Текст книги "ТАСС не уполномочен заявить…"

Он посмотрел на нее почти с испугом, не понимая, шутит она, или говорит серьезно. Кажется, не шутит.

– Зачем, Ларчик? – и он поцеловал ее в руку.

И она позволила.

– Мы же договаривались, что не будем употреблять алкоголь. И ты знаешь, почему. А вдруг… И курить тоже.

– А что же мне еще остается делать, если мне любимый муж не верит?

– Ларчик…

– Я не знаю, как там заведено у польских шляхтичей благородных кровей. А я – девушка рабоче-крестьянского происхождения, не сильно отягощенная благородной наследственностью. У нас всё по-простому. И в радости, а, особенно, в горести: стопку за шиворот – и сразу полегчало. И, вообще, хочу тебе честно признаться… – Лариса сделала паузу.

И он опять насторожился.

– Хочу признаться, что я скрытая, тихая алкоголичка. Побоялась сказать об этом раньше. Боялась, что, если узнаешь, то замуж не возьмешь. Не скрою: корысть была. За психотерапевта пошла, за спортсмена. Надеялась, он меня подлечит, подкорректирует…

– Ларчик, – Аристарх обнял ее.

И она не противилась.

– Прости меня, я больше никогда не заикнусь об этом…

«Надеюсь», – подумала Лариса, и мужчина не видел, как она воздела глаза к потолку.

А вслух сказала:

– Очень даже хорошо, что ты завел этот разговор, раз тебя мучили сомнения. Не нужно, чтобы между нами была недосказанность. Тем более, как ты сам говоришь, мы начинаем с чистого листа…

И она его поцеловала.

– А теперь я пойду на кухню готовить нам ужин.

– И я с тобой.

– Нет, Арис, я хочу, чтобы ты отдыхал, она наклонилась к нему. – И, вообще, – он с ума сходил от этих мягких, особых ее интонаций, – мне кажется, что ты устаешь из-за меня и недосыпаешь… Поэтому отдыхай. А я пойду похлопочу. Как ты смотришь на омлет с ветчиной?

– Замечательно смотрю. Яиц побольше и ветчины тоже.

– А это не вредно столько яиц есть? – спросила она. – Может быть, это неполезно для печени?

– Не вредно, особенно, сейчас.

– А я хочу еще курицу поставить варить…

– Ужас, как хочу куриного супчика с лапшой.

– А что у нас на десерт?

– Как всегда, две маленьких ложки меда и две больших…

– А какая у нас программа на сегодня? – он не отпускал ее, крепко держа за талию.

– Та же, что была утром и днем.

– И будет ночью, – добавил он.

– И завтра утром тоже, – добавила она.

Он всё еще держал ее крепко за талию.

– Раз уж мы разобрались с меню, – пойду похозяйничаю на кухне, сказала Лариса, с трудом выскальзывая из его объятий.

Женщина дошла до кухни, и, закрыв глаза, прислонилась головой к дверному косяку.

«Невероятно, как я всё это выдержала, – она, наконец, глубоко вздохнула. – Я могла в любой момент сорваться. Это ж надо такому случиться, чтобы Мишель возник, и так неожиданно, на четвертом дне ее супружеской жизни.

Она вздохнула: «Москва, Москва – огромный мегаполис, а всё равно – большая деревня. Все трое пересеклись в одном месте, в один день, в лютый мороз, когда добрый хозяин и собаку на улицу не выгонит».

Когда Лариса вышла, Аристарх сел на постели, осмысливая произошедшее.

(«Ну, сорвался. Ну, не выдержал, – подумал он, словно, оправдываясь перед собой. – Понимаешь, что ты чуть не натворил? У нее слезы блестели в глазах. Это так на руках ты ее носишь? Как же я ненавижу этого опереточного красавца! Я из-за него девочку мою так довел, что она захотела курить, хотя эти дни даже не вспоминала об этом. Ну, ты всё понял? Опасен он, опасен. Ты это теперь знаешь. Но о нем даже не смей при ней заикаться. Больше – никогда. Тем более, что ты – счастливый обладатель, а не он, как сказала твоя любимая девочка. И что ты тут расселся? Иди же скорей к ней»).

Аристарх подскочил и направился в кухню.

– Что же не отдыхаешь? – спросила Лариса, когда он неожиданно возник перед нею.

– А я соскучился. Не могу вынести между нами расстояние, длиною даже в коридор, – и он обнял ее.

– Я курицу поставила варить на медленном огне. А омлет вот только собираюсь готовить.

– А во мне такой большой огонь пылает, что я не мог один оставаться в спальне. К тому же, я еще не проголодался. Ты так сытно накормила меня обедом, – и он подхватил ее на руки и понес в комнату, – пушинка моя.

– Арис…

– Так люблю, что сразу соскучился по моей девочке.

– Мы, ведь, никуда не пойдем, правда? У нас еще три дня.

– Никуда не пойдем. А насчет трех дней не согласен, у нас еще очень много дней и лет… Обними меня. Так только ты умеешь обнимать.

– Арис, ты так всё хорошо объясняешь. И даже то, что я сама не могола понять в себе, когда тебя избегала. Или про наши покровы, которые пока не скинешь, не поймешь, сколько на нас наносных покровов цивилизации. Ты – мой воин и защитник. Скажи, почему меня так к тебе тянет?

– Просто мы две половинки одного… Одного целого. Поэтому нас всегда будет тянуть друг к другу.

– А-а-а, ты так всё понятно объясняешь. Мне так спокойно и хорошо с тобой, Арис. Обними меня крепче…

Всё тайное становится явным

Лариса влетела в кабинет, как всегда опаздывая.

– Привет, девчонки!

Она поставила пакет с тортом и двумя коробками шоколадных конфет на свой рабочий стол. Повесила на вешалку шубку. И со словами «меня никто не спрашивал?» выскочила из кабинета.

– Наша больная такая цветущая, – ехидно заметила Ольга, – а мы тут пашем. Что ли, себе взять отпуск на недельку без содержания?

– А ты заметила у нее кольцо на руке? – округлила глаза Людмила, – и постучала себя по безымянному пальцу правой руки.

– Да ты что? Тебе не показалось?

– Нет, не показалось. Кольцо тонкое, но – обручальное.

– Да ну!

Людмила подошла к столу коллеги и заглянула в пакет.

– Обедать можно не ходить, сегодня будем гулять.

Вскоре появилась Лариса.

– Девчонки, а мой муж сюда не заходил, пока меня не было?

– А мы, что ли, знаем, кто твой муж? – огрызнулась Людмила.

– Знаете, конечно, знаете, – и с этими интригующими словами Лариса опять вышла из кабинета.

Женщины переглянулись.

– Белые розы помнишь? – сказала Людмила, – я ж тогда еще подумала, что это кто-то из наших, тассовских…

– Нет, Людка, ну, как такое возможно, скажи? Мы ж с ней рядом сидели и – ни слухом, ни духом, – недоуменно сказала Ольга.

Дверь отворилась, и на пороге показались Лариса с Аристархом, который вносил большую коробку с провизией и бутылки с горячительными напитками.

– Привет, милые дамы, – сказал Аристарх, обращаясь к коллегам жены.

– Какие люди к нам пожаловали, – просияла Людмила, – самый красивый тассовский мужчина. Орёл. – Значит, служебный роман? У нас под самым носом?

– Так в этом же вся интрига, – сказала Лариса.

– Поздравляем, поздравляем молодоженов, – сказала Ольга, – может, вам еще горько покричать?

– Можно и покричать, – улыбнулся Аристарх, слегка обняв Ларису за талию.

– Ой, Аристарх, а у тебя братика старшего случайно нет? – улыбнулась Людмила.

– Есть, но, увы, он уже занят, – добродушно развел руками спортивный обозреватель.

Дверь в кабинет отворилась.

– Ребятки, заносите сюда, – на пороге появился Николай Михайлович и двое молодых людей с большой коробкой.

– Что могли, то наскребли, – обратился он к молодоженам.

– Мы из дому с собой привезли, не волнуйтесь, – сказала Лариса.

– Зайдите ко мне, – кивнул начальник Аристарху и Ларисе.

И они вышли втроем.

– А Николай Михайлович тут с какого боку? – спросила Ольга.

– Так он же партийный секретарь, а Аристарх – комсомольский. Думаю, как-то так…

– А-а-а, – сказала Ольга, – какого мужичка умыкнула наша стервочка. – Притом, что старше его на два года, заметь. А за ним молоденькие блондиночки так увивались, так увивались…

– Ты даже такие подробности знаешь, – удивилась Людмила и направилась к одной из коробок, которая не давала ей покоя.

Она приоткрыла ее и стала перебирать содержимое.

– Ой, салями сырокопченая – три палки… Ветчина, сыр швейцарский с «дырками», две баночки красной икры, рыбный и мясной балык, горбуша в собственном соку… Я уже забыла о том, что такие продукты существуют в природе. Чего сидишь? Чайник включай, – обратилась она к Ольге, – видишь, какая халява подвалила, – и она с обмиранием понюхала батончик салями. Сейчас бутерброды с сырокопченкой будем есть. Это тебе не пирожки с ливером, от которых, к тому же, толстеют…

* * *

*Молодожены зашли вместе с Николаем Михайловичем в его кабинет.

– Ну, ребятки, поздравляю от души. Садитесь, садитесь. Давайте наш комсомольско-молодежный фуршет ближе к обеденному перерыву оформим. Там и объявим наш сюрприз, – он усмехнулся, – особенно, для некоторых …

Николай Михайлович закурил и вздохнул.

– А я вам даже завидую. В первый раз за кордон в Данию поехал, когда мне так же, как и тебе, Аристарх, было двадцать восемь. Мы с женой так счастливы были. Из Дании с прибавлением – Антохой вернулись. Во Франции потом еще Светланка родилась.

– Намек понят, – улыбнулся Аристарх.

– А чего, – сказал начальник, – рожать надо в хороших роддомах. – Мы ездили еще, когда в стране была хоть какая-то стабильность развитого социализма. А сейчас, – и он махнул рукой.

– А кто у вас жена по профессии, если не секрет? – поинтересовалась журналистка.

– Есть такая профессия – «мужняя жена» называется, – усмехнулся Николай Михайлович.

– Представляю, как ей повезло с таким мужем, – умышленно комплиментарно ответила Лариса.

– Не волнуйтесь, Ларочка, там не переработаетесь. Никакой гонки, никакой спешки. Всё спокойно и стабильно. К тому же, вы – оба журналисты. Ну, понятно, будут за вами постоянно приглядывать их службы, особенно, в первое время. Но вы чисты, как белый лист бумаги. Хорошие у вас резюме. Очень вы нам подходите.

Николай Михайлович сделал глубокую затяжку.

– Вы, Ларочка, на часок зайдите сейчас в бухгалтерию, посмотрите там необходимые формуляры. Главный бухгалтер вас подучит. Ничего сложного. А вылет у вас, ребятки – уже послезавтра…

Журналисты вышли из кабинета немаленького тассовского начальника.

Аристарху нужно было в свой отдел, Ларисе – в свой.

– Девчонки, – обратилась с просьбой журналистка к Ольге и Людмиле, возвратившись в свой рабочий кабинет, – помогите бутерброды сделать и столы оформить. А то мне еще нужно кое-какие дела завершить.

– Уже оформляем, разве не видишь? – сказала коллега, показывая на бутерброд с сырокопченой колбасой. – Я просто пьянею от запаха и вкуса.

– Ну, и замечательно, а я побежала, – сказала Лариса и направилась в бухгалтерию.

А Людмила с воодушевлением занялась нарезкой. Когда женщина в какой-то момент осталась одна в кабинете, она быстро набросала в целлофановый пакет кусочки балыка, ветчины, сыра, колбаски – всего понемногу. Пакет быстро спрятала себе в сумочку.

– Раз уж пошла такая свистопляска – во чужом пиру похмелье, то надо себе на опохмел чего-нибудь припрятать. А то завтра утром я просто не переживу такой контраст. Когда беспросветный голод в стране уже закончится…

* * *

– Поздравляем, поздравляем, – захлопали в ладоши собравшиеся, когда Николай Михайлович подарил молодоженам настенные часы. Точно такие же, что и Аристарх преподнес Антонине на новоселье.

В рабочий кабинет в обеденный перерыв набилось достаточно много народу. Были тут и Ларисин бывший начальник Кирилл Петрович и, даже – его племянник, который не здоровался с журналисткой Гавриловой.

О том, что Кирюша – уже бывший для своей сотрудницы, он еще не догадывался. После пары выкриков «горько, горько», кто-то из присутствующих поинтересовался: где молодожены собираются провести медовый месяц.

– А свой медовый месяц наши молодые журналисты проведут в Канаде, совместив приятное с полезным, – сказал Николай Михайлович. – Теперь они будут представлять наше информационное агентство в Оттаве.

Последовали возгласы удивления, поздравления.

Лариса видела, как переглянулись Кирюша с племянником. Переводчик, не спеша, допил коньяк, доел бутерброд с красной икрой и молча вышел из кабинета.

Молодожены тоже переглянулись.

А Лариса подумала: «Я его не приглашала. Как же это замечательно характеризует индивида: прийти поесть и попить на халяву на торжестве у человека, с которым ты сознательно даже не здороваешься».

– А я думаю, что же всё так смешалось в нашем отделе: в том числе, и спортивный, и иностранный, – сказала Людмила, подмигнув Николаю Михайловичу.

И снова тосты, и снова поздравления.

Кирилл Петрович под шумок тоже покинул кабинет.

– Хорошо устроилась наша коллега, – тихонько сказала Ольга.

– Она уже не наша, не нашего отдела, – с сожалением сказала Людмила. – Теперь Кирюша нас сожрет с потрохами. То хоть Ларка иногда взбрыкивалась против его придури.

Когда обеденный перерыв закончился, и корреспонденты, нехотя, уже начали разбредаться по своим рабочим кабинетам, опять появился Кирилл Петрович.

Лариса сидела в кресле, а рядом стоял Аристарх, положив руку ей на плечо.

– Еще раз поздравить пришел, бывший начальничек? – не смогла сдержать насмешки журналистка.

– Конечно, конечно, – как же без этого, – ведь, вместе семь лет отработали, – сказал Кирюша, подходя к еще не убранному столу и заглатывая рюмашку алкоголя.

Он поморщился от выпитого.

– А я вот тут прочитал, – и он протянул Аристарху какой-то невзрачный листок с гороскопами, отпечатанный на плохой бумаге. – Я там подчеркнул…

И молодой журналист начал читать вслух: «У женщины с именем Лариса брак будет неудачным, если она соединит свою судьбу с мужчинами, которые носят следующие имена: Григорий, Иван, Эдуард, Алан, Аристарх»…

– И не мечтай, не дождешься, – засмеялся молодожен. – И тут же добавил, – не приближайся к моей жене на пушечный выстрел.

– Защитничек, – насмешливо сказал Кирюша, раздираемый желанием еще пропустить рюмашку, – развели тут служебный роман, понимаете…

– Ну, и поздравление у вас, Кирилл Петрович, – с осуждением сказала Людмила. – Вы его заранее, что ли, заготовили?

– Конечно, загодя, – засмеялась Лариса.

– Нет, гороскоп мне случайно попался. Ладно, как говорится, желаю счастья, – и он направился к выходу, еще раз кинув алчный взгляд на недопитый алкоголь.

– Я ж тебе совет давала, – насмешливо сказала журналистка. – Читай «Принцип Питера», особенно, главу «Синдром конечной остановки».

– А что это за хрень такая? – обернулся уже у двери бывший начальник.

– Вот когда прочитаешь, тогда и узнаешь, – ответила бывшая подчиненная.

– Ой, Ларка, на кого ты нас бросаешь? – с грустью сказала Людмила. – Как же я тебе завидую…

– Я сама себе завидую, – тихо сказала Лариса.

Так тихо, что ее слова мог слышать только Аристарх.

И она нежно сжала руку мужа.

Уже не комсомольские дела

Через пару дней молодые журналисты улетели в Оттаву. Это было в конце марта.

Меньше полугода оставалось до августовского путча. А через месяц после него объявили о роспуске ВЛКСМ, хотя СССР еще существовал.

И если бы бывший комсомольский секретарь главного информационного агентства страны Аристарх Рачинский находился в то время в Москве, то он, наверняка бы, присутствовал на Чрезвычайном ХХII съезде Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи, который состоялся 27 сентября 1991 года. Именно на нем было объявлено, что комсомол выполнил свою историческую и политическую роль, и поэтому прекращает свое существование.

Странный был съезд. Единственный из всех, на открытии которого не пели гимн «Союз нерушимый». Но зато при закрытии съезда спели другую песню: «Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым!». Спели… и разъехались по своим республикам, тогда еще – республикам…

(Но вот интересен вопрос: почему именно так всё произошло? Ведь, комсомол был массовой и очень влиятельной организацией. По сути, своего рода – государством в государстве. И эта «империя» пустила свои «корни» везде, во всех многообразных сферах жизни общества… Была премия Ленинского Комсомола, именные стипендии, издательство «Молодая Гвардия», всесоюзная газета «Комсомольская правда» и множество других молодежных изданий.

Конечно, нельзя здесь не заметить, что, как и в каждом государстве, без бюрократии и чиновников-функционеров в комсомоле тоже не обошлось. Никто этого и не отрицает. Но зачем же с водою, как говорится, было выплескивать и ребенка?

А комсомольская собственность и недвижимость? Все эти молодежные лагеря, спортивные и гостиничные комплексы, в том числе, находившиеся не только в Москве, а и на территории союзных республик? Что стало с ними потом? А страховой запас ВЛКСМ, составлявший 390 миллионов рублей и обнародованный на том, последнем съезде? Не деноминированных, надо сказать, тогда еще рублей, и не до такой степени еще «опущенных» до «деревянных» нашими «замечательными» экономистами от политики. Ведь, всё это не упало нашему комсомолу с неба и вдруг, а нарабатывалось годами.

А «Молодежный жилищный комплекс» – этот широкомасштабный эксперимент в создании социальных, культурных и бытовых условий для молодых семей в СССР? О котором десятилетия спустя напишут, как об одном «из тех немногих, которые имели положительную оценку в народе и дали позитивный резонанс в общественной жизни страны».

Даже, несмотря на забавные названия, которое породило членство в МЖК: эмжековец и эмжековка. Потому что «МЖК – это комплекс жилых зданий с квартирами, соответствующими нормам постоянного полноценного жилья для семьи. Комплекс снабжен широким набором объектов соцкультбыта: магазины, кафе и другие объекты культурного досуга, хобби-центры, культурно-оздоровительные центры, центры технического творчества, объекты образования (самообразования, самосовершенствования) для детей и взрослых, объекты здравоохранения и профилактики, спортивные и культурно-массовые учереждения, зелёная зона, места парковки транспортных средств и хранилища продуктов садоводчества и огородничества». (Конец цитаты)

Как-то вот эти молодежные жилищные комплексы, просуществовавшие до рокового 1991-го, гораздо больше импонируют, нежели манипуляторский лозунг: «Каждой советской семье – отдельную квартиру к 2000 году». Это что-то сродни лозунгу другого лидера о том, что в 1980 году мы уже будем жить при коммунизме.

Да и какая-то непонятная ипотека уже сегодняшних дней, бесконечное удорожание квадратных метров строящегося жилья. И выселение должников за неуплату всё дорожающих коммунальных услуг из нормальных квартир в коммуналки и общежития, откидывающее сразу на десятилетия назад…

Бесплатное образование, государственная стипендия – разве это было плохо?

Безработица, неуверенность в завтрашнем дне, платное образование, дорогой фитнес и прочие занятия спортом, криминализация общества, проституция и наркомания – неужели это предел мечтаний молодежи сегодня?

Многие из ее представителей не знают, что такое «общество равных возможностей», хотя и могли слышать такое словосочетание от своих родителей или дедушек и бабушек.

Новое поколение росло в условиях дикого капитализма, почему-то названного рыночной экономикой. И в поклонении золотому тельцу. И отчуждение молодых друг от друга во многом берет свое начало именно от расслоения в государстве, произошедшем за то время, пока они взрослели.

В обществе неравных возможностей, где побеждает не самый умный, не самый способный и не самый талантливый, выживает сильнейший. Но общество, в котором выживает только сильнейший, не может служить образцом для подражания. Потому что это общество, которое живет по закону джунглей…

И если вам не пришлось осваивать целину или принимать участие в ударных комсомольских стройках, то это вовсе не обозначает, что этого в истории нашего комсомола не было.

Даже если вы ездили своим курсом всего лишь на уборку картошки… Или принимали участие в «Добровольных народных дружинах», или не принимали… Или даже – не были эмжековкой или эмжековцем… Или всего лишь, как комсомолка, участвовали в вечерах институтской самодеятельности… Или – выпускали студенческую стенную газету на первом курсе. Или просто тихо и безропотно были влюблены в (сероглазого?) секретаря комсомольской организации вашей школы, а потом, уже безумно и страстно – в (кареглазого?) секретаря факультета… Вы всё равно были причастны. Потому что комсомол – это всегда наша молодость. И памятью мы всегда будем возвращаться туда снова и снова. И когда мы услышим вдруг взрывную мелодию и эти слова:

Яростный строй гитар.

Яростный стройотряд.

Словно степной пожар

Песен костры горят…

… мы обязательно что-то вспомним. Как он играл тогда на гитаре, как пел, как смотрел на вас, и какие слова говорил, когда вы сидели рядом с ним у костра. Тогда… А, может быть, вы и сейчас вместе, потому что именно та комсомольская студенческая юность вас и соединила на всю жизнь?

А стройотряды уходят дальше.

А строй гитары не терпит фальши.

И наш словесный максимализм

Проверит время, проверит жизнь…

Так что же плохого было в комсомоле? Если даже, помнится, шли разговоры о том, чтобы комсомольский возраст с 28-ми лет продлить до 30-ти? Кому и почему помешал ВЛКСМ? Кто ответит сегодня – всё же, почему?)