубинах космоса…

– Если всё так, – медленно произнёс я, – то и ты, и все остальные происходите с моей Земли. А с того времени, когда жил я, прошли тысячи, возможно, десятки тысяч лет.

– Говоришь логично, але мне незнамо, что так может быть.

– Иного объяснения не вижу.

– В том случае мы с тобой сильно похожи, – медленно сказала девушка. – Я також одна, и мир мой рухнул.

– Что-то случилось с твоей планетой?

– Не с планетой, со всеми. То было в девять-восемь-один, одиннадцать рок назад. Вернулась с задания и узнала: тех, кого я знала и любила, умертвили их же солдаты. Почти всех. Тех, кто выжил, заманили в западню год спустя. И я, прежде достойный воин, теперь скитаюсь граничными мирами и за плату решаю проблемы всяких разных… – она вздохнула и не стала заканчивать фразу.

– У меня нечем платить тебе.

От пощёчины зазвенело в ушах. Губы спутницы кривились, она буквально выплёвывала слова:

– Кто говорил о плате?? Ты не «всякий»… – Осока помолчала, потом сказала сердито: – Или, как раз, «всякий», и хорошее отношение тебе також неведомо!

Она отвернулась к пульту и принялась остервенело щёлкать переключателями, лупить по кнопкам. Затем буркнула:

– Закончим за се. Выброшу на первом же жилом мире, и как знай.

– Осока…

Она не удостоила меня даже взглядом, пробормотав что-то непонятное, но очень эмоциональное. Материлась, наверное. Погодите-ка, «достойный воин», сказала она? Значит, надо попробовать вот что…

– Моя леди, – торжественно сказал я. – Я оскорбил тебя по незнанию. Скажи, как мне принести извинения, чтобы ты приняла. Готов на всё.

– На всё-ё? – она покосилась на меня, и глаза её блеснули яркой лазурью.

– Да, – кивнул я, ибо отступать было некуда.

– Ладно тогда. Думай впредь, что говоришь. До тебе я не наймица.

– Наёмница, – поправил я и торопливо добавил, опасаясь, что Осока не так поймёт: – У нас произносят «наёмник», «наёмница».

– Понятно, да, – уголки губ её чуть поползли вверх.

– Могу ли я просить тебя мне помочь? Ты ведь говорила, что сложные случаи – твоё призвание.

– Твой не сложный, он невозможный, – сказала Осока. – Не знаю, смогу ли. Что смогу, сделаю, говорила тебе уже. Але и ты должен мне помогать пока.

– Само собой. Ты для меня не наёмница, а я тебе не нахлебник. Что смогу, буду делать.

– Решили, – к Осоке, кажется, вернулось хорошее настроение. – Сейчас выходим из засвета. Сядь ровно, держись.

Предупреждение оказалось не лишним. На выходе из сверхсветового режима нас тряхнуло так, что внутри «пепелаца» всё загремело. Что-то лопнуло со звонким щелчком, на пульте вспыхнуло несколько красных индикаторов.

– Авария? – спросил я.

– Поломка, – делая какие-то переключения на пульте, уточнила Осока. – Судно старое, всякий раз что-то ломается. Ничего, дройды справятся.

– Дройды?

– Механические работники для латания.

– Ремонтные роботы?

– Точное слово! – улыбнулась Осока, не слыхавшая о Кареле Чапеке. – Роботы.

Видя такое спокойствие спутницы, я решил следовать её примеру. Ей ведь лучше знать, в каком состоянии этот корабль.

– Где мы сейчас? – поинтересовался я. – Далеко от того места, где встретились?

– Восемьсот… ах, да, тебе неизвестны наши измерения. Потом, ладно? Нужно подходить к станции.

Под полом рубки что-то негромко позвякивало и мерно шипело, затем стихло. Наверное, ремонтный механизм исправил повреждение и отправился отдыхать. Осока немного довернула корабль, включила двигатели и некоторое время смотрела на индикаторный экран, отображающий пучки кривых и окружностей.

– Немного не так, – пробормотала она, ещё подправляя ориентацию. Довольно кивнула и повернулась ко мне: – Всё, пока летим, можем говорить.

– Ты хотела рассказать про расстояние, – напомнил я.

– Да-да. Как у вас меряют длину?

К несчастью, у меня не было с собой планеты Земля, чтобы объяснить, что километр – одна сорокатысячная нашего меридиана. Хорошо было тому десантнику, который попал в древнюю Русь и показал кузнецам меры длины при помощи гильзы автоматного патрона! К счастью, я вовремя сообразил, что мой сорок шестой размер обуви тоже может служить отправной точкой – как раз тридцать сантиметров. Спутница подошла к делу научно: достала крохотный коробок с индикатором на плоской стороне, вытянула из него тонкую упругую проволочку и измерила ей мою ступню.

– Тридцать! – просияла она. – Стандартные меры.

И рассказала, что ближние межзвёздные расстояния у них меряются треттами, то есть, триллионами километров. Округляя – десятыми долями нашего светового года. Единица в тысячу третт, или девяносто пять световых лет, называлась кводар. Теперь хоть можно было оценить, что пепелац преодолел за считанные минуты восемьдесят светолет. А версия о том, что я в собственном отдалённом будущем, получила дополнительное подкрепление.