Текст книги "До экстаза… и после (сборник)"

Глава 15
Два часа сорок пять минут после кульминации

– Ну что? – сказал Илюха спокойно, взвешенно, без лишних ненужных эмоций. – Если у кого и может такое оказаться, ну, рудимент такой прочный, то женский капитан милиции – наиболее подходящий для рудимента кандидат. Да еще если учесть, что она мастер по самбо.

Я сидел, попивал остатки вина и кивал головой, абсолютно и полностью соглашаясь.

– И вообще, – продолжал Илюха, – должна же в мире случаться хотя бы иногда справедливость. Ведь когда возникает такое уникальное сочетание: женщина – милиционер – капитан – мастер по самбо, – именно это сочетание должно приводить к непробиваемой целке. Потому что, как говорят патологоанатомы, в человеческом теле все связано не случайно, особенно в теле женском. И не исключено, что крепость духа связана прежде всего с крепостью девственной плевы, и если силу воли сложно сломать, то и плеву невозможно. А то, что у этой высокой девушки, не помню, как ее зовут, воля и дух неимоверно развиты, – в этом мы, старикашка, с тобой сегодня убедились.

Мы все снова согласились. А Жека при слове «рудимент» немного приоткрыла глаза, вспомнив, видимо, о своем собственном хвостиковом атавизме. И так, похлопав ими устало, она тоже тихо согласилась. И снова погрузилась в забытье – а как иначе, четыре часа хохотать истошно без перерыва – кто не надорвется?

– А все же выстрелить в толпу она побоялась, – уточнил я. – А значит, и ее сила духа может дать слабинку. И получается, исходя из твоей теории, что и плева ее имеет слабое место. Так что у Инфанта, думаю, есть шанс. Небольшой, но есть.

Мы снова помолчали, переживания последних минут оставляли нас понемногу, возвращая назад, в уже поздний московский вечер, в Инфантову комнату с еще не допитой последней бутылкой на столе, с, очевидно, заснувшей Жекой, уютненько подоткнувшей под меня кончики своих удобных теплых ног, с неумеренно светящимися в темноте БелоБородовскими глазами, не скрывающими невероятного, с трудом перевариваемого удовольствия.

И все было так тихо в этой комнате, ритмично, успокаивающе, можно сказать, даже камерно, что я расслабил доселе напряженное свое тело и доселе напряженное сознание. И Илюха, видимо, расслабил не меньше меня. Мы посидели так в тишине, любуясь ею, как будто услышали ее впервые… Ну и хватит, пора было ее прерывать.

– Ну и чего, ты думаешь, справится, пробьет? – спросил Илюха, очевидно, про Инфанта.

– Сколько он уже с ней встречается бесплодно? – перешел я к своим выкладкам. – Месяц, больше? За это время он ведь в других связях замечен не был. Не участвовал в сексе с посторонним человеком. Да, непонятно, сложный вопрос.

Мы снова помолчали.

– Вообще-то Инфант, когда застоялся, может и пробить, – возложил я на Инфанта свое доверие.

– Не уверен, тут, похоже, не все так просто, – не разделил доверия Илюха. – Другие вон тоже старались. А ты только подумай, кто они – эти другие? Наверняка ребята крепкие, накачанные, натренированные – милиционеры-оперативники, самбисты-разрядники. Ведь если она про Инфанта как про чуткого и нежного упоминала, то представляешь, какие до него попадались? Крутые попадались ребята, которым сантименты не с руки. И если у них не вышло, то не уверен я в Инфанте.

– Зря, – не согласился я. – Самбисты – они, конечно, физически натренированы, но холодные, потому что нервы у них стальные должны быть. А Инфант горяч и несдержан и волю чувствам дать может. А в таком деле чувства, думаю, самое важное. Потому что проблема наверняка не только физического, но и психологического характера тоже. Думаю, она, Инфантова девушка, помня о прежних своих неудачах, напрягаться вся начинает и не расслабляется в достаточной мере. Ей бы расслабиться, мышцы отпустить, а не мускулатуру выпячивать понапрасну. Потому что напряженная, контролирующая себя женщина, особенно с выпяченной мускулатурой, – сам знаешь, к добру не приведет.

Тут уже Илюха закивал в согласии головой.

– А чувства, – продолжил я, – они же расслабляют, да и страсть позволяет забыть о напряжении. О том, что ты капитан-самбист. В общем, стариканыч, я бы Инфанта так быстро со счетов не сбрасывал. Он, конечно, и мудила, но кто его знает – вдруг выкрутится.

– Да, мудила, – согласился Илюха, вспомнив недавнее.

И мы снова замолчали, потому что тоже устали от пережитого за сегодня – ведь долгий и нелегкий выдался нам денек. Особенно его вторая половина.

Вообще-то можно было и по домам разойтись. Но как мы могли покинуть наш оперативный штаб, когда операция еще полностью не закончена? Пусть и не вполне военная операция. Да и Жека тихо посапывала во сне, и ножки ее, накрытые моей теплотой, отдавали в меня тоже теплотой, но уже другой, девичьей.

– Ну что, Б. Б., может, прикорнем немного, – предложил я. – Чего-то я измотался за сегодня шибко.

– Работа такая, – согласился со мной Илюха и тоже расправил поудобнее свое тело в кресле. – Хотя какая это работа… – пробурчал он устало уже в основном себе, так что я с трудом различил.

И вскоре мы уснули, тихо, незаметно, без сновидений, без грез. Потому что не должны были нас отвлекать грезы, не могли мы позволить себе пропустить возможного звука из телефонно-магнитофонного устройства. Так как кто его знал, каким этот звук мог оказаться, – вдруг победным, а вдруг и наоборот, мольбой о помощи?

И звук раздался, часа так через два-три нашего безмятежного сна.

Как передать его письменным беззвучным словом, как заставить чуткого читателя услышать его, вздрогнуть от него, похолодеть затылком? Сейчас попробую.

Как вылетает пробка из откупоренной бутылки теплого шампанского – со звуком, со стремительностью, с брызгами, с пеной и влагой, обливая и оседая на всех, так же и… Нет, напрасно я про шампанское – во-первых, избито, а во-вторых, все равно не передает.

Лучше – гора, давно потухший вулкан, где-нибудь на юге Италии, и его остывший, холодный кратер, в который иной турист и не побоится осторожно заглянуть. И вдруг вулкан зашевелился, пробудился, задействовал, и кратер его задышал огненным тяжелым дыханием. Разом, вмиг – сначала дымом и пеплом, а потом взрывом расплавленной тяжелой лавы, которая, как красная неумолимая патока, стекает с горных склонов неудержимой волной, заливая мелкие, прибившиеся деревеньки, с козами, овцами, с другим, более крупным рогатым скотом. Не щадя ни домов, ни огородов, не оставляя никаких шансов гордым Помпеям, богато и вольготно раскинувшимся у ног обезумевшей громады.

А еще грохот, вырывающийся из недр, грохот освобождения горной застоявшейся вулканической породы. Можно услышать угрозу, вызов в этом неудержимом звуке… А можно и тяжелый, затянувшийся на годы ожидания вздох. Вздох облегчения!

Мы вот услышали именно вздох, но очень громкий, очень протяжный, переходящий в победный, никем не сдерживаемый вопль. Который и разбудил нас всех, да так неожиданно, что мы не сразу-то и разобрались: где мы? А где крик?

Но вот уже мы протерли глаза, уже потянулись, расправились, уже пришли в себя… а крик все тянулся и разливался по ночной Инфантовой коммунальной комнате, и не мог закончиться никогда. Так, верно, трубит стадо диких слонов в индийских тропических джунглях.

– Пробил все же, – предположил я. – Молодец, Инфант, не зря я верил в него. Самбисты самбистами, а все же для разных задач разная выучка требуется. И разные черты характера. Не все ведь холодное оружие из рук преступников выбивать.

– Теперь ей сразу майора дадут, – предположила за мной Жека.

За три часа уютного сна голос ее вернулся, и лишь легкая хрипотца выдавала недавний гомерический приступ.

– Какой у них следующий за капитаном чин? Майор? – уточнила она у нас.

Но мы ей не ответили.

– Надень рубашку, дурачок, – заговорили мы с Илюхой в мобильник, как будто Инфант мог нас услышать. – Холодно же, ночь ведь за окном, прикройся рубашечкой.

И Инфант нас услышал. Потому что звук стал разрастаться и теперь вылетал из трубки не только подорванным криком, но и разборчивыми очертаниями слов.

– Ух ты, – раздавался Инфантов голос, – сколько кровищи. Так и должно, что ли, быть?

– Не знаю, – ответил голос очевидной женщины.

В нем все еще слышались и облегчение, и победа, и счастье перейденного Рубикона, и уничтоженных Помпей – в общем, все те сочетания, которые я уже использовал, когда про вулкан писал.

– Бог с ней, с кровью, – повторил голос. – Так, наверное, должно быть. Давай продолжим, иди ко мне, сладенький мой. Ты разве не хочешь? Ты же так трудился тяжело все это время. Я хочу, чтобы теперь хорошо было тебе.

Тут ноги, схороненные под моей мягкой плотью, снова мелко, беззвучно затряслись – что означало возобновление Жекиного припадка.

– Хочу, конечно, – согласился Инфант, но очень неуверенно согласился. – Чего-то только крови слишком много, так и хлещет.

– Да везде написано, что так и должно быть, – утешала Инфанта Инфантова женщина. – Скоро остановится небось. Иди ко мне, родненький. Теперь уж точно родненький. Я так тебе благодарна за все. Что я, не видела, как тяжело тебе было, как ты потел… Иди ко мне.

– Да нет, – не поддавался Инфант на женские уговоры. – Уж слишком хлещет обильно. Я, конечно, не знаю точно, но не уверен, что так полагается.

– Ну ладно, – согласилась женщина, все более и более расслабленным голосом. Похоже, даже болезненно расслабленным. – Давай, я в ванную схожу, остановлю ее и вернусь. И все будет очень хорошо…

Голос ее совсем засыпал, и даже нам в комнате такой перепад голоса не понравился.

– Лапуля, Б. Б., – тут же раздалась Инфантова скороговорка. – Вы здесь? Вы здесь? Але, пожалуйста, отзовитесь! – Скороговорка была наполнена мольбой, а еще и испугом, а еще и бессилием.

– Чего тебе? – тут же отозвался Илюха, он просто сидел ближе всего к телефону.

– Она сознание теряет, уже, по-моему, потеряла. Наталья, Наталья, – раздались шлепки ладоней по щекам.

Ах, да, вспомнил я, ее именно так и зовут, Наталья. Теперь-то я не забуду.

– Что делать, а вдруг она умрет? – задребезжал испуганный Инфантов голос.

– Ну, дефлоратор хренов, что же ты воткнул в нее с такой силой, мудила? – пришла в себя неожиданно Жека, оказавшись самой смекалистой из всех, кто находился в комнате. Хотя в конечном счете кому, как не ей, в вопросе разбираться?

– Да все как полагается, – стал оправдываться Инфант. – Ты бы сама попробовала – там у нее, как черепаший панцирь. Как броня. Как Т-34-ка. Как броненосец «Потемкин».

– Ну да, мне только еще за тебя пробовать не хватало, – огрызнулась Жека. – Срочно «Скорую» вызывай.

– А что, так опасно? – еще пуще задребезжал Инфантов голос. – Может умереть, да?

– Вызывай, срочно вызывай. Слышишь?! Не теряй времени! – прокричала Жека еще напористей и не сдержалась все же и растянула увесисто, по слогам: – Му-ди-ла!!!

– Хорошо, я сейчас вызову, а то она бледнеет вся. А потом вам перезвоню.

И связь оборвалась и долго потом не восстанавливалась. Так что у нас было время осмыслить, обмозговать, обсудить.

– Ну Инфант, молоток! Надо же, как выдал! – выразил я общую с Илюхой мысль.

– Да, не слабо! – выразил общую со мной мысль Илюха.

– Дураки вы, – сбила наше восхищение Жека, – она действительно умереть может от потери крови.

Мы аж засмеялись от глупой угрозы.

– Да ладно тебе, разве от такого возможно умереть? Просто устала девушка, нервное напряжение, волнение, вот и потеряла сознание.

– А я вам говорю, что опасно. У нее же ситуация была патологическая, и последствия могут быть патологические. Бывает такое, я сама слышала.

И мы не стали больше спорить – а вдруг Жека права? Мы только покачали головами.

– Думаешь, он сам? Собственными природными силами? Без подсобных средств? – спросил Илюха мое экспертное мнение, потому что из них из всех я в Инфанте разбирался лучше всего. Хотя Жека – лучше в дефлорации.

– Уверен, – подтвердил я. – Инфант, он вообще парень упорный, когда надо, и мало что его остановить может. А еще он прямой и честный и окольными путями не пойдет, в смысле, вспомогательными предметами пользоваться не станет.

– Ну да, – согласился Илюха. Помолчал. Потом спросил снова: – Думаешь, это все действительно через голову, думаешь, он расслабил ее просто?

– Наверное, сочетание разных факторов, – предположил я, вспомнив Зигмунда Фрейда, о котором упоминал выше. – Но психологический фактор уж точно не последним оказался.

Мы снова помолчали, и снова Илюха прервал наше молчание:

– А я вот не уверен, удалось бы мне, выдюжил бы? – вдруг засомневался в себе Илюха. – Хватило бы мне мужества? Не знаю! Особенно если Инфантову девушку вспомнить с парабеллумом в руках.

– Вообще, – согласился я, – на таком экстриме настоящий характер и выковывается. В принципе каждому мужчине надо бы через такое пройти, чтобы узнать себя лучше. Чтобы понятно было, готов ли, например, в разведку или повременить пока.

– Дураки вы, – подвела итог разговору Жека, которая уже давно не смеялась. – При чем тут разведка?!

И мы разговор скомкали, потому что в эту самую секунду раздался мобильный телефонный звонок и мы нажали на кнопку приема.

– Ее «Скорая» забрала, – проговорил возбужденный голос. – Сказали, опасно дома оставлять. Я сейчас за ними еду. Поймал «жигуль» и еду. Приезжайте в больницу, а? Мне одному неспокойно.

– Сумел дефлорировать, сумей и расхлебывать теперь, – не пожалела в трубку Жека взволнованного Инфанта.

– Чего именно расхлебывать? Там что, еще хлебать надо чего-то? – пуще прежнего взволновался он. И как только мы его представили, одинокого, взволнованного, взъерошенного, – так тут же и пожалели.

– Какая больница? – поинтересовались мы, и Инфант назвал район и номер.

Мы недолго думая допили бутылку одним несильным ударом и тихонечко, чтобы не разбудить Инфантовых соседей, вышли на улицу, поеживаясь.

Чтобы поймать машину, пришлось перейти с Тверской-Ямской на главную Тверскую, без Ямской.

Сначала мы все же подъехали в Сокольники и поменяли машину и водителя. А именно – нанятого и платного в захудалом отечественном тарантасе – на бесплатного Илюху и на его вполне вместимый современный аппарат, оставленный, как помнит незабывчивый читатель, именно у парка «Сокольники».

А уже потом поспешили в далекий московский район и там еще некоторое время искали в середине ночи больницу.

– А вдруг она нас увидит и опознает? – предположил я.

– Да неважно, – ответил легкомысленный Илюха. – Ей теперь не до нас, теперь она нас простит, может, даже благодарность объявит. Ведь без нас, как ни крути, удачи бы ей не видать. Не улыбнулась бы ей удача.

– Да какая тут удача, – выразила другое мнение Жека. – Тоже мне удача, Инфант этот. Ей сейчас, наверное, переливание крови делают. Вам бы такое.

– Не надо нам такого, – не согласился я с Жекой. И Илюха не согласился тоже.

Глава 16
Шесть часов восемь минут после кульминации

Инфанта мы нашли почти сразу – по нервному напряженному полю, которое он распространял вдоль сонного, ночного больничного коридора. Мы его сразу почувствовали – это специфическое Инфантово поле – и двинулись по нему безошибочно.

Как оно возникало? Откуда? Какова его природа? Может, электромагнитная? Может, тепловая? А может, какая другая, метафизическая? Я не знаю. Но то, что от нервного, возбужденного Инфанта часто исходило вполне натурально ощутимое поле, – факт неопровержимый. И чем сильнее Инфант возбуждался, тем и поле зависало вокруг него более напряженное.

Он выглядел, как выглядят будущие отцы, сдавшие беременную жену для первых родов. Внутрь их не пускают, вот и нервничают снаружи. Хотя если бы и пускали, то нервничали бы они еще сильнее.

В любом случае Инфант выглядел чрезвычайно озабоченным, хотя подруга его никого рожать, как мы понимали, пока не собиралась. Срок не подошел.

Мы молча подошли и молча пожали Инфантову руку, с уважением пожали. И только Жека фыркнула свысока что-то на тему «мудилы» и «неумелого дефлоратора». Но разве Жека могла про это дело полностью понимать? Во всяком случае, про тяжелую, неблагодарную долю мужчины?

«Ну что, как она?» – спросили мы взглядами.

– Переливают, – ответил нашим взглядам Инфант. – Скоро врач должен выйти.

Мы похлопали товарища по плечу, ободряюще похлопали, мол, не печалься, Инфантик, все образуется. Так или иначе образуется.

– Вообще-то переливать они, наверное, умеют, – выразил я доверие к отечественной медицине.

– А вот есть ли у них откуда переливать? – подошел с другой стороны к вопросу Илюха.

– Наверное, раз переливают чего-то, – неуверенно предположил Инфант.

– Может, тебе надо пойти, свою кровь сдать? – задал ему новый вопрос Илюха.

– У меня группа редкая, – признался Инфант. – И резус не тот.

– Какой? – спросил Илюха озабоченно.

– Не помню, какой точно. Помню, не тот, что у других нормальных людей.

– Ну это понятно, – поддержала его Жека. Но ехидно так поддержала.

– Может, нам пойти сдать? – вдруг осенило меня. – Представляешь, заголовок: «Сокольнические насильники пришли на помощь жертве, отпустив ей забесплатно пару литров свей крови!» Мы с тобой прославимся в прессе, стариканер, – пообещал я БелоБородову.

– Не нужна нам пустая слава. А кровь она нам и так чуть не пустила, тебе и мне. Помнишь?

И тут мы неожиданно все вспомнили и сразу посмотрели на Инфанта. Совсем другими глазами посмотрели – мстительными, жаждущими расплаты. Но для расплаты нужна злость и желание повредить соперника, а их у нас как раз не оказалось.

– Вообще и тебя не мешало бы дефлорировать, Инфантище. Прямо здесь, в больнице, чтобы тебе сразу помощь медицинскую оказали. Хотя твоего резуса у них наверняка нет, – попытался взорваться я, но настоящего взрыва не получилось. Говорю ведь, злости не хватало.

– Она же нас застрелить могла! – вскипел за мной Илюха, но тоже недостаточно круто вскипел. – Я уже не говорю, что просто хотела нам засадить по рукоятку. И в больницу бы небось не повезла…

– А ты ведь знал, – перехватил я от Илюхи. – И про самбо знал, и про капитана, и про огнестрельное оружие.

– Нет, про огнестрельное не знал. Предполагал, но так, чтобы наверняка… Нет, не знал, – опустил еще ниже трепещущие ресницы Инфант. И мы махнули на него рукой.

Ну что с такого возьмешь, особенно после того, что произошло с ним недавно? Жалеть мы его, конечно, больше не будем, потому что не жалко нам его, по заслугам ему досталось, но обижать тоже не станем, во всяком случае, прямо сейчас. Может быть, когда-нибудь потом – но не сейчас. А вместо того чтобы обижать, мы снова похлопали его по плечу ободряюще. И потом еще не раз хлопали с завидной периодичностью.

А затем к нам вышел доктор. Он был немолод, лицо обострено постоянной борьбой за чужую жизнь, постоянной ответственностью, и красные слезящиеся глаза подчеркивали усталость бессонных ночей, проводимых в операционной, вдали от семьи, от дома. Он прищурился и потер глаза пальцами, остановив их у переносицы. А потом стрельнул сигаретку у Жеки. Закурил, разглядывая нас умными, проницательными, видавшими виды глазами. И безошибочно отобрал из нас Инфанта.

– Тяжелый случай, – обратился врач непосредственно к нему. – Мы и не знали поначалу, что с ней делать. Такого вообще в моей практике не было почти ни разу.

Он затянулся сигаретным дымом, снова потер усталые глаза и продолжил:

– Такого, чтобы девушка дожила до тридцати двух, чего только не испробовала, и чтобы никак. Она была у нас, и не раз. Я сам осматривал ее. Тяжелый, повторяю, случай, уникальный, можно сказать. А вы, молодой человек, молодец. – Врач уважительно осмотрел Инфанта. – С такой преградой справиться – тут одного нажима недостаточно. Тут подход правильный нужен.

Мы не сразу въехали, о чем это он, особенно когда он про «тяжелый случай» заговорил. Мы думали, что он про текущее ее состояние, про переливание крови, а он, оказывается, про предыдущие. Ну что же, врачи – они тоже люди, им тоже ничто человеческое не чуждо – и искреннее удивление в том числе.

– Ну и как она сейчас? – приподнял робкие ресницы Инфант.

Он выглядел заботливым, небезучастным к своей недавней девушке, искренне переживающим за нее. Ну еще бы: «Мы ведь, – как писал французский классик, – в ответе за тех, кого…» Как он тогда выразился?.. Вроде бы он использовал слово «приручаем»… А французы, они, говорят, толк в таких вещах понимают. Хоть книжки их почитай, хоть кинофильмы посмотри.

– Да все нормально, – успокоил нас врач, смачно затягиваясь и косясь на Жеку сверх положенного. – Кровотечение остановили. Подлили немного, подзашили, чего слишком разошлось.

После слова «разошлось» мы снова все посмотрели на Инфанта, а он снова опустил глаза, теперь уже от скромности. Которая, кстати, была не ложной.

– Она еще слабовата, конечно, но завтра уже будет в порядке, – пообещал доктор. – Вы завтра, как выспитесь, к ней приходите, – обратился он к Инфанту. – Принесите цветы, как полагается. Она будет рада. Все-таки большой праздник у нее в жизни.

А потом доктор протянул руку к Илюхе.

– А вы, кстати, не профессором Белобородовым будете? – Теперь уже Илюха неловко кивнул. – Я на вашей лекции по экономике присутствовал, я, знаете, экономикой интересуюсь очень. Хобби у меня такое – экономика.

Ну вот тебе на! Я-то думал, что хотя бы у этого приземленного, проверенного жизнью эскулапа нет прибамбасов с завихрениями. Ан нет, и он туда же, и у него хобби, оказывается, – экономика… Надо же, никто в этом странном мире не иммунизирован полностью от человеческих слабостей. Даже люди, которые с иммунизаторами постоянно работают.

– Так я, знаете, – продолжал эскулап, – большое удовольствие от вашей лекции получил. Да, батенька, пребольшое, наиискреннейшее удовольствие. Здорово вы тогда про распределение кредитов среди хеджевских фондов загнули, особенно при нелинейных инвестициях дивидендов. Очень, знаете, точно. Кстати, – тут врачебный доктор потянул доктора от экономики за рукав, – у вас на лице гематомное образование, симптоматичное для сильного удара по лицу. Кто это вас, батенька, простите за любопытство, уделал так неаккуратно?

Мы все снова посмотрели на Инфанта.

– Да так, мудила один, – проговорил спокойно доктор от экономики. – Но мне не больно уже совсем.

– А может, стоить посмотреть в кабинете? – предложил доктор от медицины. – У меня к вам, кстати, вопросик имеется, про хеджирование.

– В другой как-нибудь раз, – предложил в свою очередь Илюха.

– Ну, тогда счастливо вам, – стал прощаться с нами поклонник нелинейных распределений дивидендов. – Кстати, можно у вас еще одну сигаретку, – обратился он к Жеке, – а то еще все утро впереди.

И получив сигаретку и благосклонный Жекин взгляд, он ушел по своим срочным врачебным делам. Оставив нас одних в холодном, особенно от тусклого электрического света, да еще от блеклого линолеумного пола, коридоре.

– Хороший мужик, – посмотрела вслед врачу Жека, – надежный, не то что некоторые. Такому можно не только на операционном столе довериться. Я завтра тоже сюда постараюсь заехать, больную проведать. Заодно и сигареты ему куплю. А то стреляет у близких и родственников пациентов… Как-то несолидно для бывалого хирурга. А так будет у него своя пачка. Вот мы с ним вместе и покурим. – Тут она посмотрела на нас, как будто мы ее не одобряли. – А что тут такого? Могу же я с ним покурить вместе?

Но мы ей ничего не ответили, потому что мы вообще редко курили. Только когда выпьем, да и то не всегда.

– Ну что, поехали? – предложил Илюха. И мы согласились. – По домам я вас развозить не буду, лучше все к Инфанту двинем. Там и заночуем. Хорошо?

И мы согласились снова.

Уже в машине, мягко покачиваясь на успокаивающих рессорах, я спросил у Инфанта что-то важное, что давным-давно хотел узнать, что мучило меня все это время.

– Инфантище, скажи по дружбе, – спросил я. – Тогда в лесу, на репетиции, когда ты БелоБородова без сознания на время оставил, ты тогда к нему, помнишь, обратился как к «товарищу капитану». Неспроста ведь у тебя про капитана получилось, наверняка по ассоциации. По Зигмунду Фрейду так получается.

– По кому получается? – недопонял Инфант.

– Не важно, по кому, – смягчил я. – Главное, получается.

Инфант задумался.

– Возможно, кто знает. Возможно, и ассоциация – согласился он в результате.

Мы снова потряслись, покачались, Жека посапывала, уютно пристроившись ушком на моем плече.

– А пленка сохранилась? – снова пробил молчание Инфант. – Та, что с мобильника на магнитофон записывалась.

– Сохранилась, сохранилась пленка, – успокоил я его. Хочешь прослушать?

И Инфант согласно кивнул своими печальными усталыми глазами.