Книга: Зимний путь - Амели Нотомб

Работник теплоэнергетической компании по имени Зоил встречает девушку неземной красоты Астролябию и влюбляется в нее. Но Астролябия живёт со слабоумной писательницей Альенорой и отказывается проводить хоть какое-то время в разлуке с ней. Долгое время Зоил ходит вокруг да около, довольствуется смущенными поцелуями в присутствии Альеноры и под ее неусыпным оком. Но ему хочется большего, и он кормит девушек псилоцибиновыми грибами, надеясь, что Альенора будет созерцать иные миры какое-то время, а ему удастся в этот момент растопить лёд Астролябии. Но всё идёт не так, Астролябия остаётся непокорённой. Зоил психует и решает угнать самолет с пассажирами, чтобы разбить его об Эйфелеву башню. Такие дела. Это всё)

Многие видят тут всякие аллюзии на писательское мастерство, отсылки к чему-то там, но мне эта история показалась одновременно примитивной и излишне усложненной. Я не вижу тут ни великой любви, ни критики литературы, ни чего бы то ни было ещё. Ну серьёзно, скормить втихую возлюбленной галлюциногенные грибы - это разве любовь такая, да? Или это какая-то метафора чего-то, чего я не поняла? В общем, простите, не прониклась)

Будет уже сказки сказывать, а тем более их трактовать. Совсем не факт, что я попала в яблочко, сравнив мадемуазель Нотомб, зловредную любительницу эксцентричных шляп и красной губной помады — ей бы в бурлеске не меньше пошло выступать, чем словами жонглировать, — с излюбленным персонажем примитивной живописи по сырой штукатурке в учреждениях дошкольного образования. Но вот факт: семнадцатая по гамбургскому, и пятая, что ли, на моём личном счету, красочная короткометражка от 53-летней enfant terrible и стабильной маркетинговой сенсации – это (сейчас выведу новый формат, который сразу и транскрибирую во избежание автоматического остракизма) очередная книжка-[найопка]. Вычурный и ядовитый фонтанчик искреннего самолюбования, зарождающийся где-то в поверхностных слоях: для его шипучего бурления в течение шести с половиной примерно минут вовсе не нужно бурить артезианскую скважину — Нотомб запросто обходится малой сапёрной лопаткой, разрабатывая небогатый карьер современной литературы ровно на ту глубину, на которой залегает сарказм и летучие газы иллюзорных смыслов — они не то чтобы отменяют логику и здравый смысл, но видоизменяют их во что-то другое, довольно нелепое и малопривлекательное — аж пользоваться противно. Критическое благополучие читателя под угрозой — нас обманывают, над нами издеваются, мы отравлены, нас не пытаются поразить остроумием или тонкими аллюзиями, а вот наглостью и безнаказанностью — да. Ведь сколько ни паникуй, ни раздражайся, ни мечтай, чтоб съела шляпу и подавилась — на чистую воду не выведешь, и так же все на поверхности уже: книжка-[найопка] – прекрасный способ проиллюстрировать мысль о неподотчётности автора публике — что хочет, то и творит, не заботясь ни о каком правдоподобии при извлечении кроликов из цилиндров, распиливании женщин и способов ловли рыбы. Ну а мы, развесив уши, можем и прогуляться по зимней дороге — тут недалеко, за углом буквально.

Любовная трагедия, значит, тут разворачивается, вы посмотрите. Форма изложения: самоубийственное послание (и тут внезапно книжка-[найопка] начинает казаться подозрительно длинной) филолога, торгующего конвекторными обогревателями, - он внезапно утратил вроде как совершенно отчётливый прежде смысл жизни, потому что «самая совершенная женщина в мире» обошлась с ним жестоко. Форма смерти: захват боинга с дальнейшим крушением об какой-нибудь особо выдающийся на фоне ландшафта памятник культурного наследия — потому что раз уж «самое совершенное создание в мире» таки свинья, то чего ждать от всего остального мира? - надо срочно разрушить. Ну а мир, он, конечно, тут же рухнет, унесётся в небытие, стоит только спикировать на Эйфелеву башню, можете не сомневаться, — и это будет идеальное злодейство, не опошленное никаким смыслом, законными человеческими требования и террористическим делом чести. Персонаж попросту станет героем: безупречным чудовищем, «отребъем, сумасшедшим», бессмертным.

«В момент убийства держать в голове «Зимний путь» Шуберта — именно потому что между моими действиями и этой музыкой нет никакой связи»

. А потом пусть наступает весна, если осмелится. Разбитая любовь, сокрушительница миров. Начало и конец. Красотища.

Однако, стоит присмотреться к внутренностям, устроить по ним гадание, разобраться кака така любовь. Из предсмертной записки (на 160 страниц, повторюсь), которую по логике прочесть у нас не осталось ни малейшего шанса — сгорела ж в всепожирающем армагеддонском пламени, вместе с логикой, - на нас с жестяным грохотом высыпается масса подробно синтезированных деталек, которые заставляют усомниться не только в наличии хоть какой-нибудь «любви» как главного, абсолютного объекта повествования, но и существование страдающих по ее вине субъектов под большим вопросом — пусть даже в самой свихнувшейся сюрреальности текучего виановского Парижа. Начнем с того, с чего действительно начинается: родители хотели девочку Зою, но родился мальчик, которого кровь из носа пришлось назвать Зоилом — и, прошу заметить, никого в обитаемых вселенных больше так важно, с заглавной Зы, никогда не звали, кроме одного злоязычного грека, адского пса красноречия, достигшего предела софистического метода литературной критики, самозабвенно громя Гомера с Платоном - все остальные последующие зоилы скатились в мелкую нарицательность и максимум разводили для Пушкина «опиум чернил слюною бешеной собаки». Такого вот героя-любовника решила реинкарнировать Нотомб — и надо сказать, претенциозных выморочных афоризмов для двойного слепого цитирования он производит немало: вон, в эпиграфе, например. С девочкой, ради которой стоит крушить мироздание, дело, поверьте, обстоит не более человечным образом: имя ей Астролябия — в честь сына Элоизы и Абеляра. И тут я притормозила, не столько для того, чтобы осмыслить какой-такой Астролябий мог народиться у оскопленного средневекового схоласта и его эфемерной возлюбленной, сколько чтоб отогнать подальше молодого человека в лаковых штиблетах без носков: «К обеду астролябия была продана слесарю за три рубля. - Сама меряет, - сказал молодой человек, передавая астролябию покупателю, - было бы что мерить». Кыш! Ильф, Петров, не мешайте разбираться с бельгийской литературой! Тихо мне тут!

Короче, неприступная Астролябия живет на холодных вершинах — в необогреваемой мансарде, Зоилу не даёт и даже ничего у него не покупает, никаких обогревателей. А всё потому, что в книжке-[найопке] есть третий, неописуемый как бессмысленное дерево баобаб, персонаж — опа! - слабоумная романистка, беззаветному служению которой посвятила себя без остатка муза Зоила, и для глупостей у Астролябии Петровны теперь ни времени и ни желания нет. Даже если накормить гватемальскими псилоцибами под Aphex Twin – казалось бы лучший способ поглощения и слияния — возлюбленная окаменеет, потому что соединенная с ней незримой пуповиной подопечная писательница тогда вообще в полной отключке и иных мирах. У писательницы, само собой, тоже есть имя, которое любезная Амели снова старательно для нас разжевала: Альенора, ну в смысле alien, ну в смысле «чужой». Ксеноморф. Непостижимая, неудобная, пугающая форма жизни.

Очень уж простая в результате схема разводки выходит: критик, возжелавший добиться недостижимого искристо-заиндивевшего идеала, не в состоянии преодолеть неуправляемую, непредсказуемую, тупую, гениальную, беспомощную, пускающую слюни и резиновых уточек в ванной, вечно голодную и капризную тушу литературы, и, судя по тому, что я всё-таки прочла его предсмертную исповедь, - Зоилу так и не удалось снести с лица земли ажурную звенящую конструкцию башни Эйфеля, воплощенную букву А, первую букву алфавита: Астролябия, Альенора, Амели, чтоб её, Нотомб. Мёрзни, мёрзни, волчий хвост!

Таким образом, главному герою книги Зоилу, от чьего лица и написана новелла, остаётся только одно - страдать. Впервые в жизни он сталкивается с настолько прекрасным, что хочет им обладать, но это прекрасное по имени Астролябия походит на антарктическую глыбу и никак не даётся. Свою жизнь она посвящает заботе безумной в своём гении Альеноре и реализации её таланта. В их комнате настоящая зима и под десятью слоями одежды героини, кажется, прячут своё истинное "я", которое всё же никогда не выйдет наружу. Каждому удобно в своей маске. Но что делать главному герою?.. Ему этим "я" хочется обладать.

Как писал Ю. Мисима:

Видимо, это неизбежно: человек, думающий только о Прекрасном, не может не погрузиться в бездну горчайших раздумий.

И Зоилу не остаётся ничего, как испробовать единственный шанс пробить ледяное сердце Астролябии.

А. Нотомб - потрясающий писатель-иллюзионист. В начале книги тебе, образно говоря, показывают лёд - смотри, какой холодный и красивый. Потом подо льдом начинают взрываться фейерверки всех возможных оттенков от светлого циана до карминово-красного; под ним похохатывает лицо С. Дали, наматывающего ус на палец; Мидзогути сжигает Золотой храм; прорастает баобаб, превращается в брокколи, перескакивает на тоненьких ножках в книги Альеноры.

Об этом нельзя говорить серьёзно, об этом не получится говорить вообще, нужно просто прочитать.

Photo by Rodney Smith.

Здесь, как часто бывает у Нотомб, чудеса не в сюжетных поворотах, а в персонажах. Я бы даже сказала в “тараканах” персонажей. Их трое и каждый причастен к литературе.

Главный герой зовётся Зоил, в честь завистливого критика Гомера. Он ловким образом трансформировался из филолога в чиновника парижского энергонадзора, и теперь развлекается заглядывая в жизни людей, которых посещает по работе.

Два женских персонажа представляют собой хитросплетённый тандем, в котором Альенора - неприспособленный к жизни писатель-баобаб, а Астролябия выбрала роль её опекунши и демонстрирует чудеса самоотречения. Союз заявлен симбиозом, и Зоил, который хочет добиться расположения одной половинки, должен нянчиться и с другой. Несмотря на ключевые романтические отношения, я не думаю, что книга о любви. Это стремительный, компактно сжатый в три месяца фрагмент мира, который зародился, развился и достиг катарсиса в воображении Амели Нотомб (возможно, под Шуберта и грибочки).

Дальше...

Это мой пятый роман незабываемой Амели Нотомб. Мое отношение к этой экстравагантной писательнице менялось год от года. Начиная от ядовитого и категоричного неприятия и заканчивая уважительным признанием таланта и парадоксального цинизма ее творчества. Последний раз, четыре года назад, я окрестила ее книги «инъекцией безумия», и скачала в свою электронную книгу все ее произведения. «Зимний путь» от начала и до конца в стиле Нотомб. Одновременно привлекательный и вызывающий отвращение, он мне вроде бы нравится, но по большому счету, раздражает. Антипатия к главному герою, несогласие с его идеями, чуждые любовные перипетии. И даже женский образ не вызывает доверия. Ну, разве, это возможно? Вы только послушайте: «То, что ты принял за холодность, было просто реакцией встревоженной женщины, обнаружившей, что она любима сверх меры, любовью, превосходящей ее чаяния». О господи. Нет, я допускаю, что человек, обнаруживший подобное, будет встревожен, речь не о том. А о «холодности». Это просто смешно. Потому что холодность – это такое спокойное, уравновешенное чувство, подконтрольное и рациональное, что просто не вяжется со смыслом. Мне кажется, если человек вдруг обнаружит, что его любят «сверх меры», он испугается, испытает приступ паники, взбесится, разозлится, убежит. Но он точно не проявит что-то похожее на «холодность». А впрочем, я зря придираюсь к словам. В этом романе гораздо больше поводов для раздражения, чем эта мелочь. Чтобы сжигать мосты, нужно мужество. Чтобы стереть следы, нужна сила воли. Чтобы перестать верить, нужно испытать злость. Чтобы разочароваться, придется пережить боль. Чтобы перестать любить, нужно себя сломать. Вы готовы к этому?