Книга: Снюсь - Александр Житинский

Александр Житинский «Хеопс и Нефертити»

Юморная история о том, в одном КБ кибернетики и бионики собрали искусственную слониху. Слониха была создания во имя бредовой псевдонаучной идеи руководителя КБ о контакте между людьми и животным миром с помощью подобных экспонатов. Было освоено три млн советских рублей и результат как всегда у Житинского получился очень замечательный. Слониху можно было выключить программно или вручную как советский торшер, дернув ее за хвост. Причем когда ее совсем доставали, Нефертити делала это сама.

«Я первым обнаружил, что Нефертити стала полнеть. Это меня обеспокоило. Я подумал, что произошла какая-то неисправность во внутренних органах. Шли месяцы, а живот слонихи медленно и неуклонно увеличивался. – Как хочешь, Тиша, а Нефертити ждет слоненка, – сказал Папазян. – Это совершенно исключено, – сказал я. – Почему? Все может быть, – философски заметил Папазян. – Только не это. Это лежит за грянью науки. – А оно и должно там лежать, – сказал Папазян. – Аветик Вартанович! – взмолился я. – Бог с вами! Вы представляете себе ее устройство?.. А я представляю. Я каждую деталь держал в руках. Слоненку просто неоткуда взяться. – Э-э, Тиша! – хитро подмигнул Папазян. – Дети от любви берутся – вот откуда они берутся. И действительно, в назначенный природой срок Нефертити родила слоненка. Это был обыкновенный серенький и смешной слоненок с коротеньким хоботком. Смотреть на него сбежалось все КБ во главе с Карлом. Непредсказуемый был в состоянии шока. Настоящему ученому нелегко видеть, как рушатся все его представления. – Аветик, я тебя заклинаю, – проговорил Карл. – Когда Нефертити и этот слоненок… словом, когда их не станет… Ты обещаешь подарить их тела науке? – Зачем так говоришь? Слоны долго живут, – нахмурился Папазян. Потом он улыбнулся и добавил: – Мы, надеюсь, этого не увидим… Подари лучше себя науке. – Если бы я представлял такой интерес… – с тоской сказал Карл.»

Александр Житинский «Глагол «инженер»

В повести речь идет о преддипломной суете студентов одного из леннградских технических ВУЗов - будущих инженеров. И чем-то эта повесть неуловимо напоминает «Понедельник начинается в субботу» Стругацких. А главный герой Верлухин напоминает Саню Привалова и даже в финале становится мэнээсом - младшим научным сотрудником. В отличии от других повестей Житинского в этой нет фантастических элементов.

«Теоретиков нужно душить»

«Я не успел расспросить его про тему, как в коридоре послышались голоса и щелкнул фиксатор двери. Я вышел из закутка и увидел церемонию, происходящую в дверях. В коридоре перед дверью интеллигентно толкались три человека: Юрий Тимофеевич и два неизвестных. Они пропускали друг друга вперед. Это было удивительно красиво. Жесты их были предупредительны и настойчивы. Юрий Тимофеевич загребал незнакомцев обеими руками, а те в свою очередь пытались пропихнуть его в дверь. Жесты сопровождались соответствующими восклицаниями. Я подумал, что если они таким образом входят в каждую дверь, то уже потеряли много сил и времени. Наконец им удалось войти. Они протиснулись все сразу, облегченно вздохнули и рассмеялись.»

Александр Житинский «Эффект Брумма»

Еще одна повесть из жизни мэнээса Верлухина. В деревне Верхние Петушки (не путать с Кривыми Петушками) объявился дед - самородок, который начитался средневекового монаха Ганса Фридриха Брумма и теперь делает подковы, при нагревании коих обычной свечой генерируется ток. Дед приспособил подковы для заправки аккамулятров тракторов в колхозе. Ветлухина отправляют в научную командировку в Верхние Петушки. Очень грустная история об искренности и честности в любом деле, в том числе и в физике.

«С подковой дело обстояло хуже. Я просто не знал, где в городе можно достать качественную подкову. Позвонил в справочное бюро. Меня там обругали, сказали, чтобы я не хулиганил. Тогда я заказал подкову в механической мастерской. Дядя Федя, наш стеклодув, нарисовал мне по памяти эскиз. Он у нас родом из деревни. Я перечертил эскиз по всем правилам в трех проекциях, и в аксонометрии тоже. Все честь честью. Выписал наряд и стал ждать. Три дня я бегал в мастерскую, интересовался заказом. Наконец подкова была изготовлена. — У тебя конь-то что, одноногий? — спросил слесарь. — Остальные у него протезы, — сказал я. — Кобыла или жеребец? — Скорее жеребец. — Жалко животное, — сказал слесарь.»

«Провожать меня на вокзал никто не пошел. Даже жена. Поезд отходил в третьем часу ночи. Очень удобный поезд для убегающих тайно и навсегда. Я понял, почему отправление назначили так поздно. Или так рано, не знаю. Дело в том, что поезд был отнюдь не «Красная стрела». Далеко не. Я шагал вдоль платформы и вспоминал последние слова жены. Она сказала: — Петечка, ты должен держаться. — Это ты насчет научной позиции? — спросил я. — Нет, насчет выпивки. Там же все пьют! — Это слухи, — сказал я. — Все не могут пить. Дети не пьют. Старушки тоже. И вообще там передовой колхоз. — Закусывай салом, — сказала жена. — Говорят, это помогает.»

Александр Житинский «Сено - Солома»

Еще одна повесть из цикла о Ветлухине. На этот раз летом «добровольцы» из лаборатории едут в совхоз участвовать в прополке и заготовке сена . Руководитель группы перед приездом дает нашему герою спецзадание - не допустить в группе блуда, любовных прецедентов и сопутствующих осложнений. Так как в основном едет молодежь, то миссия оказалась невыполнимой.

«Дядя Федя, стеклодув, сидел рядом со мной и уже строил планы. Тематически его планы всегда известны. Но он умеет их разнообразить нюансами. – Лучше брать с собой, – сказал дядя Федя. – Чтобы там зря не бегать. Тут как раз начал говорить Лисоцкий. Он хорошо говорит. – Товарищи! Нам выпала… – начал Лисоцкий, а дальше я начал регистрировать глаголы. Вся суть в глаголах. Умение слушать глаголы экономит время. И нервную энергию тоже. Глаголы были такие: доказать, показать, умеем, знаем, не знаем, косить, сушить, пропалывать, есть, жить, три раза будем, хочу предостеречь, пить и выполним. Еще много раз было «должны», но я не уверен, что это глагол. Я в это время рассматривал коллектив. Сплошная молодежь. Судя по виду, энтузиасты. Женщин было семь. Шесть молоденьких и Барабыкина. С этими глаголами я чуть не пропустил, когда и как ехать. Ехать нужно было электричкой, а потом на паровике. До платформы Великое. Поселок назывался Соловьевка, а совхоз «Пролетарский».

«

– Проявите твердость, – посоветовал он. – Спасибо, – поблагодарил я и ушел проявлять твердость. Я пошел проявлять твердость на озеро. Необходимо было срочно охладиться. Но судьба приготовила мне жестокое испытание. Я спустился к озеру и зашел в кусты натянуть плавки. В кустах стояла Инна Ивановна. Она тоже чего-то натягивала. Ее сиреневый халатик валялся на траве. Инна Ивановна напоминала «Русскую Венеру» художника Кустодиева. Кто видел, тот поймет. – Ах! – сказала Инна Ивановна. – Елки-палки! – сказал я. – Простите… Барабыкина не спеша продолжала натягивать купальник. При этом она смотрела мне в глаза гипнотически. Я застыл, как кролик, проявляя чудеса твердости. Инна подошла ко мне и прошептала: – Петя, я тебя не волную? – Почему же… – пробормотал я. – Пойдем купаться, – сказала она, дотрагиваясь до меня чем-то теплым. – Плавки, – пискнул я. – Надень, я отвернусь. Дрожащими руками я натянул плавки, не попадая в дырку для ноги. «Тоже мне, Тарзан! – думал я. – Супермен чахоточный!» Это я про себя. Мы вышли из кустов и плюхнулись в озеро. На берегу сидела и лежала наша публика. Все, конечно, обратили на нас внимание. Яша сидел на камне с гитарой и пел только что сочиненную им песню о вчерашних танцах: Танцы в сельском клубе. Пятеро на сцене. Я прижался к Любе, Позабыв о сене. Кто-то дышит сзади Шумно, как корова. Я прижался к Наде, А она ни слова. Знаю, в прошлой эре Так не разрешалось. Я прижался к Вере, И она прижалась. В этакой малине Я совсем смешался. Я прижался к Инне… Тут я и попался! Все дружно посмотрели на нас с Барабыкиной и заржали. Инна Ивановна чуть не потонула от возмущения. Она повернула голову к берегу и сказала: – Дурачье! – Яша, я с тобой потом поговорю, – пообещал я. Все заржали еще пуще. А Тата подошла к Яше и демонстративно его поцеловала в лобик. Яша закатил глаза и рухнул на траву, вне себя от счастья. – Бывают же такие любвеобильные начальники, – сказала Тата. Я выпустил фонтан воды. Как кит. И у меня свело ногу. Я зашлепал руками по воде, поднимая массу брызг. Инна Ивановна плыла рядом, удивленно на меня поглядывая. – Тону, – сказал я не очень уверенно. Барабыкина будто этого ждала. Двумя мощными гребками она приблизилась ко мне, схватила меня за руку и забросила к себе на спину. – Не надо, – сказал я. – Лучше я утону. – Молчи, глупыш, – нежно сказала Инна и поволокла меня к берегу. Я лег на траву и принялся растирать ногу. Барабыкина попыталась сделать мне искусственное дыхание. Изо рта в рот. Я отказался. Тата смеялась до слез. Настроение у меня совсем упало. Я лежал под солнцем и мысленно посылал всех к чертям. Себя в первую очередь.»