Текст книги "Темные истории"

Анастасия Мамошина
Темные истории

Василиса

История первая

Надо мной раскинулось яркое, ослепительное, поражающее своей голубизной июльское небо. Солнце заливало заросший высокой травой и клевером луг, и над ним висело жаркое, дрожащее марево… Где-то рядом жужжал шмель…

От душного, пряно-травяного запаха кружилась голова, тяжелый аромат изредка разгонял ленивый ветер.

Я, щурясь, наблюдала за парящей в высокой лазури пустельгой, миг – и птица рухнула в траву.

Отчаянно пискнула мышь.

Я закрыла глаза.

Мышей возле заброшенных сараев и амбаров всегда много, а уж если там сушится сено…

Солнце медленно плыло к западу, опаляющий жар постепенно спадал, превращаясь в ласковое тепло, а ослепительная синева темнела, разгораясь у края неба ало-золотым пожаром.

Я повела плечами и снова замерла, пролежав без движения, пока в шею не ткнулся чей-то мокрый и холодный носик. Гречка сначала посопела в ухо, потом залезла на грудь и старательно вылизала мне нос. Глаза-бусинки нетерпеливо смотрели на меня; поняв, что «оживать» я не тороплюсь, Гречка соскользнула в траву и начала прикусывать мне кончики пальцев.

«Ну?»

Хорек вновь забралась на меня и начала возмущено, быстро-быстро гукать, докладывая обстановку: «Страшно-страшно. Кровь. Запах. Мыши-мыши-мыши. Трава. Шорох. Кровь. Запах». Значит, в старом рассохшемся деревянном амбаре, где сушится сено, очень страшно, пахнет кровью и избыток грызунов. Любопытно.

Я погладила Гречку, удостоилась чести быть цапнутой и вылизанной, и поднялась, отряхивая подол платья.

Солнце почти скрылось, и на небе, словно стесняясь и робея, появился месяц, окруженный хороводом самых ранних звезд. Усилившийся ветер нес с собой свежесть и прохладу, а еще – запах крови.

Я направилась к тому самому «мышиному» амбару. Босые ноги щекотали травинки, отвлекая от подготовки волшебной вязи.

Деревянная развалюха, где сутки назад нашли обезглавленное тело тринадцатилетней девчонки, приближалась, в дрожащем и скудном свете месяца выглядела она зловеще. Эффект усилился, когда я почти подошла к двери – оставалась пара шагов, а она со скрипом открылась, приглашая окунуться в пахнущую сеном темноту.

А еще мыши истошно пищали и шуршали. Меня так и подмывало обернуться и проверить, пошла ли за мной Гречка, но – нельзя…

Едва я переступила порог, как дверь все с тем же противными скрипом медленно закрылась, мол, есть у тебя шанс одуматься и уйти.

Ну, конечно, есть. Ни капельки не сомневаюсь…

Темнота в амбаре казалась осязаемой, а писк начинал раздражать… Местные даже кошек здесь закрывали, только вот на третьей пожалели бедных мурлык, а та девчонка, которую вчера мертвой нашли, долго наверное над своей Муськой плакала, особенно, когда закапывала растерзанный трупик с оторванной головой.

А мыши начинали пробираться в дома…

Я отодвинула ногой попискивающий теплый комочек, мышка понятливо отошла, чтобы минуту спустя заявиться с товаркой.

Я стояла, время тянулось, ничего кроме количества мышей не менялось. Будь на моем месте стандартная девица из анекдотов, ее давно удар бы хватил, от такого количества пищащих тварей. Даже темнота внизу стала серой.

От писка уже закладывало уши, когда на противоположной стене, затерянной где-то в этой вязкой и душной черноте, зажглись два желтых круглых глаза, зрачков не было, но то, что это именно глаза определялось безошибочно, слишком живо они блестели, а еще моргали.

– Темной ночи, Хозяин амбара. – Голос не дрогнул, прозвучав так, как надо – легко и непринужденно.

Глаза замерли, а потом рывком приблизились на метр, слегка прищурились, изучая меня, разглядывая. Вот уж для кого темнота не проблема.

Мыши стали смелее, теперь они пытались вскарабкаться по ногам, то и дело цеплялись за подол платья, одному из грызунов все-таки удалось ухватиться и поползти вверх, но я небрежно его смахнула.

– Темной ночи, красавица, – говор у амбарника был характерный: он растягивал каждую гласную. – Не страшно тебе? Погадать пришла?

Обманчивая доброжелательность существа раздражала, сахар в голосе – еще больше. Мне кажется, что люди научились лицемерить у таких, как этот амбарник.

– Нет. Убить тебя. – Зато мой ответ был предельно честным, наверное, именно поэтому он и не понравился темному существу.

Амбарник глухо забормотал что-то, а мыши с яростным писком бросились на меня. А едва коснувшись – рассыпались пеплом.

Существо взвыло. Дико, яростно, явно испытывая боль каждой сгорающей мышки, и закружило вокруг меня.

Темнота перестала быть вязкой, закручиваясь в воронку вместе с кружением амбарника. Я старательно смотрела под ноги, где увлекаемые движением воздуха приподнимались скошенные травники.

Кажется, он решил окружить меня коконом из сена и сбежать? Или разорвать на кусочки, закружив?

Травинка к травинке. Слезинка к слезинке. Кровинка к кровинке…

Нет, это не заклинание, просто помогает сконцентрироваться.

Я вскинула руки, соединяя кончики пальцев над головой, вытягиваясь, вставая на цыпочки, задерживая дыхание, а потом резко опустила.

Наверное, со стороны могло показаться, что время остановилось: замерли в воздухе поднятые амбарником сухие цветы и трава, замерли мыши, замер пепел, замер и сам амбарник – серое марево с горящими глазами.

А потом волной от меня разошлось золотое пламя, уничтожившее все на своем пути в миг.

Рассохшийся амбар задрожал от нечеловеческого вопля:

– Вееееедьмааа!

Я стерла со щеки полосу черной сажи, стряхнула с плеч осыпавшееся сено и вышла, плотно прикрыв дверь старого амбара.

Пламя – колдовское, сожгло лишь амбарника и мышей…

Я – ведьма, и да – нас таких не мало.

И вы удивитесь, узнав, сколько нечисти вас окружает.

История вторая

Катя, Катенька, Катюша… Это имя для Вовки было слаще меда, музыкальнее звучания флейты, волшебнее настоящего чуда. День за днем Вовка провожал обладательницу сего имени влюбленным взглядом, порывался донести портфель до подъезда, ходил за ней хвостиком, а Катюша только презрительно фыркала, проходя мимо.

Но Вовка не сдавался. Вот и сейчас сидел на скамейке возле подъезда, грустно вздыхая и глядя на букет тюльпанов. Мартовский ветер, все еще холодный, но одуряюще пахнущий весной и талым снегом, трепал русые вихры, забирался за ворот, касался ледяными пальцами неприкрытой шарфом шеи…

Вовка опять вздохнул, кинув быстрый взгляд на тяжелую дверь подъезда. Обычно Катенька в это время шла гулять с подружками, но сегодня почему-то опаздывала, не было и девчонок: глупо хихикающей Нинки и нудной зубрилы Настьки, непонятно как подружившейся с двумя самыми модными девчонками школы.

И все-таки кое-кто пришел. Красавец, спортсмен и всеобщий любимец Димка. Обычно веселый, улыбчивый и симпатичный парень выглядел странно: бледный, с лихорадочно блестящими глазами, плечи поникшие, он, казалось, не очень понимал, зачем он сюда пришел, недоуменно хмурился, кусая губы.

Мимо замершего напротив подъезда Димки стремительно прошла невысокая девушка. Вовка даже на миг забыл о том, кого он ждет, настолько его поразила эта незнакомка. Больше всего, конечно, ее яркие бирюзовые волосы, рассыпавшиеся по черному пальто, и от того еще более эффектные.

А девушка неожиданно остановилась, развернулась и подошла к Димке, кинув на сжимающего тюльпанный букет подростка быстрый взгляд. Вовка его до конца жизни помнил: пронизывающий, словно ноябрьский ветер, глубокий, словно омут в лесном озере, бирюзовый взгляд. А взгляд таким бывает?..

– С этим все нормально, – пробормотала девушка, отворачиваясь от Вовки.

Раздался тяжелый скрип двери подъезда, и по ступенькам легко сбежала, цокая каблучками, Катенька. У Вовки аж дыханье перехватило от того, какая она красивая: светлая кожа, черные-черные длинные волосы, а глаза?.. Мальчишка приподнялся, намереваясь подарить цветы, но так и замер: его мечта радостно повисла на шее у Димки, который сначала растерялся, а потом обхватил ее, приподнимая, и поцеловал прямо в губы. После чего пара, взявшись за руки, удалилась, оставив Вовку с тюльпанами в руке и дырой в сердце стоять посреди мокрого, грязного двора.

– Ну и семиклашки нынче, – подражая голосу восьмидесятилетней бабки, произнесла яркая незнакомка, вновь поворачиваясь к подростку.

– Так Дима в одиннадцатом, – неожиданно для себя ответил тот. – Вот, возьми, все равно… ей не нужны.

Девушка приподняла бровь, но цветы взяла.

– Так я не про того несчастного юношу, – незнакомка тряхнула головой, отбрасывая с глаз челку. – Я про тебя. Ты той девушке тюльпаны принес… Знаешь что? Давай так, если Димка будет необычно себя вести, ты мне расскажешь?

Вовка недоуменно посмотрел на собеседницу.

– Подойдешь к окну, распахнешь его и расскажешь.

– И ты услышишь? – вложив в тон побольше ехидства, уточнил подросток.

Она расхохоталась, даже смех у нее был необычный, словно апрельская капель в слишком жаркий для весны день. Снисходительно потрепала его по волосам и добавила:

– Конечно, услышу. Не сомневайся…

В комнате царил полумрак, лишь несколько закатных лучей пробивались сквозь тяжелые шторы, стремясь осветить широкий письменный стол, светлый паркет, двуспальную кровать и смятые простыни, стоящие подле кровати тапочки…

Слышно было как в ванной шумела вода, на камфорке закипал кофе, тихо гудел холодильник…

Екатерина сладко потянулась, откинув одеяло. Робкий лучик скользнул по безупречной светлой коже, высокой груди, неестественно-ярким губам. Девушка прищурилась, а потом решительно поднялась и, не став одеваться, пошла в ванную.

Дима напряженно изучал свое отражение в овальном зеркале, не понимая, что его смущает в симпатичном лице, теплых карих глазах, широких плечах… Но что-то определенно было не так, парень нутром чуял, но что именно понять никак не мог.

– Любимый, – сладко промурлыкала Катерина, приподнимаясь на цыпочки и целуя его в щеку.

Парень посмотрел в яркие зеленые глаза ее отражения, и неясные тревоги, словно смутившись, отступили, не оставив даже легкого напоминания, вместо них поднялось жаркое, опасное пламя почти животного желания.

Девушка прижалась к нему всем телом и требовательно поцеловала…

Сильный, смелый, открытый и энергичный парень подходил ей просто идеально.

Вовка ходил, как в воду опущенный, с каждым днем становился все тоньше и бледнее. Мама суетилась вокруг и охала, не понимая, что творится с мальчиком, отец хмурился, одноклассники начинали сторониться.

Вот и сегодня: перемена, а он один стоит, школьники шумят, смеются, переговариваются, а Вовка смотрит в окно на посветлевшее весеннее небо, где кружат галки… Вспоминает, как он после третьего урока в столовую зашел, тогда его еще какая-то девчонка чуть с ног не сбила, выбегая вон.

…Прямо посреди столовой картинно целовались Катенька и Димка…

«А он тоже осунулся, словно посерел», – подумал подросток, продолжая смотреть на небо.

Красавец и спортсмен действительно выглядел не очень, вблизи его Вовка не видел, но изменения даже из другого конца коридора заметны были, и походка тоже изменилась – шаркающая медленная стала…

На подоконник села галка, хитро взглянула на Вовку и постучала клювом по окну, раз, другой, третий, пока подросток не приоткрыл его.

– Чего тебе? – шикнул он на наглую птицу, та возмущенно взмахнула крыльями и вновь посмотрела на паренька, теперь вопросительно, мол, что интересного расскажешь?..

– Да ничего, – прошептал Вовка, а потом подумал, и еще тише произнес, – но Димка из 11 «А» странный стал, как будто заболел…

Галка издала какой-то хриплый звук, и спрыгнула вниз, почти у земли распахнула крылья, выровнялась и начала набирать высоту.

– Галки так не летают, знаешь? – тихий девчоночий голос почему-то заставил вздрогнуть, Вовка оглянулся и увидел ту самую, сбившую его урок назад девушку, теперь она показалась ему смутно знакомой, кажется, тоже в «А» училась, с Димкой. Глаза у нее были красные и припухшие: плакала, наверное.

Вовка пожал плечами и пошел к классу, не желая опаздывать на историю, и не оглядываясь.

Иначе заметил бы задумчивый взгляд ярких глаз Катеньки, направленный на Лесю из одиннадцатого, ту самую, которая теперь так часто плакала…

А в среду в школу пришла новенькая.

Вовка в этот день ездил с отцом за какими-то документами на квартиру, а поэтому явился только к середине третьего урока, и чтобы не скучать отправился в библиотеку.

А там Нинка с Настькой как раз сидели, подросток торопливо прошел мимо них, но те так увлеченно беседовали, что и не заметили вечный объект для насмешек. Как понял семиклассник, обсуждали они новенькую.

– Видела эту крашеную? – шипела Нинка, чтобы не привлечь внимание библиотекарши. – Глазищи-то какие, капец просто!

– Зато одета с иголочки, – поправляя очки, таким же гадючьим шепотом, отвечала ей Настя.

– Да ну, до Катерины ей далеко…

– Ага, Катя у нас самая лучшая… Ладно, пошли, а то русичка докопается, что слишком долго словари несем!

Катюшины подружки ушли, а Вовка подумал, что, кажется, знает, кто эта новенькая.

Догадки подтвердились, когда мальчишка после пятого урока забирал в гардеробе куртку. В среду даже одиннадцатый класс уходил домой после пятого, чем раньше пользовался Вовка, тенью следуя за Катенькой, любуясь ей и наслаждаясь звуками ее звонкого голоса.

Новенькая стояла чуть в стороне от класса, повязывая длинный шарф, прищурившись наблюдая за Димкой и Катенькой. Вовка поежился, холодные бирюзовые глаза, едва ли не такие же яркие, как зеленые Катерины, пугали…

…Теперь он видел необычную девушку каждый день. Она всегда была неподалеку от Димы и Катеньки: в коридоре, в библиотеке с какой-нибудь книгой в руках, на крыльце, обхватывая хрупкие плечи руками и ежась от ветра. Иногда рядом с ней с застывшей мукой в глазах появлялась Леся. На Вовку «крашеная», как презрительно называли новенькую Нинка и Настя, почти не обращала внимания. Мимолетный взгляд, вскользь брошенный ею, когда она проходила мимо, словно окунал подростка в январскую прорубь, после него тиски в груди ослабевали и становилось легче дышать.

А еще Вовка заметил, что Дима стал энергичнее, в глазах появлялись блеск и осмысленность, а на щеках – румянец.

Катенька же словно подурнела: волосы, черные и блестящие, посерели, глаза из майской зелени превратились в пыльную летнюю, алые губы побледнели и потрескались. Теперь подросток все чаще ловил на себе ее взгляд, только вместо ликования от него становилось жутко.

«А может я ее разлюбил?» – думал Вовка, как обычно стоя у окна и гладя на небо, в этот раз затянутое серыми тучами.

Можно ли разлюбить девушку, которая год не шла у него из головы, от которой на сердце становилось так тепло и радостно, он не знал… Но та Катенька, которая первого сентября солнечно ему улыбнулась и подмигнула, ни капельки не была похожа ни ту неприступную и ехидную Катерину, которую он дожидался у подъезда, ни на эту новую Катю-с-Димой со злыми тусклыми глазами. Или может во всем виноват Димка? Может, она с ним несчастна? В груди подростка заворочался комок злобы и ненависти. Мальчишка развернулся, чтобы найти негодяя и объяснить ему, что к чему (о разнице в возрасте, телосложении и своих шансах на успех подросток почему-то не подумал), как нос к носу столкнулся с новенькой.

– А я вовремя, – негромко произнесла она, а Вовку опять словно в омут с головой, смывая всю злость, всю ревность, всю обиду.

Подросток растерялся, испугавшись минутной вспышки ненависти, чужой, не его, а девушка с удивительно светлыми глазами, мягко улыбнулась, потрепав его по волосам. Рядом с ней пахло мятой, травами и почему-то гречишным медом, от такой смеси запахов хотелось чихать.

– Что значит «вовремя»? – ворчливо поинтересовался Вовка, отступая от новенькой, запах меда исчез, а вот легкий мяты – остался.

– Можем заглянуть в библиотеку и взять толковый словарь, – на бледных губах появилась усмешка. – Не хочешь? Ну, тогда не узнаешь… Как тебя зовут?

– Владимир.

– Серьезный какой, Вовка, – девушка рассмеялась. – Пойдешь сегодня вечером прогуляться? Вот и отличненько! Тогда у Катеньки-ного подъезда в десять вечера!

Она хлопнула в ладоши и ушла, проигнорировав и возмущенно-удивленный взгляд Вовки, и его попытку сказать ей, что слишком поздно и идти далеко, что уроки нужно готовить, что…

Стемнело раньше, все из-за туч и первого в этом году дождя.

Подросток, натянув капюшон и подняв воротник, топтался у подъезда, не совсем понимая, почему-таки решил придти и старательно списывал все на проснувшееся любопытство. Через пять минут к нему присоединилась Леся, они обменялись взглядами, но даже не поздоровались, продолжив стоять уже вдвоем.

Тишину нарушал лишь дождь.

И вот, когда телефон в вовкином кармане пропищал десять часов, к ним подошла новенькая: в легком черном пальто, с рассыпавшимися по плечам яркими волосами, слегка завивающимися от влаги. Окинула ожидающих взглядом, дышать, по обыкновению, стало легче.

– Спасибо, что пришли… – негромко произнесла девушка, протягивая перетянутые тонкой бечевкой холщовые мешочки Вовке и Лесе. – Положите в карман. Думаю, пригодятся… Пойдемте.

Вовка молча последовал за ясноглазой, твердо решив ничего не спрашивать и ничему не удивляться, позади него шла Леся, так же молча.

Девушка потянула дверь подъезда (домофон не работал), прошла в темный проем, ее шаги почему-то слышно не было, в отличие от вовкиных, который, как ни старался, тише идти не мог. Катюшина квартира была на девятом, но лифтом новенькая пренебрегла. На пятом у Вовки заныли ноги, на восьмом появилась одышка; как ни странно, самой выносливой оказалась Леся: даже дыхание не сбила. Подросток вспомнил, что она, как и Димка, была бегуньей.

Новенькая с трудом перевела дух, стерла пот со лба, внимательно поглядывая на своих спутников. Вовка никак не мог отделаться от ощущения, что ее светлые, нереально бирюзовые глаза видят его насквозь.

– Возможно, будет страшно, – наконец сказала новенькая и прошла в катюшину квартиру.

Почему открыто? Почему страшно? Кто ты вообще такая? Десяток вопросов закружился вокруг Вовки, с подростка словно пелена спала, когда он нерешительно замер на пороге. Но задавать их было поздно.

Его подтолкнула Леся; осознание того, что она знает больше о происходящем всколыхнуло злость, которую погасил всего один взгляд бирюзовых глаз.

В квартире было темно и тихо, а еще прохладно, и пахло гнилью… Острое чувство запустения, заброшенности навалилось на подростка, осторожно прошедшего на кухню.

На столе стояли две чашки, коричневые от засохшего недопитого чая, на блюдце лежало домашнее печенье, затвердевшее до состояния камня, все покрывал слой серой пыли… На подоконнике – ваза с засохшими астрами… Вовка узнал в них тот самый букет, который подарил Кате после линейки… Передвижная рамочка настенного календаря замерла на первом сентября.

В соседней комнате негромко вскрикнула Леся, и подросток моментально кинулся к ней. Школьница стояла, прижав к лицу руки, расширенными от ужаса глазами глядя на бесформенную темную массу, в которой с трудом угадывались очертания двух человеческих тел.

Мужчина и женщина, словно иссушенные, покрытые пушистым слоем плесени, взирали на подростков черными провалами глазниц, замерев в немом крике. На женщине был милый розовый халат, мужчина закрывал ее собой.

– Ч-что это? – живот скрутило спазмом, голос охрип, Вовка повернулся к Лесе, та только покачала головой, выбежав из комнаты.

Неожиданно квартиру тряхнуло, пол задрожал, что-то сухо затрещало и защелкало, зашатался шкаф, дверцы его распахнулись, и в комнате закружились фарфоровые чашки, хрустальные бокалы, какие-то сувенирные мелочи. Подросток поспешил убраться из комнаты, и вовремя – не выдержавший тряски шкаф рухнул на пол, погребая под собой останки женщины и мужчины.

Пробежав короткий коридор, паренек толкнул первую попавшуюся дверь и изумленно замер на пороге: пол не дрожал, ничего не шаталось, теплые тона, в которые окрасили стены и мебель лучи закатного солнца, успокаивали…

Какой закат? Какое солнце?

У окна стояла совершенно обнаженная девушка с длинными черными волосами, полными алыми губами и зелеными глазами. Яркими, светящимися зелеными глазами.

– Прикрой дверь, – певуче произнесла она чарующим голосом, и Вовка подчинился, чувствуя, как в голове начинает клубиться сладкий туман. – Умница, мальчик. А теперь подойди ко мне.

Шаг. Один. Второй. Четвертый… Что-то обожгло руку, сжимающую маленький холщовый мешочек. Мешочек?

– Брось его. – Этот голос. Восхитительный, небесный, пленительный. Самый прекрасный в мире голос… – Давай, мальчик, брось его.

Вовка медленно вытянул руку из кармана, уставился на то, что жгло ладонь…Откуда у него это? Надо выбросить…

И тут перед глазами возникло улыбающееся лицо Катеньки, ее смеющиеся зеленые глаза, когда она принимала из его рук букет астр, и пахнущий осенью двор, и неожиданно теплый ветер, растрепавший челку…

Вовка испуганно сжал в руке отданный новенькой мешочек, вскинул голову, глядя прямо в ядовитые злобные глаза. Катеньки?..

Страшно, такты сказала, ясноглазая, странная девушка? «Страшно» по сравнению с нахлынувшим на подростка ужасом было пустым, ничего не значащим словом. Жуткие глаза твари на лице милой, светлой девочки парализовывали.

– Где… Катя? – хрипло выдохнул Вовка.

Запахло мятой, и комната начала рассыпаться, осыпались даже тонкие лучики закатного солнца. Вовка понял, что стоит посреди заброшенной девичьей комнаты, когда-то бывшей очень уютной и симпатичной. В углу позади него рыдала Леся, прижимая к себе бледного неподвижного Димку. Перед окном, щуря светящиеся зеленые глаза, стояла не-Катя, а между ней и подростком замерла новенькая.

– Притащила сюда этих сопляков влюбленных, ведьма? – голос был хриплый, низкий, потусторонний. – Не стыдно было над мальчонкой чаровать?

– Ни капли. – Новенькая склонила голову к плечу, ее пальцы начинали разгораться холодным бирюзовым пламенем.

– Не боишься? – существо улыбнулось, хищная полубезумная улыбка исказила доброе лицо Катеньки, а потом метнулось к девушке, отшвырнув Вовку к стене.

«А ведь я и имени ее не знаю… – собственные мысли показались подростку абсолютно неуместными, глупыми. – Нужно встать и помочь ей!»

Но встать не получалось, ноги не слушались, тело била крупная дрожь, и все, что Вовка мог, это смотреть, как голая не-Катя, обвивает шею незнакомки, шепча:

– Не боишься, а, ведьма? Я ведь сильнее…

– Врешь, – девушка не смотрела на существо, старательно отводила взгляд.

– Бои-и-ишься… – удовлетворенно протянуло чудовище, облизнувшись.

Вокруг пламени на пальцах новенькой кружились искорки.

– Врешь. – Вновь повторила незнакомка, наконец поднимая взгляд, Вовке показалось, что ее глаза сверкают, словно родниковая вода на солнце.

Существо попятилось, зашипело, присело и бросилось прямо на девушку, или на… «меня?»…

Новенькая возникла перед ним внезапно, выбросив вперед руку.

Когда-то светлое, а теперь покрытое пылью покрывало кровати забрызгало кровью, комнату сотряс вопль, от которого вылетели стекла, вопль, взорвавшийся дикой болью в сердце, и последнее, что помнил Вовка – это длинные бирюзовые волосы, закрывающие спину незнакомки и то, как под ноги ей падает обнаженное тело семнадцатилетней девочки со злыми голодными глазами нечисти…

Она любила сентябрь: его все еще теплое солнце, яркие краски осенних цветов и робкие желтые листья, изредка срывающиеся вниз и летящие, кружась, пока не лягут на тротуар.

Дорога от школы до дома лежала сквозь парк, и он был любимой частью пути. Высокие старые деревья, мостик через неглубокий канал (папа рассказывал, что канал очень древний, и то, что он сохранился, было невероятным чудом). Девушка любила стоять на мостике, глядя на свое улыбчивое отражение в воде, вот и сейчас она замерла, любуясь.

Порыв ветра растрепал косы плакучей ивы, растущей у канала, и девушка подняла голову, глядя на серебристые косы с дрожащими листочками. Казалось, что ива грустила, тяжело вздыхая, и Кате отчаянно захотелось ее обнять, пожалеть… Почти выпускница (подумаешь, год остался!) торопливо сбежала на газон, отвела поникшие ветви и обхватила руками согретый солнцем ствол…

– Тепло… жизнь… как же я голодна… – Катя вздрогнула от обжегшего шею шёпота и очнулась от наваждения, испуганно отступила о дерева и побежала прочь, не оглядываясь и не видя, как ива протягивает ветви, стараясь удержать дрожащую тень… И как тень вырывается, падая в ручей…

…Открыв кран, девушка подставила под него вазу, подождала, пока наберется половинка, и поставила в странно мерцающую на солнце воду букет астр, подаренных смешным русым мальчишкой из седьмого. Катя улыбнулась, глядя на покачнувшиеся головки цветов, и погладила гладкие лепестки…

А секундой позже упала на пол, судорожно хватая ртом воздух и кашляя, но наполненные водой легкие дышать не могли. Катя корчилась на полу, отчаянно борясь за жизнь, но выбраться из своего омута не могла… то, что проникло в душу, та, кто так яростно билась под толщей воды, оказалась сильнее…

Вовка хотел бы верить, что это сон, но почему-то не мог.

– Это трагедия. Столь юные и добрые погибать не должны. Случившееся с семьей Голубкиных просто ужасно…

Вовка смотрел на лицо любимой девушки. Как говорили в школе, ее нашли в квартире с вырванным сердцем, экспертиза показала, что умерла она захлебнувшись, сердце вырвали уже после смерти. А вот родители девочки были обезвожены, абсолютно высушены… Тела всех троих обнаружили спустя чуть более полугода с момента смерти…

Вовка, кстати, и обнаружил. Сначала решил, что кошмар приснился… Все и сейчас кошмаром казалось… Никто не понимал, как Катя могла ходить на уроки, блестяще учиться и быть мертвой.

«Пусть это не будет правдой», – зажмурившись, подумал подросток, но когда открыл глаза, ничего не изменилось, Катя лежала в гробу, вокруг рваным веночком стояли одноклассники, не было только Леси с Димкой… Парень был в больнице, но шел на поправку, организм все еще истощен, а Леся…

Ее Вовка понимал…

Подросток поднял глаза, обводя глазами столпившихся людей, словно искал…

…и нашел.

Девушка в черном пальто с необычными бирюзовыми глазами стояла напротив. Холодный весенний ветер трепал ее яркие волосы, незнакомка чуть улыбнулась Вовке, а из кармана ее пальто высунулся зверек с «маской» на мордочке, ветер донес до паренька легкий запах гречишного меда и мяты. Так вот оно что, у нее живет хорек…

Подросток снова посмотрел на мертвую, а когда повернулся к незнакомке, той уже не было.

– Не вертись, парень, – шикнул физрук.

И правда. Ведьма…