Текст книги "ТАСС не уполномочен заявить…"

Как волны отлива

До начала сеанса было еще сорок минут. И они вдоволь нагулялись по всем тем местам, которые принято называть «самым сердцем Москвы», и которые так любил Михаил.

Когда они пришли в «Зарядье», Лариса обратила внимание на большую очередь, выстроившуюся в буфет. И невольно вспомнила расхожую фразу о народе, которому нужно «хлеба и зрелищ». И еще журналистка подумала о том, что на пустой желудок никакие зрелища долго не возрадуют. Наверняка, среди зрителей было немало таких, которые элементарно сбежали сюда от пустых московских прилавков просто поесть, а заодно – и кино посмотреть. Совместить, так сказать, приятное с полезным.

Большой зал был заполнен не до отказа. Лариса с Михаилом сели сначала на места, указанные в билетах, а потом пересели туда, где им было удобней.

Морозный воздух взбодрил Михаила. Но в тепле кинотеатра его стало клонить в сон. Голова потяжелела.

– Положи мне голову на плечо, поспи, – сказала Лариса.

– А как же кино?

– Я потом тебе расскажу.

Михаил не возражал. Лишь где-то на середине кинофильма зрительница потревожила своего дремавшего соседа. У нее затекла вся левая сторона, а у Михаила, наверняка, устала от такого положения шея. Они поменялись местами, и женщина подставила свое правое плечо.

Лариса прислушалась к своим ощущениям. Она знала за собой эту удивительную особенность. В минуты сильных эмоциональных потрясений что-то раздваивалось в ней, и в результате: чувства существовали как бы сами по себе в ее телесной оболочке, а сознание, словно, отделившись от тела функционировало отдельно, в неком автономном режиме. Вот так было и сейчас. Мозг четко фиксировал всё, что происходило на экране, великолепную игру актеров в кинофильме, где явно солировал Владимир Ильин.

А тело… Ей так было хорошо. Так спокойно. Какая-то необыкновенная нежность переполняла ее всю к человеку, который дремал у нее на плече. А еще – жалость и забота о нем. Никаких иных ощущений не было. Все иные страсти и желания, владевшие ею еще недавно, отступили, отхлынули, как волны отлива. И это было так странно. И так хорошо, что Лариса заплакала.

Драматические коллизии на экране, достигнув апогея, подошли к своему логическому завершению.

«Какой замечательный фильм!», – подумала Лариса.

Зажегся свет.

Михаил неохотно разлепил глаза. Он совсем разомлел.

– Поднимайся, Мишель, я отведу тебя в гостиницу.

Московский морозец подгонял, и, вообще, был как-то совсем некстати после плюсовых температур кинотеатра.

Лариса нежно поддерживала музыканта под руку, пока они шли по направлению к гостинице. И ей бы даже никогда в голову не пришло, что в этот момент чьи-то глаза пристально наблюдали за ними.

– У меня такое чувство, словно, я уже прописалась в гостинице «Россия», – сказала Лариса вновь входя в знакомый номер.

Михаил был никакой. Она помогла ему снять дубленку, ботинки.

– Теперь только баиньки, – сказала женщина, посмотрев на будильник.

Часы показывали половину пятого.

– Намаялась ты со мной, – вздохнул Михаил. – Ты права, сейчас я могу лишь спать. Да и тебе не мешало бы отдохнуть.

– Давай, пока ты еще не уснул, договоримся о завтрашнем дне, – сказала Лариса. – Ведь билет будет у меня.

Михаил тряхнул кудрями, словно, пытаясь стряхнуть с себя сонное наваждение.

– Разбуди меня завтра телефонным звонком в одиннадцать утра, – попросил он.

– Конечно, конечно, – закивала Лариса. – А ты проснешься от звонка?

– Проснусь, только ты долго звони, на всякий случай…

– Хорошо.

– Извини, – Михаил быстрым жестом скинул джинсы и юркнул под одеяло.

Лариса успела заметить, что ноги у него тоже были в крапивных разводах, но значительно меньше, чем спина и грудь.

– А свитер снимать не хочется, что-то не жарко, – добавил он.

– И не надо, и не снимай.

Гостья с краешку осторожно присела на тахту и прислонилась губами к его лбу, желая узнать, нет ли у него температуры.

– Ты теперь только таким поцелуем меня будешь целовать? – чуть обиженно спросил музыкант.

– Мишель, умоляю, не начинай…

Лариса кинула мельком взгляд на дверь.

– А замок захлопывается автоматически? – поинтересовалась она.

– Да, – кивнул Михаил.

– Вот и отлично, – обрадовалась Лариса. – Посижу с тобой, пока ты не уснешь, а потом тихонько уйду.

– Лучше полежи тихонько …

– Мишель, – Лариса взяла его руку в свою, – сейчас же спи.

Мужчина послушно закрыл глаза. Сопротивляться у него не было сил. Через какое-то время рука его ослабла, и он засопел заложенным носом аллергика.

Лариса встала, осторожно подоткнула под Михаила одеяло со всех сторон. Она еще раз оглядела комнату, заглянула под тахту, под кресла и за них. Лицо ее выражало недоумение. Женщина вздохнула и начала одеваться. Она подошла к вазе с цветами. Осторожно вынула розы, стряхнув с них воду. Затем завернула букет в газету «Московский комсомолец».

Лариса подошла к тахте и наклонилась, чтобы поцеловать Михаила. Мужчина зашевелился и повернулся набок, спиной к ней. Она поправила одеяло, затем подошла к столу, взяла цветы. И подойдя к двери, поймала себя на мысли, что ей совсем не хочется уходить… Грусть накатила на нее. Комок застрял в горле. И пришлось сделать усилие над собой, чтобы, наконец, тихонько выйти из номера.

Сильнее страсти, больше, чем любовь

Так и ехала она всю дорогу домой с этим комком в горле. И по мере удаления от Михаила чувствовала, что уже не только грусть, а тоска захлестывает ее.

Лариса открыла своим ключом дверь квартиры, и первое, что она услышала, был зычный голос тетки-генеральши, доносившийся из гостиной. И она подумала о том, что тетку Катерину сейчас меньше всего хотелось бы видеть, хотя, как племянница, она ее по-своему любила. (В конце концов, родственников ведь не выбирают).

На звук стукнувшей входной двери первой вышла мать, а за нею высунула в прихожую свою любопытную физиономию и тетка Катерина.

– Какие розы! Не страшны нам морозы, – громко сказала отцова сестра, беря букет из рук Ларисы.

– Мам, сделай мне горячего чаю, что-то в горле першит, – попросила Лариса, раздеваясь и освобождая себя таким, не сильно хитрым способом, от общения с родственниками за ужином.

Через пару минут она направилась в гостиную, где ужинала родня, поблагодарила отца за выполненную просьбу, чмокнув его в щеку. И прихватив бутерброд с сыром к чаю, попросила:

– Мам, разбуди меня завтра в десять утра, если я сама не проснусь.

И направилась в свою комнату. Она действительно неважно себя чувствовала. «Хоть бы не накаркать простуду», – подумала Лариса, переоблачаясь в мягкую махровую пижаму.

Дверь приоткрылась, и зашла тетка Катерина.

– Ну, признавайся, был прынец-то? А ресторация? – накинулась она с вопросами. – И добавила, – а розы – страсть! Тридцать три штуки…

– Было тридцать пять, – проговорила Лариса, и ей показалось, что она слышит свой собственный голос, как отдаленное эхо.

– Ну, значит, обсчиталась я, – тетка вздохнула и тут же с любопытством спросила, – так всё путем было? Вон синячищи какие под глазами. Знаю, от каких ноченек они бывают…

Ларисе хотелось сказать тетке Катерине только одно слово: «Уйди»! Но она пересилила себя и попросила: «Аптечку принеси».

Тетка послушно выполнила просьбу в надежде услышать что-нибудь интересное.

Лариса порылась в лекарствах, и, найдя среди них «Парацетамол», выпила сразу две таблетки.

– А у тебя, часом, не любовная лихорадка? – усмехнулась генеральша.

И не дождавшись ответа, сделала свои умозаключения:

– Чуток морозит, синяки, притомилась… Ну, значит, всё путем. Теперь бы только не залететь…

– Тетка… Тетка Катерина, – простонала Лариса.

– А что – неправа я? – самодовольно сказала генеральша и добавила, – ладно, отдыхай. И ешь получше. Для любовных занятий много сил надо. А ты всё какие-то диеты держишь, отощала совсем…

И видя, что племянница натянула на голову одеяло, тетка вышла из комнаты.

Лариса высунула голову, заглотнула воздуху. Она быстро нагревалась, ей было уже жарко и почти дурно от чая и таблеток парацетамола. «Теперь бы только уснуть», – подумала она с тоскою, понимая, что именно это как раз и невыполнимо по причине ее же самоедства.

Она встала, тихонько открыла дверь и прислушалась. Ужин всё еще продолжался в другом конце большой квартиры.

Лариса быстро прошмыгнула в родительскую спальню. Она знала, что у матери на тумбочке всегда есть лекарство – «элениум» или что-то еще в таком же духе. Захватив пару таблеток, она вернулась к себе в комнату и запила их остатками чая.

«Я всё делаю неправильно, – самоедничала она. – Вчера коньяк смешала с шампанским. Сейчас парацетамол соединила со снотворным. И весь невыветрившийся из меня алкоголь в итоге смешала с психотропным и прочим лекарством. Что у меня назавтра будет с головой? Впрочем, завтра будет завтра. А сейчас только бы уснуть и ни о чем не думать»…

Наутро матери не пришлось будить Ларису. Она сама проснулась в девять утра от тревожного толчка. И первая мысль была о Михаиле: «Как он там, родной? Не стало ли ему хуже, не поднялась ли температура?»

А у самой голова была чугунная. Она выпила кофе, насильно впихнула в себя пару ложек овсянки. И начала слоняться по квартире, то и дело, поглядывая на часы. И когда стрелка больших настенных часов зависла на 10.30, вдруг поняла, что вот просто нет никаких сил ждать еще эти полчаса, находясь в неведении.

И она набрала заветный номер.

Михаил отозвался тут же.

– Лорик, – радостно откликнулся он на приветствие. – А я сам проснулся минут двадцать назад.

– Как ты себя чувствуешь?

– Как орел. Сейчас этот орел чего-нибудь поклюет, расправит крылышки и полетит. Жаль только, что не к своей птичке, а по неотложным делам…

На другом конце телефонного провода раздался вздох облегчения.

– Значит, – сказала Лариса, – я дежурю у телефонного аппарата и никуда не выхожу из дома.

– Я так счастлив это слышать, Лорик. Вот только освобожусь я не скоро.

– Что ж поделаешь. Как освободишься, сразу и звони.

У Ларисы немного отлегло от сердца. Но всё равно было очень грустно.

Когда Михаил позвонил около трех часов дня, но не для того, чтобы назначить ей встречу, а извиниться и сказать, что всё еще занят и ведет своих деловых партнеров в ресторан, потому что так принято, Ларисе стало еще грустнее.

– Ты только не пей, – попросила она упавшим голосом.

– Ну, что ты Лорик. Это исключено.

– А ты этим походом в ресторан сразу заканчиваешь свои два намечавшихся дела? – с надеждой в голосе спросила она.

– Увы, – вздохнул мужчина. – Но второе дело покороче, и уже, надеюсь, без ресторана. Очень надеюсь.

– О-о-о, – протяжно сказала Лариса, – вижу надолго тебя охомутали. А красотка деловая возле тебя никакая случайно не вертится? – спросила она, вроде бы шутя, но с опаской.

– Лорик, ты вне конкурсов и грантов, – заверил ее Михаил.

После этого звонка Ларису вдруг осенило, что может, вообще, так статься, что ехать ей придется уже прямиком на Ленинградский вокзал. Хотя, они мечтали с Михаилом пересечься сначала где-нибудь в кафешке.

Поэтому она отправилась на кухню и стала заблаговременно готовить для Михаила чай с лимоном в термосе, бутерброды с ветчиной и копченой колбасой. Добавила сюда еще несколько пахучих абхазских мандаринов, отмечая в душе, что ей приятна эта забота.

Лариса открыла дверцу антикварного буфета, где кучей были свалены коробки с шоколадными конфетами – невинными дарами и подношениями заместителю министра. С грустью сразу отложила красивую коробку с «Вишней в ликере», и остановилась на наборе шоколадных конфет «Ассорти». Все продукты сложила в большой целлофановый пакет и засунула его в холодильник.

Затем направилась в свою комнату, подошла к секретеру, достала оттуда небольшую бутылочку – граммов на триста – с оранжевой жидкостью, взболтнула ее, проверила крышку на прочность. Бутылочку еще крепко запечатала в фольгу и положила в свою дамскую сумочку.

Лариса то сидела с закрытыми глазами в кресле гостиной у телефона, подобрав под себя ноги, то бесцельно слонялась по квартире в ожидании заветного звонка.

Михаил объявился лишь в половине восьмого. Он звонил из квартиры своего знакомого откуда-то из Беляево, куда он только-только добрался. Это был тоже важный деловой партнер, который приболел. Поэтому неотложные дела приходилось решать таким вот образом в домашних условиях.

– Я уже поняла, – печально, но без малейшего упрека, сказала журналистка, – мы встретимся с тобой «за пять минут до полуночи», употребив выражение пассажиров, которые часто пользуются услугами «Красной стрелы», ежедневно и неизменно уже десятилетиями отправляющейся в одно и то же время: 23.55.

– Лорик, мы встретимся, конечно, раньше, – заверил Михаил. – Но курс ты назвала верный, увы…

– Звони. Скажешь, во сколько встречаемся на вокзале, – И Лариса положила трубку.

– Может, я шофера вызову? – спросил отец, целый день наблюдавший за сборами и страданиями дочери. – Он заберет его из Беляево. Оттуда вместе поедете на вокзал. А потом и тебя домой привезет. Чего тебе ночью-то по метро болтаться?

– Нет, не нужно. Разберемся сами. А ты, папаня, отвыкай служебный автомобиль использовать в личных целях, – усмехнулась Лариса. – Ты забыл, что сегодня воскресенье, и твой Иван Степаныч выходной?

– Да, ладно, что – в первой-то… Ванька заночевал бы у нас, как бывало, а утром отвез меня в министерство.

– Отвыкай, отвыкай, – сказала дочь в задумчивости. – Разве не чувствуешь, что витает в общественной атмосфере?

– Отвыкну еще, – буркнул отец, – а пока есть возможность, надо пользоваться. Дают – бери, а бьют – беги… Слыхала пословицу? С билетиком-то в «СВ» для ленинградского гостя хорошо сгодился?

Дочка вздохнула.

* * *

… Встретилась она с Михаилом уже на Ленинградском вокзале за полтора часа до отхода поезда. И хотя Лариса приехала даже на час раньше времени, назначенного Михаилом, от этого сам он раньше, увы, не появился.

Музыкант примчался запыхавшийся, уставший и голодный.

– Не накормили в гостях? – сочувственно спросила Лариса.

– Представляешь, два часа гоняли пустые чаи. И еще б без сахара, если бы я не сказал, что не пью несладкий чай. И это в гостях у человека, который профессионально заинтересован во мне и которого я столько раз поил и кормил в разных злачных местах…

– Это поправимо, – обрадовалась Лариса, – и я не хочу, чтобы ты вспоминал о чьем-то московском жлобстве. Я тебя сейчас же покормлю.

Они осмотрелись в зале ожидания и, найдя свободные места, присели перекусить. Женщина достала домашнюю заготовку.

Михаил просиял.

Лариса положила пару бутербродов на салфетку, налила чай в термосный стаканчик.

– А ты?

– Я потом сделаю несколько глотков чая для согрева. Главное, ты ешь и пей, вон, сколько всего я тебе наготовила…

Михаил с воодушевлением принялся за еду.

Лариса полезла в сумочку и достала билет на «Красную стрелу».

– У тебя «СВ», – обрадовала она Михаила.

– О! А у меня было обычное купе… Сколько я тебе должен?

– Ты мне ничего не должен. И к тебе, точно уже, не подселят второго пассажира.

– Я бы хотел ехать только с такой очаровательной пассажиркой, – и мужчина нежно коснулся ее руки.

Лариса озаботилась, не нужно ли снова подлить чаю.

– Только отхлебни сначала ты, мне потом будет вкуснее, – попросил он.

Так неспешно и хлебали они поочередно горячий чай с лимоном в зале ожидания, пока, наконец, по вокзальному радио не объявили о посадке на «Красную стрелу». И они сразу поспешили к поезду, понимая, что в уютном купе им будет гораздо приятней и комфортней.

– Жаль, я стариков уже предупредил, что приезжаю завтра, – мужчина вздохнул и достал из бумажника билет, по которому он должен был уезжать через пару дней.

– Я возьму себе этот билет на память? – спросила Лариса.

– Какую еще память? – встрепенулся Михаил. – Во-первых, я хочу встретиться с тобой еще до отъезда на зарубежные гастроли. У меня впереди целый месяц. А, во-вторых, – мужчина умоляюще посмотрел на Ларису, – поехали со мной, прямо сейчас… Я договорюсь с начальником поезда.

– Мишель…

– Поехали. Я познакомлю тебя с моими родителями…

– Ну, да, – испугалась Лариса, – и твоя мама сразу же женским чутьем догадается, кто виноват в твоей аллергии, и сразу возненавидит меня.

– Лорик, не нагнетай, – сказал Михаил и привлек Ларису к себе.

Она обняла его за голову, боясь обнять за плечи, чтобы не причинить боль.

– Ой, чуть не забыла, – Лариса высвободилась из объятий и полезла в свою дамскую сумочку. – У меня есть жуткий дефицит специально для тебя…

– Неужели и для министерской дочки существуют дефициты?

– Не иронизируй, это совсем из другой области, по женской части, – сказала она, разворачивая фольгу и показывая бутылочку с оранжевой жидкостью. – Это облепиховое масло.

– О! Какая замечательная вещь! Мне это очень пригодится, особенно, сейчас. Но, как я понимаю, Лорик, ты жертвуешь своим стратегическим запасом?

– Прекрати, я так рада, что могу быть полезна хоть в такой малости. Значит, не зря добывала его с таким трудом через знакомых в институте косметологии…

– А у меня для тебя тоже есть кое-что, – сказал Михаил с интригой в голосе. Но, ведь, я – «красавчик-мерзавчик» по твоему определению. Поэтому за это «кое-что» буду торговать хотя бы поцелуй. Сначала. А там поглядим…

– Не томи, купец, – улыбнулась заинтригованная Лариса.

– Сначала поцелуй…

Когда Михаил достал из своей сумки изящную ювелирную коробочку, Лариса замерла. Но когда он открыл ее, она, вообще, ахнула и припала к нему на грудь.

– Мишель…

На бархате цвета бордо лежала золотая брошка, выполненная в виде… миниатюрной скрипочки.

– Ты даришь царские подарки, – и слезы заблестели в ее глазах, а я… Я так виновата перед тобой.

– Ну, Лорик, это даже уже не смешно. Да пойми ты, я сам этого хотел. Ну, могу же я раз в пять лет позволить свое любимое шампанское, да еще в компании с такой очаровательной дамой!

И тут он посмотрел на нее с явным лукавством.

– Так говоришь, я – купец? Я тут еще кой-какой товарчик припас, – и он полез в свою кожаную сумку и извлек из нее в прозрачном целлофановом пакетике… бюстгальтер из комплекта белья «Кармэн».

«Хорошо, что я сижу, – промелькнула мысль у Ларисы, – иначе меня бы сейчас подкосило».

Женщина почувствовала, как сердце ее застучало аж в ушах, и как всю ее начинает заливать удушливой волной.

– Да что ты, Лорик, – Михаил взял руки дамы своего сердца в свои, замечая, как краска смущения подрозовила ее бледное до этой минуты лицо, – я так счастлив, ты не представляешь! Благодаря этой изящной женской штучке, я многое вспомнил!

– Что именно? – упавшим голосом спросила женщина.

– Ну, может, и не всё, – сказал Михаил, – но, как ты выплясывала на столе и пела «однажды морем я плыла», помню. И как я танцевал с тобой вокруг стола, тоже вспомнил… И каким оригинальным способом ты преподносила мне шампанское…

Лариса была в ступоре.

– Я так счастлив, что закрыв глаза, могу видеть перед собою эту картину, – захлебывался в восторге Михаил. – Ты… Понимаешь, – он подбирал подходящие слова, – ты такая живая, настоящая, раскрепощенная… Огонь… Ничего подобного я не встречал.

– Правда? – только и смогла вымолвить тихо Лариса, уткнувшись в грудь Михаила и пряча глаза.

– Мне так нравятся твоя естественность и непосредственность во всем. Вон как здорово ты послала хамку-буфетчицу прямиком в Рязань, – и Михаил засмеялся. – Я бы так не смог.

«Ну, еще бы. Где уж вам, утонченным аристократам, с какими-то даже особенными благородными болезнями генной непереносимости, терпеть дурь и перегар спивающейся страны», – подумала она. – Это нам – «совковым» и «соховым» куда привычнее».

Вслух же, отстранившись от Михаила и чуть приходя в себя от услышанных комплиментов, она, как бы, между прочим, поинтересовалась:

– Где же ты нашел этот предмет?

– Это не я, – улыбнулся Михаил, – это горничная. Она нашла это почти под потолком, когда вытирала с гардероба пыль.

– А-а-а, – протяжно сказала Лариса. – Наверное, тебе было неловко?

– Что ты, что ты… Я был так горд, так просиял, когда она спросила, не моей ли гостье это принадлежит. А аромат, точнее, букет ароматов, который от этого предмета исходил, вызвал во мне бурю таких ассоциаций, что я сразу вспомнил…

– Это хорошо, что нашлась парная вещь, – выдавила из себя Лариса, просто чтобы хоть что-то сказать. – Просто примета есть такая…

– А, так я, наверное, до сих пор неженатый, потому что во всех гостиницах теряю носки…

– Ну, ну, не передергивай, – усмехнулась журналистка, – я-то помню, что ты сказал мне при нашей первой встрече на интервью.

– И что же?

– Что ты женишься не раньше тридцати пяти лет, а сейчас тебе только тридцать…

– Ой, да мало ли что я там плел, ведь я уже говорил, что у меня сразу крышу снесло от твоего присутствия…

– А мне показалось, что это твоя жизненная установка на ближайшие годы.

– Даже если это и так, Лорик. Да, говорил. Да, я так считал. Но жизнь ведь может вносить и свои коррективы.

– Хорошо вам, мужчинам, – вздохнула журналистка. – Вам легче что-либо планировать в этой жизни. А мне вот уже двадцать девять, а я и в карьере не достигла того, чего хочу, да и в личной жизни тоже…

Тут Лариса запнулась и посмотрела на Михаила с нежностью, откровенно любуясь им.

– Мишель, – вдруг сказала она, подчиняясь какому-то внутреннему порыву, который был явно сильнее ее. – Ты только не смейся надо мной. Или спиши это на мою «естественность и непосредственность», как ты выразился…

Музыкант с интересом смотрел на Ларису.

– Понимаешь, я хочу попросить тебя об одной вещи, точнее, даже не вещи, – женщина была в нерешительности, вообще-то, мало свойственной ее характеру.

Она шумно вдохнула воздух.

– Нет, не могу, когда ты так на меня смотришь. Можно, я шепну тебе это на ушко…

Лариса наклонилась к Михаилу и тихонько проговорила:

– Обещай… Я хочу… Нет, я прошу тебя, умоляю… Понимаешь, если я однажды решусь… родить ребенка, то я хочу, чтобы это был только ты. И никто другой. Понимаешь? Я хочу, чтобы он был весь повторением тебя: глаза и ресницы, роскошные волосы. Вся твоя благородная порода и стать…

У Михаила выражение лица было еще более восторженное, чем тогда, когда Лариса поведала о том, как ее сразило его фото в журнале.

– Лорик, что, по-твоему, должен делать мужчина, которому только что признались в бесценности его генофонда? – сказал Михаил, начиная приходить в себя от комплимента, который он никогда еще не слышал в своей жизни. – Говорю же тебе: поехали сейчас, не сходя с поезда, со мной в Ленинград. Я представлю тебя родителям, как свою невесту, разумеется, если ты не возражаешь, – и он вопросительно посмотрел на Ларису.

О! – и женщина мечтательно вздохнула. – «Не обещайте деве юной любови вечной на земле». К тому же, если дева не так уж и юна.

– Я чего-то не врубился насчет каких-то дев, – напрягся Михаил. – Лорик, ты, наверное, не поняла, что я только что сделал тебе предложение руки и сердца?

– Всё я поняла, Мишель. Ну, и ты должен меня уразуметь, – уклончиво ответила женщина, ласково проводя рукою по его кудрям. – Для таких вещей нужно время, как, впрочем, и для тех, о которых я тебя попросила. И оно у нас есть еще пока. Немного, но есть.

– А вот я бы этого не сказал, – дернулся Михаил, глянув на свои наручные часы. – До отправления поезда осталось пятнадцать минут.

И тут Лариса вздрогнула, как лошадка, которую только что подстегнули вожжами.

И она затараторила, словно, боясь чего-то недосказать:

– Я, конечно, не ангел, Мишель. Отнюдь. И хочу, чтобы ты это знал. Я могу быть стервозой, еще какой…

– Да ну? – засомневался Михаил.

– Да, это правда. Но поверь, всё же, я – еще не самая худшая из женщин. А ты… Ты не знаешь, какие бывают бабы, на что они способны. Вот так подпоит тебя какая-нибудь, а через девять месяцев скажет тебе, что ты папаша ее ребенка. А ты ничего не помнишь…

Михаил рассмеялся.

– Лорик, мне так приятна твоя озабоченность. Или ревность? Но, поверь, не такой уж я простой. Да и к тому же, подпоить меня не просто.

– Но, ведь, я…

– Ты – это ты. И я сам этого хотел, и именно с тобой. Повторяю это в сотый раз.

Он обнял Ларису. И тут в дверь купе постучали.

– Провожающие, поезд отходит через пять минут, – деликатно напомнил певучий девичий голосок.

Михаил неохотно распахнул купе, вежливо поблагодарив за напоминание молоденькую проводницу.

– Я не должен тебя выпускать из вагона, но не смог уговорить…

– Но мы, ведь, совсем ненадолго прощаемся, Мишель? Позвони, как доедешь, как пойдет твое лечение. Я всё хочу знать. И умоляю: не пей и стерегись баб и теток, о которых я тебе говорила… Только не пей, – умоляющим голосом повторила она напоследок.

Купе Михаила было рядом с купе проводницы и, конечно же, девушка слышала эти слова. Она с удивлением и опаской посмотрела на молодого импозантного вида мужчину и невольно подумала: «Неужели вот этот красавец – бабник и пьяница»?

А Лариса, выйдя из поезда, подскочила к окну, потерла кожаной перчаткой заиндевевшее стекло, в котором виднелся Михаил.

– Так ты мне не ответил, – громко выкрикнула Лариса, заглатывая морозный воздух. – По поводу моей просьбы.

Крикнула громко. Михаил отчетливо разобрал ее слова.

Он улыбнулся, кивнул. И Лариса смогла по его губам прочесть короткое слово «да». При этом мужчина беспомощно развел руками в стороны, мол, как же он может отказать. Она именно так поняла этот жест.

И в тот же миг состав дернулся, ожил, фыркнул и тронулся. Женщина какое-то время двигалась вместе за поездом, пока позволяла скорость. Уже на выходе с перрона, она поскользнулась на ледяном ухабе. Ударила колено так сильно, что даже не смогла сразу подняться от боли. Ей помогли веселые парень и девушка, которые, очевидно, тоже кого-то провожали. Они подхватили ее под руки и довели до ближайшего пластмассового кресла на вокзале.

Когда молодежь ушла, Лариса заплакала от боли. Она расстегнула немного сапог и стала тереть ушибленное место. Но рассиживаться было некогда, ведь минут через пятнадцать должно было закрываться метро «на вход» для пассажиров. И Лариса, прихрамывая и кляня высокие каблуки, кое-как доковыляла до подземки.

Она ехала почти в пустом вагоне электрички. Когда закрывала глаза, то представляла себя сейчас в поезде с Михаилом. И чувствовала, что и пианист в эти мгновения тоже думает о ней. Находясь на небольшом расстоянии от близкого ей человека, она всё еще ощущала себя единым целым с ним, и не сомневалась, что и Михаил чувствует то же самое. И это целое, удаляясь друг от друга, должно было разъединиться на две половинки. От этого было ужасно больно. И почему-то вдруг, именно сейчас, на память пришли слова из песни Петра Лещенко, записи которого так любил слушать ее отец:

 
Мы так близки, что слов не нужно,
Чтоб повторять друг другу вновь,
Что наша нежность и наша дружба —
Сильнее страсти, больше чем любовь…
 

Ларисе тоже нравилась эта песня. Но почему-то ее женский ироничный ум отказывался принимать эти слова на веру. И она считала, что автор, написав, эти строки, всё же, немного слукавил для красного словца: уж если близки, так какая там дружба… Так не бывает. И вот сейчас почему-то память сама выдала эти строки.

И женщина вдруг сердцем ощутила то, чего не могла понять умом. И заплакала. Лариса подумала еще о том, что, может быть, это даже где-то было предопределено свыше, что всё получилось именно так. Нет, не рецидив болезни Михаила, конечно, в котором виновата только она. А в смысле – Адама и Евы…

С такими мыслями, с красными глазищами и хлюпающим носом она выпорхнула на своей станции метро, где ее поджидал отец, по причине холода спрятавшийся под козырьком вестибюля.

– Да сидел бы ты дома по такому морозу, – сказала Лариса. – Охота тебе…

– Охота – не охота, возразил отец, – а «атмосфера общественная», как ты выразилась, сама знаешь какая. И я не хочу, чтоб тебе шапку с головы сорвали, а заодно и шубку прихватили. Да еще и напугали. Вот выйдешь замуж, будет мужик о тебе твой заботиться, а пока…

– А я подумала, ты привыкаешь обходиться без автомобиля, – вяло попыталась пошутить дочка, желая ускользнуть от темы, которая ее изрядно утомила. – И добавила вполне серьезно, – мне кажется, что я заболеваю. Не пойду завтра на работу, врача вызову.