Текст книги "Проигравшие победители. Русские генералы"

Одной из причин подобного положения вещей, отмечал А. Ф. Риттих, являлось расположение штаба бригад при одном из полков. В то же время другой полк бригады располагался на достаточно большом расстоянии. Служебная поездка для командира бригады оплачивалась один раз в год, что исключало более частое посещение отдельно дислоцирующегося полка. Поэтому «…все его (командира бригады. – А. П.) занятия ограничиваются кое-какими бумажками, одна инспекция и полная невозможность следить за другим полком…».

При сложившейся ситуации с командованием в полковом и бригадном звене, непродолжительные командировки офицеров Генерального штаба в войска для цензового командования подразделениями и частями еще в большей степени уменьшали вероятность получения надлежащей практики в главной составляющей – строевой командной службе.

Начальники дивизий были очень обременены текущей перепиской, отмечал А. Н. Куропаткин, «…они более присутствуют на занятиях войск, нежели командуют ими лично. Начальники дивизий имеют практику командования войсками в поле только во время крупных сборов войск. Этого совершенно недостаточно. В особенности нашим начальникам пехотных дивизий недостает знакомства с другими родами оружия вследствие малой практики в командовании ими». Этот парадокс объясняется тем, что подчиненность родов войск в пехотных дивизиях мирного и военного времени отличалась между собой. Дивизия военного времени (пехотная) являлась соединением пехоты, артиллерии и саперов – трех различных родов войск, подчиненных начальнику дивизии, который был обязан умело их применять в военное время. Практикой для этого являлись маневры мирного времени – модель реального боя. Штат же пехотной дивизии мирного времени не предусматривал для ее начальника подчинение ему артиллерии и саперных подразделений. Начальники дивизий в мирное время были обязаны не менее одного раза в четыре года прибыть на полигон на три недели для практического ознакомления с условиями артиллерийской стрельбы и ее материальной частью. С этой же целью с ними прибывали начальники отдельных пехотных и кавалерийских бригад, командиры бригад, входящих в пехотные и кавалерийские дивизии и начальники корпусных и дивизионных штабов. При этом офицеры указанной категории на полигоне исполняли роль зрителей, не получая никаких практических навыков в управлении артиллерией, которую они были обязаны применять в условиях войны!

Оценка подобному взаимодействию различных родов войск была дана в анализе причин поражения одной из пехотных дивизий русской армии в ходе Русско-японской войны 1904–1905 гг.: «…в числе причин трагедии 14-й пехотной дивизии 13 января 1905 г. (Сандепу) нельзя не упомянуть общую бессвязность действий, происходившую от неумения начальствующих лиц управлять боем, комбинируя действия различных родов оружия». Очевидно, что на войне получать первичные (!) навыки управленческой практики подобного рода уже поздно. Там следует их применять, комбинируя знания и опыт мирного времени.

Кровавый опыт Русско-японской войны мало чему научил общевойсковых командиров в плане организации взаимодействия с артиллерией и ее боевого применения. На маневрах, проводимых в период после войны в Маньчжурии и до Первой мировой войны, общевойсковые командиры также забывали об артиллерии и не хотели «…вторгаться в область управления им мало знакомую и почти чуждую». В военной прессе конца XIX – начала XX вв. неоднократно писалось, что для командиров корпусов и начальников дивизий насущно необходимо уметь управлять огнем артиллерии. Многие авторы статей делали обоснованный вывод о том, что, к сожалению, общевойсковые командиры ознакомлены с боевым применением артиллерии только понаслышке и совершенно не практикуются в нем.

Артиллеристы, понимая необходимость взаимодействия артиллерии и пехоты, поднимали этот вопрос в печати. Так в 1913 г. на страницах «Разведчика», одного из самых распространенных военных изданий того времени, отмечалось, что в процессе учений (маневров) артиллерийские начальники слишком много времени уделяют специальным артиллерийским вопросам, забывая, что они действуют в интересах пехоты. Почин (инициатива) с их стороны не применяется вследствие отсутствия связи с пехотой. И это несмотря на требования «Наставления для действия полевой артиллерии в бою» 1912 г. и «Полевого устава». Пресса констатировала, что сложившееся положение вещей видно на маневрах, а в будущем со всей очевидностью скажется на полях сражений.

Более того, в предвоенной печати неоднократно поднимался вопрос о слиянии офицерских школ (артиллерийской, стрелковой и кавалерийской) в одну, что, по мнению авторов статей, помогло бы преодолеть существующую в армии пропасть между родами войск. Но реализации данных предложений не последовало.

В полной мере отсутствие практики и, как следствие, неумение организовать боевое взаимодействие различных родов войск относилось и к командирам корпусов, административная часть службы которых еще более увеличивалась. Несмотря на тот факт, что за несколько лет до Великой войны артиллерию наконец-то и в мирное время подчинили общевойсковым начальникам, те продолжали благодушно ее игнорировать во время лагерных сборов. Подготовку артиллерии отдавали на откуп командирам артиллерийских бригад и инспекторам артиллерии в корпусах, которые занимались чисто техническими вопросами и собственно стрельбой, совершенно упуская из виду тактику ее боевого применения. Подобный стиль руководства подчиненными войсками вызывал законное неудовольствие и тревогу у неравнодушных людей, которые выносили их на суд общественности: «…необходимо же общевойсковым начальникам приучиться… руководить и развивать свое искусство по управлению тем “огнем”, по адресу несоответственного применения которого раздавалось после каждой минувшей войны столько сетований… Не повторять же “в будущем” опять одни и те же пробелы?!!»

«Нелюбовь» общевойсковых командиров была заметна не только к артиллерии. Знакомство с конницей у многих командиров корпусов, вышедших из пехоты, было явно недостаточное. Практику в применении технических сил и средств управления и боя (телеграфов, телефонов, мин, моторов, воздушных шаров и пр.) командиры корпусов не имели вовсе или имели недостаточную. Многие из них, обремененные обширной текущей перепиской по личному составу, хозяйственными вопросами, инспекторской частью, ответами на различные запросы, имели недостаточную практику в управлении подчиненными войсками в поле. Интересные наблюдения о подготовке высшего командного состава отмечал Г. Щавельский. «В массе офицерства царил взгляд, что суть военного дела в храбрости, удальстве, готовности доблестно умереть, а всё остальное – не столь важно. Еще менее интереса проявляли к науке лица командного состава, от командира полка и выше. Там уже обычно царило убеждение, что они все знают и им нечему учиться… в нашей армии были возможны такие факты, что в 1905–1906 гг. командующий Приамурским военным округом, ген. Н. Линевич, увидев гаубицу, с удивлением спрашивал: что это за орудие? Командующий армией не мог как следует читать карты (ген. Куропаткин обвинял в этом ген. Гриппенберга)… тот же ген. Линевич не понимал, что это такое – движение поездов по графикам».

Следует сказать, что в мирное время на подготовку дивизий, корпусов практически не обращалось внимание. Это же можно отнести и к создаваемым во время войны штабам армий. Исследователи отмечали, что на больших маневрах формирование армейских штабов носило случайный характер, хотя в военное время они формировались из военно-окружных управлений, которые в мирное время к подобным так необходимым тренировкам не привлекались!

Усугубляло положение отсутствие объективного отбора кандидатов на эту основную в мирное время должность военачальника. Получив назначение на должность командира корпуса в результате очередности «списка по старшинству», командиры корпусов в абсолютном большинстве занимали ее до своей смерти или до собственной их просьбы об увольнении. Поэтому вполне правомерно ставить под сомнение полководческие способности большинства из них.

Характерным примером деятельности корпусного командира этого периода служит описание начальником штаба корпуса К. И. Адариди рабочего дня своего командира, генерала от кавалерии А. С. Карганова, служба которого ежедневно заканчивалась к 12 часам. «Вся его военно-научная подготовка ограничивалась знаниями, полученными в военном училище. Знание уставов и наставлений, по его мнению, вполне достаточно для успешной службы… На проверках смотрел лошадей, манежную езду и рубку лозы. Присутствовать на тактических занятиях и стрельбах избегал. Общение с должностными лицами и поручения, даваемые корпусным адъютантам, ничего общего со службой не имели».

Должности командующего войсками военного округа (особенно совмещенные с генерал-губернаторством) и Военного министра по сути выполняемых обязанностей и служебной практики в большей степени носили административный характер. Это является вполне очевидным, принимая во внимание административную загруженность их подчиненных – начальников дивизий и командиров корпусов.

Военачальники от командира корпуса и выше имели возможность практиковаться в управлении войсками только на больших маневрах. Необходимость этого неоднократно подчеркивалась авторами на страницах военной печати того периода, которые отмечали, что «…особенно незаменимая практика является для начальствующих лиц, и чем на маневре участвует более войск, тем для начальников более крупных. Только на больших двухсторонних маневрах могут развиться у этих начальников инициатива, решительность, энергия и сообразительность (так называемый глазомер). Приходится рассчитывать, комбинировать, взять во внимание действия противника и два важных фактора – время и пространство, влияние коих может проявиться только на больших маневрах». Но они в мирное время «…чрезвычайно редки и дают… ничтожную практику». Малая поучительность проводимых маневров, неоднократно критикуемая военной печатью, объяснялась многими причинами. К основным из них авторы относили: отсутствие неизвестности (на маневрах. – А. П.), что являлось следствием ознакомления офицерского состава с заранее составленной диспозицией войск и вызывало шаблонные действия войск; отсутствие мер охранения войск на сборных пунктах; обязательность оборонительных тактических действий для одной из маневрирующих сторон, что вырабатывает стереотип оборонительных действий, несмотря на отсутствие противника; суетливость во время розыгрыша непосредственно боя, связанную с тем, что наступающие войска в отсутствии реального ружейного и артиллерийского огня не выбирают наиболее уязвимые места обороны «противника», а наступают напролом, приобретая привычку делать именно то, что не следует во время реального боя.

Условность маневров, по словам М. Гареева, была особенно заметна там, где они проходили в присутствии высших чинов, членов императорской фамилии, самого императора. Условности же способствовало и то, что на маневрах не привлекался войсковой тыл в качестве обучаемых как составная часть маневрировавших войск. Пищу и фураж везли туда, где руководством учений планировался отдых, и зачастую действия войск зависели не от тактической необходимости, а от спланированного приема пищи. Ночью в основном отдыхали, лишь изредка отрабатывая отдельные элементы ночных действий.

Необходимо отметить, что Петр I является основоположником наиболее совершенной формой боевой подготовки – тактических учений (маневров). При этом в ходе учений он требовал создавать условия, максимально приближенные к реальным. Так, во время «Кожуховского похода» – маневров, проводимых под руководством императора в сентябре 1694 г., – при отработке учебного вопроса «штурма» крепости брешь в крепостной стене была сделана с помощью настоящей мины. Для подавления осажденных к крепостной стене были подведены трубы, и крепость заливалась водой. Еще более ожесточенные маневры были проведены императором в том же году возле села Коломенское. «Завязалась схватка серьозная; бумажныя гранаты обжигали лица, деревянные штыки наносили удары. Все забыли, что они не в дествительном сражении. Многие из солдат были убиты» (орфография и стиль сохранены. – А. П.). М. Гареев отмечал, что подобные приближенные к реальности учения стали проводить впервые во французской армии лишь с 1778 г.

Добавим, что перед Первой мировой войной достаточно широко в кавалерии были известны отношение и взгляды гр. Ф. А. Келлера (последователя Петра I и А. В. Суворова) на боевую выучку солдата в мирное время, что оборачивалось во время маневров с участием его кавалерийских подразделений и частей неслыханными ранее случаями. Они прочно застревали в памяти людей, даже переживших Первую мировую и гражданскую войны, нелегкое эмигрантское существование. «Неприятель» всегда боялся графа Ф. А. Келлера, который «воевал» по-настоящему, проявляя смелую и неожиданную инициативу. Подобное реалистичное отношение к выучке своих подчиненных способствовало тому, что возглавляемая им 10-я кавалерийская дивизия с началом войны многократно была отмечена высшим начальством своими решительными и успешными действиями. Об отменной выучке дивизии написал в своих мемуарах и А. А. Брусилов, бывший одно время начальником Ф. А. Келлера и относившийся пристрастно и явно негативно к личности своего подчиненного.

Большинство военачальников в течение нескольких лет ни разу не командовали войсками и на таких маневрах, достаточно условных, с элементами бутафории. Характерно, что на них русская армия выступала соединениями и частями штатной численности мирного времени, что заметно отличалось от немецкой практики. Прусские войска к моменту производства маневров призывали резервистов, преследуя две цели: резервисты получали практику в составе частей, в которых они должны были воевать, а части выступали на маневрах в штатах военного времени, давая практику командирам в управлении реальными частями военного времени.

Ф. А. Келлер

Накануне Первой мировой войны в 1910, 1911, 1912 гг. проводились маневры для войск западных округов с привлечением Иркутского военного округа. В ходе них, отмечали В. А. Золотарев и Ю. Ф. Соколов, у командного состава было выявлено много недостатков, к основным из которых относилось неумение: оценивать местность, выбирать позиции, оценивать обстановку и отдавать приказания. А это основные вопросы управленческой деятельности в ходе подготовки и ведения боевых действий.

Одной из форм подготовки высшего командного состава являлись военные игры, которые в исследуемый период вошли в быт российских войск. Порядок их проведения, методы разработки военных операций, организация маршей, применение войск в бою был изложен в «Указаниях по ведению военной игры», вышедших в 1907 г. по приказанию военного министра Ф. Ф. Палицына. В 1909 г. было издано новое «Наставление для занятий с офицерами». Ведение военной игры и полевые поездки стали обязательны.

Но среди высшего командного состава военные игры и командование на больших маневрах не пользовалось особой популярностью. Попытка В. А. Сухомлинова в 1911 г. провести игру в Зимнем дворце для проверки оперативных планов и способности будущих командующих армиями и фронтами грамотно выполнять свои обязанности провалилась. За час до ее начала императором под нажимом его дяди – великого князя Николая Николаевича (младшего) она была отменена. Только накануне Великой войны ее провели в Киеве в период 20.4–3.5.1914 г. с целью проверки утвержденного в 1912 г. плана развертывания сил на предстоящем театре военных действий. Игра выявила много ошибок в оперативно-стратегической подготовке высшего командного состава, которые в абсолютном большинстве были повторены и с началом войны.

В Таблице 7 (Приложение 5) представлены данные об участии военачальников на маневрах и в военных играх. Ее анализ подтверждает полное отсутствие у них в мирное время практики управления крупными войсковыми соединениями на командных и штабных (ведущих) должностях. Их роль в этих важных военных мероприятиях ограничивалась в основном ролью посредников, офицеров штаба руководства и выполнением других, отнюдь не основных функций (за исключением А. Е. Эверта, участвовавшего в маневрах на штабных должностях).

Неподготовленность высшего военного руководства не оставалась незамеченной среди компетентных в военном деле людей. Современники, оценивая подготовку военачальников, писали: «Военной науке и тренировке в управлении войсками не уделялось внимания именно в тех высших слоях генералитета, на которые было возложено руководство войной…» «Мы совершенно игнорировали подбор и подготовку старшего командного состава и, проводя в войсках в жизнь идею дерзновения и маневра, ограничили ее только уставами и мелкими войсковыми соединениями, не практикуя в этой идее крупных войсковых начальников и крупные соединения».

А. И. Каменев отмечает, что многие старшие начальники вовсе не имели командного ценза, например, в начале XX в. из 46 начальников пехотных дивизий не командовали:

ротами – 22 чел. (47,8 %);

батальонами – 14 чел. (30, 4 %);

полками – 8 чел. (17,3 %);

бригадами – 13 чел. (28, 2 %).

Руководство государства оценивало высший командный состав армии по формальным признакам, одним из которых был служебный стаж. Так, отправляя генерала от инфантерии П. А. Плеве в отставку, Николай II в своей приветственной телеграмме связывал его военные успехи лишь с 40-летним служебным стажем, что с горечью констатировал один из предвоенных военных министров А. А. Поливанов. Тогда как, по его словам, этот генерал был известен в армии в числе немногих своим постоянным военным самосовершенствованием.

Таким образом, прохождение всех (или большинства) командных должностей офицером (генералом) еще не означало, что он получал практику управления подчиненными именно в главной составляющей строевой службы – боевом применении подчиненных ему войск. Т. е. строевая служба являлась обязательным, но недостаточным условием для становления полководца. Очевидно, что, кроме службы на командных должностях, необходимо желание соответствующего командира заниматься именно тем, что понадобится в военное время, выбираясь из рутинной повседневной деятельности мирного времени, созданной рядом объективных и субъективных факторов и уводящей строевых офицеров (командиров) от сердцевины военного дела. «Кто предполагает действовать стратегически-наступательно с… войсками, начальники которых не имели случая приобрести хотя бы некоторую необходимейшую практику на маневрах мирного времени, тот строит здание без фундамента, заранее обреченное на разрушение».

Ниже проанализирована строевая командная служебная деятельность главнокомандующих до начала Первой мировой войны, систематизированная и представленная в Таблице 8 (Приложение 6).

Служба М. В. Алексеева до академии Генерального штаба проходила типично для офицера, не имевшего протекции и покровителей. По окончании Московского юнкерского училища в 1876 г. он в чине портупей-юнкера был направлен в 64-й пехотный Казанский полк, в котором 1 декабря того же года был произведен в прапорщики.

Молодой офицер с первых месяцев офицерской службы обратил на себя внимание командования полка добросовестным отношением к выполнению служебных обязанностей. Об этом определенно можно судить по назначению уже через год офицерской службы на некомандную, но ответственную должность адъютанта батальона (ближайшего помощника командира батальона).

Доблесть, выказанная им в Русско-турецкой войне (1877–1878 гг.), где был приобретен «…первый, хотя и весьма ограниченный, боевой опыт…», и последующие назначения на ответственные, но не командные должности заведующего оружием в полку и затем адъютанта полка не сократили время до получения первой ответственной строевой командной должности командира роты. Это являлось обычной практикой службы в армейской пехоте, где ожидание вакансии командира роты растягивалось на долгие годы.

Назначение отважного и уважаемого в полку офицера на должность ротного командира – первую самостоятельную командную должность – произошло лишь на десятом году армейской службы. Будучи командиром роты, М. В. Алексеев много времени уделял образованию и воспитанию нижних чинов. По словам сослуживца, М. В. Алексеев «зарекомендовал себя у начальства одним из лучших офицеров. У однополчан был любим за сердечное и простое отношение. Всегда готов прийти на помощь. Любим и уважаем был и подчиненными. Роту обучал не только в отведенное время, но и в выходные дни (образовывал солдат, не афишируя)». Это опровергает воспоминания многих недоброжелателей, представляющих М. В. Алексеева в своих воспоминаниях как «кабинетного чиновника». Так, великий князь Андрей Михайлович пишет: «Да и солдата Алексеев в лицо не видел». На этом же акцентирует внимание и А. А. Брусилов: «…он (М. В. Алексеев. – А. П.) был генерал по преимуществу нестроевого типа, о солдате никакого понятия не имел, ибо почти всю службу сидел в штабах и канцеляриях…» Можно согласиться с мнением А. А. Брусилова, что М. В. Алексеев был генерал «по преимуществу нестроевого типа», но трудно поверить, что он «…о солдате никакого понятия не имел…». Следует заметить, что сам А. А. Брусилов непосредственно в полку служил на два года меньше М. В. Алексеева, а весь его командный стаж в полковом звене был всего 4 месяца (!) в должности исполняющего обязанности командира эскадрона.

Двухлетнее командование ротой позволило М. В. Алексееву дважды пройти годовой цикл боевой подготовки в полку, состоящий из зимнего периода обучения (включавшего одиночную подготовку солдата, слаживание отделения, взвода) и летнего периода, в котором проходило боевое слаживание роты, батальона и полка. Это помогло достаточно глубоко изучить жизнь солдата, получить хорошую практику в подготовке роты к ведению боевых действий. Характерно, что двухлетнее командование ротой проходило до поступления в академию Генерального штаба и не носило на себе отпечаток «цензового пробегания» по командной должности лишь для отметки в послужном списке.

По окончании академии Генерального штаба служба приобрела обычный характер для офицера, причисленного к Генеральному штабу. Дальнейшая командная практика ограничилась кратковременным цензовым командованием батальоном (5 мес.) во время летнего периода обучения. Характер приобретенных навыков подобного командования, по мнению офицеров войскового звена, был следующим: «Офицер Генерального штаба, командуя батальоном 4 месяца (ценз), приобретет привычку командовать батальоном в строю и несколько освоиться со своим положением, как командир четырех рот, в которых между подчиненными его будет более 10 офицеров. Только освоиться, ибо четырех месяцев для приобретения привычки управлять… слишком мало, особенно если припомнить, что в течение этого времени будет 6 недель горячего лагерного сбора… а затем наступит время летних или осенних вольных работ, во время которых каждый офицер претендует на отпуск. Привыкнуть управлять офицерским обществом и быть его начальником крайне важно для командира полка. Часто бывает, что офицер с высшим образованием, принимая полк, не умеет стать главой офицерского общества. Нужно иметь служебный опыт…»

Таким образом, М. В. Алексеев только успел освежить уже имевшиеся навыки в управлении подразделениями и ознакомиться с возможными изменениями, произошедшими в методике обучения армейских подразделений, вызванных появлением новых нормативных документов. Цензовое командование бригадой через восемь лет со дня предыдущей командировки для командования батальоном оставило лишь отметку в послужном списке М. В. Алексеева, так как 4-месячное пребывание в данной должности сопровождалось регулярными командировками на полевые поездки с офицерами Генерального штаба (общее время которых составило два месяца).

Последующее двухлетнее управление (1912–1914) 13-м армейским корпусом Московского военного округа (штаб в г. Смоленске), принятого им от А. Е. Эверта, командиром которого он был назначен через пять лет после предыдущего командования (бригадой), дали возможность М. В. Алексееву приобрести вполне определенный опыт в руководстве соединениями и частями. К исполнению обязанностей командира он относился ответственно. Об этом свидетельствует то, что, командуя корпусом, М. В. Алексеев вывел его в число лучших. Данный факт вполне объясним, так как успешное обучение подчиненных явилось следствием его устойчивых педагогических навыков, сформировавшихся в ходе длительной преподавательской деятельности в совокупности с высокой ответственностью за порученное дело, отмечавшейся всеми сослуживцами, соратниками и даже недоброжелателями.

Полковник Цешке, вспоминал, что мнение о командире корпуса сложилось самое благоприятное. «Русское серьезное лицо дышало не строгостью, а доброжелательностью… Мы, молодежь, прониклись большим уважением к новому Командиру Корпуса, но не страхом перед большим начальником, столь обычным в то время». По его словам, М. В. Алексеев много бывал в полках на тактических занятиях, которые были очень интересны с его участием. Офицеры прислушивались к каждому его слову. Командир корпуса был для многих из них идеалом, к которому нужно стремиться военному человеку. Полковник Сергеевский, будучи командиром роты в одном из пехотных полков корпуса, вспоминал, что М. В. Алексеев требовал методически правильного обучения войск боевым действиям, того, чего офицеры в большинстве случаев ранее не видели в обучении пехоты.

Вместе с тем, если говорить о совершенствовании собственных навыков в управлении соединениями и частями в полководческой составляющей, то в послужном списке не отмечено участие М. В. Алексеева в маневрах в исполняемой им должности командующего корпусом, в которой он встретил Первую мировую войну. Будущий главнокомандующий не приобрел опыта боевого управления подчиненными войсками – именно того, что требуется от военачальника на войне.

*Общий стаж строевой командной службы до начала Первой мировой войны около 5 лет (4 года и 9 месяцев), что составило 12 % всей довоенной службы.

Начало офицерской службы А. А. Брусилова сложилось очень удачным назначением на должность адъютанта 15-го драгунского Тверского полка, дислоцирующегося на Кавказе. Адъютант полка являлся ближайшим помощником командира полка, заведовал строевой частью полка, в его ведении находились ординарцы, писарские, музыкальные и трубаческие команды. Занятию этой ответственной некомандной должности в полку молодым и неопытным офицером, вероятнее всего, способствовало происхождение А. А. Брусилова и бывшие связи его отца. Первый самостоятельный командный опыт А. А. Брусилов получил через несколько лет службы в полку в обер-офицерских званиях, исполняя временно (в течение 4 мес.) обязанности командира эскадрона. Характерно, что весь командный стаж в полковом звене, дающий офицеру основу всей командной службе, ограничился этим временным командованием эскадроном. Видимо, строевая служба, требовавшая большой ответственности и скрупулезного безустанного офицерского труда, на данном этапе офицерской карьеры не очень прельщала будущего главнокомандующего. Да и сама служба в полку через несколько лет стала его тяготить. Об этом он писал в своих воспоминаниях: «Мне надоело все одно и то же, и после войны (Русско-турецкой 1887–1888 гг. – А. П.) начинать опять старую полковую жизнь я находил чрезмерно скучной. Поэтому следующим летом я постарался уехать на воды в Ессентуки и Кисловодск…»

Следующей командной ступенью стала должность начальника офицерской кавалерийской школы. Хотя она и относилась к строевой, но специфика заведения, предназначенного обучать переменный состав (офицеров) отдельным элементам профессии военного кавалериста, накладывала отпечаток на командование. Приобретая опыт в управлении подчиненными в повседневной жизни учебного заведения (навыки административного управления), другая сторона (главная полководческая) оставалась за рамками должностных обязанностей. Тактическое командное звено (полковое) не оставило у будущего главнокомандующего необходимого фундамента в практической командной деятельности.

Многолетняя служба в офицерской кавалерийской школе, находившейся в ведении генерал-инспектора кавалерии великого князя Николая Николаевича (младшего), с которым сложились хорошие служебные и личные отношения, позволила занять высокую должность командира 2-й гвардейской кавалерийской дивизии – практически первую войсковую командную должность! Но это произошло лишь через 34 года службы.

А. А. Брусилов

Затем А. А. Брусилов командовал XIV армейским корпусом в Варшавском военном округе и с 15.08.1913 г. – XII армейским корпусом Киевского военного округа под началом Н. И. Иванова.

Современники отмечали большую полезную деятельность в обучении подчиненных соединений и частей А. А. Брусиловым в бытность его командиром дивизии и корпусов, которыми он суммарно командовал более 4 лет. А. А. Брусилов обладал хорошими методическими навыками в обучении подчиненных, что являлось закономерным после 25-летней службы в военном учебном заведении, девять лет из которых в качестве ее преподавателя.

Однако способность к обучению подчиненных не означает такую же способность к боевому управлению соединениями и частями. Следует отметить, что А. А. Брусилову в первые годы его самостоятельной армейской деятельности управлять несколькими тысячами людей на маневрах (модели реального боя), не имея в этом никакого практического опыта, было очень сложно. Очевидец вспоминал: «Вскоре после назначения на должность командира дивизии состоялись маневры. Отрабатывали действия кавалерии против пехоты. Пехоту представлял лейб-гвардии Семеновский полк под командованием прославленного командира генерал-майора Г. А. Мина. В мелком кустарнике, перемешавшемся с небольшим лесом, пехота Мина окружила конницу Брусилова, и на этом эпизоде был закончен маневр. Помню, как В. К. (великий князь Николай Николаевич (младший). – А. П.) при всех собравшихся офицерах учил (А. А. Брусилова. – А. П.), как необходимо действовать в таких случаях». Неудача, которую видели все окружающие офицеры (в том числе подчиненные), была большим ударом для самолюбия А. А. Брусилова. Вероятно, этот факт послужил поводом для него написать рапорт об увольнении, которому не был дан ход, а в дальнейшем много и усердно работать над изучением тех сторон военного дела, которые выходили за пределы специальной кавалеристской службы.