Текст книги "Крымская пленница"

Помощь подоспела, когда ноги уже коснулись дна. Парни перехватили, помогли выбраться. Толстяка тащили всем скопом – ноша была не для слабожильных. Охала жена, прыгая вокруг него, что-то лопотала. Глеб кашлял, хрипел, но нашел в себе силы положить этого кадра горизонтально, сделать ему массаж сердца, искусственное дыхание… Утопающий выпустил струю воды, словно кит, сел, тупо поводя глазами. С ревом пикирующего бомбардировщика ему на шею обрушилась жена, прыгали вокруг и лопотали близняшки. Радостно гудели люди, обступившие спасенного. Женщина, шмыгая носом, оторвалась от своего мужа и что-то говорила Глебу, глотая слова.

– Вы уж следите, мадам, за своим сокровищем, – бормотал он, выбираясь из толпы. Находиться в центре внимания как-то не хотелось. Беглым взглядом заметил Анюту, стоявшую поодаль с растерянным видом. Кто-то хлопнул его по плечу – молодец, парень! Подъехала санитарная машина из Нового Света (вызвали с перепугу), и по тропе уже спускались люди в белых халатах. Глеб подхватил свои вещи, коврик, юркнул за их спины, начал пятиться к тропе. Поднялся к дороге и припустил по обочине в пансионат…

Глава четвертая

До обеда удалось немного вздремнуть. Он проснулся около двух часов, пошатался по номеру, зачем-то побрился. Полка в ванной практически отвалилась, висела на одном шурупе. Он убрал с нее все тюбики, от греха подальше, озадаченно уставился на зеркало, являющееся составной частью полки. Номер был не просто старым – он был ОЧЕНЬ старым. Обои покрывались волдырями, потолок темнел, и с него отслаивалась штукатурка. Пол был вроде тех, что когда-то в воинских казармах натирали мастикой. Но в целом все терпимо, и неплохо смотрелось (если не всматриваться). Постельное белье меняли регулярно, раз в сутки делали уборку, и горничные иногда улыбались (ширина улыбки была прямо пропорциональна «ширине» чаевых). У пансионата была душа. Немного черствая, мрачно-своенравная, но все-таки душа. «В нем нельзя делать ремонт, – подумал Глеб. – Дождаться, пока он трижды отработает свой ресурс, а потом снести, к чертовой матери».

Номер был двухместным, и в нем имелись две кровати. К великому счастью, постоялец, живший здесь, съехал в день приезда Глеба, он его даже не видел. Хотелось надеяться, что никого не подселят.

Начинался четвертый день его десятидневного «отпуска». Время близилось к обеду. Он натянул чистую рубашку и вышел покурить на балкон. Из подсобного строения на другом конце сквера вылез сторож Федор Никодимович и, прихрамывая, потащился в пансионат. В одной руке он держал чемодан с инструментом, другой поддерживал волочащийся фанерный лист. Проходя под балконом, поднял голову, улыбнулся:

– Ну что, парень, не передумал еще на рыбалку?

– А можно? – насторожился Глеб.

– А кто нам запретит? – хохотнул старик. – Смотри, сегодня вечером хочу на лодочке прогуляться. Уйти подальше, где вода холоднее. Могу взять. Не боишься?

– Договорились, Федор Никодимович, – поколебавшись, кивнул Глеб. – А позже нельзя?

– Ну, ты решай, – пожал плечами сторож. – Если позже, то я уже работать буду. – И побрел в обход здания к заднему крыльцу.

Подъехала машина, высадила грузного мужчину с редкими завитками волос на голове – директора заведения Алябина. Спустя минуту в чахлом сквере разгорелась жаркая полемика. Перед директором навытяжку торчали администратор Ольга Борисовна и худой, как шланг, садовник. Директор распекал их жестко, принципиально, отдельные слова (в принципе не матерные) долетали до балкона. Почему территория запущена? Когда работники начнут наконец работать? Территория действительно была запущена. Отдельные участки садово-парковой зоны выглядели сносно, другие – так, словно на них «отдыхали» полчища саранчи. Ольга Борисовна оправдывалась: нет сотрудников, Антон Никитич после инфаркта, у Федора Никодимовича своя работа. Не самой же браться за тяпки, грабли и возделывать эту, боже правый, целину? Не нравится – увольняйте, человек с ее опытом и внешностью всегда найдет работу! Лучше бы спасибо сказали, что она до сих пор верна этой дыре, хотя имеет массу предложений из элитных отелей и домов отдыха!

В столовой, где вскоре возник Глеб, люди тоже возмущались. «Господа, это же невыносимо! – пафосно восклицала соседкам по столику эксцентричная отдыхающая по имени Адель. – Это же безобразие, господа! Пауки ползают по номеру, словно они за него заплатили! Это же звери, господа, настоящие звери!» Ее соседка возмущалась: «Это еще что! Обычные каракурты, они безвредны! А мне позавчера в пляжную сумку заполз самый настоящий тарантул и не хотел оттуда уходить, как я ни старалась! Пришлось спасателей вызывать (мужчин с соседних лежаков). А тарантулы, между прочим, ядовитые и самые мерзкие на свете создания!» Сидевшие рядом мужчины засмеялись: «Вы просто на солнце перегрелись, мадам, это мирный крабик к вам заполз, они имеют такое свойство ползать, где им вздумается!»

Глеб побросал в тарелку какой-то снеди, спрятался за пальму. От первого блюда он решил воздержаться – возможно, съедобно, но как-то сложно. Он ловил на себе любопытствующие взгляды, но даже ухом не повел. Публика в районе Адели уже возбуждалась. Объявился знаток крымской фауны, начал просвещать, что тарантулами и каракуртами проблемы отдыхающих на полуострове не ограничиваются. Он лично встречал в лесу ядовитого скорпиона и кольчатую сколопендру – вот с этими товарищами действительно лучше не встречаться! А еще тут водятся москиты, укусы которых вызывают жуткую аллергию, несколько видов ядовитых змей и, конечно, королевы ночи – летучие мыши, страшные, как кошмарный сон!

Появилась Анюта. Она сменила сарафан, прическу, но все равно смотрелась здорово. С ощущениями происходило что-то непонятное. Очень захотелось, чтобы она села рядом. Девушка накладывала еду, а Глеб усиленно гипнотизировал ее спину. Сработало! Наполнив тарелку, она повернулась, повертела головой и направилась в его сторону. Но Глеба Анюта не видела – петляла между столиками, искала свободный. Все были заняты, а садиться к посторонним ей не хотелось.

– Садитесь ко мне. Потерпите? – предложил Глеб.

– Потерплю. – Анюта пристроилась напротив и стала двигать тарелки на подносе, словно жулик наперстки. Задумалась – с чего начать, чтобы потом не было мучительно больно.

– Начните с травы, – посоветовал он, – ею и ограничьтесь. А нормально поесть можно в Новом Свете – там есть парочка заведений с приличной кухней. Если не с кем пойти, могу составить компанию.

– Хорошо, я подумаю, – улыбнулась Анюта. – А знаете, Глеб, вы действительно герой. – Говорю, между прочим, без иронии. Как вспомню этот ужас… Вы бросились без колебаний спасать парня, который весит вдвое больше вас. На пляже были другие мужчины, но они так долго запрягали… А вы даже не смотрели на других. Я растерялась, правда, а потом вы так быстро убежали, что я не успела вам выразить слова восхищения…

– Надеюсь, с утопленником все в порядке? – смущенно пробормотал Глеб.

– О да, – закивала Анюта. – Медики осмотрели его, оставили в покое, через пару минут он был как новенький. Только дергался, боялся всего, от людей шарахался, но быстро успокоился. Его жена пилила, бросалась с кулаками, плакала. Потом потащила весь свой выводок, включая мужа, в пансионат. Будьте осторожны, Глеб, – забавно сморщив носик, предупредила она, – эти двое вас ищут по всему заведению. Думаю, они собираются предложить вам премию или еще как-то выразить признательность. Если подключат администрацию, то вам конец – обязательно найдут, прилюдно загонят в краску, вручат в торжественной обстановке медаль «За спасение утопающих»…

– М-да, проблема, – задумчиво почесал подбородок Глеб. – Думаю, дело безнадежное, меня все равно найдут и прилюдно опозорят. Вот и делай после этого добрые дела…

– На вашем месте я бы уже сейчас забралась под стол. – Анюта подалась вперед, глаза ее заблестели: – Прячьтесь, Глеб, они уже идут… я не шучу…

На террасу, примыкающую к столовой, вышли несостоявшийся утопленник с супругой. Потомства при них не было – видимо, усыпили. Мужчина выглядел немного бледным, но в целом живым и здоровым. Супруги медленно шли по террасе, разглядывая сидящих в столовой людей. Некоторые из присутствующих с любопытством таращились на них – слухи расходились со скоростью пули. Женщина тоже еще не отошла от стресса и крепко сжимала локоть мужа двумя руками. «Бедный парень, – подумал Глеб, – теперь он никогда не останется один, тотальный контроль обеспечен». Еще немного, и его бы заметили! Дурацкая ситуация, но так не хотелось всего этого! Он непроизвольно стал сползать со стула, делал страшные глаза, показывая знаками, чтобы Анюта его прикрыла. Девушка буквально давилась от смеха. К счастью, пронесло, его не заметили! Супружеская пара медленно прошла по террасе и скрылась в противоположных дверях. Глеб с облегчением выдохнул и сел нормально. Анюта подрагивала от смеха:

– Это было нечто, Глеб… Ты прячешься, словно преступник, совершивший ужасное преступление…

– Но так и есть, – резонно возразил он. – Ни одно доброе дело не остается безнаказанным.

– Ты бы лучше смирился и сдался, – посоветовала Анюта. – Несколько неприятных минут – и все в порядке. Тебя все равно найдут. Они знают, в каком номере ты скрываешься, наверное, замышляют засаду, так что ты пропал…

– Отсидимся в твоем номере? – предложил Глеб. Как-то незаметно перешли на «ты», даже не заметили.

– В моем номере тоже засада, – вздохнула она. – Это двухместные «апартаменты». Первый этаж, счастливый 13-й номер. У меня соседка. Женщина наивно решила, что здесь ей вылечат почки, печень, селезенку и прочий «ливер», а пока этого не случилось, она все время проводит в кровати и изучает по электронной «читалке» творчество Чехова.

– Тяжелый случай, – посочувствовал Глеб. – Мой номер тоже двухместный, но я пока один. Не знаю, как долго продлится это очарование… Вот черт… – Он вдруг напрягся, устремив взгляд поверх головы Анюты.

– Возвращаются? – оживилась девушка.

– Да как тебе сказать… Мне, конечно, все равно, но тебя не обрадует. Твой кавалер Эдичка идет по террасе, держит в руке стакан-термос и кого-то высматривает. Думаю, тут не может быть двух мнений…

– Господи, у нас повсюду проблемы… – Она сделала жалобное личико и тоже стала сползать со стула: – Ой, мамочка, только бы не заметил…

Этот господин, видимо, вернулся из Судака и снова находился в поиске. Таким действительно невозможно объяснить, почему вас не устраивает их общество! Эдуард в расстегнутой рубахе вопящих цветов шел по террасе и скользил глазами по вкушающим. Анюта продолжала сползать, глядя в глаза Глебу. Теплее, еще теплее… Возможно, Эдуард не приукрасил, говоря, что служит в армии. Имелось в его поведении что-то твердолобое, солдафонское – дескать, не мытьем, так катаньем своего добьюсь, и пусть мне будет хуже! Но с наблюдательностью у него имелись проблемы. Анюта сползла со стула, а то, что от нее осталось, закрыли пенсионеры за соседним столом. Эдуард выглядел немного обиженным. Он остановился на краю террасы, еще раз обозрел помещение и скрылся с глаз.

– Отбой, – сказал Глеб.

– Ну почему так? – обиженно проговорила Анюта, возвращаясь на стул. – Если я не хочу общаться с человеком – почему должна от него прятаться? И послать неловко – он вроде с добрыми намерениями, искренне не понимает, почему я от всего отнекиваюсь. Как заставить человека оставить тебя в покое и при этом не сделать его врагом?

– Знаю только один способ, – пожал плечами Глеб, – но, боюсь, он не сработает в этой ситуации.

– Какой же?

– Начать вполголоса молиться на арабском…

Анюта прыснула – видимо, была в курсе последних мировых новостей.

– Вы правы, Глеб, в данном случае это может не сработать. Эдуард хвастался, что связан с засекреченными структурами, которые занимаются террористической… Нет… – задумалась она и поправилась: – АНТИтеррористической деятельностью.

«Врет, поди, – решил Глеб. – Крыса тыловая, одна физиономия чего стоит».

– Вы кушайте, Анюта, кушайте, – сказал он вслух, – и давайте поговорим о более приятных вещах. В вашей жизни ведь случаются приятные вещи?

– Вот ты где, Анюта! – грохнул гром над головой. – А я тебя ищу-свищу по всей богадельне, гы-гы!

Глеб поморщился. Он обо всем догадался, когда на стол улеглась плечистая тень. Не заметили, как тот вернулся, решив еще раз провести исследование. Анюта оцепенела, вилка с огурцом застыла между ртом и тарелкой. Она ошеломленно смотрела на своего «ухажера» и моргала глазами. Явление «Христа» народу было действительно эффектным.

– Отомри, детка! – хохотнул Эдуард. – Чего так перепугалась, это же я. В общем, так, быстренько доедай, и поедем к «Ласточкиному гнезду». Машина на дороге. Погуляем, оттянемся, по Никитскому саду полазим, не век же в этой дыре гнить? Ну, давай, не моргай, жду тебя на улице.

– Э-э… – Анюта только ресницами хлопала.

– Послушайте, Эдуард… – откашлялся Глеб, – не хотелось бы вмешиваться в ваши сложные отношения. Но вы не обратили внимания, что дама в данный момент общается с другим? И ей, мягко говоря, не хочется общаться с вами?

– А ты кто такой? – изумился Эдуард, очень кстати обнаружив, что за столиком есть кто-то еще. Он отстранился, стал рассматривать Глеба и, насупившись, процедил: – Я не понял, Анюта, это что за недоразумение тут сидит? Братишка, ты из каких будешь? И чего тут прессуешь мою девушку?

– Эдуард, не смешите меня, это не ваша девушка, – чуть не подавился Глеб. – Эта девушка, как я понимаю, ничья, у нее своя жизнь, в которую никому, а тем более вам, непозволительно вмешиваться. Если она сама того не захочет.

– Да кто ты такой? – начал возмущаться мужчина. На них уже стали оборачиваться. – Да ты знаешь, кто я такой?

«Кончится дуэлью», – мелькнула мысль.

– Послушайте, уважаемый. – Глеб старался говорить миролюбиво, понизив голос. – Кто я такой, вас не касается. Хотя уверен, вы не обрадуетесь, узнав, кто я такой. И мне безразлично, кто вы и на что способны. Оставьте женщину в покое, она не хочет с вами общаться. Неужели не понятно по ее поведению? Найдите другую.

– Ах ты, гад!.. – Эдуард был обескуражен, сбит с толку, он не привык, чтобы с ним общались в таком тоне. – Ну ладно, мы с тобой еще когда-нибудь поговорим… – У него хватило такта не орать на весь пансионат. – Анюта, он прав? – пронзительно уставился на девушку «ухажер».

– Эдуард, простите… – Анюта робела, ей было неловко, даже страшновато. – Вы хороший человек… наверное, хороший… Но я вам не подхожу, простите, и вы немного не в моем вкусе…

Это и ежу понятно было, стоило лишь на них посмотреть! Только Эдуарду непонятно. Он скрипнул зубами, презрительно усмехнулся и зашагал к лестнице на террасу. Не факт, что он теперь отстанет. «В драку не кинулся, «выйти» не предложил, – бегло анализировал ситуацию Глеб. – Значит, не шпана дворовая, личность отчасти адекватная. Осторожнее бы надо».

– Спасибо, Глеб, – прошептала Анюта. – Думаешь, он успокоится? Заведется еще сильнее, дружков приведет. У него какие-то старые сослуживцы в Судаке и Мисхоре, говорит, что они все могут…

«Ну да, – подумал Глеб. – Если женщина сопротивляется, это раздражает. А не сопротивляется – настораживает…» Он, кажется, улыбнулся не к месту.

– Кому-то весело, конечно, – фыркнула девушка и с любопытством на него воззрилась: – Так кто ты такой?

– В смысле? – не понял Глеб.

– Ты сказал Эдуарду, что он не обрадуется, узнав, кто ты такой. Это что было? Бряцанье дешевыми понтами? Кто ты на самом деле?

– Да никто, – отмахнулся он. – Бывший гвардии капитан Туманов. Командир роты батальона морской пехоты. Сейчас в запасе.

– Ты на пенсии?

– Мне 32 года, какая пенсия? – невесело рассмеялся Глеб. – Долго рассказывать, Анюта. А ты кто такая? Не хочешь – не говори.

– Ну, эта информация доступна для печати. – Ее приятное личико озарилось улыбкой. – Муромцева Анна Андреевна, 28 лет, гражданка России, проживаю в Бердске Новосибирской области, преподаю иностранный язык в педагогическом институте – который же и закончила четыре года назад. Разведена в 2012-м, есть квартира, кот, который уже несколько дней не глажен. Детей нет, если этот вопрос тебя волнует. Отпускные были не очень большие, успела взять «бюджетные» билеты до Крыма, подобрала недорогое заведение. Через восемь дней полечу обратно. Биография скучная, – вздохнула она, – нет в ней ярких пятен и увлекательных мест… Хотя по молодости увлекалась биатлоном, была членом городской команды…

– Стоп! – остановил ее Глеб. – Все это безумно интересно. Уверен, ты вспомнишь про яркие пятна и увлекательные места. Есть предложение, Анюта, – уйти отсюда. Сходим в Новый Свет, поедим нормально…

– Поедим? – удивилась девушка, посмотрев на свою опустевшую тарелку.

– Анекдот вспомнился, – встрепенулся Глеб. – Двое выходят из японского ресторана. «Ну что, теперь сходим куда-нибудь, поедим?» Не хочешь есть – давай просто погуляем. Впрочем… Не хотелось бы повторить судьбу своего предшественника, решай сама, что ты хочешь…

– Тогда уходим быстро, – посмотрев по сторонам, решилась Анюта. – Сначала ты, потом я, встречаемся на дороге, пароль не нужен. Ты готов? Ну, все, первый – пошел…

Все самое лучшее рождается спонтанно – давно подмечено. Он свернул с аллеи, когда на ней возникли спасенный турист с женой, отчаявшиеся выразить признательность герою, и, спрятавшись за цветущим бульденежем, пропустил их. На дороге злой, как демон, Эдуард садился в серый «Опель». Машина отправилась на запад, к ЮБК. Глеб поспешил в обратную сторону, пару минут курил в парковочном кармане, поджидая девушку. Она не обманула, вышла вслед за ним. И все же успела забежать в номер, взяла сумочку, сменила тапочки на туфли. Подбежав к нему, взяла его под руку…

Это был прекрасный день, от депрессии не осталось и следа. К четырем часам собрались облака, но гулять под ними было даже приятнее, чем по зною. Поселок оказался неподалеку – он почти весь состоял из частных домов и коттеджей. Переулки карабкались в гору. Они бродили по Новому Свету, в котором тоже встречались отдыхающие. Люди снимали комнаты у местных жителей – «дешево и сердито», остроумно выразилась Анюта. За два часа они нагуляли аппетит, спустились в подвальное заведение с пугающим названием «КГБ» (внизу под каждой буквой имелось продолжение мелким шрифтом – «Кофе-Гриль-Бар»). Заведение оказалось уютным, почти пустым, оформленным в духе охотничьей избушки. Они сидели в углу за дубовым столиком, что-то заказывали, говорили. Готовили и обслуживали здесь неплохо, меню не отличалось разнообразием, но порции были щедрыми. Заказ выполняли долго – видимо, телятину, жаренную с кровью, везли из глухой сибирской тайги. Глеб даже не помнил, как прошло это время – девушка влияла магически, с ней обо всем забывалось. Она умела слушать, умела говорить, у нее была интересная и правильная речь. Ей не чужды были юмор с иронией. Глеб рассказывал о себе – никому на свете он еще не рассказывал о своей жизни! Как-то само собой получалось – хотелось говорить, говорить – ну, нечего ему стыдиться в своей жизни (или почти нечего!). Посмеялись, вспомнив Эдуарда. Да черт с ним, укорачивать таких надо, на место ставить.

– Ты правда навсегда ушел из армии? – сделав серьезное лицо, спросила Анюта. – Не будет рецидива?

– Не знаю, – вздохнул Глеб. – Думаю, нет. Я восемь лет отдал морской пехоте, ничего другого не умею. Надо как-то перестраиваться, не хотелось бы покатиться по наклонной.

– У тебя есть дом, квартира в большом городе, – резонно заметила она. – Ты – молодой, сильный и, даже не побоюсь этого слова, решительный…

– Я еще драться умею, – улыбнулся он.

– Не хотелось бы увидеть, как ты дерешься… Разве что найти свое призвание в кулачных боях… Ты же не это имел в виду?

– Я вообще ничего не имел в виду, – признался Глеб. – Поживем – увидим. Все работы хороши.

– Тебя и проконтролировать некому, – посетовала Анюта, – а я не смогу – живу далеко. Жалко, что так случилось с твоими родителями…

– Извини, что спрашиваю, а твои живы?

– Не знаю, – пожала она плечами. – Возможно.

– М-ммм… Это нормально – то, что ты сейчас сказала?

– Понимаешь, жизнь устроилась так, что однажды утром я проснулась в корзине на крыльце чужого дома… – Анюта улыбалась, но в глазах веселья не было. – Это не шутка. Своих родителей я не знаю. Детского дома, по счастью, в биографии не случилось. У семьи, которая меня нашла, своих детей не было. Не могли, а очень хотелось. Обоим было за сорок. Очень хорошие, добрые люди. Прошли бюрократические препоны, удочерили. Они и стали моими родителями. Погибли на пожаре в один день – через неделю после моего совершеннолетия…

– Прости.

– Да вроде не за что тебя прощать… Дальше действительно без ярких пятен и увлекательных моментов…

Она нарезала мясо мелкими кусочками, рассказывала, как окончила институт, вышла замуж за первого встречного идиота. Какая была необходимость? Смазливая мордочка, больше ничего. Год прожили, потом пошли какие-то психи. Работать не хотел, пристрастился к пиву. В сексе стал нулем без палочки – и оказалось, что это она во всем виновата! Не изменял (как изменять-то?), руку не поднимал, но разрушения в квартире устраивать обожал. Однажды терпение лопнуло: переломал мебель, порвал ее тряпки, а как финальный аккорд, схватил глобус и бросил «мир» к ее ногам! Потом ползал, целовал ноги, но это уже не работало. Кричал, что не даст ей уйти, что она никуда от него не денется! Анюта поступила хитро. Сказала, что есть подруга – по профессии психиатр, работает в Минздраве области – и вся информация уже там. Не дай бог, ему хоть одним словом или пальцем…

– И с тех пор ты одна, – предположил Глеб.

– В целом, да, – кивнула Анюта. – Много работаю, беру подработки. Каждый день стою в глухих пробках на Бердском шоссе. Стойко выдерживаю тяготы.

– Вся такая независимая, – поддакнул Глеб.

Она улыбнулась, давая понять, что согласна и на зависимость. Впрочем, не к первому встречному. Девушка не тургеневская, но цену себе знает. К курортным романам относится терпимо, и все же…

Потом они опять бродили по Новому Свету, вышли к изрезанному берегу в полутора километрах от пансионата, карабкались по камням. Глеб сделал несколько снимков. Анюта пошутила: на долгую память. Затем слонялись вдоль береговой полосы, заглядывали в гроты и пещеры, вышли на полосу пляжа, но отдых здесь был затруднителен из-за большого количества торчащих из моря камней. Туристов не было, ценители экстремального отдыха сюда не заходили. Скалы возвышались над головой, берег был завален остатками древних камнепадов. У деревенского причала покачивались суденышки, возились рыбаки с сетями. Не к месту вспомнился сторож Никодимович со своей рыбалкой. Придется извиниться перед пенсионером, как-нибудь в другой раз…

Они свернули за скалу, похожую на идола с острова Пасхи.

К вечеру собрались облака, усилился ветер. Анюта ежилась, а Глеб удрученно констатировал: с прогулкой скоро придется закругляться.

– Странно, – сказала вдруг она, – ты не похож на «выходца» из горячих точек. Они нервные, жить на «гражданке» не умеют, поголовно пьющие. Я знала одну парочку. Им невозможно что-то объяснить, у них свое категоричное мнение на все случаи жизни. Начинают кипеть, когда что-то не по-их. Разговаривают криком, не понимают, почему на них за это обижаются. А ты спокоен и учтив, умеешь слушать, успешно делаешь вид, что тебе интересна моя жизнь…

– Очень интересна, – возразил Глеб. – А что касается всех этих «постмобилизационных» синдромов… В Афганистане воевать не пришлось – слишком молод был, войну в Чечне застал уже на заключительном этапе, когда бандитов добивали. Донбасс – не моя война. В Сирии пробыл недолго, и эта война существенно отличалась от наших предшествующих войн – армия уже не та, не успел там стать находкой для психиатра. Остались злость, разочарование, уязвленное самолюбие и окончательная потеря веры в справедливость…

– Но в чем-то ты был не прав, распуская кулаки, – заметила Анюта.

– Да бог со мной, – отмахнулся Глеб. – Виновные остались без наказания, списали на погрешность при ведении боевых действий. Допуски у них, однако, – плюс-минус километр…

Они прошли кустарник, вышли на уютную поляну, закрытую от моря грудой ломаного известняка, и – картина маслом…

– Ба, какая встреча! Проходим, не стесняемся, добрый вечер, граждане! – расплылся в улыбке небритый плечистый мужик с угловатым выскобленным черепом. На голове, словно рожки, выделялись два бугра. Мужик сидел на коленях, кромсал колбасу огромным ножом с набранной из колец рукояткой. На тряпке, расстеленной посреди поляны, валялись огурцы, еще не початые рыбные консервы, две бутылки водки не самого эксклюзивного бренда, подгнившая луковица. Рядом с натюрмортом возился еще один кадр – ушастый, в драной майке. Он дул на костер, который не хотел разгораться. Оба были живописно расписаны татуировками – отнюдь не модными дизайнерскими. Вся биография, вместе с географией отсидок, читалась, как на бумаге.

– Как мы рады, – хохотнул ушастый. – Так не хватало женского общества…

Они подскочили, заулыбались, стали делать приглашающие жесты. У небритого в руке поигрывал нож – на острие красовалась «попка» колбасной палки. Анюта напряглась, обхватила локоть Глеба, сдавленно задышала. «Нарвались, – мелькнула мысль. – Вот он – глоток свежих проблем». Мужчины, возможно, были местными. Хорошо отсидели (на посадку загремели еще при Украине), а освободились в обозримом историческом прошлом. При виде Анюты их глаза алчно заблестели. По паре «маленьких» уже хлопнули – и стало хорошо, душа просила куража. Глеб нахмурился. Публика прилипчивая – с первого взгляда понятно, что просто так не отвяжется. Он сознательно помалкивал, оценивал обстановку. И Анюта молчала, только крепче впивалась в его локоть.

– Гордые, не здороваются, – хмыкнул ушастый. – Слышь, Штепсель, может, мы их неправильно к столу приглашаем?

– Пойдем, Глеб, – потянула его за локоть Анюта.

Но ловушка уже захлопнулась. Драться не хотелось, а вариантов не оставили. Зачем они забрались в такую даль? Зашелестели кусты позади них, и на поляну вывалился еще один субъект криминальной внешности в обнимку с охапкой растопки – крепко сложенный, горбоносый, с синевой лагерных наколок на предплечье.

– А вот и я! – заорал он, сверкая желтозубой улыбкой. – Мля, у нас гости! Какая хорошенькая! К столу, господа, к столу!

Он бросил свою охапку, стоял сзади, четко вычислив посыл в глазах главаря. Остальные скалились, подходили. Штепсель поигрывал ножом.

– Ну что, голубки, вы очень кстати к нам зашли. Слышь, фраер, твоя подружка посидит с нами, ничего? Пообщаемся, пошлепаем по душам, а потом отправим ее к тебе. А ты иди, хрен с тобой, мы тебя знать не знаем, дочирикались?

– Точно, баклан, к тебе наши посиделки не относятся, – скалился ушастый, – можешь идти. Только карманчики выверни, прежде чем мы про тебя забудем. Сдается мне, что они не пустые.

– Во-во, – поддакнул за спиной горбоносый. – Шелести, мужик, а то по штуцеру схлопочешь.

– Послушайте, мы вас трогали? – пискнула Анюта.

– Какая киска! – восхитился Штепсель.

– Киска купила бы «Вискас»? – загоготал ушастый.

– Киска купила бы «Лексус», – сострил горбоносый.

Глеб терпеливо давал им выговориться. Все правильно – сначала было слово. Сейчас навалятся – Анюту отдельно, его отдельно. Нахлещут по почкам, наиграются, потом возьмутся за девушку. Полиция в эти края, видимо, не часто наведывается…

– Все нормально, дорогая, успокойся, – сказал он. – Это местная шелупонь, они и драться не умеют. Только ножичком могут стращать, а сами трусы. Отсидели по хулиганке, не вылезая с параши, и мнят себя теперь криминальными баронами. А сами – типичные сявки. Даже не спрашивают, с какого мы района, кого знаем в Нахаловке, почему такой борзой – что там еще у них в копилке? Должен огорчить, господа, – секса у дамы для вас не будет, так что уймите свои эротические фантазии. У вас есть ровно двадцать секунд, чтобы одуматься и поумнеть. В противном случае, гарантирую пожизненную инвалидность… Анюта, как толкну, отпрыгивай подальше… – шепнул он девушке.

– А он в натуре борзый! – восхитился Штепсель. – Не уважает местных пацанов! Гоголь, Чебурашка, ату его! А я с милашкой пока покалякаю!

Побоище стартовало стремительно, ударно. Долго запрягали, но как поехали! Боковым зрением Глеб контролировал противника сзади и, когда тот двинулся на него, оттолкнув Анюту, сделал резкий выпад ногой. Судя по сдавленному комментарию, попал, куда метил. Носатый Гоголь повалился на колени, захлебнулся переизбытком свежего воздуха. Заверещал Чебурашка, нагнулся, схватив корягу, лежащую у костра, – тоже ошибка: Глеб ударил ногой под подбородок – резко, с выдохом. Ушастый изобразил какой-то «околоспортивный» элемент с выгибанием и сотрясанием воздуха. Перевернулся, рухнул, чуть не вывернув шею. Угроза слева! Мужик с ножом передумал хватать Анюту, летел на Глеба, в бешенстве изрыгая маты. Глеб отпрянул – и грозное лезвие прорисовало дугу в сантиметре от живота. Какая-то зыбкая граница между тем светом и этим… Он улучил момент, когда конечность с оружием взлетела вверх, и выставил блок под локоть сжатыми предплечьями. Штепсель взвыл от боли, когда рука пошла назад и пропороло локтевой нерв. Нож отлетел, кувыркаясь, ударился о камень, переломился.

– Падла, нож сломал! – завыл он.

– Я тебе и челюсть сломал, – сказал Глеб, нанося сокрушительный удар.

Хрустнула скульная кость – и как будто распалась под кожей на две половинки. Штепсель закружился волчком, плюясь матами и кровью. Глеб ударил пяткой в колено – и противник переломился, словно сухая ветка. Он ползал по траве, пачкая физиономию рвотой… Анюта отбежала, но оставалась здесь, стояла, прижав ладошки к щекам, и потрясенно твердила: «Какой ужас… какой ужас…» Реальной опасности никто из присутствующих больше не представлял. Ушастому он чуть не оторвал голову – та болталась как-то странно, но продолжала орать дурниной. Гоголь поднимался с прокушенной до крови губой. Вставал колченогий Штепсель – глаза дикие, рожа в блевотине. Бросились, не сговариваясь, в последний и решительный бой – словно зомби без чувств и разума! Глеб без усилий их разбросал, потоптался по стонущему Гоголю, но остерегся ломать грудную клетку. Впечатал Штепселю «бланш» под глазом. Обгоревший Чебурашка получил короткую, но яркую затрещину – и рухнул в костер. Брызнули зола и искры. Он визжал, как сверло, вгрызающееся в бетон, пытался выбраться из западни, но конечности разъезжались, и он снова гремел в кострище.