Текст книги "Лучшие в мире ученики, или Как научить детей учиться"

Аманда Рипли
Лучшие в мире ученики, или Как научить детей учиться

Amanda Ripley

The Smartest Kids in the World: And How They Got That Way

Copyright © 2013 by Amanda Ripley. Simon & Schuster Inc. as the original publisher.

Перевод Ольги Вирязовой

Художественное оформление Петра Петрова

Главные герои

Германия

Томас Невилл Постлетуэйт – британский ученый. Первым провел международное исследование уровня знаний детей. Руководитель Андреаса Шляйхера.

Андреас Шляйхер – немецкий ученый из Организации экономического сотрудничества и развития, помогавший в разработке теста PISA[1]1
    Международная программа по оценке образовательных достижений учащихся (англ. Programme for International Student Assessment, PISA) – тест, оценивающий грамотность школьников в разных странах мира и умение применять знания на практике. Проходит раз в 3 года. В тесте участвуют подростки в возрасте 15 лет. Был разработан в 1997 году, впервые прошел в 2000 году.


[Закрыть], созданного для оценки навыков XXI века у 15-летних подростков из разных стран мира.

США

Скотт Бетель – тренер по футболу и учитель алгебры в классе Ким в Саллисо, штат Оклахома.

Марк Блэнчард – директор средней школы Тома в Геттисберге, штат Пенсильвания.

Шарлотта – мать Ким и учитель начальной школы в Саллисо, штат Оклахома.

Скотт Фармер – школьный инспектор района, в котором находится школа Ким в Саллисо, штат Оклахома.

Дебора Джист – руководитель комитета образования штата Род-Айленд.

Элина – финская школьница, в 16 лет приехавшая по обмену в США, покинув Хельсинки, чтобы прожить год в Колоне, штат Мичиган.

Эрни Мартенс – директор средней школы Ким в Саллисо, штат Оклахома.

Уильям Тэйлор – учитель математики средней школы в Вашингтоне, округ Колумбия.

Южная Корея

Ча Бьонг Xул – глава группы соблюдения комендантского часа для учащихся отдела образования района Гангнам в Сеуле, Южная Корея.

Ли Чэй Юн – владелец пяти академий внешкольного образования в Южной Корее, в Сеуле.

Эрик – американский школьник, в 18 лет приехавший по обмену в Южную Корею из Миннетонки, штат Миннесота, чтобы провести 2010/11 учебный год в Бусане.

Дженни – корейская школьница, которая раньше жила в США и подружилась с Эриком в корейском Бусане.

Ли Ю Хо – министр образования, науки и техники Южной Кореи. Экономист с докторской степенью от Корнеллского университета.

Эндрю Ким – английский учитель, наживший состояние в «Мегастади», одной из крупнейших корейских частных академий внешкольного образования.

Польша

Мирослав Хандке – химик, министр образования Польши в 1997–2000 гг. В период проведения серьезных реформ.

Урсула Спалка – директор средней школы Тома в Польше, во Вроцлаве.

Том – американский школьник, в 17 лет уехавший из Геттисберга, штат Пенсильвания, по программе обмена, чтобы провести 2010/11 учебный год во Вроцлаве, Польша.

Пола Маршалл – генеральный директор «Bama Companies» в Оклахоме, Китае и Польше.

Финляндия

Ким – американская школьница, в 15 лет уехавшая из Саллисо, штат Оклахома, по программе обмена и проучившаяся 2010/11 учебный год в Финляндии, в городе Пиетарсаари.

Тиина Стара – учитель финского языка Ким в Пиетарсаари.

Сюзанна – принимающая мать Ким в первые полгода ее пребывания в Пиетарсаари.

Хейкки Вуоринен – учитель в школе «Тиистила», находящейся под Хельсинки, в городе Эспоо, где треть учеников – эмигранты.

Введение

Загадка

Работая в «Тайм» и других журналах, я старательно избегала тем, связанных с образованием. Если мои редакторы просили меня написать о школах или экзаменах, я в ответ предлагала написать о терроризме, авиакатастрофах или пандемии гриппа. Обычно это срабатывало.

Я не заявляла об этом во всеуслышание, но истории об образовании казались мне, ну, немного вялыми. Такие статьи обычно озаглавливались шрифтом, имитирующим надпись мелом, и украшались карандашными каракулями. Они были полны добрых намерений, но не фактов. И цитировались в них преимущественно взрослые люди, а дети появлялись только на фото, улыбающиеся и молчаливые.

Потом редактор попросил меня написать о загадочной новой главе управления муниципальных школ в Вашингтоне, округ Колумбия. Я мало что знала о Мишель Ри, кроме того, что она носит туфли на шпильках и в интервью нередко вставляет слово «чушь». И решила, что это будет хорошая история, даже если придется углубиться в туманную тему образования.

И в этом тумане со мной случилось нечто неожиданное. Я несколько месяцев общалась с детьми, родителями и учителями, а также людьми, которые творчески исследуют образование по новым методикам. И довольно скоро поняла, что Ри интересна, но не она здесь самая большая загадка.

Настоящей загадкой было вот что: почему одни дети усваивают так много, а другие так мало?

Мы вдруг узнали об образовании много нового. Мы узнали о том, что происходит – или не происходит – в разных районах или классах. И это было необъяснимо. Всюду, куда я приезжала, я видела огромные подъемы и спады в знаниях детей: в богатых и бедных районах, белых и черных, в государственных и частных школах. Официальные данные показывали те же подъемы и провалы, напоминающие бесконечные, вызывающие тошноту американские горки. Падения и повороты можно было отчасти объяснить, как всегда, деньгами, расовой или этнической принадлежностью. Но не полностью. Было кое-что еще.

В последние годы, пока я писала все новые статьи об образовании, меня ставила в тупик одна загадка. В начальной школе Кимболл в Вашингтоне, округ Колумбия, я видела учеников пятого класса, буквально умоляющих учителя вызвать к доске решить задачу на деление в столбик. Если они отвечали правильно, то выбрасывали вверх кулаки и громко шептали: «Есть!» Это было в районе, где чуть не каждую неделю кого-то убивали и где 18 % безработных.

Настоящей загадкой было вот что: почему одни дети усваивают так много, а другие так мало?

В других местах я видела детей, которым до одурения скучно, детей, которые поднимают голову, когда в класс входит кто-то незнакомый вроде меня, и смотрят с надеждой, чтобы я, бога ради, придумала им какое-нибудь развлечение и спасла их от этой бессмыслицы.

Какое-то время я говорила себе, что это зависит от района, директора или учителя. Некоторым детям повезло, думала я, но чаще всего такие различия связаны с деньгами и привилегиями.

А однажды я увидела этот график, и он меня потряс.

Танец наций: За полвека в разных странах проведены 18 различных тестов для детей. Экономисты Лудгер Вейсман и Эрик Ханушек составили график по результатам этих тестов. Они показывают, что уровень образования может со временем сильно меняться – и меняется в лучшую и худшую сторону.

США, может, и успевали в целом ровно, но выяснилось, что это исключение. Посмотрите на Финляндию! Она взлетела с самой нижней позиции в мире на вершину, не делая передышек. А что творилось в соседней Норвегии, которая съезжала в пропасть, несмотря на фактическое отсутствие детской бедности? И была еще Канада, вырвавшаяся из среднего уровня, поднимаясь к высотам Японии. Если образование – это функция культуры, могла ли культура меняться так сильно и быстро?

Во всем мире уровень образования детей повышается и снижается загадочным или многообещающим образом, иногда за короткое время. Загадка, которую я заметила в Вашингтоне, округ Колумбия, становилась гораздо интереснее при взгляде извне. Огромное большинство стран не могло дать образование высшего уровня даже детям состоятельных родителей. В сравнении с большинством стран США были типичными, не намного лучше и не намного хуже. а в нескольких странах – вообще-то всего в горстке эклектичных наций – творилось нечто невероятное. Фактически все дети учились навыкам критического мышления в математике, естествознании и чтении. Они не просто заучивали, а учились решать задачи и применять знания на практике. То есть учились выживать в современной экономике.

Как это объяснить? Американские дети были в среднем лучше обеспечены, чем типичные дети Японии, Новой Зеландии или Южной Кореи, однако знали гораздо меньше, чем они. Наши самые привилегированные подростки имели высокообразованных родителей, учились в самых богатых школах мира, однако в математике они 18-е в сравнении со своими привилегированными сверстниками во всем мире, успевая гораздо хуже обеспеченных детей Новой Зеландии, Бельгии, Франции и Кореи, помимо других. Типичный ребенок из Беверли-Хиллз успевал ниже среднего в сравнении со всеми детьми Канады (а Канада не так уж далеко!). Прекрасное образование по стандартам американских пригородов со стороны кажется весьма средним.

Сначала я решила не поддаваться этому очковтирательству. Действительно ли это что-то значило, если мы заняли первое место в мире по результатам образования? Или даже 10-е? Наши ученики начальной школы хорошо справлялись с международным тестированием, особенно по чтению, и слава богу. Проблемы возникли с математикой и естествознанием, и они становились более очевидными, когда наши дети взрослели. Тогда американские школьники занимали 26-е место по тестам на критическое мышление в математике, а это ниже среднего для развитого мира. Ну и что? Наши подростки успевали средне или ниже среднего в международных тестах столько лет, сколько ведутся эти подсчеты. До сих пор это немного значило для экономики, так почему это должно иметь какое-то значение в будущем?

США были большой многообразной страной. У нас были другие преимущества, которые перевешивали посредственное полное среднее образование, верно? У нас все еще были исследовательские институты мирового класса, и мы продолжали вкладывать в исследования и развитие больше, чем любая другая нация. Здесь легче было начать бизнес, чем в большинстве других мест на земле. Такие ценности, как трудолюбие и независимость, как и раньше, подпитывали США.

Но везде, куда бы я ни ехала как репортер, я видела напоминания о том, что мир изменился. Те 2300 дней, что наши дети проводили в школе до того, как ее окончить, значили больше, чем когда-либо. В Оклахоме исполнительный директор компании, производящей яблочные пироги для «Макдоналдс», сказал мне, что ему трудно найти американцев, способных освоить современные промышленные специальности, – и это во время рецессии! Дни раскатки теста и упаковки пирогов в коробки миновали. Им нужны были люди, умеющие читать, решать проблемы и сообщать, что случилось в течение смены, и среди выпускников оклахомских средних школ и местных колледжей таких людей не хватало.

Глава «Manpower», кадровой и рекрутинговой фирмы с офисами в 82 странах, сказал, что во всем мире одной из самых сложных профессий стала профессия продавца. Некогда продавец был толстокожим и хорошо играл в гольф. Однако со временем продукция и финансовые рынки стали дико сложными, а информация – доступной каждому, включая покупателя. Умение общаться было уже не так важно. Чтобы преуспеть, продавцы должны были разбираться во все более и более сложных товарах, которые они продавали. Почти так же хорошо, как разработавшие их инженеры.

Во всем мире уровень образования детей повышается и снижается загадочным или многообещающим образом, иногда за короткое время.

Довольно неожиданно посредственная успеваемость стала слишком тяжелым наследием. Без диплома средней школы ты не мог работать мусорщиком в Нью-Йорке, ты не мог вступить в ВВС. Однако четверть детей по-прежнему бросала среднюю школу и не возвращалась.

Не так давно наша страна занимала первое место по уровню знаний выпускников средней школы, а к 2009 году около 20 стран уже были лучше нас. Почему в эпоху, в которой знания значат больше, чем когда-либо, наши дети знали меньше, чем должны были знать? Наши минусы – это скорее неудачи в политике или культуре; неудачи политиков или родителей?

Мы говорили себе, что растим более творческих детей, которые пусть и не превосходят остальных в электротехнике, но имеют смелость высказывать свое мнение, изобретать и переопределять возможное. Но разве так разберешься, правы мы или нет?

Легендарные скандинавские роботы

Специалисты в области образования здорово поработали, пытаясь объяснить крайне разные результаты разных стран. Они совершали плановые поездки в отдаленные школы. Они выслушивали отчеты руководителей и директоров школ и проводили презентации по возвращении. Однако их выводы были раздражающе абстрактными.

Я решила на год поехать в научную командировку в те страны, где дети самые умные. – хотела сама посмотреть на этих «маленьких роботов».

К примеру, возьмем Финляндию, которая находится на первом месте в мире. Американские педагоги описали Финляндию как райский уголок, место, где восхищаются всеми учителями и любят всех детей. Они утверждали, что Финляндия достигла такого блаженного состояния, потому что у них очень низкий уровень детской бедности, тогда как в США он был высоким. Исходя из такой аргументации, мы не наведем порядок в своих школах, пока не победим бедность.

Ссылка на бедность интуитивно понятна. Уровень детской бедности в США составлял около 20 % – это позор для государства. Бедные дети испытывали своего рода тяжелый стресс, с которым не могли справиться. Они в среднем меньше занимались дома и нуждались в большей помощи в школе.

Загадка, однако, решалась не так просто. Если бедность была главной проблемой, тогда что случилось с Норвегией? Норвегия, «страна всеобщего благоденствия» с высокими налогами, всеобщим здравоохранением и богатыми природными ресурсами, имела меньше 6 % детской бедности, как и Финляндия, – один из самых низких в мире показателей. Норвегия тратила на образование примерно столько же, сколько мы, т. е. огромные деньги, в сравнении с остальным миром. И все же в 2009 году норвежские дети сдали международный тест на естественнонаучную грамотность так же слабо, как наши. В Норвегии было что-то не так, и бедность тут ни при чем.

Американские педагоги описали Финляндию как райский уголок, место, где восхищаются всеми учителями и любят всех детей.

Тем временем финны сами предложили туманные объяснения своего успеха. Мне сказали, что в Финляндии всегда ценилось образование. Вот чем все объясняется. Но тогда почему в 1950-е в Финляндии всего 10 % детей окончили среднюю школу? Почему в 1960-е в Финляндии было огромное расхождение между тем, что знали и умели сельские и городские дети? Тогда стремление к образованию в Финляндии было довольно слабым. Что же случилось?

Однако президент Барак Обама и его министр образования сказали, что завидуют южнокорейской системе образования, превознося ее высокоуважаемых учителей и требовательных родителей. По крайней мере на первый взгляд Корея, казалось, не имела ничего общего с Финляндией. Корейская система основана на тестах, а корейские подростки проводят за учебой больше времени, чем наши бодрствуют.

Вслушиваясь в эту какофонию, я пыталась представить, как живется детям в этих загадочных странах высоких оценок, нулевого отсева и выпускников колледжей. Действительно ли финские дети – это скандинавские роботы, о которых я читала? Сладко ли живется корейским детям? И каково их родителям? О них никто не говорил. Разве родители значат не больше учителей?

Я решила на год поехать в научную командировку в те страны, где дети самые умные, – хотела сама посмотреть на этих «маленьких роботов». Что они делают в 10 утра во вторник? Что родители говорят им, когда они приходят домой? Счастливы ли они?

Агенты на местах

Чтобы познакомиться со скандинавскими роботами, мне нужны были внутренние источники: дети, которые видели и делали те вещи, которые я не могла делать сама. Поэтому я набрала команду юных экспертов.

В 2010/11 учебном году я наблюдала за тремя замечательными американскими подростками, жившими в самых умных странах. Эти дети вызвались участвовать в нашем проекте, когда поехали на год по программе обмена школьниками с другими странами, покинув свои семьи. Я навещала их в зарубежье, и мы поддерживали тесные контакты.

Их зовут Ким, Эрик и Том. Они познакомили меня с принимающими семьями и приютившими их кафетериями, вызвавшись быть моими проводниками в чужой стране. Ким отправилась из Оклахомы в Финляндию, Эрик из Миннесоты в Южную Корею, а Том из Пенсильвании в Польшу. Они приехали из разных частей Америки и уехали оттуда по разным причинам. Я познакомилась с Ким, Эриком и Томом с помощью «Американской полевой службы»[2]2
    «Американская полевая служба» – общественная организация, ставящая целью содействие развитию международного взаимопонимания путем организации обменов школьников с 80 странами мира. Программы направлены на то, чтобы американский школьник получил возможность провести учебный год за рубежом, проживая в приемной семье, а его семья должна принять иностранного школьника. Основана в 1914 году. Штаб-квартира в г. Нью-Йорке. – Прим. пер.


[Закрыть], организации «Молодежь за взаимопонимание»[3]3
    «Молодежь за взаимопонимание» – крупнейшая международная организация, специализирующаяся на школьных и студенческих обменах между странами-участницами. – Прим. пер.


[Закрыть] и клубов «Ротари»[4]4
    Международная неправительственная ассоциация «Ротари интернэшнл», объединяющая клубы «Ротари» по всему миру, основана в США в 1905 году. Клубы «Ротари» позиционируют себя как нерелигиозные и неполитические благотворительные организации, открытые для всех стран независимо от национальной и расовой принадлежности, вероисповедания и политических взглядов. Ежегодно через такие клубы осуществляются до 30 000 проектов. Местный клуб формируется из представителей различных профессий. – Прим. пер.


[Закрыть].

Я выбрала этих американцев как консультантов, но они оказались главными героями. Они не представляли всех американских детей, и их опыт не мог отражать миллионы реальных ситуаций в принимавших странах. Но в их историях я нашла реальность, отсутствовавшую в методических указаниях.

Ким, Эрик и Том заставили меня быть честной. Они не хотели говорить о системе контрактов с преподавателями[5]5
    Тенюр(е), постоянная должность, бессрочный контракт – заключается университетом с профессором или доцентом, как правило, после прохождения испытательного срока. Решение о нем принимается ректором университета на основании характеристики отделения или факультета и заключения специальной комиссии, для которых главными критериями оценки являются обычно качество преподавания и количество публикаций. Расширение системы контрактов увеличивает социальную защищенность профессуры, позволяет закрепить в университете высококвалифицированных работников. Однако при этом в нем чрезмерно увеличивается число профессоров, а талантливая молодежь медленнее продвигается в своей научно-педагогической карьере. – Прим. пер.


[Закрыть] или матерях-тигрицах. Свободные от эмоциональных проблем взрослых, они много говорили о других детях, больше всего влияющих на жизнь подростка. Они целыми днями наблюдали совершенно новую для них жизнь, от кухни принимающей семьи до туалетов средней школы. Им было что сказать.

В каждой стране мои агенты на местах знакомили меня с детьми, родителями и учителями, ставшими соучастниками моего исследования. Например, в Корее Эрик направил меня к своей подруге Дженни – девушке, которая в детстве жила сначала в Америке, а потом в Корее. Дженни, случайный эксперт в области образования, терпеливо отвечала на те вопросы, на которые не смог ответить Эрик. (Видеоинтервью с моими информаторами-школьниками можно посмотреть на веб-сайте этой книги www.AmandaRipley.com.)

Чтобы рассмотреть выводы этих информантов в контексте, я опросила сотни других школьников по обмену об их опыте пребывания в США и за границей. В отличие от большинства рассуждающих об образовании в других странах, эти ребята имеют непосредственный опыт. Я спрашивала их о родителях, школах и жизни там и на родине. Их ответы изменили мое мнение о наших проблемах и сильных сторонах.

Вернувшись наконец в США, я была настроена более, а не менее оптимистично. Стало очевидно, что мы потратили массу времени и денег впустую, а наши школы и семьи более всего озадачивало отсутствие ясности цели, которая была в Финляндии, Корее и Польше. Кроме того, я нигде не видела ничего такого, чего бы наши родители, дети и учителя не могли бы однажды сделать так же хорошо или лучше.

Что я видела, так это целые поколения детей, получающих такое образование, какого заслуживают все дети. Они его получают, несмотря на политику, бюрократию, устаревшие коллективные договоры и непонимание родителей – универсальные болезни всех систем образования. Главное, это осуществимо. И другие страны покажут нам дорогу.

Чаcть I
Осень

Глава 1
Карта сокровищ

Андреас Шляйхер тихо сел в конце аудитории, стараясь не привлекать внимания. Он иногда так делал; забредая в аудитории, он не имел намерения вникать в суть предмета. Была середина 1980-х, официально он изучал физику в Гамбургском университете, одном из самых элитарных университетов Германии. Однако в свободное время он приходил на лекции и наблюдал – так, как другие смотрят телевизор.

В этой аудитории преподавал Томас Невилл Постлетуэйт, сам себя называвший «исследователем образования». Шляйхер счел этот титул любопытным. Его отец преподавал педагогику в университете и всегда говорил о педагогике как своего рода загадочном искусстве, наподобие йоги. «Нельзя измерить то, что важно в педагогике, – человеческие качества», – любил говорить его отец. Из чего Шляйхер сделал вывод, что в образовании нет ничего научного, и потому предпочел физику.

Но этот британец, чью фамилию Шляйхер не мог произнести, кажется, считал иначе. Постлетуэйт был членом новой загадочной группы исследователей, пытавшихся анализировать неточный предмет точными методами – как физик изучал бы педагогику, если б мог.

Шляйхер сосредоточенно слушал дискуссию о статистике и выборочном методе, его светло-голубые глаза были внимательны и серьезны. Он знал, что отец этого не одобрит, но попытался представить, что бы было, если б действительно можно было сравнить знания детей разных стран, одновременно учитывая влияние таких факторов, как национальность или бедность. И обнаружил, что тянет руку и присоединяется к дискуссии…

По его опыту, немецкие школы не были исключением, как бы ни считали немецкие педагоги. В школе он большую часть времени скучал и получал средние отметки. Но когда он был подростком, несколько учителей поощряло его тягу к науке и цифрам, и его оценки улучшились. В средней школе он завоевал государственную награду за естественные науки, а это означало, что после колледжа ему была гарантирована более-менее высоко-оплачиваемая работа в частном бизнесе. И до того, как вмешаться в лекцию Постлетуэйта, именно это он и собирался делать.

В конце занятий профессор попросил Шляйхера остаться. Он заметил что-то необычное в худом, как жердь, молодом человеке, говорившем едва слышным голосом.

– Не хотите помочь мне в этом исследовании?

Пораженный Шляйхер посмотрел на него.

– Я ничего не знаю о педагогике.

– Это не важно, – улыбаясь, сказал Постлетуэйт.

После этого они стали работать вместе и в итоге создали первый международный тест по чтению. Это был примитивный тест, почти не замеченный работниками образования, включая отца Шляйхера. Но молодой физик верил фактам и последовал бы за ними куда угодно.