Текст книги "Три трупа и фиолетовый кот, или роскошный денек"

10

Мы входим и застываем в недоумении. Пумс издает тихий писк, как кролик в агонии. Действительно, ситуация отвратительна.

Посреди комнаты стоит тип в плаще и шляпе, с лицом, затянутым по самые глаза какой-то тряпкой. В руке он держит револьвер, нацеленный в нашем направлении.

Немая сцена. Неожиданно вся тройка подскакивает, словно о г удара током. Это я роняю из ослабевшей руки молоток. Машинально наклоняюсь, чтобы поднять его.

– Стоять, – сдавленным голосом командует пришелец. Замираю по стойке смирно. Бандит красноречивым движением руки с револьвером гонит нас по направлению к письменному столу. На деревянных ногах двигаемся туда. Бандит обходит нас, не опуская револьвера, и располагается у двери, отрезая нам путь к бегству.

– Открыть сейф, – приказывает он.

Пумс бросает на меня вопрошающий взгляд. Пожимаю плечами.

– Сейф открыть невозможно, – заявляю я.

– Открывайте или буду стрелять, – бормочет бандит чуть слышно, но движение ствола револьвера выглядит достаточно убедительно.

– Не знаю комбинации, – говорю я с обреченным спокойствием. – Сейф не открывался уже много лет.

Бандит издает неопределенный звук типа «болтай больше». Естественно, он не верит мне. Поднимает револьвер чуть выше.

Убьет нас. Тут уж ничем не поможешь. Я не открыл бы сейф, даже если бы очень захотел сделать это. Мысленно прощаюсь с жизнью. Мне даже не очень жаль ее. Особенно принимая во внимание существование фиолетового чудища: надеюсь он не последует за мною на тот свет. Жаль только Пумс…

Бросаю взгляд на нее. Она в шоке, но в общем-то держится молодцом. Неожиданно Пумс поворачивается и идет к сейфу. Начинает происходить нечто достойное удивления. Пумс кладет руку на диск замка и прижимается ухом к двери сейфа, словно врач исследующий здоровье пациента. Блефует, желая выиграть время? А может быть, не блефует? Потихоньку вращает диск, не отрывая ухо от дверцы. Выражение лица у нее сосредоточенное, и впервые с тех пор, как я познакомился с нею – осмысленное. Поворачивает диск то в одну, то в другую сторону, внимательно вслушиваясь.

– Быстрее, – бормочет бандит. Пумс рукой дает ему знак, чтобы не мешал ей. Продолжает манипулировать диском.

Раздается едва слышный скрип. Пумс краснеет от напряжения и не отрывает руку от диска. Раздается второй скрип, третий… наконец скрип более слышный – и дверцы раскрываются.

Пумс поворачивается к нам лицом. В глазах у нее блеск триумфа. Бандит приказывает ей жестом открыть дверцы полностью. В это мгновение я шевелюсь, бандит с грозным ворчанием вновь направляет на меня ствол револьвера.

Смотрю в роковое отверстие, но вижу и еще кое-что. Что-то происходящее за спиной бандита. Двери приемной беззвучно раскрываются. Показываются седые космы и вся фигура Гильдегарды. Хочу жестом предостеречь ее, но Гильдегарда наклоняется, приподнимается… и секунду спустя бандит в маске валится на пол, как будто сраженный громом, переворачивая попутно кресло, стоявшее у столика с пишущей машинкой.

Одним прыжком достигаю его и пинком ноги выбиваю револьвер из его руки. Нагибаюсь, чтобы сорвать маску с его лица. В это время за моими плечами раздается грохот. Оборачиваюсь и вижу, что Пумс лежит на полу с закрытыми глазами: обморок.

Хватаю револьвер, прячу его в карман и спешу оказать помощь Пумс. Гильдегарда машет у нее перед лицом какой-то книжкой, чуть похлопывает по лицу.

Наконец Пумс открывает глаза.

– Что это было? – спрашивает она голосом умирающей. Садится на полу, и неожиданно ухватив меня за руку, показывает в направлении двери.

Взлетаю в прыжке, бросаюсь в погоню, но… поздно. Все произошло молниеносно. Пришелец в маске поднял голову, оперся руками на книжку, лежащую рядом с перевернутым креслом, потом моментально вскочил на ноги и исчез за дверью.

Бегу за ним в приемную, но он уже сбегает по лестнице. Упорно преследую его до дверей подъезда… но здесь мой разбег ослабевает. Дежурящий на тротуаре полицейский как раз останавливается перед нашим подъездом. Мгновение стоим с ним лицом к лицу, после чего я разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов с совершенно равнодушным видом и небрежным шагом неторопливо возвращаюсь наверх.

Гильдегарда и Пумс стоят посреди кабинета словно два соляных столпа. Все, что осталось от посетителя в маске – это шляпа, свалившаяся с его головы в момент падения.

Поднимаю ее и присматриваюсь с интересом.

– В детективных романах личность преступника с легкостью устанавливается по его головному убору, – заявляю я. – Всегда можно обнаружить на нем этикетку, несколько волос, железнодорожный билет за лентой, и множество других улик. Однако, боюсь, что на этот раз шляпа преступника нам не поможет. Действительно, головной убор совершенно новый и такой обычный, что наверняка треть жителей нашего города носит такие же.

– Хотя, подождите. Кажется что-то есть! – Шляпа новая, но я замечаю грязный отпечаток сзади над самыми полями.

– Это от молотка, – объясняет Гильдегарда и показывает лежащий поблизости молоток, тот самый, который я уронил, когда пришелец в маске целился в меня из револьвера.

– Так вот чем вы его обработали, – с уважением произношу я. Поднимаю молоток, взвешиваю его на руке, оцениваю взглядом массивную фигуру Гильдегарды.

– Ему еще повезло, что вышел из этой передряги живым, – продолжаю я. – А каким чудом вы оказались тут в самый подходящий момент?

– Я вошла в приемную и услышала, как этот человек вам грозил, – объясняет нам Гильдегарда. – Открыла потихоньку дверь, увидела на полу этот молоток, ну и… наверно ударила его этим молотком по голове, не помню точно, я была страшно взволнована.

– Вы замечательная женщина!! Вынимаю револьвер из кармана и внимательно присматриваюсь к нему. Тем временем Пумс окончательно приходит в себя, пудрит носик, поднимает перевернувшееся кресло и приближается ко мне.

– Это здорово, что вы забрали у него револьвер, – тоном знатока заявляет она. – По револьверу мы легко его выследим. Револьвер это не шляпа.

– Это точно. Если бы только этот револьвер не был моим собственным!

– Тот самый из письменного стола? – удивляется Пумс.

– Не совсем так. В последнее время он был в «Фаусте». Не знаю, почему это со вчерашнего дня все решительно используют для самых различных целей именно этот, мой собственный револьвер.

– А вы спрячьте его подальше, – советует Пумс.

– Не стоит. Все равно его моментально отыщут. Я едва держусь на ногах, идиотское приключение с бандитом в маске окончательно подорвало мои силы.

– Я должен поговорить с тобою, Пумс, – заявляю я. – Но сначала сбегай за четвертинкой, нервы совсем расшалились. – Вручаю ей остатки денег, которые одолжила мне Майка. – Можешь прислушаться к тому, что болтают в баре, но сама – ни-ни! Сечешь?

Пумс делает понимающую мину и исчезает. Вынимаю коробку от «Фауста», чтобы вернуть туда револьвер, но в голову приходит мысль, что теперь нужно использовать для его хранения более надежное убежище: если уж сейф каким-то чудом открыли, пусть он хоть для чего-нибудь послужит. Кстати, не мешало бы наконец посмотреть, что же там такое хранилось.

Дверца все еще приоткрыта, как оставила ее Пумс. Подхожу, раскрываю сейф полностью и бросаю взгляд внутрь.

В это же мгновение ноги мои подкашиваются. Почти теряя сознание, опираюсь на сейф, прикрывая вновь его дверцу. Судорожно цепляюсь за верх сейфа, потому что все вокруг меня начинает вращаться в сумасшедшем темпе. Но если говорить о сумасшествии, то с ума сошел здесь именно я. И на этот раз я отчетливо понимаю – это бесповоротно!

Я мог предполагать, что ничего не найду в сейфе. Или найду какие-нибудь никому уже не нужные квитанции и бумаги. Или (на это, правда, надежда была минимальной) пресловутый депозит черной. Или любовные письма отца. Или не знаю, что еще там! Но ни в коем случае я даже предполагать не мог, что в сейфе, не открывавшемся уже самое малое шесть лет, увижу ЕГО.

– Что с вами? – спрашивает Гильдегарда с неприкрытой заботой в голосе.

Мне удается добрести до стола. Падаю в кресло. Прячу револьвер в ящик.

– Может быть, воды? – тревожится Гильдегарда.

– Не нужно, сейчас все пройдет, – говорю я.

Внутренне успокаиваю сам себя, как успокаивает мать испуганного ребенка, что в конце концов ничего сверхъестественного не произошло. Разумеется, сверхъестественного в рамках кошмара. Принимая как объективную реальность существование самого кошмара, факт вполне обычный. Если ОН преследует меня дома, на улице и в струях ливня на тротуаре перед «Селектом», почему бы ему не оказаться и в сейфе? Я мог бы это даже предвидеть заранее, не так ли? Напрасно я так испугался и уж совершенно не из-за чего расстраиваться теперь. Да и стоит ли сопротивляться и переживать, когда конец совершенно ясен?

– Я скверно себя почувствовал, но уже все прошло, – заявляю я громогласно. – Сейчас вернется Пумс в роли пса-спасителя с горы Святого Бернарда и спасет меня окончательно.

– В роли кого? – спрашивает Гильдегарда.

– В роли пса-бернардинца с фляжкой водки на ошейнике, – разъясняю я. – Глоток спасительного напитка пригодится и вам.

– Вы правы, я просто потрясена происходившим. До этого мне еще никогда не приходилось бить кого-нибудь молотком, и это произвело на меня большое впечатление;

– Когда-нибудь все проходится делать впервые, – заявляю я философски. – Нужно признать, что у вас есть сила удара. Сразу видно пианистку.

– Да, руки у меня сильные. Я очень рада, что могла помочь вам выбраться из этого затруднительного положения.

– Но ведь вы пришли ко мне не для этого? Как это собственно произошло? Какие боги прислали вас в самую необходимую минуту?

– У меня есть к вам дело. Я хотела бы обратиться к вам как к адвокату и просить вас о помощи.

– Я ваш должник до конца жизни, – торжественно заявляю я. – Вы хотите кого-нибудь преследовать по суду?

– Нет, речь идет скорее о защите, – произносит Гильдегарда и умолкает.

– О защите? Кого? В чем его обвиняют? Что ему грозит?

– Самое страшное, – говорит Гильдегарда и начинает шмыгать носом. – До сих пор я скрывала его в своей квартире, но он все время выскальзывает оттуда. Если его кто-нибудь встретит, ему конец! Люди таких вещей не прощают.

– Не прощают чего? – спрашиваю я, ничего не понимая.

– Безобразного внешнего вида, – говорит Гильдегарда и вытирает грязным платочком первые прорезавшиеся слезы. – Он действительно выглядит ужасно. Но разве он должен погибнуть из-за этого? Для меня он самый прекрасный.

– Это, этот… ваш друг? – спрашиваю я неуверенно. – В чем заключается его уродство? О чем вообще идет речь?

– Он облысел, – с трудом выдавливает из себя Гильдегарда, закрывает глаза платочком и застывает в неподвижности в знак того, что она уже все сказала и теперь ожидает моего приговора.

– Сейчас, сейчас. Как это: облысел?

– Он болел и облысел. Сейчас ой совершенно лысый.

– Ну хорошо, облысел, – продолжаю я. – Но что здесь плохого? Со многими это случается даже и без болезни. Почему это должно быть таким несчастьем? И в чем тут опасность?

– Если бы вы его увидели, вы бы все поняли, – говорит Гильдегарда. – О, я знаю, вы бы его не обидели, вы человек благородный, поэтому я и обращаюсь к вам. Ну, а если его увидит кто-нибудь из соседей или привратник, или какой-нибудь прохожий… он ведь убегает и на улицу, бродит там вечерами. Я никак не могу убедить его, чтобы он сидел дома.

– А сейчас… он в вашей квартире? – спрашиваю я, не зная уже, что и думать об этом странном деле и как вести дальше эту полубезумную беседу.

– Его нет! – восклицает Гильдегарда в отчаяньи. – Я не знаю, где он находится, жив ли еще, ничего не знаю!

– Когда он исчез? – спрашиваю я.

– Я не заметила. Он всегда выскальзывает, как тень. Если бы я увидела, что он выходит, я бы удержала его.

– А что, вы не могли запереть двери на ключ?

– Это не поможет, – произносит Гильдегарда с горькой улыбкой. – Он проскользнет в самое крохотное отверстие. Пару дней назад выбрался через форточку.

– Через форточку? Да что он, акробат?

– Да, он очень ловкий, – признает Гильдегарда с ноткой гордости в голосе. – Я вас умоляю, – она складывает ладони в мольбе, – станьте его защитником, чтобы мне не приходилось дрожать за него, не могу же я вечно скрывать его от всех. Объясните людям, что он совершенно безвредный, добрый, ласковый…

– Сделаю все, что смогу, – обещаю я, – но я должен сначала с ним познакомиться.

– Конечно, конечно, я приведу его к вам сразу же, как только он вернется.

– А вы уверены, что он возвратится?

– Если он еще жив, вернется обязательно. Он всегда возвращается. Да он и не уходит далеко.

– Он ушел сегодня утром?

– Нет, еще вчера перед ужином. Я приготовила овсянку, но его уже не было. Почти всю ночь я просидела на лестнице, высматривая его, но так и не дождалась. Сегодня с утра на ногах, обошла все закоулки, искала его в погребе, на крыше…

Гильдегарда замолкает, потому что я в эту секунду вскакиваю с кресла и начинаю совершать вокруг письменного стола нечто, напоминающее победный танец индейцев. После чего хватаю обеими руками косматую голову Гильдегарды и запечатлеваю поцелуй на ее лбу. Гильдегарда так поражена, что даже не протестует. Смотрит на меня с испугом и надеждой одновременно. Немного успокаиваюсь и спрашиваю:

– Вы хотели бы увидеть его, не так ли?

– Вы поможете мне найти его? Какой вы милый! Я знала, к кому обратиться! – восклицает она обрадованно.

– О, вы действительно знали! Фирма не подводит никогда! Мы находим любую пропажу в течение пяти минут. Без долгих поисков. Без лишних затрат. Без промедления. Немедленно!

Приближаюсь к сейфу, открываю дверцу. Из глубины стальной коробки огромным прыжком прямо на колени Гильдегарды вылетает фиолетовое чудовище.

– Серафинчик! Злое дитя! – вскрикивает Гильдегарда и прижимает к груди чудовище, издающее пронзительные звуки, нечто среднее между писком и скрежетом. Я знаю этот голос!!! Это его я услышал впервые на лестнице подъезда, когда чудовище убегало от меня вверх. А второй раз оно пищало у моей постели, скаля на меня свои дьявольские клыки.

Смотрю теперь на него уже без страха, хотя не могу сказать, что без отвращения. Действительно – он кошмарен. Лысый и фиолетовый, а точнее – гнилофиолетовый. Омерзительный. Гильдегарда раз за разом целует сморщенный нос, складчатую кожу на шее, лапы.

– Это кот, правда? – уточняю я.

– Сиамский, безумно породистый, – объясняет Гильдегарда. – Что же, если он облысел. Я давала ему витамины, смазывала этой фиолетовой мазью, ничего не помогало. Какая-то редкая болезнь. С тех пор, как с ним это произошло, я старалась не выпускать его из дому. Боюсь, что мальчишки забьют его камнями. Кроме него у меня нет никого на свете.

С этими словами Гильдегарда прижимает свое сокровище к груди так энергично, что чудище издает жуткий визг.

– Ну тихо, тихо, Серафинчик, – успокаивает его Гильдегарда, но Серафин не перестает жаловаться на жизнь мяуканьем с чисто потусторонним звучанием.

– Что ты плачешь, я придавила тебя? – беспокоится Гильдегарда и осматривает лысое тельце со всех сторон.

– Вот посмотрите, – подзывает она меня и ставит кота на письменный стол. Пальцем показывает какое-то местечко на голубой коже. Наклоняюсь и с отвращением всматриваюсь в эту мерзость. Действительно, на коже сбоку виден продолговатый след, последствие удара или ожога.

– Видите? Кто-то его поцарапал. Бедный Серафин, наверное, в него что-то бросили. Он страшно испугался, он такой впечатлительный.

Лично я думаю, что перепугался скорее всего тот, кто бросил в кота что-то. Но я молчу. Впрочем, действительно, выглядит он плоховато. Когда Гильдегарда выпускает его из рук, кот не убегает, он неуверенно движется по столу на подгибающихся лапах.

– Да он нездоров! – выкрикивает Гильдегарда и хватает его со стола обратно на колени. Прикладывает ухо к голому брюшку и произносит встревоженно:

– Сердце. У него всегда было слабое сердце. Ему вредны переживания. Видно, он нервничал, когда вы закрыли его в сейфе.

– Начнем с того, что я не могу понять, как он попал в сейф, – рассуждаю я вслух. – Наверняка, лишь после того, как Пумс под угрозой револьвера открыла замок. Не раньше. Но когда именно?

– А почему не раньше? Разве вы не открывали сейф со вчерашнего дня?

– Никто не открывал его уже шесть лет. Сейф стоит закрытый с того времени, как умер мой отец. Я давно уже видел одну и ту же паутину, соединяющую дверцу сейфа и его верх. Только теперь Пумс оборвала ее. Кот, очевидно, вскочил в сейф в тот момент, когда пришелец в маске убегал отсюда, и никто из нас не смотрел в сторону сейфа. Но как он проник в канцелярию?

– Он мог войти вместе со мною, мог пробраться через балкон, он часто путешествует по этим ржавым лестницам и по веткам плюща. Это для него не проблема. Мне интересно, где он бродил ночью?

Прохаживался на дожде перед «Селектом», – готов уже заявить я, но в голову приходит мысль, что это малоправдоподобно.

– Вы говорили, что он никогда не отдаляется от дома, – спрашиваю я.

– Да, он всегда бродяжит где-нибудь поблизости или забивается в тихий угол и спит. Однажды я нашла его в детской коляске, которую соседи оставили на ночь под лестницей. Нужно дать ему сердечные капли, – говорит Гильдегарда, поднимаясь с котом в объятиях. – Могу я попозже зайти к вам? Необходимо посоветоваться, как уберечь его на будущее.

Выходит, нашептывая с нежностью что-то в голое ухо чудовища. Я выполняю новую серию индейских прыжков вокруг письменного стола, но звук открывающейся двери в приемной прерывает этот хореографический этюд. Появляется Пумс с четвертинкой водки в руке.

11

– В баре уже знают, что это их кельнер упал с крыши в автомобиль, – говорит она. – Полиция забрала кельнершу, говорят, это был ее жених.

– Считают, что он свалился с крыши? – спрашиваю я.

– Так они объясняют себе, не могут же они догадаться, что он был в навесе… Пумс профессиональным жестом выбивает пробку и подает бутылку мне. Мой организм истерически тоскует по алкоголю. Жадно хватаю бутылку, подношу ее ко рту… и останавливаюсь. Размышляя, вглядываюсь в бутылку и в конце концов подаю ее Пумс.

– Глотни, если испытываешь охоту, – произношу я.

– Так ведь это вы хотели выпить, – говорит Пумс.

– Больше не хочу. И никогда уже не захочу. Все это киряние абсолютно лишено смысла.

– Слава Богу, вы наконец пришли к такому выводу! – восклицает Пумс. – А как долго вы сумеете удержаться?

– О, теперь мне просто незачем пить, – заявляю я и чувствую, что это правда.

– А зачем вы пили раньше?

– Ты слишком любопытна. В твои обязанности не входит всовывание носа в мои личные дела. Не обижайся, – добавляю я, заметив, что Пумс смутилась. – В последнее время у меня было множество самых неприятных неожиданностей и хлопот, но теперь все это позади, абсолютно позади, я стал совершенно другим человеком, все происходившее со мною, к счастью, было только ошибкой.

– Ну тогда за ваше здоровье! – Пумс глотает из горлышка и ставит бутылку на стол. Приближается к сейфу и ласково поглаживает его запыленный верх.

– Слушай-ка, Пумс, – говорю я, – ты должна кое-что объяснить мне. Как это вышло, что ты сумела открыть сейф? Откуда ты знала комбинацию?

– Правда, я отлично справилась с делом?

– Я спрашиваю у тебя, откуда ты знала комбинацию? Нина тебе сказала?

– Нина мне ничего не говорила.

– В таком случае, кто же? Дух святой?

– Я предпочла бы, чтобы это осталось тайной, – торжественно возглашает Пумс. (Ким Новак в «Пикнике».)

– Не придуривайся, ты должна немедленно объяснить мне, как это получилось, что ты смогла открыть сейф.

– Вы в самом деле не будете пить? – спрашивает Пумс и тянется к бутылке.

– В самом деле. Отвечай на мой вопрос!

– Я… не знала комбинацию, – заикается Пумс.

– Так как? Было тебе видение? Или догадалась случайно?

– Вот именно, случайно, – светлеет Пумс. – Это было совпадение!

– Не верю, – говорю я. – Таких совпадений не бывает! Пумс опускает голову и молчит.

– Говори, как там было, не то я рассержусь на тебя. Эта угроза оказывает на Пумс определенное воздействие. Открывает рот, закрывает, открывает вновь, зачерпывает воздух… и молчит.

– Ну так что же!? – говорю я категорическим тоном.

– Видите ли… у меня просто такая способность, – наконец роняет Пумс.

– Способность открывать сейфы? Пумс кивает головой утвердительно.

– Ты уже когда-нибудь пробовала? Вообще, какое ты имеешь отношение к сейфам? Откуда такие способности?

– Это… это у меня наследственное, – говорит Пумс тихонько.

– Как это наследственное? Кто еще в твоей семье обладает подобным талантом?

– Дядя Вацлав, – говорит Пумс. – Может быть, вы слышали о нем.

– Длинный Вацлав! – выкрикиваю я. – Длинный Вацлав – твой дядя?

– Дядя и опекун. Я воспитывалась в его доме.

– Поздравляю, – говорю я. – Теперь понятно, где ты научилась обходиться с сейфами. Ходила с ним на дело?

– Только один раз. И именно тогда мы попались.

– Сидела?

– Да, три месяца. Несколько дней назад меня выпустили.

– Откуда ты знаешь Нину?

– Она приходила в тюрьму по делу какого-то вашего клиента. А я работала как раз в канцелярии.

– Теперь я понимаю, почему Нина рекомендовала тебя как «квалифицированную силу». Действительно, прекраснейшая рекомендация!

– Вы только не сердитесь, – говорит Пумс. – Если вы не хотите работать со мною, я найду себе другое место.

– Такое, как предыдущее? А? Только учти, во второй раз тебе повезет меньше, ты уже будешь рецидивисткой.

– Я поищу работы в канцеляриях или с детьми. Я твердо решила стать честной девушкой, – произносит Пумс благородным голосом. (Майя Поляк в «Полночном напеве».)

– А помада? – спрашиваю я.

– Это было в последний раз. Действительно, помаду я взяла, но ничего подобного больше никогда не сделаю. У меня просто не было выхода. Она стоит кучу денег, а я не могла придти к вам, не приведя себя в порядок, правда?

– Постой, постой, ты что-то крутишь! Ты ведь украла помаду уже тут?

– Как это тут? – удивляется Пумс.

– Ты утверждаешь, что украла помаду, чтобы произвести на меня хорошее впечатление. В таком случае ты должна была запастись ею еще до того, как появилась в канцелярии.

– Я так и сделала. Пошла вчера в универмаг и провернула это. Последний раз, обещаю вам.

– Ты стащила помаду в универмаге?

– Так вы же сами знали, что стащила. Не знаю, откуда, но ведь знали. Даже вынули у меня из сумочки эту помаду и отдали ее туда, откуда я ее взяла. Да или нет?

– Это было не совсем так. Ты уверена, что это была помада из универмага?

– Конечно! В обычном магазине слишком пристально следят за тобою. Но вторую я себе куплю уже с зарплаты. Поверьте мне!

– Пока что возьми себе эту, – заявляю я и вынимаю из кармана цилиндрик, найденный в доме Франка.

– Вы просто ангел, – восторгается Пумс и берет помаду.

– Даже та самая фирма. Только оттенок потемней, это на вечер, – говорит она, раскручивая цилиндрик.

– Еще одно. Ты должна была знать Щербатого по связям с Длинным Вацлавом.

– Я его едва знала. Сначала мне и в голову не пришло, что наш покойник это он. Только когда вы приоткрыли ему зубы, я поняла, что это Нусьо. Не хотелось мне признаваться, что я знаю его.

Мы слышим, как открываются входные двери приемной, и через минуту в кабинет входят Франк и Ванда.

– Я решила принять участие в расследовании, – объясняет Ванда, – и встретила Франка у дома.

Я представляю им Пумс, вынимаю из ящика стола стакан, наливаю водки и подаю ее Франку, который машинально глотает ее, а потом поводит испуганным взглядом в сторону своей супруги.

– Дайте и мне, – говорит Ванда.

– Ну, что слышно? Нашел убийцу? – спрашивает Франк.

– Почти, – отвечаю я. – Недостает мне еще несколько деталей. Садитесь.

Садятся. Подхожу к телефону и набираю номер.

– Майка, – говорю я, – не помешаю тебе?

– Помешаешь. Но жениху все прощается. Что тебе?

– Запрыгни в такси и приезжай. Если поторопишься, получишь глоток водки. Если Франк за это время не выхлещет ее всю.

– Франк у тебя?

– Точно. И Ванда тоже. Нам нужно посоветоваться. Я в мерзкой ситуации.

– Буду через пять минут, – говорит Майка и откладывает трубку. Нужно признать, что для актрисы она чересчур покладиста. Набираю еще один номер. Отзывается Нина.

– Где ты шляешься? Невозможно до тебя дозвониться, – говорю я.

– О, ты звонил мне? По какому делу?

– Я хотел узнать у тебя комбинацию цифр замка нашего сейфа. Но нам уже удалось открыть его. К сожалению, он оказался пустым.

– Ты говоришь о несгораемом сейфе?

– Да. Ты знала комбинацию?

– Не знала, – отвечает Нина. – В этом сейфе никогда ничего не держали.

– Но ведь отец им пользовался?

– Пользовался очень недолго. Это ему быстро надоело. Он записывал комбинацию в блокнот, а блокноты все время терял и не мог открыть сейф именно тогда, когда это ему требовалось. В конце концов он разозлился, вынул из сейфа все, что там было, велел мне пристроить все это в других местах, а сейф закрыл и больше уже никогда не прикасался к нему. Все это произошло года за два до его кончины. Так что неудивительно, что ты ничего не обнаружил в сейфе. Интересно, а как тебе удалось открыть его?

– Это неважно. А что находилось в сейфе, когда отец освобождал его?

– Ничего особенного. Какие-то две папки с актами, которые смело можно держать на полке, там не было ничего секретного, ну и квитанции за оплату квартиры – вот и все.

– И ничего больше?

– Монти, смилуйся, это было так давно, я просто не могу все помнить! А в чем дело?

– Скажи, там не было какого-нибудь депозита?

– Чего?

– Депозита. Отец не поручал тебе перепрятать чей-то там депозит?

– Вроде бы, нет. Не помню… Подожди… Было что-то такое… Нет, я не могу сразу припомнить, нужно попытаться подумать над этим.

– Подумай. И сразу же позвони, как только у тебя посветлеет в голове. Это очень важное дело.

В момент, когда я откладываю трубку, в кабинет протискивается Гильдегарда. Заметив гостей, она останавливается у двери.

– Вы заняты, я зайду попозже, – говорит она.

– Нет, оставайтесь. Вы мне будете нужны. Это моя соседка, – представляю я Гильдегарду Франку и Ванде. – Она могла что-нибудь заметить.

– В связи с чем? – испуганно спрашивает Гильдегарда.

– В связи с трупом, который был у вас сегодня утром на балконе, – уточняю я.

– Так ведь трупа там не было, вы сами видели, – защищается соседка.

– Не было, так как за минуту до этого я сам перебросил его на свой балкон, – говорю я. – К слову, сейчас вы узнаете обо всем. Мы должны все вместе это выяснить.

Появляется Майка. Представляю ее Гильдегарде, которая явно потрясена ее красотой, впрочем все смотрят на Майку, как заколдованные. Она ослепительна.

Садимся кружком. Я в кресле за письменным столом, слева от меня Ванда, потом Франк, напротив меня с другой стороны стола Гильдегарда, дальше Пумс за столиком с пишущей машинкой, наконец справа от меня Майка.