Текст книги "Стабильное неравновесие"

Пока я так философствовал, ухнула где-то совсем рядом граната, «полкана» моего как ветром сдуло, будто и не было. Исчез куда-то, и прямо перед самым носом у меня стена рушится – сплошной саман, блин, во дворце-то! И в дыре в этой, в провале, я вижу еще пяток таких же ряженых, как Андрюха, – все раненые, кто лежит, кто сидит, все в кровище, и у всех тельняшки наружу, чтоб видели кому надо – свои, мол. И оружие рядом лежит.

Я только хлебало разинул крикнуть им: здорово, мол, орлы! Как вдруг у меня из-за спины выскакивает снова «полкан» и орет на фарси:

– Все руки вверх!

– А не пошел бы ты, – говорит один из этих, в тельняшках. – Свои мы!

– А ну встать всем, продажные твари! – заходится вдруг «полкан». – Сейчас мы разберемся, какие вы свои!

Тот малый, который послал его, снова говорит:

– Ты, фуфло, к нам не вяжись, после разберемся, кто свой, а кто продажный! Мы-то все стреляные, мы никуда не денемся, а ты лучше янки ищи, понял? Новый советник правителя. «Зеленый берет», офицер. Высокий, белый, одет в форму офицера ХАД, стреляет с двух рук, как тебе и не снилось. Да и мне тоже, – потом поворачивается ко мне: – Скажи хоть ты этому мудаку, земеля, что нас уже ловить не надо, мы пойманные…

…Много там чего еще было, ребята, одно скажу сразу: не видел я потом больше никого из тех «духов» в тельняшках. И еще: так никто потом и не докопался, почему на правителя снотворное так плохо подействовало, что он самолично отстреливался, как Чапаев, до самого конца. А надо сказать, что все-таки мы его подстрелили потом. Правда, в той бойне и у нас потери были. На похоронах двух зенитовцев я сам в Москве был. В общем, кончен бал, погасли, как говорится, свечи. Выстроили нас в ограде дворца, и командир наш, полковник Гриша, только начал речь толкать, как мы здорово все провернули и как нас похвалят теперь, как вдруг бах… Как в том фильме поется: вдруг пуля пролетела, и ага… Гриша еще в жилете был – все мы стояли в жилетах, – так она его прямо над жилетом и тюкнула, в шею! Бесподобно какая-то гнида стреляла. Тем более что пуля насквозь вышла, и даже на глаз видать, пулька целевая. Рубашка на Грише даже не помялась… Пуля, сразу видно, из снайперского винта пущенная. И вспомнил я тут про блондина-советника в форме ХАД. Кинулся смотреть: точно, среди мертвяков нету такого, среди тех, которые еще живые, тоже нет. Прикинул я, откуда стреляли, и туда с двумя пацанами. Выбрались на крышу, а там, конечно, никого. Только гильзами все завалено. Но гильзы, однако, короткие, пистолетные, а от винта ни одной не видать. Заставил я ребят искать как следует. Гильзу мы так и не нашли, а наткнулись, пока ее искали, на репшнур. Наш шнур, только мы его здесь не цепляли – ни к чему было. А он, сука рваная, по нашему шнуру и спустился. Мы пулей вниз: там наша пехота в охранение выставлена, все подходы ко дворцу уже заблокированы насмерть. Ну и нашли мы в конце концов место, где блондинчик этот просочился: лежат двое пацанов с кровавыми пузырями на губах – ножом американец работал. Стало быть, ищи ветра в поле. Осталась только информация к размышлению: блондин, говорит по-русски, старший офицер спецподразделения, едва не стал главным советником у покойного ныне правителя страны…»

Вот такая информация к размышлению, которую Сарматов извлек из давнишних воспоминаний.

Восточный Афганистан, 29 июня 1988 года

Медным, начищенным до яркого блеска тазом висит над размолотым танковыми гусеницами шляхом полная луна. Дорога вьется по склонам поросших чахлой растительностью холмов, то поднимаясь вверх, то исчезая в распадках. Бесплотными тенями бредут по ней Сарматов и американец по фамилии Метлоу. Сарматов негромко стонет каждый раз, когда под распухшую, как бревно, ногу попадает камень или корежащая ступню рытвина.

– Не дойти мне, полковник! – прошептал он. – Все, кранты!..

– Мы же договорились! – оборвал его американец. – Каждый должен нести свой крест до самого конца, так тебя учили, так меня мой дед учил. И они были правы!..

– Крест! – как в бреду, повторил Сарматов и, сделав еще несколько шагов, опустился на дорогу.

– Очнись, Сармат! Очнись! – прокричал Метлоу и стал тереть ему уши. На несколько секунд майор пришел в себя и произнес срывающимся, слабым голосом:

– Полковник, мы сделали все, что могли, но нас подставили… Спасай свою жизнь. Изловчись, скинь информацию через посольство… Я напишу, чтобы тебе поверили…

– Оставить тебя одного здесь?! Я разведчик, а не подонок, Сармат!

– Ты прав, каждый должен нести свой крест… Свой, полковник! – прошептал Сарматов и вновь погрузился в забытье.

* * *

Большая северная река лавиной несет к океану несметные полчища льдин, с грохотом и хрустом разламывает их на куски, с маху бросает на прибрежные отмели, бьет о скалистые берега и кружит, засасывая в водовороты…

Под обрывистым высоким берегом в крошеве мелких ледовых ошметков кружатся в одном из водоворотов стриженые человеческие головы, и становится их все меньше и меньше. Люди в военной форме бросаются с обрыва им на помощь, и люди со стрижеными головами покорно, равнодушно принимают ее.

Похожий на гориллу вор в законе Сеня Гнутый, полосуя ножом воздух, озираясь, идет на выбравшегося на льдину Сарматова. Отступая, тот оскальзывается и падает на спину. Гнутый с занесенным для удара ножом бросается на него сверху, но тяжелый армейский башмак врезается урке в живот, и он пашет небритой физиономией по острым ледяным застругам…

…Из-за поворота дороги вдруг донесся натужный гул двигателей, и в склон холма ударили лучи фар. Метлоу схватил Сарматова под мышки и потащил в придорожные кусты. Скоро в гул двигателей вплелись громкие, гортанные голоса. Сняв пулемет с предохранителя, Метлоу осторожно раздвинул кусты и увидел на дороге два исписанных арабской вязью бронетранспортера с сидящими на броне вооруженными людьми в чалмах и круглых афганских шапочках-пакулях.

– Колись, Гнутый! Колись! – неожиданно закричал Сарматов и вскочил на ноги.

Метлоу свалил его на землю и зажал ладонью рот. Заметив какую-то возню в кустах, «духи» в несколько стволов открыли огонь.

Вокруг Метлоу и Сарматова попадали скошенные пулями ветки. Оставив майора, полковник бросился в сторону и ударил по бронетранспортерам из пулемета. Не ожидавшие отпора «духи» моментально исчезли в люках машин, и те, взревев двигателями, прибавили скорость и скрылись за поворотом.

* * *

В хороводе кружащихся льдин переминается с ноги на ногу сутулая, нелепая фигура. Вскидывает автомат Савелов…

– …Не стреляй, Савелов! Не стреляй! – орут бегущие по обрывистому берегу Сарматов, Бурлак и Алан.

Ствол автомата Савелова выплевывает огонь – фигура на льдине валится лицом вниз, раскидывая в стороны руки. Черным крестом выделяется тело мертвого зэка на льдине, медленно уплывающей к горизонту. Будто натолкнувшись на невидимую преграду, бегущие останавливаются и молча смотрят ей вслед…

– Крест! Крест на всю жизнь! – простонал Сарматов, вырываясь из рук старающегося удержать его Метлоу. – У, сволочи! – закричал он своим невидимым, бредовым врагам.

– Успокойся, Сармат! Успокойся!

Постепенно сознание возвращается к Сарматову. Оглядевшись вокруг, он, кивнув на срезанные пулями ветки, спросил у Метлоу:

– Что произошло?..

– «Духи» на двух бронетранспортерах мимо прокатили! Пришлось пострелять немного.

Лицо Сарматова исказила судорога.

– Почему не вышел к ним?! – зло спросил он. – Может, уже хватит, полковник, доказывать свое благородство?!

– Не ори! – невозмутимо парирует Метлоу. – Я у тебя не на допросе и ни в чем отчитываться тебе не обязан!.. Вставай и пошли, пока темно!

– Куда?.. Если бы мы были кому-нибудь нужны, нас бы давно из космоса засекли!..

– Любая дорога куда-нибудь приводит, – подавив приступ злости, ответил Метлоу. – А нужны – не нужны… Главное, чтоб человек самому себе, своим детям был нужен…

И вновь они вдвоем ковыляют по освещенной бледным лунным светом, размолотой траками танков дороге.

Восточный Афганистан, 30 июня 1988 года

Ручеек тонкой прохладной струйкой падает с высоты и исчезает в выгоревшей траве, которой порос склон. Набрав в пригоршню воды, Метлоу плеснул ее на лицо улыбающегося во сне Сарматова. Тот ошалело вскочил и схватился за пулемет.

– Где мы? – озираясь, спросил он.

– Все там же – за хребтом Гиндукуш! – невесело усмехнулся Метлоу, протягивая ему выстроганный из корявого деревца костыль. – Вот тебе еще одна нога!..

– Думаешь, поможет?..

– Если нам кто и может помочь, то только Всевышний… – ответил американец. – Пора в путь.

– Подожди, полковник! – всматриваясь в белесое небо, сказал Сарматов. – Слышишь, жаворонок заливается! То-то мне Дон-батюшка снился! – улыбнулся Сарматов. – Ишь, как будто над родной степью наяривает, стервец!

– Донская степь… Я только слышал и читал про нее… Какая она? – спросил Метлоу.

– Много неба, ковыль русалочьими косами стелется, орлы и коршуны высоко-высоко кружат… А на перекатах по весне алые маки и тюльпаны расцветают всех цветов радуги… еще татарник растет…

– Что это – татарник? – удивленно поднял брови полковник.

– По поверьям, там, где казак татарину голову срубил, вырастает колючий красный цветок.

– Интересно, а здесь что будет расти? Душманник?.. – Метлоу грустно ухмыльнулся. – А оренбургская степь какая?

– Такая же, лишь простора еще больше да климат покруче. Там выжить было труднее…

– Почему?

– Народы, которые осмеливались выйти на житье в степь, погибали. В степи не укроешься – или бой принимай, или…

– Но казаки-то выжили!

– Выжили! – усмехнулся Сарматов. – Даже до сегодняшнего дня дожили. Видел я каких-то ряженых в Москве, с саблями и крестами… Не разобрал – то ли артисты, то ли и впрямь осколки казачества…

– Странно как! – задумчиво протянул Метлоу. – Мы с тобой, как ты говоришь, осколки одного народа, а в то же время офицеры двух враждебных государств… И виной тому те, кому мы хотим помочь выпутаться из безнадежной ситуации… Еще в Оксфорде я понял, что защищать интересы Америки – мой долг. Хотя бы потому, что она приняла изгнанных из России моих предков, дала им возможность быть равными среди равных. Было и чувство мести… Что уж тут говорить. Ведь и ты, Сармат, наверняка меня осуждаешь за то, что я русский, а в ЦРУ работаю против вас?

– Я никому не судья!.. Я слишком много в этой жизни перевидал, слишком много сам убивал и видел, как убивают другие, чтоб еще кого-то осуждать. Но не надейся на то, что все окажутся такими же терпимыми и понятливыми, – ковыляя к ручью, бросил Сарматов.

– А что мне могут предъявить? Я ведь вроде как не присягал на верность России…

– Был бы человек, а статья найдется! – усмехнулся у ручья Сарматов. – Что значит «не присягал»? Был бы ты наш, русский, не говорил бы – не присягал, мол! Я лично присягал Дону-реке, Москве-городу, тайге красноярской, кладбищу станичному, которое подонки по скудоумию запахали…

– Но ведь ты этим же подонкам служишь!.. Ну хоть стал бы инженером, врачом, юристом, что ли…

– Не мог! Тут уж как бы само собой: коль казачьего рода – впрягайся в военную сбрую и паши, как предки от десятого колена пахали…

– На большевиков пахать?.. Но ты ж их и сам не больно-то любишь…

– Знаешь, что моего деда-есаула с ними примирило? – вскинулся Сарматов. – В сорок третьем, после Сталинграда, под нашей станицей окружили итальянцев, румын, мадьяр. Представь себе, из сплошной пурги вынеслась наша конница, и закипела на станичных улицах сабельная круговерть… В наш двор заскочили несколько всадников, и дед увидел на них погоны – наши, русские, а на одном аж золотые! Офицер, стало быть! И заплакал, старый, на колени перед ними упал! Возвращение погон тогда многих казаков с большевиками примирило…

– И опять я не понимаю вас, русских!.. Ну погоны, и что?.. Это же атрибут! За ним может скрываться любая идеология, любая низость!

– Вас! – хмыкнул Сарматов. – Я и толкую, дорогой сэр, зря ты в наши дела суешься… Ты – ломоть для нас отрезанный!..

– Это мои проблемы! – пробурчал Метлоу, закидывая за плечи рюкзак.

– Не обижайся! – все еще продолжая сидеть, сказал Сарматов. – У меня к тебе будет просьба. Если, как вчера, напоремся на «духов» и я уйду в отключку, то ты…

– То что я?.. – насторожился полковник.

– Ты меня застрелишь.

– Не буду я в тебя стрелять, Сармат!

– Что, никогда не делал этого?.. – ухмыльнулся Сарматов.

– Уж больно случай необычный…

– Посуди сам, полковник, нового для себя ЦРУ из меня ничего не вытащит, а заживо гнить в пакистанских зинданах, сам знаешь, перспективка не самая обнадеживающая!

– Будем уповать на промысл Божий! – безапелляционно заявил американец.

– До таких, как я, ему дела нет, полковник!..

Скоро их фигуры потерялись среди причудливо выветренных скал, похожих на каменных истуканов, над которыми рассыпались радостные трели жаворонка.

Восточный Афганистан, 1 июля 1988 года

Над разбитой дорогой висел серебристый диск полной луны. Откуда-то совсем рядом неслись смертельно уже надоевшие вопли шакалов. Среди каменных истуканов блуждали их свечи-глаза и мелькали неясные тени. Дорога то круто уходила вверх, то ныряла в глубокие, затянутые туманом расщелины. По холодку идти было легче, но дороги почти не было видно.

Сарматов еле плелся, опираясь на палку и сильно прихрамывая. Внезапно он вскрикнул и остановился.

– С тобой все в порядке? – спросил американец.

– Все бы ничего, да только глаза слипаются, не вижу, куда иду! – ответил тот.

– А ты не молчи, матерись, анекдоты рассказывай.

– Какие анекдоты? Вся наша жизнь – сплошной анекдот. Как тебе, например, вот этот: полковник из ЦРУ и майор КГБ по Афгану рядышком шкандыбают! – усмехнулся Сарматов. – Бред сивой кобылы!..

– Я буду петь, а ты подпевай, – не обращая внимания на упаднические настроения Сарматова, решил Метлоу. – Когда в нашем доме собирались русские, они пели вот эту песню, я ее с детства помню, – добавил он и вполголоса запел:

Господа офицеры, нас осталось немного! Нас в Мазурских болотах косила шрапнель, В галицийских полях, на карпатских отрогах – Не упомнить потерь, не упомнить потерь!..

– Я слышал эту песню от деда, – подал голос Сарматов и вполголоса стал подпевать американцу:

…Господа офицеры, нас осталось немного! С нами ветры полынных степей, Далеко от России, от родного порога След измученных наших коней!..

Голоса их в ночи звучали как-то странно и даже нереально среди залитых лунным светом каменных истуканов и несущегося со всех сторон шакальего хохота.

…Господа офицеры, нас осталось немного! И кричим мы в тифозном бреду: – Время злое такое за грехи нам от Бога, Мы с Россией разделим судьбу!..

– Сармат, Сармат, ты чего это? – вскрикнул Метлоу, подхватывая начавшего вдруг оседать на землю майора.

– А-а?.. Что-о? – с трудом спросил тот. – Повезло, брат…

– Пой, черт побери!.. Если упадешь – не встанешь! – заорал Метлоу.

Сил, чтобы петь, у майора Сарматова уже не осталось, он просто стал проговаривать слова тихим, свистящим шепотом:

…Господа офицеры, нас осталось немного! Позади лишь пожары да косые кресты. Эскадронный трубач, протруби нам тревогу, И несите нас, кони, до последней черты!

– Последняя черта – она у всех разная, – закончив песню, грустно сказал Сарматов. – Одни, как мой дед, судьбу разделили с Россией, другие, как атаман Краснов, немецкие погоны надели и немецкое оружие в руки взяли…

– Я думаю, у них не было выбора, – откликнулся американец.

– Неправда, выбор есть всегда!.. – уперся Сарматов.

– Ты максималист! У тебя все просто! Для тебя все в мире делится на черное и белое, и никаких полутонов. Но с таким отношением очень трудно жить, потому что в этом мире не существует добра и зла в чистом виде. Не так все просто, Сармат!

Ответить тот не успел – впереди, километрах в трех, ночную тишину вспороли уханье мин, гранат и дробная чечетка трассирующих очередей. Сарматов, мгновенно подобравшись, выхватил у Метлоу пулемет.

– Кто там с кем воюет? – спросил американец.

– Наш армейский блокпост с «духами»! – ответил Сарматов, взводя затвор пулемета. – Когда бой идет вкруговую, сразу можно сказать, что это блокпост шарашат…

– А почему ты считаешь, что бой идет вкруговую?

– Эх ты, специалист по русской тактике! – насмешливо заметил Сарматов. – Слышишь, танковые пушкари во все стороны заухали?! Сейчас там – ад! Много матерей своих сыновей не дождется!..

– Если я правильно понял, нам туда лучше сейчас не соваться?

– Догадливый ты, Метлоу! Просто-таки не в меру! В темноте мы как пить дать напоремся на «духов»! – оглядываясь, ответил Сарматов. – Блин, скоро рассвет, а мы здесь как на ладони!..

– Тогда нам нужно вон к тем завалам! – Метлоу показал на темнеющую впереди гряду камней.

– Давай! – согласился майор и сунул американцу «стечкина». – Полковник, помни о договоре!.. Будь добр, помни!

Под неумолкающий грохот близкого боя в каменистую пустыню вползли утренние сумерки. Туман стал гулять по всей округе, делая призрачными, размытыми силуэты каменных истуканов, и было не понять, что там впереди: всадник на коне, засада «духов» или просто камень, спасительное укрытие?..

– Сармат, еще немного продержись! – встряхнул теряющего сознание Сарматова американец.

– Нормально!.. Все нормально! – пробормотал тот, бессильно оседая на землю.

Взвалив его на плечи, Метлоу, качаясь, побрел к каменным завалам. Когда камни за его спиной окончательно закрыли пустынную равнину, он положил Сарматова в расщелину и, вскарабкавшись на одну из глыб, поднес к глазам бинокль…

Глаза слепили огненные стрелы трассирующих очередей, впивающиеся в круговую линию окопов, огрызающуюся ответными выстрелами, вспышками мин и гранат. Время от времени ухали снаряды, вылетающие из жерл танковых пушек. По усеянному трупами склону к окопам со всех сторон бежали люди в чалмах и круглых шапочках. До Метлоу долетел их тоскливый, но в то же время полный неистребимой ярости крик:

– Алла-а!.. Аллах акба-ар!

В небе, со стороны каменной пустыни, нарастал гул. Американец развернулся и внимательно стал всматриваться в небо. Пятерка вертолетов пронеслась на малой высоте над грядой и веером разошлась над склоном. Атакующие «духи» остановились в растерянности. От вертолетов к ним устремились дымовые шлейфы, и через несколько мгновений по склону прокатились клубящиеся огненные валы… Расширяя периметр, вертолеты сделали еще несколько боевых заходов, и скоро огненные валы прокатились уже по гряде. Вовремя сориентировавшись, Метлоу укрылся от них под выступом в глыбе. Когда валы ушли в сторону и перестали падать с неба куски железа и камни, он поднял голову и встретился со взглядом стоящего на коленях Сарматова.

– Гром небесный, да? – спросил тот.

– Русские вертолеты, – ответил Метлоу. – Работают по полной программе!..

– Где они сейчас?

– Похоже, что приземлились около блокпоста.

– Тогда скорей туда! – вставая на ноги, сказал Сарматов. – Может, успеем.

Закинув руку майора за шею, Метлоу потащил его в сторону окопов. Скоро в просвете между глыбами показалась затянутая дымом прерывистая линия окопов, а за ней стояли два вертолета с крутящимися лопастями. Вокруг них в клубах дыма и пыли суетятся люди в военной униформе.

– Еще немного! Еще чуть-чуть! – сипел Сарматов и вдруг, оттолкнув американца, он сорвал с плеча пулемет.

Сначала до слуха полковника донеслись тоскливые, похожие на вой шакалов голоса, вслед за ними между глыбами, проступая из тумана, появились десятка два бегущих в панике вооруженных людей в чалмах и пакулях.

– «Духи»!.. Беги, полковник, я прикрою! – шагнув навстречу душманам, закричал Сарматов и ударил от пояса короткими выборочными очередями.

Но вдруг щелканье очередей слилось с нарастающим грохотом с неба, и в створе глыб появился черный силуэт вертолета, впереди него катился по камням огненный смерч…

Оглянувшись на бегу, Метлоу увидел, как смерч накрыл Сарматова. Взрывной волной американца отбросило под камни, и когда он снова поднял голову, то от удивления даже протер глаза: Сарматов, раскачиваясь, стоял среди клубящегося ржавого дыма.

– Жив! – бросаясь к нему, закричал Метлоу.

Но, добежав и едва взглянув на Сарматова, полковник отвернулся в ужасе.

– Боже мой, Сармат! – вскрикнул он.

Плечи, руки и голова Сарматова были залиты кровью. Она струйками текла из ушей, а лицо и грудь были перепаханы кровавыми рваными бороздами…

– Ты… ты можешь идти? – спросил полковник прерывающимся голосом.

– Говори громче – я ничего не слышу! – просипел Сармат и свалился на камни.

Метлоу поднял его с земли и взвалил на плечи. По открытому, обугленному, усеянному трупами полю боя он нес своего идеологического врага прямо к стоящим за линией окопов вертолетам, медленно вращающим свои огромные лопасти. Вдруг словно по команде винтокрылые машины сорвались с места и скрылись за тучей пыли. До полковника только донесся рев их двигателей, включенных на полную мощность. А еще через несколько секунд вертушки всплыли над туманом и, пригнув свои хищные носы, устремились прямо на них.

Метлоу, положив Сарматова на землю, отчаянно замахал руками, ответом ему были лишь пулеметные очереди, фонтанами взбугрившие слева и справа охристую землю склона.

– Факинг! – потрясая кулаками, закричал им вслед американец. – Суки! Идиоты!

Снова взвалив Сарматова на плечи, он продолжил медленно продвигаться к блокпосту.

Перевалив безвольное тело майора через бруствер первого оказавшегося на пути окопа, полковник стал оглядывать горящее пространство блокпоста. Поднимая клубы черного дыма, горели бочки с соляркой, блиндажи, закопанные в землю танки и бронетранспортеры. И везде были распростерты на мокрой от крови земле русоголовые парни с советскими погонами на выгоревшей солдатской форме.

– Браток, браток! – раздался за его спиной слабый голос.

Полковник повернулся и увидел, как от горящего бронетранспортера ползет к нему обнаженный по пояс, окровавленный солдат в танковом шлеме. По обгорелой, пропитанной соляркой земле за ним тянулись вывалившиеся из рассеченного осколком живота сизые жгуты внутренностей.

– Пулю, браток!.. Пулю! – будто прося милостыню, простирал он руку и, содрогаясь худосочным мальчишеским телом, уронил голову в грязь.

– Нет!.. Нет!.. Не-е-ет! – отступая от него, закричал Метлоу, но, споткнувшись о лежащий на пути снарядный ящик, пришел в себя и, выхватив «стечкина», отвернувшись, несколько раз выстрелил в сторону парня…

Звуки выстрелов возвратили сознание Сарматову. Приподнявшись на локте и оглядев горящий блокпост, он прохрипел на ухо наклонившемуся над ним Метлоу:

– Вертушки… сняли… сняли пост… Живых взяли… мертвых… мертвых, суки, оста… оставили. «Духи» скоро… скоро здесь… «Духи»… Застрели меня и… и уходи, полковник! Уходи! Уходи!

В уголках его рта вскипели пузыри крови, и он опять потерял сознание. Метлоу вновь взвалил Сарматова на плечи и, шатаясь, оскальзываясь на крутом склоне, пошел к сверкнувшей в лучах утреннего солнца реке, серебряной лентой опоясавшей возвышенность, на которой был расположен блокпост.

От нещадных лучей солнца в глазах плыли огненные круги, жаркий пот, смешавшись с кровью Сарматова, заливал лицо полковника. Когда под башмаками начала скрипеть прибрежная галька, а за одежду стали цепляться колючки кустарника, он опустил Сарматова на землю и пополз к воде. Погрузившись по пояс в холодные, прозрачные струи реки, Метлоу долго и жадно пил воду, потом, наполнив флягу, так же, ползком возвратился к Сарматову. Приподняв ему голову, он поднес флягу к его помертвевшим, белым губам, но тот так и не разжал их. Обмыв майору лицо, посеченное мелкими осколками, полковник перетянул в тень кустов его отяжелевшее, безвольное тело. Вдруг откуда-то издалека донеслись звуки выстрелов и еле слышное конское ржание. Американец схватился за бинокль. На возвышенности за рекой он увидел всадников в халатах и чалмах, направляющихся в их сторону…

Ствол «стечкина» уперся в мокрый от крови висок Сарматова. Дрожащей рукой Метлоу нажал на спусковой крючок, но вместо грохота выстрела раздался сухой щелчок. Убедившись в том, что магазин пистолета пуст, американец стал лихорадочно перетряхивать рюкзак в надежде найти патроны. На речную гальку вывалились куски сушеного мяса, консервы, пачки долларов. Патронов не было. Полковник схватил пулемет, но и его рожок был пуст. Размахнувшись, он бросил пулемет в реку и присел рядом с майором на корточки, всматриваясь в его лицо, обезображенное рваными полосами запекшейся крови.

Сарматов метался в бреду, выкрикивая громко и отчетливо:

– Вертолеты!.. Вертолеты!.. – и вдруг, словно придя в себя, сказал Метлоу: – Как тогда, в Анголе, помнишь? Это ведь был ты?! Ну признайся, янки, тогда в джунглях это был тоже ты? Я знаю… – И снова провалился в небытие…

Метлоу, сцепив зубы, чтобы не закричать от бессилия, тихо шепнул в ответ:

– Да, Сармат. Ты угадал… Только тогда ты их сделал. А теперь они тебя…

Средний Дон, 14 сентября 1985 года

Сухо шелестело от ветра степное разнотравье. Тихо поскрипывал рассохшийся деревянный крест.

– Такие вот, значит, дела, дед. – Сарматов тяжело вздохнул и сел прямо на землю. – Не судьба, видно, тебе была правнуков потетешкать.

Где-то высоко в небе заливался, сыпя трелями, жаворонок. Сарматов открыл сумку, достал оттуда бутыль с мутноватой жидкостью, пару вареных картофелин, луковицу, шматок сала и краюху душистого деревенского хлеба.

– Вот, дед, в отпуск приехал, – откупорив бутыль, Сарматов налил самогон в две стопки. – А ты… Чего ж ты не дождался? Али спешил куда?

Вокруг звенела тишина. Только жаворонок продолжал заливаться в голубом безоблачном небе да шелестела некошеная степная трава.

Опрокинув стопку, Сарматов закусил куском хлеба с солью.

– А я, дед, девушку встретил, – пробормотал он. – Хотел написать тебе про нее, да не смог вовремя. А потом уж поздно было. Потерял. Сам, дурак, потерял, по своей вине. Другой такой уж не найти. Но служба у меня такая – не до женитьбы. Как, дедуль, выпьем еще по одной? Хорош у тебя первач, ничего не скажешь.

Жаворонок внезапно смолк, уступив эфир тихому гулу мотора. Сарматов, не обращая внимания на это, выпил махом вторую стопку и закусил, хрустнув луковицей. Гул все нарастал, и скоро высоко в небе показалась тяжелая пузатая «стрекоза».

– А звали эту девушку… – Сарматов вдруг осекся. – Хотя какая разница, как ее звали. Все равно уж теперь… Господи, и что за жизнь такая у нашего брата казака собачья? Или это только у меня? Ну почему всех близких обязательно надо растерять?..

Пролетев низко над головой, вертолет завис в воздухе над соседним курганом и начал медленно садиться.

– Кажись, за мной… – Сарматов удрученно покосился на тарахтящую машину и снова наполнил свою стопку. – Видишь, дед, какими мы, казаки, теперь всем нужными людьми стали. За нами даже вон вертолеты посылают. А только что толку с такой чести? Может так статься, что и деревянного креста на могиле воткнуть некому будет. Все теперь со мной может статься, дед, такой уж мой выбор…

От вертолета в сторону кладбища, прижимаясь к земле, побежали какие-то люди. Поглядев на них, Сарматов отрезал краюшку хлеба, кусок сала и стал готовить бутерброд.

– Вот и сижу, дед, расслабляюсь после тропиков, а сам даже не знаю, какую дырку мной и моими ребятами затыкать будут. Ты мне скажи, при царе тоже так было? Или нет? Неужто всегда нами, казаками, при нужде прорехи заделывали, а потом, когда нужда проходила, и вспоминать забывали? А?

Сделав основательный бутерброд, Сарматов вздохнул и быстро приготовил еще парочку, правда, чуть поменьше. Два офицера, подбежав к ограде, остановились на почтительном расстоянии. Один из них хотел было сразу подойти к Сарматову, но второй остановил его, схватив за рукав.

– Вот, дед, видно, опять у нас с тобой по душам потолковать не получится. – Сарматов грустно улыбнулся. – Ну да ничего, в следующий раз… Если жив буду.

Обернувшись к офицерам, он махнул им рукой:

– Ну, чего встали? Давайте подходите.

Офицеры нерешительно приблизились к могиле.

– У меня вот только посуды нету, – извинился Сарматов. – Не думал, что кто-то к нам с дедом присоединится.

Капитан, кряжистый конопатый блондин, кивком показал молодому старлею на вертолет:

– Сбегай.

– Так нам же приказали, чтоб сразу…

– Сбегай, – спокойно повторил капитан.

– Ага, я сейчас, мигом.

Проводив взглядом лейтенанта, капитан расстегнул китель и сел прямо на траву.

– Дед, значит?

– Дед, – кивнул Сарматов.

– И когда?

– Три года назад. Я тогда за речкой отдыхал.

– Я тоже. – Капитан прищурился, глядя на небо. – Многие там так навсегда отдыхать и остались.

– Вот, принес, – запыхавшийся лейтенант поставил на траву два пластмассовых стаканчика. – Второпях ничего лучше найти не смог.

Сарматов молча разлил остатки самогона и протянул гостям по куску хлеба с салом. Лейтенант попытался было чокнуться, но капитан решительно отвел его руку. Заметив недоуменный взгляд лейтенанта, он вздохнул и сказал Сарматову извиняющимся тоном:

– Совсем зеленый еще. Ни разу, видать, на могиле не пил.

– Ну что ж, лейтенант, ты даже сам не знаешь, как тебе повезло… – Сарматов осушил свою стопку, резко встал и быстрым шагом направился в сторону вертолета.

– А чего это он? – тихо спросил у капитана лейтенант.

– А того. Не дурак он, понимает, что, раз вертушку за ним прислали, значит, не за премией, а прямо в мясорубку лететь придется…

Выпив, капитан сунул стаканчик в карман и с бутербродом в руке поспешил за Сарматовым.

– Странные какие-то эти все скорохваты, – пробормотал лейтенант. – Чего-то про то, что мне повезло… А чего повезло?

Глотнув жидкость из стаканчика, он закашлялся, впился в свой бутерброд и начал быстро жевать, часто и тяжело дыша. Потом лейтенант вскочил и побежал к вертолету. Как только он запрыгнул в кабину, машина оторвалась от земли и медленно поднялась в раскаленный и словно маслянистый воздух. Сделав круг над погостом, вертушка исчезла за курганом. Гул постепенно стих, а на холмик с покосившимся деревянным крестом приземлился воробей и начал клевать краюху оставленного Сарматовым хлеба…

Москва, 14 сентября 1985 года

– Ты уж прости, Сармат, но больше ни на кого я положиться не мог. Тут такое дело… – Генерал подошел к Сарматову, похлопал его по плечу: – Ты что, пил, что ли?

– Так уж получилось, – вздохнул Сарматов. – Я, знаете ли, думал, что в некотором роде в отпуске. Вот и…

– Ах, да-да… – кивнул Толмачев. – Все никак не могу привыкнуть, что люди иногда еще и отдыхают.

Сарматов счел за лучшее промолчать.

– Ну, в общем, дело такое… – Генерал развернул на столе карту. – Узнаешь местность?

Сарматову было достаточно одного взгляда на карту, чтобы понять, где находится изображенная на ней «земля обетованная».