Текст книги "Природа российского уголовного процесса, цели уголовно-процессуальной деятельности и их установление"

Раздел 3. Организация познавательной деятельности, реализующей публичное начало российского уголовного процесса

Определив цели уголовно-процессуальной деятельности, как цели, установление которых позволяет реализовать публичное начало российского уголовного процесса, в этом разделе мы рассмотрим то, как должен быть организован стержень уголовного процесса – уголовно-процессуальное доказывание, которое, по справедливому замечанию М. Н. Меликяна, является сутью, основой уголовно-процессуальной деятельности[270]270
  Меликян М. Н. О специфике доказывания в ходе предварительной проверки информации о преступлениях // Государство и право. 1998. № 10. С. 76.


[Закрыть]. Правильное понимание этой основы и ее организация в соответствии с законами диалектической и формальной логики – залог успеха при установлении обстоятельств, подлежащих доказыванию. Придавая столь большое значение доказыванию в уголовном процессе, мы все же не склонны рассматривать его как то, что пронизывает всю уголовно-процессуальную деятельность[271]271
  См.: Уголовный процесс: Учебник для вузов / Под ред. К. Ф. Гуценко. М., 2000. С. 155; Егоров А. Ю. Собирание доказательств в стадии назначения судебного заседания // Проблемы раскрытия преступлений в свете современного уголовно-процессуального законодательства: Материалы Всерос. науч. – практ. конф., посвященной памяти проф., д-ра юрид. наук, засл. юриста РФ И. Ф. Герасимова, Екатеринбург, 6–7 февр. 2003 г. Екатеринбург, 2003. С. 134, и др.


[Закрыть]. Сфера его реализации – те стадии уголовного процесса, где осуществляется познание, а это предварительное расследование и судебное разбирательство. Почему именно так? Об этом и пойдет речь в данной части работы.

Глава 1. Познание, уголовно-процессуальное доказывание и уголовно-правовая квалификация

Доказывание по уголовному делу в процессуальной литературе характеризуют по-разному, в зависимости от стороны, аспекта, уровня, на котором оно рассматривается[272]272
  См.: Строгович М. С. Курс уголовного процесса. М., 1968. Т. 1. С. 299; Фаткуллин Ф. Н. Общие проблемы процессуального доказывания. Казань, 1973. С. 13; Горский Г. Ф., Кокорев Л. Д., Элькинд П. С. Проблемы доказательств в советском уголовном процессе. Воронеж, 1978. С. 220–221.


[Закрыть].

Широко распространено в процессуальной литературе представление о том, что «доказывание в уголовном процессе имеет познавательную и удостоверительную стороны»[273]273
  Плетнев В. В. Проблемные вопросы собирания доказательств в уголовном судопроизводстве: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Краснодар, 2001. С. 10.


[Закрыть]. Возможно, такой подход не вызвал бы нареканий, так как сторонники его постоянно подчеркивают взаимосвязь, взаимопроникновение указанных сторон, если бы не те выводы, которые из него делаются. Считается, что познавательная деятельность направлена на достижение истины, а удостоверительная – на ее обоснование, получение достоверного знания[274]274
  Кергандберг Э. М. О некоторых вопросах соотношения познания и уголовно-процессуального доказывания // Вопросы применения уголовно-процессуального законодательства. Тарту, 1982. С. 34.


[Закрыть]. В данном случае наметился отрыв одной стороны процесса доказывания от другой. Наиболее последовательны в этом отношении исследования Р. Г. Домбровского. В одной из своих работ[275]275
  Домбровский Р. Г. Логика и теория судебных доказательств // Оптимизация предварительного расследования. Иркутск, 1982.


[Закрыть] он разграничил две стороны процесса доказывания, что привело его к утверждению о том, что уголовно-процессуальное доказывание – это доказывание определенного тезиса. Субъектом доказывания при этом выступает тот участник уголовного судопроизводства, который не только выдвигает тезис, но и обосновывает его известными фактами[276]276
  Домбровский Р. Г. Факты как средства доказывания в уголовном процессе // Теория и практика установления истины в правоприменительной деятельности. Иркутск, 1985. С. 42.


[Закрыть]. Таким образом, этот автор весь многообразный процесс уголовно-процессуального доказывания свел к формально-логическому доказательству, преследуя при этом, по-видимому, цель дать обоснование концепции уголовного иска.

Безусловно, законы формальной логики имеют большое значение в деятельности органов расследования и суда. «Логичность рассуждений, строгое соблюдение законов правильного мышления при расследовании и разрешении каждого дела, – подчеркивает B. Н. Кудрявцев, – элементарное и необходимое требование для каждого юриста»[277]277
  Кудрявцев В. Н. Теоретические основы квалификации преступлений. М., 1963. // C. 139.


[Закрыть]. На это же обращает внимание Н. Л. Якубович: «Правильно построенному расследованию всегда присуща логичность, выражающаяся не только в связанности, последовательности и непротиворечивости действий следователя и всех частей и этапов самого процесса расследования, но в первую очередь в обоснованности выводов следователя»[278]278
  Якубович Н. А. Теоретические основы предварительного следствия. М., 1971. С. 33.


[Закрыть]. Но, несмотря на это значение, они не могут исчерпать всего процесса уголовно-процессуального доказывания.

С попытками разграничения понятий «познание» и «доказывание», правда, на несколько иной основе, можно встретиться и в настоящее время. Так, например, определяя соотношение понятий «познание» и «доказывание», Л. В. Клейман приходит к выводу, что доказывание шире познания и, кроме последнего, включает в себя удостоверение и обоснование[279]279
  Орлов Ю. К. Основы теории доказательств в уголовном процессе. М., 2000. С. 10.


[Закрыть] и эта триада, составляющая содержание понятия, рассматривается ею как уровни доказывания[280]280
  Клейман Л. В. Установление относимости доказательств при расследовании преступлений: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Омск, 2001. С. 10.


[Закрыть]. Данное решение настораживает – ведь понятие является выражением сущности входящих в определенное явление элементов, а сущность выявляется через их взаимосвязи, и эти элементы невозможно распределить по уровням. Фиксация уровней – это фиксация развития познавательной деятельности по проникновению в сущность интересующего прошлого, каждый уровень – закрепление результата деятельности на определенном этапе, после начинается деятельность на другом этапе. Возможно, произошло смешение понятия процессуального доказывания с процессом доказывания, но обычно в процесс доказывания включают такие элементы, как собирание, про верка и оценка доказательств, и здесь речь идет об элементах, а не об уровнях. Развитие деятельности через уровни представить можно, попытка через них дать понятие доказывания, не конструктивна, так как предполагает отрицание единства уголовно-процессуального доказывания.

Концепция, согласно которой уголовно-процессуальное доказывание – это познание + удостоверение (обоснование), сложилась, как нам кажется, в силу того, что уголовно-процессуальное доказывание в теоретической литературе обычно определяют как разновидность процесса познания. Исходя из этого, считается, что оно «подчинено общим гносеологическим закономерностям и, как любая область познавательной деятельности, осуществляется по законам материалистической теории отражения»[281]281
  Теория доказательств в советском уголовном процессе. С. 287.


[Закрыть]. В основном, поиски общего на этом и ограничиваются, а так как было заявлено, что уголовно-процессуальное доказывание – разновидность процесса познания, то нужно искать специфику. Эта специфика была найдена в том, что уголовно-процессуальное доказывание шире познания и включает в себя кроме познания также обоснование познанного.

Определенную разновидность представляет подход А. А. Давлетова. По его мнению, познание и доказывание отличаются друг от друга по субъекту-адресату знания[282]282
  Давлетов А. А. Основы уголовно-процессуального познания. Свердловск, 1991. С. 145.


[Закрыть]. Если выясняем для себя – «познание», если знание необходимо довести до других – «доказывание». Это чисто внешнее, а есть ли внутреннее отличие этих процессов? Автор его видит в том, что при доказывании доказывающий оперирует уже готовым знанием, и за пределами доказывания остается та часть познавательной деятельности субъекта, которая заключается в получении исходного знания, которое используется затем в качестве оснований, доводов при доказывании. Значит, из сферы интересов тому, кому доказывается, выводятся информационные доказательства, точнее, не они сами, а то, как они были получены. Но в уголовном процессе, для того, чтобы согласиться с выводами доказывающего, нужно обратиться к исследованию прочности оснований его выводов – доказательств, проверить их. Недаром одним из основных требований к формирующему вывод является непо средственность исследования доказательств. Сказанное относится не только к познавательному процессу в области уголовного судопроизводства, оно существенно для любого познавательного акта. Только в рамках различных областей знаний можно расчленить эти процессы: доказывание – формальная логика, познание – гносеология; в рамках практической деятельности они слиты воедино.

Далее, можно ли утверждать, что в рамках получения информационных доказательств не применяется доказывание, как это делает тот же А. А. Давлетов. Он пишет: «Пока доказательства не познаны, доказывания нет…», т. е. доказательства появляются тогда, когда полученная информация, иные авторы называют ее фактическими данными[283]283
  Белкин А. Р. Теория доказывания. Научно-методическое пособие. М., 2000. С. 140.


[Закрыть], исследована. Получение и исследование информации, в данном случае мы воздерживаемся от употребления понятия «познание», – это процесс формирования доказательств, которых в готовом виде не существует. Событие преступления не рождает и не оставляет пригодных для наших целей доказательств[284]284
  Доспулов Г. Г. Информационно-доказательственный процесс и психологические основы деятельности следователя: Автореф. дис. … д-ра юрид. наук. СПб., 1992. С. 13–14.


[Закрыть]. Но ведь чтобы понять, доказательства перед нами или нет, необходимо, как ранее говорил об этом указанный автор, установить относимость, допустимость, достоверность. Разве установление определенных моментов из выше перечисленных производится без использования законов формальной логики?

Прав в этом случае З. З. Зинатуллин, который писал, что доказательства – это продукт мыслительной деятельности… результат процесса собирания, проверки и оценки информации, имеющей доказательственное значение для дела[285]285
  Зинатуллин З. З. Уголовно-процессуальное доказывание: Учебное пособие. Ижевск, 1993. С. 91.


[Закрыть]. Сказанное позволяет утверждать, что доказывание в уголовном процессе – это не только оперирование готовыми аргументами для получения выводного знания о событии прошлого[286]286
  М. С. Строгович и В. М. Савицкий рассматривали подобное как доказывание в узком смысле – логическую деятельность по обоснованию выдвигаемого тезиса. См.: Строгович М. С. Курс советского уголовного процесса. М., 1968. Т. 1. С. 299; Савицкий В. М. Государственное обвинение в суде. М., 1971. С. 156–158.


[Закрыть], это и деятельность, связанная с получением информации для этих аргументов[287]287
  С. А. Шейфер, принимая выделение доказывания в узком смысле, подчеркивал, что доказывание в узком смысле не ограничивается конструированием вывода с помощью логических операций, но включает в себя обоснование доброкачественности аргументов, т. е. допустимости и достоверности доказательств. Тем самым он, с чем мы не можем не согласиться, связывает доказывание не только с обоснованием итогового вывода, но и делает его неотъемлемой частью всего процесса познания, его сутью. См.: Шейфер С. А. О понятии и цели доказывания в уголовном процессе // Государство и право. 1996. № 9. С. 66.


[Закрыть]. Иное ведет к отрыву практической деятельности от мыслительной, единство которых является сутью уголовно-процессуального доказывания.

Исходя из приведенных доводов, разбираемое решение оказывается неверным. Невозможно представить себе область познавательной деятельности, где субъект мог бы обойтись без обоснования. Познание обязательно сопряжено с логической доказательственной деятельностью, являющейся непременным условием правильного установления фактов. Уголовно-процессуальное доказывание развивается по законам диалектической и формальной логики в рамках юридических законов. Таким образом, оно имеет юридическую и логическую организованность. Последняя имеет две основные структурные стадии: внешнюю и внутреннюю (по отношению к мышлению). Первая представляет собой не связанные с содержанием мышления логические структуры (понятия, суждения, дедуктивные и индуктивные умозаключения) и законы, правила, изучаемые формальной логикой. Вторая – категориальные структуры мышления[288]288
  Ведин Ю. П. О предмете диалектической логики // Философские науки. 1977. № 3. С. 138; Андреев И. Д. Диалектическая логика. М., 1985. С. 162–163.


[Закрыть]. На внешней стадии происходит описание предмета как целого в единстве всех его свойств и сторон. На внутренней – проникновение в его сущность[289]289
  Шептулин А. П. Диалектический метод познания. М., 1983. С. 304–315.


[Закрыть]. При этом одна структура мышления как бы накладывается на другую, не поглощая ее, что создает условия для взаимопереходов формально логических и диалектических построений в сознании.

В науке уголовного процесса есть еще одно решение вопроса о соотношении уголовно-процессуального познания и доказывания. О. В. Левченко полагает, что уголовно-процессуальное познание по объему шире, чем доказывание по делу, так как включает в себя фактические данные, установленные непроцессуальным путем[290]290
  Левченко О. В. Уголовно-процессуальное доказывание (сущность, средства доказывания, предмет и пределы): Автореф. дис. … д-ра юрид. наук. Ижевск, 2001. С. 8–9.


[Закрыть]. Значит, есть уголовно-процессуальное познание, которое осуществляется вне процессуальной формы, но тогда какое же оно процессуальное? Познавать событие прошлого, преступный характер которого предполагается, может не только следователь. Этим может заниматься сотрудник уголовного розыска, частный детектив и многие другие, как в силу профессиональных задач, так и в силу извечного человеческого любопытства. Но познанное ими, даже в том случае, когда результат познания получен в рамках осуществления оперативно-розыскной деятельности, не имеет отношения к уголовно-процессуальному познанию до тех пор, пока полученное не отвечает требованиям, предъявляемым к доказательствам УПК РФ. В законе содержится запрет использовать в доказывании напрямую результаты оперативно-розыскной деятельности (ст. 89), что уж говорить о результатах познавательной деятельности других. Для того чтобы их можно было использовать в рамках уголовно-процессуального доказывания, необходима специальная деятельность органа, осуществляющего уголовно-процессуальное познание. Такое отношение законодателя к решению этого вопроса существует в силу того, что только соблюдение уголовно-процессуальной формы гарантирует получение достоверного результата, все остальное не обладает такими гарантиями.

Все сказанное выше позволяет нам прийти к выводу о том, что процесс познания универсален, как универсальны объективные законы, лежащие в его основании. В этом смысле понятие «познание» не связано с конкретным актом познания, а вот все конкретные акты познания отличаются друг от друга по определенным параметрам, что не мешает говорить нам о каждом из них, как об акте познания. Сказанное позволяет утверждать, что уголовно-процессуальное доказывание – такой же познавательный процесс, как любой другой, только имеющий свои специфические объекты и цели, познаваемые в особой процессуальной форме[291]291
  Барабаш А. С. Объект и предмет доказывания // Организационно-тактические проблемы расследования преступлений. Красноярск, 1990. С. 40–41. Близость понятий «познание» и «доказывание» подчеркивали и другие авторы. Так, например, В. С. Джатиев писал, что «ближайшим родовым понятием по отношению к доказыва– нию оказывается не логическое доказательство, а наиболее широкая гносеологическая категория – познание…». См.: Джатиев В. С. О противоречиях в российском уголовном процессе. Владикавказ, 1994. С. 10.


[Закрыть].

Отрицание универсальности процесса познания, разграничение познания на стороны, а тем более на уровни позволяет отдельным авторам обосновывать необходимость существования двух теорий для описания изучаемой деятельности – теории доказательств и теории доказывания. Основанием для разграничения этих теорий являются разные предметы познания. В первом случае – свойства доказательств и свойства системы доказательств. Во втором – закономерности процесса доказывания[292]292
  Клейман Л. В. Установление относимости доказательств при расследовании преступлений. С. 9.


[Закрыть]. В настоящее время для подобного предложения существует и формальное основание – в разделе 3 нового Кодекса две главы, в одной говорится о доказательствах (гл. 10), в другой – о доказывании (гл. 11). Несмотря на столь веское подтверждение предлагаемого, выделение двух теорий применительно к одной деятельности вряд ли оправдано. Внутренняя дифференциация (а именно этот довод используется для обоснования необходимости существования двух теорий) наблюдается в рамках любой теории, и не это определяет ее, а то, насколько целостной является система знаний, представленная нам в виде теории, теорию всегда характеризует логическая зависимость одних элементов от других. Можно ли рассматривать доказательства вне рамок процесса доказывания, а доказывание – без доказательств? – вывод очевиден. Доказывание – это единство мыслительной и практической деятельности; теория доказывания – это теория процесса, теория доказательств, теория их получения, теория оперирования ими для формирования знания о прошлом. Одно без другого не существует, следовательно, нет необходимости говорить о двух теориях, достаточно одной – теории доказывания.

Завершая рассмотрение этого вопроса, необходимо остановиться еще на одном моменте. Зачастую в литературе как акт познания обозначают деятельность, связанную с получением информационных доказательств, при этом исходят из деления познания на непосредственное и опосредованное. Вот что об этом писал С. В. Курылев: «Непосредственное познание применимо в отношении фактов, не требующих для их познания специальных знаний и доступных для непосредственного чувственного восприятия»[293]293
  Курылев С. В. Основы теории доказывания в советском правосудии. Минск, 1969. С. 23.


[Закрыть]. Аналогичную позицию занимает Ю. К. Орлов, который различает в познании при доказывании два уровня – логический и информационный[294]294
  Орлов Ю. К. Выводное знание в судебном доказывании и пределы его допустимости // Вопросы борьбы с преступностью. Вып. 32. М., 1980. С. 120–121; см., также: Колдин В. Я. Уровни уголовно-процессуального доказывания // Советское государство и право. 1974. № 11. С. 91.


[Закрыть]. На информационном уровне знание приобретается путем получения информации непосредственно об устанавливаемом факте[295]295
  Орлов Ю. К. Основы теории доказательств в уголовном процессе. М., 2000. С. 9.


[Закрыть]. Как видим, в первом и во втором случае для определенных ситуаций информация и знания отождествляются, полученная информация и есть знание[296]296
  Не только в уголовно-процессуальной, но и в философской литературе эти понятия отдельные авторы рассматривают как равнозначные. См., напр.: Афанасьев В. Г. Социальная информация и управление обществом. М., 1975. С. 33.


[Закрыть]. Правда, Ю. К. Орлов делает существенное уточнение, подчеркивая, что в реальном познании информационные и логические пути тесно переплетаются и, практически, в чистом виде не встречаются. Без логики им немыслим информационный путь. Но здесь, как он считает, она необходима не для получения нового знания, а для подтверждения уже имеющегося, полученного информационным путем[297]297
  Орлов Ю. К. Основы теории доказательств в уголовном процессе. С. 9.


[Закрыть]. Это уточнение, уже само по себе, порождает сомнение в правильности приводимой позиции. Если знание, полученное информационным путем, нуждается в подтверждении – может ли оно претендовать на статус знания? Вероятно, нет. Это вытекает и из рассуждений анализируемого автора. Логический путь, как он считает, в этих случаях привлекается для получения выводов о достоверности полученной информации. Но если есть сомнения в достоверности, а они должны быть всегда при работе с информацией, – нет знания, только при снятии их можно говорить о знании.

Сказанное нами выше – еще не решение рассматриваемой проблемы. Обнаружены только некоторые нестыковки. Для обозначения нашей позиции по рассматриваемой проблеме поставим и ответим на два взаимосвязанных вопроса: 1) можно ли работу по получению информации о совершенном деянии рассматривать как познавательную деятельность, а полученную информацию отождествлять со знанием; 2) может ли познание быть непосредственным.

Непременным элементом познания является мыслительная деятельность, безусловно, она представлена и при работе со следами, но можем ли мы при работе со следами проникнуть хотя бы в их сущность, не говоря уж о сущности прошлого, или здесь перед нами стоит более простая цель – снять со следа, по возможности не искажая, информацию? Именно последнее и является нашей целью при работе со следом. С помощью органов чувств мы открываем только нечто эмпирическое, а не всеобщее явление, не сущность. Познание направлено на проникновение в сущность, использование органов чувств не раскрывает нам сущность, а дает эмпирический материал, который при последующей логической обработке позволит выявить сущность. Воспринимающий субъект производит кодировку информации в определенных символах, знаках. Отображение следа – это фиксация его юридически значимых признаков. Здесь нет познания как процесса получения знания, мы соотносим воспринимаемое со своим понятийным аппаратом, определяем, что мы воспринимаем. Работая со следом, мы выделяем в нем различные свойства, признаки, выделяем, находя у себя в сознании соответствующее понятие. Познание с этого начинается, с превращения чувственно-конкретного в сумму абстрактных определений[298]298
  Гегель Г. В. Соч. Т. 1. С. 81.


[Закрыть]. Без этого невозможно уголовно-процессуальное доказывание как восхождение от простейших определений к выявлению существенных связей, которые в итоге дают знание о прошлом. Это путь, в рамках которого мышление воспроизводит для себя интересующее прошлое во всей его полноте и конкретности[299]299
  Современные теории познания. М., 1992. С. 22.


[Закрыть]. Но первый шаг на этом пути нельзя отождествлять с пройденной дорогой[300]300
  Сказанное относится только к работе со следами, оставленными прошлым событием, но не к работе с источниками (носителями) этих следов. Для решения вопроса о возможности использования информации мы должны решить вопрос о доброкачественности его источника (носителя). Ответить на него мы сможем, только реализовав акт познания. Но об этом более подробно в последующем изложении.


[Закрыть].

Чувственное восприятие, так же как и мы, О. В. Левченко рассматривает как первую ступень к познанию[301]301
  Левченко О. В. Уголовно-процессуальное доказывание (сущность, средства доказывания, предмет и пределы): Автореф. дис. … д-ра юрид. наук. Ижевск, 2001. С. 16.


[Закрыть]. Положим, получив информацию от свидетеля, непрофессионально будет утверждать, что мы знаем, что и как произошло. Возможно, свидетель нам передает действительную картину происшествия, но узнаем мы об этом только в конце процесса доказывания, когда выработаем свои знания.

Сказанное выше выявляет соотношение анализируемых понятий в том случае, когда речь идет о познании сложного прошлого и не отрицает того, что возможно познание отдельно взятого объекта. Если познание одного чувственно воспринимаемого объекта является целью, то тогда можно говорить о познании, понимая, что оно не ограничено чувственным восприятием, а предполагает проникновение в сущность наблюдаемого объекта, последнее же недоступно органам чувств. Если все это есть – это познание. Например, воспринятый факт раскрывает свое содержание в рамках проведенной экспертизы. В тех случаях, когда не происходит проникновение в сущность наблюдаемого, нет оснований говорить о познании. Наблюдаемое в этом случае включается в познание как информация, необходимая для проникновения в сущность прошедшего события.

Теперь попытаемся ответить на другой вопрос.

Если в целом говорить о доказывания, то оно, как писал Г. В. Ф. Гегель, «есть вообще опосредованное познание»[302]302
  Гегель Г. В. Ф. Наука логики. М., 1971. С. 113.


[Закрыть]. В современной уголовно-процессуальной литературе сомнению данный вывод не подвергается. Но совсем другое отношение, как было показано выше, демонстрируется к решению этого вопроса, когда речь заходит о составной части доказывания – практической деятельности. Для ответа на вопрос о том, возможно ли здесь непосредственное познание, посмотрим, можно ли, в принципе, говорить о непосредственном отражении, которое лежит в основе практической деятельности.

Выше уже было сказано, что, работая со следами, мы должны прилагать усилия к тому, чтобы как можно более правильно отражать воспринимаемое. Следует к этому стремиться, но при этом необходимо помнить, что отражение человеком действительности, как свидетельствуют данные психологии, всегда процесс опосредованный. Опосредован он многими особенностями, которые характеризуют данного человека и вообще человеческую природу. Природа на восприятие накладывает определенные ограничения. Мы можем воспринимать лишь настолько, насколько нам позволяют возможности наших внешних и внутренних сенсорных и информационных систем. Существующий механизм нейронных передач, которым и объясняется способность человека к восприятию, является биоэлектрическим феноменом. Таким образом, с помощью нервной системы в человеке природа создала механизм трансмутации энергии внешнего мира во внутреннюю. Но этот же важный факт говорит о том, что человеческий мозг не воспринимает реальный мир объективно и напрямую, а воспринимает лишь неврологическую модель реальности, т. е. вторичные сигналы, ограниченные и преобразованные индивидуальными биологическими возможностями организма[303]303
  Кандыба Д. В. Психологический гипноз наяву. Теория и техника. Ростов н/Д, 1996. С. 30.


[Закрыть]. Итак, восприятие любого человека индивидуально, опосредовано и никогда не может быть объективным, потому что ограничено пропускными и иными параметрами нервной системы. «А так как сенсорные органы у всех различаются, то различно и индивидуальное восприятие мира у каждого человека, т. е. у каждого своя модель реальности, в чем-то сходная с другими, а в чем-то нет»[304]304
  Там же. С. 245.


[Закрыть]. По всей видимости, подобными соображениями руководствовался законодатель, когда вводил институт понятых. Следовательно, не только в целом процесс познания является опосредованным, опосредовано, а не зеркально и отражение человеком действительности, что уже само по себе говорит о невозможности непосредственного познания ее. Отражение это не адекватное отпечатывание[305]305
  Белянкина Н. Г., Пивоваров Д. В. Образ элементарного объекта и элементаристский подход. Свердловск, 1991. С. 34.


[Закрыть]. Современная гносеология отвергает наивно-реалистические концепции, в соответствии с которыми отражение «есть повторение одной вещи в другой, изоморфный отпечаток строения одного тела в другом»[306]306
  Теория познания. Т. 4. М., 1991. С. 52–56.


[Закрыть], базируясь при этом на описанном Г. Гегелем процессе «снятия». Рассматривая взаимодействие двух тел А и В он вычленил следующие три этапа:

1) относительно адекватное воспроизведение, отпечатывание В в А;

2) активное изменение основания А под воздействием В, при котором А приобретает качество б (В), подвергает эту копию б (В) радикальной трансформации;

3) овеществление сущности процесса взаимоотражения в новом качестве С. С сохраняет в себе в снятом виде принципиальное содержание прежних качеств А и В[307]307
  Гегель Г. В. Ф. Наука логики. М., 1970. С. 234–236.


[Закрыть].

Гегель, анализируя данное взаимодействие, указывал, что б (В) как-то существует в новом для него субстрате А, потеряв свою непосредственность к В. «Внешнему наблюдателю является либо качество А1, В1, либо появившийся на их месте новый субстрат С, но б (В) не дано ему непосредственно чувственно. Положенное б (В) в структуру основания А – нематериально, не имеет собственной пространственно-вещевой границы[308]308
  Там же. С. 236.


[Закрыть].

Завершая эту часть, исходя из проделанного анализа, можно сделать вывод о том, что уголовно-процессуальное доказывание на уровне понятия ничем не отличается от познания и не является его разновидностью[309]309
  Не рассматривает доказывание как разновидность познания и А. Р. Белкин. См.: Белкин А. Р. Теория доказывания. М., 1999. С. 4.


[Закрыть]. Уголовно-процессуальное доказывание – это познание с указанием сферы его применения. Все общие признаки познания свойственны уголовно-процессуальному доказыванию. Делая это утверждение, мы исходим из того, что понятие – мысленное образование, результат обобщения предметов некоторого класса и мысленного выделения этого класса по определенной совокупности общих признаков[310]310
  Подробнее см.: Диалектика процесса познания / Под ред. М. Н. Алексеева, А. М. Коршунова. М., 1985. С. 85.


[Закрыть].

Предложив свое видение уголовно-процессуального доказывания, нам необходимо сделать следующий шаг. Познавая в рамках процесса действительность в ее существенных связях и отношениях, мы занимаемся этим, руководствуясь не праздным любопытством. И выявленное значимо для нас не само по себе, а с позиций уголовно-правовой оценки, которая не только оформляет результат познавательной деятельности, но и сопровождает ее. Следователь, прокурор или суд в своей деятельности в качестве результата должны выяснить, было либо не было совершено преступление, ибо в рамках иной юридической оценки, вне подведения реальных обстоятельств под конкретный состав преступления, уголовный процесс не может возникнуть и развиваться[311]311
  Теория доказательств в советском уголовном процессе. С. 62.


[Закрыть]. Значит ли это, что познается не просто, как понимают многие, событие прошлого, а преступление, знание о котором исследователь получает через взаимодействие доказывания и квалификации, когда определяется юридическая значимость установленных в ходе уголовно-процессуального познания обстоятельств интересующей действительности[312]312
  Эта точка зрения обосновывалась нами ранее. См.: Барабаш А. С., Стойко Н. Г. Объект и предмет доказывания // Организационно-тактические проблемы расследования преступлений. Красноярск, 1990. С. 184; Без обоснования итогового решения по уголовному делу не мыслит уголовно-процессуальное доказывание А. П. Рыжаков. См.: Рыжаков А. П. Уголовно-процессуальное доказывание: понятие и средства. М., 1997. С. 18.


[Закрыть]. Может быть, прав А. Д. Давлетов, считающий, что сущности субъекту уголовно-процессуального познания заданы законодателем, они представляют юридические свойства изучаемых явлений[313]313
  Давлетов А. А. Основы уголовно-процессуального познания. Свердловск, 1991. С. 49.


[Закрыть], т. е. сущность явлена, когда установленные обстоятельства получили уголовно-правовую оценку. Если согласиться с подобным, то не приведет ли это к подмене действительности нашим представлением о ней, не будем ли мы тогда находиться не в реальном, а в воображаемом мире. Чтобы разобраться в этом, необходимо понять, что является главным и определяющим, когда мы говорим об уголовно-процессуальном познании и об оценке познанного. Входит ли квалификация в уголовно-процессуальное познание, какое место в уголовно-процессуальном познании занимает уголовно-правовая оценка.

Безусловно, деятельность в рамках уголовного судопроизводства не сводится только к установлению обстоятельств совершенного деяния, для выполнения его задач нам необходимо оценить познанное с позиций уголовного закона. «Выводы, производимые при установлении естественных свойств объекта, оценкой не являются. Оценка возникает лишь тогда, когда субъект от природного бытия объекта переходит к определению его социальной значимости, полезности для человека»[314]314
  Там же. С. 125.


[Закрыть]. Процессы по познанию действительности и по оценке познанного – разные процессы: один осуществляется с использованием законов гносеологии и формальной логики, другой – только формальной логики. Эти процессы связаны, но не тождественны по своей сути. Уголовно-правовая оценка не является действительностью как частью объективного мира, у нее другая природа, поэтому в рамках познания конкретного деяния у нас нет оснований для выделения в его границах уголовно-правовой оценки, так как деяние в данном случае не порождает оценку, а оценка применяется к познанному.

Сущность прошлого события выявляется в процессе доказывания, на основе оперирования с доказательствами, которые позволяют нам воссоздать картину прошлого в ее основных связях и отношениях. Сущность связана с пониманием того, что есть или было, оценка – с тем, как мы к этому относимся, и не всегда она может выражать сущность познанного. Оценка – это выражение сущности, но сущности, выявленной на другом уровне. Познание отдельного акта прошлого – это выявление качественно иной сущности. В этом случае познанное всегда и для всех остается одним, оценка же подвержена колебаниям.

Уголовно-правовая сущность выявляется не в рамках расследования конкретного преступления. Формирование ее происходит на качественно более высоком уровне, на уровне крупных социальных сообществ, в рамках взаимодействия которых проявляется то, что для них полезно и что вредно, т. е. появляются определенные социальные нормы, относясь к которым с позиций идеологических ориентиров, законодатель одни поощряет, другие запрещает, формулируя запреты в нормах уголовного закона. Норма уголовного закона и является прописанием сущности определенных отношений, существующих в конкретном государстве и в конкретное время. Когда же мы говорим, что выясняем уголовно-правовую сущность на уровне реально совершенного преступления, то это свидетельствует о том, что мы смешиваем явления разного порядка: уголовно-правовая сущность не формируется в рамках конкретного преступления, признать это – значит, признать за взаимодействующими прерогативу законодателя, она была сформирована задолго до совершения того преступления, которое расследуется в данный момент и является отражением развития социальной материи. Значит, уголовно-правовая сущность формируется в рамках жизни сообщества и отражается в норме, сформулированной законодателем. На уровне расследования преступлений проявляются не уголовно-правовые сущности, а применяются уголовно-правовые оценки, как уже познанные на другом уровне сущности.

Сказанное не умаляет роли уголовно-правовой нормы в познании, оно позволяет правильно понять ее. Как уже было сказано, ее не следует искать в деянии. Она, находясь в сознании следователя, является определенным ориентиром и организатором его деятельности. И в данном случае ее роль, по существу, ничем не отличается от той роли, которую занимает в процессе доказывания ст. 73 УПК РФ, говорящая об обстоятельствах, подлежащих доказыванию, да собственно, последняя и была сконструирована на основе выделения общих моментов, свойственных уголовно-правовым нормам, но в силу своего обобщающего характера она не может способствовать выявлению особенного и единичного, для этого в программу конкретного исследования, кроме содержания ст. 73 УПК, мы должны включать и содержание уголовно-правовых норм.

Итак, уголовно-правовая норма включается нами в процесс доказывания как то, что позволяет нам конкретизировать программу исследования. Завершение процесса исследования характеризуется тем, что выявленные обстоятельства стали содержанием всех пунктов программы и на их основе мы получили знание о совершенном. Этот момент фиксирует окончание уголовно-процессуальной деятельности, полученный результат – это то, что оценивается с позиций норм уголовного права. Стоящая перед нами познавательная цель позволила нам получить знание о прошлом, но это не значит, что она сама стала частью действительности прошлого.

Диспозиция уголовно-правовой нормы используется нами не только для конкретизации цели уголовно-процессуального доказывания, но и как материал, который в процессе доказывания позволяет выдвинуть версии, по-разному объясняющие имеющуюся информацию в зависимости от признаков, позволяющих разграничить смежные составы. Таким образом, процесс доказывания и процесс уточнения квалификации протекают параллельно. Получив информацию применительно к определенным обстоятельствам, мы соотносим ее с диспозициями ряда норм уголовного права для того, чтобы уточнить, что еще необходимо установить, с этим возвращаемся в процесс доказывания и работаем так до тех пор, пока установленные обстоятельства точно не впишутся в диспозицию конкретной нормы Уголовного кодекса.