Текст книги "Великая тайна Великой Отечественной. Глаза открыты"

Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города – Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем убито и ранено более двухсот человек. Налеты вражеских самолетов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории.

Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством. Нападение на нашу страну произведено, несмотря на то, что между СССР и Германией заключен договор о ненападении, и Советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия этого договора. Нападение на нашу страну совершено, несмотря на то, что за все время действия этого договора германское правительство ни разу не могло предъявить ни одной претензии к Советскому Союзу по выполнению договора. Вся ответственность за это разбойничье нападение на Советский Союз целиком и полностью падает на германских фашистских правителей.

Уже после совершившегося нападения германский посол в Москве Шуленбург в 5 часов 30 минут утра сделал мне, как народному комиссару иностранных дел, заявление от имени своего правительства о том, что Германское правительство решило выступить с войной против Советского Союза в связи с сосредоточением частей Красной Армии у восточной германской границы.

В ответ на это мною от имени Советского правительства было заявлено, что до последней минуты Германское правительство не предъявляло никаких претензий к Советскому правительству, что Германия совершила нападение на Советский Союз, несмотря на миролюбивую позицию Советского Союза, и что тем самым фашистская Германия является нападающей стороной.

По поручению Правительства Советского Союза я должен также заявить, что ни в одном пункте наши войска и наша авиация не допустили нарушения границы и поэтому сделанное сегодня утром заявление румынского радио, что якобы советская авиация обстреляла румынские аэродромы, является сплошной ложью и провокацией. Такой же ложью и провокацией является вся сегодняшняя декларация Гитлера, пытающегося задним числом состряпать обвинительный материал насчет несоблюдения Советским Союзом советско-германского пакта.

Теперь, когда нападение на Советский Союз уже совершилось, Советским правительством дан нашим войскам приказ – отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей родины.

Эта война навязана нам не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигенцией, страдания которых мы хорошо понимаем, а кликой кровожадных фашистских правителей Германии, поработивших французов, чехов, поляков, сербов, Норвегию, Бельгию, Данию, Голландию, Грецию и другие народы.

Правительство Советского Союза выражает непоколебимую уверенность в том, что наши доблестные армия и флот и смелые соколы Советской авиации с честью выполнят долг перед родиной, перед советским народом, и нанесут сокрушительный удар агрессору.

Не первый раз нашему народу приходится иметь дело с нападающим зазнавшимся врагом. В свое время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил отечественной войной и Наполеон потерпел поражение, пришел к своему краху. То же будет и с зазнавшимся Гитлером, объявившим новый поход против нашей страны. Красная Армия и весь наш народ вновь поведут победоносную отечественную войну за Родину, за честь, за свободу. Правительство Советского Союза выражает твердую уверенность в том, что все население нашей страны, все рабочие, крестьяне и интеллигенция, мужчины и женщины отнесутся с должным сознанием к своим обязанностям, к своему труду. Весь наш народ теперь должен быть сплочен и един, как никогда. Каждый из нас должен требовать от себя и от других дисциплины, организованности, самоотверженности, достойной настоящего советского патриота, чтобы обеспечить все нужды Красной Армии, флота и авиации, чтобы обеспечить победу над врагом.

Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, еще теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего великого вождя товарища Сталина.

Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами.

(Текст из «Правды» за 24 июня 1941 г., уточненный по аудиозаписи речи Молотова)

Один архивный листок может сто книг перетянуть

Иногда один листок, найденный в архиве, переворачивает укоренившиеся представления и позволяет увидеть многое в совершенно новом свете. Такой листок был обнаружен мною и доставил мне немало волнений. Если быть точным, впервые я увидел его не в архиве, а в вышедшей в 2010 г. книге «Сталин. Июнь 1941 – май 1945» [79. С. 35], в предисловии к которой говорилось, что это «попытка рассказать о деятельности Сталина в годы войны через архивные документы».

Напечатанный на пишущей машинке текст «Сводки Главного Командования Красной Армии за 22 июня 1941 года» с пометкой «Для ТАСС» имеет несколько исправлений от руки, сделанных жирным красным карандашом сталинским почерком. Прочитав его, я отправился в РГАСПИ и нашел эту сводку в газете «Правда» за 23 июня 1941 г., напечатанную с учетом всех изменений, внесенных вождем. Это было как гром средь ясного дня – ведь до сего времени не обнаружено ни одного документа, написанного, правленного или хотя бы подписанного рукой Сталина 21–22 июня 1941 г., с полным доказательством того, что это было сделано не до или после указанных дней.

Хотя личная подпись-виза вождя ранее была обнаружена на некоторых документах, вышедших в те дни, но это все были заранее готовившиеся материалы, которые он мог подписать и за несколько дней до того, как документ был окончательно оформлен и получил номер и дату. Ведь до сих пор считалось и считается, что в первые дни после нападения гитлеровских войск Сталин находился в шоке или глубокой депрессии, удалился от дел, никого не принимал. Указываются разные сроки такого его состояния – от двух дней, когда отсутствовал прием в его кабинете (29 и 30 июня) до одиннадцати, по прошествии которых он выступил по радио 3 июля. Были слухи, что он болел (жестокая ангина), что его нет в Москве, что он уединился на «ближней» даче в Волынском. Некоторые зарубежные историки считают, что он 19–20 июня уехал в отпуск в Сочи вместе со Ждановым. Его молчание по радио с 22 июня по 3 июля 1941 г., а также катастрофические поражения Красной Армии в этот период такое мнение подтверждают.

Открытые в период перестройки архивные документы, показали, что Сталин не принял участие в составлении важнейших документов начала войны (во всяком случае, не оставил никаких следов своей руки): в загадочном «секретном» решении Политбюро от 21 июня 1941 г., в Директивах наркома обороны о начале боевых действий 22 июня 1941 г. № 1 (0 час.30 мин.), № 2 (7 час.15 мин.) и № 3 (21 час.15 мин.)[122]122
  Долгие годы о местонахождении и действиях Сталина в первые дни войны вообще не было никакой информации. Впервые об этом рассказал Жуков в «Воспоминаниях и размышлениях» (1969). Из них следует, что вечером 21 июня после звонка ему начштаба КОВО Пуркаева о немецком перебежчике, утверждавшем, что немцы ударят утром 22 июня, Жуков, а не Тимошенко, доложил об этом Сталину, и он вызвал их с наркомом Тимошенко к себе. Сталин «прослушав текст директивы и сам еще раз его прочитав, внес некоторые поправки и передал наркому для подписи» (Директива № 1). Утром 22 июня Жуков (почему-то опять не Тимошенко) разбудил по телефону Сталина и сообщил о нападении, тот вызвал их и членов Политбюро в Кремль к 4.30 (по «Кремлевскому журналу» они вошли в кабинет в 5.30). Выслушав предложения Жукова («задержать») и Тимошенко («уничтожить»), сказал: «Давайте директиву» (№ 2). Жуков пишет, что вечером Ватутин сообщил ему по телефону в Тарнополь, куда он приехал в этот день с Хрущевым: «Сталин одобрил проект директивы № 3 и приказал поставить мою (Жукова. – А. О.) подпись» [28. С. 269]. То есть сам Жуков ее и в глаза не видел – интересно, есть ли его подпись в подлиннике? Это дает серьезный намек на то, что и все согласования со Сталиным в тот день шли по телефону. Вполне вероятно, что личное присутствие вождя было присочинено, скорее даже не Жуковым, а высшими политическими редакторами этого издания. Так же, как и рассказы Молотова Ф. Чуеву о коллективном сочинении его речи 22 июня 1941 г. всем Политбюро во главе со Сталиным в его кабинете.


[Закрыть]; в тексте выступления Молотова по радио 22 июня (12.15), а также на трех Указах Президиума Верховного Совета от 22 июня 1941 г. о начале войны: «О мобилизации военнообязанных…», «Об объявлении в отдельных областях СССР военного положения» и «О военном положении» (см. с. 466–467).

И вдруг – в тот же день, 22 июня, он скрупулезно правит сводку о положении на фронте! Неужели в тот момент она была для него самым важным документом?

Я внимательно рассмотрел все его правки на этом документе. Первая же меня поразила: Сталин вычеркнул слово «атаковали» и заменил его все тем же… «атаковали». Остальные правки были не более серьезными: «на всем фронте» он сократил до «на фронте», «и только со второй половины дня» убавил до «со второй половины дня», а также заменил одну запятую на точку, начав следующее предложение с большой буквы. Зато в конце он дописал целую фразу: «В боях с противником сбито…», затем зачеркнул ее и написал гораздо более сильную: «Нами сбито 65 самолетов противника» (количество уничтоженных в этот день наших самолетов – 1 200 – он указывать не стал, возможно, еще и не знал об этом). Вот и все. И на это вождь не пожалел сил и времени в первый день войны после вероломного нападения врага[123]123
  В этом документе имеются еще две правки, но они сделаны не рукой вождя и не красным, а простым карандашом – зачеркнута пометка «Для ТАСС» в правом верхнем углу и в слове «последнее» заменено «и» на «е» (исправлена грамматическая ошибка). Скорее всего, эти исправления сделал редактор или корректор «Правды» при подготовке к публикации, а помощник Сталина Поскребышев, прочитав газету со сводкой, отметил их простым карандашом и сделал внизу пометку: «Опубликовано 23.VI.41».


[Закрыть].

Все это дважды невероятно: во-первых, из-за абсолютной малозначимости сталинской правки, свидетельствующей, пожалуй, только о том, что ему в тот момент нечем было заняться, а во-вторых, из-за отсутствия следов его руки на самых главных и важных документах первого дня войны, о которых было сказано выше. Для меня лично это был еще один удар. Ведь после долгих размышлений в двух своих книгах [62. С. 149–167; 63. С. 205–209] я пришел к выводу, что, скорее всего, с 20 июня по 3 июля 1941 г. Сталина не было в Москве, так как он уехал в отпуск в Сочи вместе со Ждановым. Листок с текстом военной сводки и его правкой 22 июня разрушал все мои построения на этот счет.

Подсказку для решения этой загадки дала другая моя архивная находка – рукописный подлинник речи Молотова (АВП РФ), на который меня навела статья Г. Н. Песковой «Наше дело правое». Пескова первой заметила отличия рукописного молотовского текста от речи, прозвучавшей по радио. Выше я объяснил причину обнаруженных различий тем, что Молотов мог согласиться на выступление вместо вождя, лишь заполучив от того согласованный с ним по телефону и заверенный его подписью текст речи. И Молотов получил требуемое из Сочи по фототелеграфу (см. с. 516).

Тогда все объясняется. Если Сталин 19 июня 1941 г. уехал в Сочи, то в первой половине дня 21 июня он уже был на месте, и все беседы и обсуждения в последний мирный день и в первый день войны члены Политбюро вели с ним из его кремлевского кабинета по ВЧ-телефону, главным образом через Молотова. А все его замечания и формулировки вносились в тексты решений этих дней, но только не его рукой. Поэтому же он не мог 21–22 июня подписывать и править своей рукой самые важные и срочные решения, связанные с началом войны.

Текст же сводки Главного командования, возможно уже предварительно обсужденный с ним по телефону, ответственный руководитель ТАСС Я. Хавинсон с пометкой «ДЛЯ ТАСС» послал телеграфом ему в Сочи. Сталин откорректировал текст красным карандашом, и фототелеграммой ее направили в ТАСС или прямо в редакцию газеты «Правда». Поэтому если в архиве ТАСС или газеты «Правда» будет обнаружена эта фототелеграмма, то на ней вся сталинская правка будет черная. Оставалось только найти архив, в котором находится подлинник документа со сталинской правкой. Если это будет АП РФ или РГАСПИ, куда передана часть Президентского архива, то все эти мои рассуждения правильны. Я пытался узнать архивный номер подлинника «Сводки» у издателей книги, но безуспешно.

Помог мне очередной сборник «Вестника Архива Президента Российской Федерации» [18. С. 31], в котором был опубликован текст этого документа с указанием его архивного номера – АП РФ, Ф. 50. Д. 450. Л. 1. Значит, документ этот остался в личном архиве Сталина, откуда и перекочевал в Президентский. Значит, 22–23 июня 1941 г. его никуда не увезли, а отправили снятую с него фототелеграмму. Либо еще проще – послали обычную телеграмму с учетом сталинской правки.

Вот теперь надо думать, почему Сталин мог 22 июня 1941 г. внести не очень принципиальную правку в эту не слишком важную сводку, но не оставил следов своей руки на самых важных документах начала войны, если работа над ними шла в его кабинете, а он от дел якобы не отходил, работу не прекращал и в отпуск в Сочи не уезжал? И почему он молчал с 22 июня по 3 июля? Пока нет других объяснений, кроме одного – он уехал 19 июня в отпуск и поэтому весь первый день войны участвовал в решении важнейших вопросов по телефону. Перед выступлением по радио Молотов по телефону же потребовал от него подпись под текстом обращения, Сталину ничего не оставалось, как сделать это, воспользовавшись фототелеграфом.

Но, подписывая фототелеграмму, он не удержался и внес еще несколько исправлений, поэтому рукописный текст выступления Молотова (автограф) и отличается от произнесенного им по радио и опубликованного 24 июня в «Правде» (благодаря чему мне удалось все это выяснить). Таким образом был отработан канал срочного общения с вождем, позволяющий получить немедленно документ за его подписью и с его правкой. Возможно, так было и со Сводкой. Но, учитывая, что фототелеграф – незащищенный канал связи, наиболее секретные документы (кроме документов «Особой папки»)вождю доставляли самолетом в Сочи фельдъегеря или высокопоставленные визитеры. В этом случае официальное оформление документов задерживалось на сутки (самолет с фельдъегерями возвращался с подписанными документами в день их подписания или на следующее утро).

Поэтому в другие (кроме 22 июня) дни подпись, а порой и правка, и комментарии Сталина есть на целом ряде документов периода 19 июня – 2 июля 1941 г. Но за 22 июня обнаружен пока лишь один такой документ – упомянутая «Сводка Главного Командования».

Неравный обмен. Обмен посольств в 41-м

Почему дата обмена посольств стала тайной?

В своей книге «Великая тайна… Ключи к разгадке» [62. С. 368–372] я уже писал о том, что до настоящего времени обмен посольств СССР и Германии остается загадкой – его обстоятельства, место, а главное, дата не названы до сих пор.

На мой взгляд, причин для скрытия подробностей этого обмена было три. Первая – нежелание руководства обеих сторон в дни смертельной схватки на полях сражений оповещать об этом свои народы, поскольку так или иначе это был вполне цивилизованный контакт со смертельным врагом, который, притом что ежедневно гибли тысячи солдат и офицеров, мог вызвать совершенно нежелательную реакцию.

Вторая – очевидная уступка со стороны Германии, почему-то нарушившей общепринятую в таких случаях мировую практику обмена при начале войны с равным количеством дипломатов и граждан противоборствующих стран. Причина этой уступки неясна и сегодня.

И наконец, третья – предполагаемая мною дата обмена совпала с датой написания Яковом Джугашвили письма своему отцу из плена, а также с датой назначения Сталина наркомом обороны.

Мне не удалось найти ни одного упоминания о точной дате обмене посольств не только в работах отечественных и зарубежных историков, но и в мемуарах его участников и в публикациях советской и российской прессы.

В газете «Правда» за 20 июля 1941 г. мне удалось обнаружить сообщение, состоящее лишь из одной строчки: «Бывший посол СССР в Германии Деканозов вернулся в Москву 19 июля 1941 года». Из него, безусловно, следует, что так оно и было, иначе газета за 20 июля никогда не дала бы такой информации. Кстати, этот день тоже был субботой, и тогда подтверждаются слова Бережкова о том, что его на следующий день после прилета в Москву, несмотря на то что это было воскресенье, вызвали на работу в НКИД. А описанная им сильная бомбежка после его возвращения тоже была, но через пару дней. Возможно ли это?[124]124
  В единственном описании возвращения в Москву руководства советского посольства (посла Деканозова, военного атташе генерала Тупикова, заместителя резидента внешней разведки Короткова, советника посла Семенова и первого секретаря Бережкова, который и рассказал об этом в своей книге) говорится, что они добирались 5 дней (см. [7]).


[Закрыть] Вполне, если Деканозова довезли на автомашине до Стамбула, где на аэродроме его ждал советский самолет, на котором он летел из Стамбула в Москву, не пересекая Черное море, а облетая его над территорией Турции. Однако при этом получается, что и русские, и немцы, писавшие впоследствии об обмене посольств, или искажали, или скрывали его дату. Почему же?

Когда Яков Джугашвили оказался в плену (по неопубликованным архивным документам РГАСПИ)

Возможно, дата возвращения Деканозова столь тщательно скрывалась из-за того, что 19 июля 1941 года кроме указанного обмена произошло еще одно важное событие: Яков Джугашвили – сын предсовнаркома и генерального секретаря ЦК ВКП(б) Сталина, находившийся в немецком плену, именно в этот день написал записку своему отцу. После перестройки в нескольких источниках появилась ее фотокопия с припиской, что это «письмо» было доставлено Сталину «дипломатическим путем». В подписи к этой фотокопии часто сообщалось, что она была приведена в специальном выпуске газеты «Правда», отпечатанном немцами на оккупированной территории и заброшенном с самолетов на советскую землю в августе 1941 г.

«19.7.41. Дорогой отец! Я в плену, здоров, скоро буду отправлен в один из офицерских лагерей в Германию. Обращение хорошее. Желаю здоровья. Привет всем. Яша»

Действительно, такие листовки летом 1941 г. сотнями тысяч сбрасывались на советские войска и в наш тыл. В книгах и исторических исследованиях говорится, что первая листовка с сообщением о пленении Якова Джугашвили была найдена в расположении советских войск возле Никополя 7 августа 1941 г. Однако в фондах РГАСПИ мне удалось обнаружить сообщение о том, что листовки разбрасывались и раньше, причем даже в Подмосковье. Так, жительница Бронниц домашняя хозяйка А. В. Шибанова «ходила в лес 2 августа за грибами и на кусту прицеплену нашла висящию листовку от своего родного врага». Она утверждает в своем заявлении, которое она вместе с листовкой отвезла в Москву и передала в Особый сектор ЦК партии, что «по Бронницкому району нашли таких листовок полные пачки в полях, лесах, в колхозных деревнях» (РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1554. Л. 11–12).

Однако в Москве уже знали об этом, ведь 19 июля 1941 г. (в день возвращения в Москву Деканозова) ответственный руководитель ТАСС Хавинсон направил секретарю ЦК Маленкову сообщение агентства Гавас-ОФИ о пленении сына Сталина. Из этого следует, что первое документально зафиксированное сообщение ТАСС руководству страны о пленении Якова Джугашвили появилось в тот же самый день, когда он написал записку отцу, а Деканозов доставил ее в Москву, а не 7 августа, когда Жданов передал Сталину немецкую листовку о пленении сына, как считалось до сих пор. Истинная дата первого сообщения о пленении явно скрывалась.

Значит, не в августе, а в июле, именно в тот самый день, когда Яков написал записку отцу, французское агентство Гавас (находившееся на оккупированной немцами территории) впервые сообщило о его пленении. Весьма знаменательно, что почему-то первой это сделала не немецкая пресса. Из этого следует, что 19 июля 1941 г. немцы развернули пропагандистскую кампанию по поводу пленения сына советского вождя, однако начали ее якобы с утечки информации об этом через Францию.

Первое секретное сообщение ТАСС руководству страны о пленении сына Сталина (РГАСПИ. ф. 558. оп. 11. д. 1554. л. 74). Дата «20.VII.», проставленная секретарем Сталина Поскребышевым, скорее всего, указывает, когда с этим документом был ознакомлен его шеф.

Первое сообщение в мировой печати о пленении Я. Джугашвили. Ошибочно указаны его звание и род войск, не указаны имя и фамилия (РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1554. Л. 75)

Вполне возможно, что причиной этому могло быть наличие в условиях обмена советской колонии в Германии на немецкие посольство и консульства в СССР пункта о непубликации факта попадания в плен сына Сталина. Серьезный намек на это дает и неправильно указанное в сообщении Гавас его воинское звание, а также род войск (хотя 18 июля уже состоялся его допрос, на котором он ответил на 150 вопросов, причем сообщил все данные о своей службе в Красной Армии, ставшие впоследствии советской и российской официальной версией)[125]125
  Протокол этого допроса вполне мог быть оформлен позже, после сообщения Маландина с «новыми» данными о Якове.


[Закрыть] и отсутствие имени и настоящей фамилии сына советского вождя. Если учесть приписку в немецких листовках о передаче письма Якова Джугашвили отцу «дипломатическим путем», а также сообщение в «Правде» о прибытии Деканозова в Москву в тот же день, то вполне можно предположить, что именно с последним и было передано это письмо.

Значит, скорее всего, именно поэтому дата обмена и была засекречена, поскольку она, во-первых, подтверждает факт написания этого письма Яковом (ведь некоторые историки и исследователи до сего дня утверждают, что записка Якова отцу – фальшивка, правда, не очень понятно, чья и зачем), а во-вторых, эта дата выявляет путь и время ее доставки адресату.

Подлинность записки Якова Джугашвили подтверждает и то, что первое сообщение берлинского радио о пленении сына Сталина было передано в 12.30 по московскому времени 22 июля 1941 г., через два дня после получения Сталиным весточки от сына и через семь часов после окончания первой бомбежки Москвы, которая велась всю ночь на 22 июля. Очевидно, что оба эти события могли произойти только после обмена – ведь сообщение о пленении Якова могло прервать переговоры об обмене даже через посредников, а бомбардировку Москвы немцы могли начать лишь тогда, когда она уже не ставила под угрозу жизнь сотрудников немецкого посольства (то есть когда обмен состоялся).

Мне кажется, что причиной семи-восьмидневой задержки обмена была необходимость решить до момента его осуществления вопрос о судьбе старшего сына Сталина. По моему предположению, изложенному в книге «Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке», Яков Джугашвили не сдался в плен и не был захвачен в бессознательном состоянии 16 июля, а был интернирован утром 22 июня 1941 г. в поезде, в котором пересек советско-германскую границу 20–21 июня, либо направляясь в служебную командировку, либо в составе советских войск, перебрасываемых согласно договоренности Сталина и Гитлера к Ла-Маншу. Не исключено, что он находился там под чужим именем, поэтому, разыскивая его, советская сторона потребовала передать ей, помимо дипломатов, всех советских граждан, командированных в Германию. И она добилась этого (за исключением экипажей задержанных в Германии советских судов, о которых И. Бунич написал, что они специально были посланы в Германию, так как Гитлеру очень не хватало тоннажа для операции «Морской лев»[126]126
  Небезынтересная деталь – одним из последних довоенных решений Политбюро было решение № 34/75 от 20 июня 1941 г. «О дополнительных ассигнованиях на ремонт судов за границей». И в то же самое время происходили события, о которых вспоминал член Политбюро нарком внешней торговли А. И. Микоян: «За два дня до начала нападения немцев (я тогда как зампред СНК ведал и морским флотом) часов в 7–8 вечера мне звонит начальник Рижского порта Лайвиньш: “Товарищ Микоян, здесь стоит около 25 немецких судов: одни под загрузкой, другие под разгрузкой. Нам стало известно, что они готовятся завтра, 21 июня, все покинуть порт, несмотря на то, что не будет закончена ни разгрузка, ни погрузка. Прошу указаний, как быть: задержать суда или выпустить?” Я сказал, что прошу подождать, нужно посоветоваться по этому вопросу. Сразу же пошел к Сталину, там были и другие члены Политбюро, рассказал о звонке начальника Рижского порта, предложив задержать немецкие суда. Сталин рассердился на меня, сказав: “Это будет провокация. Этого делать нельзя. Надо дать указание не препятствовать, пусть суда уходят”. Я по ВЧ дал соответствующее указание начальнику Рижского порта» [55. Гл. 30]. Я думаю, что разговор Микояна со Сталиным тоже проходил по ВЧ, так как Сталин в это время находился в отпуске в Сочи.


[Закрыть]). Однако не исключено, что именно эта настойчивость и насторожила немецкие спецслужбы, дав возможность опознать старшего сына советского вождя.

По неизвестной причине на большинстве первых снимков, сделанных в плену, Яков Джугашвили окружен офицерами и унтер-офицерами люфтваффе. А его первый допрос почему-то проводился 18 июля 1941 г. в штабе авиации 4-й Армии, хотя в первом сообщении берлинского радио о его пленении сообщалось, что он был «солдатами захвачен в плен у Сеймо[127]127
  Мне не удалось найти к востоку от Витебска населенного пункта с таким названием. К юго-западу от Витебска есть населенный пункт Сенно.


[Закрыть] к востоку от Витебска…» Причина, возможно, заключалась в том, что Якова надо было срочно доставить самолетом в Свиленград в день обмена – для предъявления его бывшему советскому послу в Берлине и замнаркома иностранных дел СССР Деканозову.

Фрагмент первой страницы протокола допроса Я. Джугашвили от 18 июля 1941 г., из которого следует, что он проводился у командующего авиацией 4-й армии капитаном Ройшле и майором Холтерсом. Этот фрагмент неоднократно публиковался. Вот его дословный перевод (он был приложен к тексту):

«3 мотострелковая рота военных корреспондентов. 18.7.41

Допрос военнопленного старшего лейтенанта Сталина у командующего авиацией 4-й армии. Допросили капитан Реушле и майор Гольтерс 18.7.41 г. – Передано кодом по радио.

– Разрешите узнать Ваше имя? – Яков.

– А фамилия? – Джугашвили…»

(РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1554. Л. 40)

Последнюю же страницу этого 33-страничного отчета не публиковали ни разу. Вот она:

А вот последняя страница перевода, прилагавшегося к немецкому тексту протокола:

«Не правда ли, трудный вопрос? Многие командиры, которые были взяты в плен, в том числе и высшие офицеры, говорили, что у них как бы завеса упала с глаз и они теперь видят, куда вела их вся система.

Капитан Реушле.

Верно: Френкина».

(РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1554. Л. 73)

Конечно, у таких признаний было мало шансов быть опубликованными в СССР. Мне, однако, кажется, что главной причиной был не сам текст, а сделанная над подписью капитана Ройшле наискосок красным карандашом и им же подчеркнутая пометка: «23.06.». Полагаю, что пометка эта указывает истинную дату допроса Якова Джугашвили – 23 июня 1941 г. И сделана она была отнюдь не в момент подписания протокола, а значительно позже, возможно когда Яков уже погиб, для точной датировки этого допроса как реального события, а не легенды, которой оно прикрывалось (сработала немецкая педантичность!).

А летом 1941 г. немцы готовились к тому, чтобы развернуть вокруг пленения Якова Джугашвили крупнейшую пропагандистскую кампанию, и понимали, что советские спецслужбы и пропаганда сделают все, чтобы доказать, что все заявления и публикации фашистов о пленении сына советского вождя – фальшивка. Потому наверняка и снимали его на кинопленку[128]128
  В начале войны немцы всё снимали на кинопленку, для этого у них в каждой дивизии была своя киногруппа.


[Закрыть] и записывали его допросы на магнитофон. Можно даже предположить, что Якова привезли к поезду, в котором везли советских дипломатов, и показали Деканозову. Не потому ли составы стояли больше недели на границе, что советская сторона требовала подвезти недостающих советских представителей, имея в виду в первую очередь Якова Джугашвили, возможно под чужой фамилией? Перед этой встречей немцы могли сообщить Якову о выявлении его истинного имени и решении исключить его из обмена и предложили тут же написать записку отцу и передать из рук в руки Деканозову. Причем все это могло быть заснято несколькими кинокамерами и одну из пленок в непроявленном виде в запечатанной коробке могли вручить Деканозову для передачи Сталину.

Если все так и было, то можно предположить, почему на большинстве фото, сделанных летом 1941 г., Яков окружен немцами в форме люфтваффе, а не танкистами. Здесь возможны два варианта. Первый – если немецкие спецслужбы с самого начала знали, что красивый грузин-инженер – это старший сын Сталина (либо узнали об этом 22 июня, прочитав адрес его неотправленной открытки при задержании). Как могли при этом выглядеть их действия, мною подробно описано в книге «Ключи к разгадке» [62. С. 327–407]. Второй – если до 16 июля никто в Германии понятия не имел о том, что грузинский инженер в военной (а скорее в гражданской) форме – сын советского вождя. К поезду с советским посольством и другими советскими гражданами, стоящему у Свиленграда, доставляли все новых людей, пока наконец где-то в Германии среди задержанных советских людей не опознали Якова.

Его приказали срочно доставить к поезду в Болгарии, для чего сначала перебросили самолетом на захваченную немцами территорию СССР и выбрали (возможно, даже согласовали с советскими «компетентными органами») легенду его попадания в плен, так как обе стороны были заинтересованы в сокрытии правды о реальном участии Якова в совместной транспортной операции. Какое-то время ушло на его экипировку и согласование вопросов с высшим руководством рейха. В это время он находился на аэродромах, поэтому на фото всегда окружен немцами в летной форме, и это косвенно подтверждает, что не танкисты генерала Шмидта, как писали об этом немецкие газеты, взяли Якова в плен.

Есть еще одно важнейшее событие начала Великой Отечественной войны, произошедшее в роковой день 19 июля 1941 г., – в тот день Сталин был назначен (а фактически сам себя назначил) наркомом обороны. Причинно-следственные связи этих событий весьма сложны, но понятны. Интересно установить их последовательность: Сталин решил взять всю полноту власти на себя, получив записку Якова и осознав, что оказался «на крючке» у Гитлера, или Гитлер, узнав о таком его решении, нанес ответный удар – объявил, что сын советского вождя и наркома обороны сдался в плен, значит, сопротивление бессмысленно?[129]129
  Размышляя о событиях, происшедших 19 июля, нельзя не обратить внимания и на то, что в этот день Сталин не вел прием в своем кабинете, а возможно, даже не появился в нем (по «Кремлевском журналу»).


[Закрыть]

На первых фото пребывания Якова Джугашвили в плену он почему-то все время окружен офицерами и унтер-офицерами в форме люфтваффе.

22 июля 1941 г. Хавинсон на бланке ТАСС пишет Сталину письмо № 788с: «Направляю для сведения материал “Фашистский бред” и клеветническое сообщение Германского информационного бюро» (РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1554. Л. 77). К нему приложены два документа. Первый – сообщения из Берлина от 21 июля с комментариями по поводу назначения Сталина наркомом обороны (Там же). Второй – сообщение Германского информационного бюро от 22 июля, где впервые названа артиллерийская часть, в которой якобы служил Яков Сталин (14-й гаубичный полк 14-й танковой дивизии), и назван другой населенный пункт, возле которого он был взят в плен – Лиозно. Именно так будут потом излагать пленение сына Сталина советские, а затем и российские историки. В том же письме указывается, что первый допрос Якова состоялся в штабе генерала Шмидта (Там же. Л. 79).

25 июля Хавинсон посылает Сталину для ознакомления отклики на сообщения о пленении Якова под заголовком «Гнусные измышления Германского информационного бюро». Среди них стоит отметить такие: «Сталин окончательно разоблачен собственным сыном». «Дело Якова Сталина превращается в дело Иосифа Сталина». «Советы утверждают, что они якобы захватили в плен генерала Шмидта» (Там же. Л. 80–82).