Текст книги "Дар Прозерпины"

Макаров сглотнул, но, успев взять себя в руки, ответил:

– Иванов – это вы?

– Да, а вас что-то смущает? – Иванов ответил вопросом на вопрос и поднял голый череп, вперившись в следователя пустыми глазницами. На миг Андрею почудилось, что на него смотрят изнутри черепа… И даже не на него, как на физическое тело, а куда-то вглубь, пронзая насквозь могильным холодом душу. Андрей совладал с нервами и не поддался панике, достал из кармана удостоверение, свидетельствующее о том, что он ведет расследование по заданию самых высоких государственных лиц.

Череп ухмыльнулся.

– Ну и зачем ты мне суешь это под нос? Я могу тебе еще и не то показать! – С этими словами Иванов вынул из кармана потертую «корочку» и бумагу, согласно которой все, чем располагал сейчас Андрей, сродни детским игрушкам. То было удостоверение высокого чина «компетентных органов», а в бумаге каждый обязывался оказывать Иванову Ивану Ивановичу всякое содействие.

– То-то и оно! – назидательно произнес Иванов, – Удостоверение удостоверению – рознь!

Следователь убрал свою «корочку» и задал вопрос в лоб:

– Что означает вся эта мистификация? Я требую объяснений!

Иванов сложил на груди костяшки пальцев и спокойно ответил:

– А по какому, собственно, праву! – и, помолчав, добавил уже мягче: – Ну куда ты лезешь? Куда? Мы же тебя не вызывали, вот и сиди спокойно!

– Я обязан довести следствие до конца.

– Хорошо. Я тебе наскоро объясню, что смогу, а ты пообещаешь мне удалиться отсюда восвояси. Устраивает?

– Нет. Я не иду ни на какие сделки. Мне нужна вся правда о том, что здесь происходит, а не ее крупицы, точно крохи с барского стола.

– Ишь ты, какой шустрый! Будешь много знать – скоро состаришься. Ладно. Если ты не идешь ни на какие уговоры, скажу тебе лишь одно, хочешь ты этого или не хочешь, но то, что запущено, – не остановить. То, что сделано, – не вернуть назад, и ни от меня, ни от тебя это не зависит. Впрочем, смею тебя заверить, рано или поздно всё кончится. Причем, в данном случае довольно быстро. А теперь прочь отсюда, не мешай моему торжеству!

От Иванова вдруг с новой силой пахнуло могильным холодом, он громко хлопнул костяшками ладоней. Андрей раскрыл глаза…

Он готов был побиться об заклад, что еще секунду назад разговаривал в здании почтамта со скелетом! Сейчас же он находился у себя дома за столом, а за окном угасал свет прошедшего дня. Андрей устало добрался до кровати и, не раздеваясь, лишь скинув из последних сил ботинки, повалился и сразу заснул. Если бы вы знали, сколько сил отнимает беседа с ожившими скелетами!

* * *

Шабаш, не прекращаясь ни на минуту, продолжался день и ночь. Наутро второго дня стало окончательно ясно, что зал в Главпочтамте не сможет вместить всех посетителей, собранных Ивановым, и тогда Главный распорядитель, как все чаще себя называл Иван Иванович, приказал всем двигаться в направлении городского стадиона, где, по его словам, гостей ожидал поистине царский обед!

Толпа, возглавляемая и конвоируемая «гостями» Главного распорядителя, а также сотрудниками ГИБДД, повалила на улицу. По всем правилам во главе марширующих колонн, в которые удалось построить горожан, Иванов поставил городской оркестр. Заиграла бравурная музыка, и процессия двинулась к стадиону. Люди шли, оживленно обсуждая происходящее, в предвкушении предстоящего пиршества. Кто-то в первых рядах хвастался, сколько он может съесть за один присест курей. Кажется, директор местного гастронома. Выпивохи чванились друг перед дружкой, сколько они способны выпить кружек пива. Закоренелые пьяницы хвалились искусством пить водку и более крепкие напитки не закусывая. Слушавшая все внимательно старушка рядом с Фрумкиным заметила, что «ей бы хлебушка и лапшички». «Странно, – подумал почтальон, – зачем ей понадобилась именно лапшичка?» По правую руку от почтальона два повара (судя по разговору – один гастрономский, другой – кафешный) спорили о достоинствах тех или иных блюд. Что вкуснее из некалорийного? Что быстрей приготовляется – шницель, эскалоп или антрекот? Что надо добавить в манты, чтобы кардинально улучшить вкус? Несколько девушек, сбившись в стайку, рассуждали о достоинствах той или иной выпечки.

– Да, котлеток бы пожарских или, там, по-киевски сейчас бы совсем не помешало, – заметил мечтательно Подольский.

– Какие котлетки? – изумился Фрумкин. – Мы же бежать хотели?

– Знаешь, а мне чего-то уже и не хочется. – Виктор виновато пожал плечами. – А что? Если все здесь, и коллеги, и начальство, то и на работу ходить незачем, еще и кормят задаром. Ешь, пей, веселись, – это ли не жизнь? А? Лёва?! Ты чего такой кислый?

– А кто платить-то за все будет?

– Какая разница? Угощают же?!

– И все же я бы хотел сначала прояснить этот вопрос…

– Ну, эти материи – не нашего ума дело. Угощают, значит, так надо!

– Так просто никогда не бывает. Сколько себя знаю, за все надо платить. Тебе не кажется, что во всем происходящем кроется что-то противоестественное?

– Знаешь, в чем твоя беда? Ты совсем не оставляешь места чудесам. Ты прагматик и циник, Лёва. Но если на то пошло, то в моей жизни и без этого достаточно противоестественного. Например, когда я утром хочу кофе, я почти всегда не могу зайти в кафе и просто его выпить, потому что должен соизмерять желания с возможностями кармана. Это естественно? Подумать только, человек не может выпить кофе, одновременно не задумавшись о размере зарплаты, перспективах на работе и экономической ситуации в стране? Мне кажется, так быть не может! Все должно зависеть исключительно от собственного желания. А вот, например, возможность хорошо поесть в кои-то веки мне отчего-то не кажется противоестественной. Это просто чудесно. Это – праздник! Ну же, что нос повесил! Иванов обещал отличный банкет.

– И все же, мне кажется, бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

– Брось, не бери в голову!

– Так ты не бежишь со мной? – уточнил Фрумкин.

– Нет, не бегу. И тебе не советую. Вон, нас и милиция охраняет, с ней-то чего бояться! Да, гости у Иванова, конечно, не подарок, но ведь всякое бывает! Словом, до банкета не побегу. Право, что за побег без обеда? Где это видано? Ну а потом решим. Идет?

– Ну, как знаешь. Мне все это не нравится. Строем к светлому будущему без права выбора… мне это навевает какие-то нехорошие ассоциации. При первой же возможности я постараюсь убежать, ты уж извини.

– Как знаешь. А мне и так хорошо.

Виктор и Лева шли где-то в середине, чуть ближе к началу колонны. Временами по толпе прокатывались волны смеха. Кто-то рассказывал байки или свежие анекдоты, кто-то расписывал на все лады предстоящий банкет. Кто-то голосил, кто-то напевал непристойные песни, кто-то, будучи уже навеселе, истерично гоготал. Люди шумно, с улюлюканьем и рукоплесканием, встречали толпы, валившие с соседних улиц, возглавляемые «гостями» Ивана Ивановича Иванова. Вот подошли члены профсоюза под руководством Агалиарепта. Подкатил, весело трезвоня, трамвай, управлял которым многоногий Буэр собственной персоной. Влилась колонна продавцов под началом Риммона, шедшая от местного рынка. Из центра подтягивались бухгалтеры во главе с герцогом Агваресом.

Все это не нравилось Фрумкину. Он чувствовал себя неловко, чужим и чуждым происходящему, разудалому веселью, толпе, слепо идущей за Иваном Ивановичем к каким-то банкетам, торжественным встречам и приемам. Не то что Подольский. Тот хохотал вместе со всеми, спокойно, без видимых причин, запросто заговаривал с людьми, идущими рядом. В общем, по всей видимости, Виктор находился в состоянии эйфории, непонятной и, если честно, неприятной Фрумкину. Почтальон не узнавал своего приятеля, всегда такого скромного, сдержанного… Что за метаморфоза с ним произошла?

Тем временем толпа все больше расходилась. Шутовство. Скоморошество. Иван Иванович Иванов занял место дирижера оркестра, обратив последнего в здорового петуха с огромным красным гребнем. Заколдованный дирижер время от времени залихватски закидывал гребень назад, резко переваливаясь с лапки на лапку.

Иванов, дурачась и корча рожи, шел впереди колонны, то крутя колесо, то, обернувшись к толпе, руками призывал выстукивать ритм, задаваемый бравурными маршами оркестра. На его подвижном худощавом лице одна гримаса сменяла другую, одна противоестественней другой. Зачастую он выхватывал у музыкантов инструменты и сам исполнял соло или стучал в тарелки, призывая подыгрывать себе. Оркестранты же трубили в горны и тромбоны, в кларнеты и саксофоны, по-жабьи раздувая щеки, лупили в литавры и тарелки. А рядом все время величаво вышагивал огромный петух, деловито вращая головой с красным гребнем, поклевывая мощным клювом встречающийся мусор, разгребая в нем съедобные семечки и кося из стороны в сторону удивленными глазами-пуговицами. Толпа приходила в неистовство от выходок Иванова, громко аплодировала и кричала «Бис!», «Еще!», «Давай!», «Зажигай!», а тому, казалось, только это было и надо. Процессия смеялась и визжала от удовольствия.

Фрумкин видел, как все тротуары постепенно заполнила детвора, несказанно обрадованная тем, что их воспитатели, учителя и классные руководители вдруг куда-то неожиданно испарились. Ура! Свобода! Радости не было предела. Однако некоторых одолевал страх: с чего это вдруг все взрослые в городе побросали свои дела и скопились на центральной улице, маршируя под музыку, которой дирижировал некий чудак-паяц, выкидывающий такие номера, какие даже в цирке не показывают. Искренний и озорной хохот мальчишек сопровождал толпу по пути всего ее следования. Изредка прибегали поглазеть и девчонки, но им было не до смеха, они недоумевали и явно опасались происходящего.

Кто-то, завидев в толпе своих родителей, что-то кричал им, родители не отвечали, занятые собой. Ребята махали им руками, но те не отзывались. Тогда дети огорчались и шмыгали носиками, а иногда и роняли слезинку. Однако общего настроения это не меняло, и вот уже вскоре дети отвлекались на забавных чудовищ: многоногцев, многорукцев, треглавцев или дядей с тетями, с рогами и копытами, ряженных в яркие костюмы, которые сразу выделялись из толпы и были явно нездешними. Вон проехала совершенно обнаженная женщина на белой лошади, вон верхом на разъяренном медведе скачет чудовище со змеиным хвостом, с тремя головами, первая из которых подобна бычьей, вторая – человеческой, а третья – бараньей. Вот пролетел волк, широко размахивая крыльями грифона, изрыгая из пасти пламя… Не каждый день такое увидишь!

Среди детей постарше встречались шкодливые ребята, они строили рожи и смеялись над тем, как взрослые строем маршируют за каким-то скоморохом. Один парень даже бросил в толпу увесистый булыжник, который, правда, на подлете к колонне марширующих куда-то бесследно испарился. Мальчуган остолбенел от удивления и захлопал глазами, ничего не понимая. Если камень вылетел, то он, по крайней мере, должен упасть. А он просто исчез! Невероятно! Так он и стоял, пока не заметил, что рядом с ним поравнялась черная лошадь с могучим всадником. Мальчишка, зная, что сделал пакость, рванулся было бежать, но ворот его рубахи сжали стальные клешни. Шкодник тут же пошел на хитрость и попытался освободиться от рубашки – не тут-то было, его охватил какой-то странный паралич, ни туда ни сюда двинуться было невозможно.

– Пифон! – зычно прокричал всадник. – Берем этого?

Иванов, в это время исполнявший очередной клоунский трюк, сразу остановился и насупился.

– Граф, никогда не называйте меня так!!!

– Так с этим-то что делать? Возьмем с собой? – прогудел из-под шлема загробный голос всадника.

– Нет, нельзя, мы берем только взрослых, а этому и двенадцати еще не стукнуло.

Всадник покачал головой и вынул из нагрудного кармана рубахи мальчугана паспорт, раскрыл и громко зачитал дату и год рождения. Получалось, пареньку уже пятьдесят.

– Нет, не верьте ему! – заверещал мальчишка. – Мне только одиннадцать!!!

– Не проблема, исправим, – прорычал грозно всадник, и паренек из мальчугана в поношенной школьной форме стал быстро превращаться во взрослого мужчину.

– А-а-а-а-а! – истерично завопил пойманный.

– Оставьте свои шуточки, граф… Он пригодится нам потом. Будет нашим кадровым резервом, – небрежно бросил Иванов, – вы не хуже меня знаете, что такими делами мы не занимаемся! Все равно он от нас никуда не денется!

Онемевший от испуга ребенок, вернувшись в свое тело и обнаружив вместо паспорта лишь фантик от конфеты, едва коснувшись ногами земли и почувствовав, что свободен, бросился опрометью в переулки, а за ним заодно и несколько его приятелей, испуганных ничуть не меньше, чем он.

* * *

Утром Андрей Макаров с трудом разомкнул глаза после тяжкого сна. Вспомнив события прошедшего дня, милиционер пришел в ужас. Он, старший следователь Андрей Макаров, пытался допросить живого скелета! Ну, где это видано! Как после такого не сойти с ума! Впрочем, времени на праздные размышления не было. Надо продолжать расследование. Тем более, он всё равно нарушил обещание, данное Полетаеву, и вышел из Управления. Единственная хорошая новость – он не «пропал» как все. Де-факто – не очутился среди беснующихся сограждан на Главпочтамте, точнее, побывав там, смог выбраться. Это преимущество необходимо использовать на полную катушку.

Долго рассусоливать Андрей не стал, в качестве завтрака удовлетворился лишь парочкой на скорую руку сварганенных бутербродов, притупив на время чувство голода. Ополоснул лицо холодной водой, выбежал из дома: время было дорого.

Улицы были по-прежнему пусты, правда, ни следов погромов, ни грабежей и прочих хулиганств не наблюдалось. «Все-таки, что ни говори, народ у нас дисциплинированный – чужого не возьмет», – подумал на ходу Андрей.

Что было делать? Еще вчера со всей очевидностью стало ясно, что следствие зашло в тупик. Андрей подумал, что ему осталось только одно – быть там же, где и все. Постараться смешаться с толпой, смотреть, слушать и мотать на ус. В общем, заняться наружным или внутренним наблюдением – по ситуации.

Идя по мостовой к центру, Андрей понял, что ошибся и не все жители еще собрались в Главпочтамте. Как ни странно, в некоторых уголках города встречались граждане, которые еще не примкнули к сонму поклонников Иванова. Где-то впереди и справа он стал различать отчетливый гомон толпы. «Там небольшая площадь перед гастрономом», – вспомнил следователь и поспешил туда, чтобы увидеть своими глазами, что происходит. Почти бегом добравшись до площади, Андрей застал на ней самый настоящий митинг. Не очень многолюдный, но, тем не менее, около сотни человек, стоя полукругом перед магазином, скандировали: «Не травите наших детей!», «Нет продажи спиртного детям до 18 лет!», «Нет продаже сигарет детям до 18 лет!», «Продавцы, имейте совесть!» и так далее в том же духе. Андрей остановился неподалеку и стал наблюдать за столь благородным порывом своих земляков. Он сам был свидетелем, работая в милиции, что многие продавцы, в погоне за прибылью, сплошь и рядом нарушали закон, запрещающий продажу сигарет и алкогольных напитков детям.

Андрей хотел было направиться дальше, но тут его внимание привлек оратор, взобравшийся на импровизированную трибуну – большой бетонный бортик на фасаде здания рядом с лестницей, ведущей к дверям магазина. Оратором оказался зверь в человеческом обличье с собачьей мордой вместо головы. Свою речь о н начал с того, что громко, под одобрительные крики толпы, повторил основные требования митингующих. Потом с горячностью продолжил: «Дорогие товарищи, смотрите, директор и продавцы магазина глухи к нашим требованиям! Они даже не выходят к нам для объяснений». В толпе раздалось: «Верно!», «Вот сволочи!», «Товарищи, как нам бороться с такой ситуацией?». Кто-то из митингующих, перекрикивая гомон толпы, отчетливо крикнул: «Как? Что вы предлагаете?»

Андрей поглядел на того, кому принадлежала эта реплика и не поверил своим глазам: мужчина, одетый во все черное в нелепом старомодном котелке. Правда, на это никто не обращал никакого внимания. От существа веяло каким-то странным холодком. Андрей стоял за его спиной метрах в двадцати-тридцати, и ему отчего-то очень захотелось увидеть его лицо. Отойдя в сторону на несколько шагов, Андрей увидел его в профиль. Не человек – сущий мертвец, напомнивший Андрею вчерашнюю встречу с Иваном Ивановичем. Андрей громко вскрикнул: «Смотрите, скелет!» Несколько стоявших рядом митингующих обернулись к нему, один из них строго сказал: «Какой скелет? Вы в своем уме, товарищ? Мы на митинге, будьте любезны, или поддержите наши требования, или уходите отсюда!» Лица людей, обернувшихся на крик Андрея, не отличались дружелюбием, и следователь понял, что поддержки ждать неоткуда, а один он бессилен против толпы.

Тем временем оратор, несмотря на очевидные странности в образе и одеянии, без труда привлекал симпатии митингующих, нисколько не стесняясь своего уродства и отнюдь не страдая от недостатка внимания к своей речи, продолжал:

– В такой ситуации нам остается только одно, товарищи! Чтобы спасти наше молодое поколение от пьянства и разврата, мы сами, да, товарищи, сами, и никто другой, должны скупить все спиртные напитки и их выпить. На нас легла тяжелая обязанность. Но уверен, что значимость момента… Думаю, вы все понимаете. Чтобы сберечь наше потомство, мы должны взять удар на себя. Ни капли спиртного детям до восемнадцати!

Толпа повторила за оратором: «Ни капли детям!»

Оратор: «Выпьем все сами!»

Толпа подхватила: «Выпьем сами!»

– Тогда, товарищи, вперед, на штурм гастронома!

– Вперед!!! – раскатилось по толпе.

– Готовьте ваши кошельки. У кого не хватит денег, за того заплачу я! Обеспечим здоровье нации! Дети – наше будущее. УРА!

Толпа грянула «У-Р-А, ура!!!», и первые ряды железным маршем двинулись к дверям магазина, которые и без людского участия гостеприимно распахнулись.

Андрей понял, ему здесь делать абсолютно нечего, в одиночку он не способен вразумить охваченную безумием толпу, тем более, с точки зрения буквы закона, в желании митингующих ничего предосудительного не было. Пройдя метров триста, Андрей обернулся. Первые «покупатели» с раздувшимися от пузатых бутылок сумками, сетками и пакетами всех мастей, пробиваясь через толпу, напиравшую на вход, уже выскакивали из магазина. Кое-кто откупоривал бутылки на бетонном бортике, бывшей трибуне, заглатывая алкоголь из горлышка. «Что-то будет», – подумал Андрей и потопал дальше.

Выйдя на большой проспект, он снова поразился необитаемости улиц. Его шаги гулко отдавались в тишине.

Когда такое было? Может, это все сон? Надоедливый, жуткий, прилипчивый… Но сколько Макаров ни пытался проснуться – не получалось!

Вдруг сзади весело затренькало. Андрей повернул голову и увидел переполненный трамвай, на месте вагоновожатого восседало чудище: кентавр с головой льва и огромным количеством ног при полном отсутствии хотя бы одной руки! Рядом с ним – огромный козлище, бородатый, здоровенный, с огромными ветвистыми рогами. Трамвай прогромыхал мимо, козлина на мгновение обернулся к Андрею и недобро подмигнул, прихлопнув шерстистым веком огромный черный, точно стеклянный глаз.

Из трамвая доносились разные голоса, Андрей мало что понял, кроме постоянно повторяющихся слова – «Главпочтамт», «стадион», «Иванов». Следователь прибавил шагу.

* * *

Процессия, возглавляемая Иваном Ивановичем, уже входила в распахнутые ворота стадиона, где столы, застеленные черными скатертями, ломились от яств. Чего здесь только не было! Антрекоты, азу, артишоки, котлетки пожарские и по-киевски, шашлыки всех сортов и видов, гуляши, эскалопы, шницели, фаршированные креветки и баклажаны, индейки, гуси, вальдшнепы и куры, фондю «Нешатель», «Вальдостано» и с сыром бри. Словом, множество всевозможных разносолов на любой вкус.

– Сейчас пообедаем, – сказал Подольский, потирая руки.

Гостей начали распределять по столам. Места без труда хватило всем. Директор мелькомбината Кирилл Матвеевич в сутолоке с удивлением обнаружил среди приглашенных свою жену и счел за благо отсесть от нее за другой стол. Так, на всякий случай. «Что она-то здесь делает?» – задавался он вопросом. Удобней усевшись, он вдруг с удивлением обнаружил неподалеку от себя свою секретаршу. Пришлось опять срочно ретироваться. Могут ведь неправильно истолковать. Кирилл Матвеевич снова облюбовал местечко подальше от жены и от любовницы. Только он хотел расслабиться, как на другом конце стола завидел своего зама. «А этому-то что здесь понадобилось?» – подумал Строганов и пересел уже в самый дальний угол, предварительно внимательно оглядев окружающих и не усмотрев ни в ком даже самого отдаленного знакомого. Он собрался было выдвинуть стул, но к нему подскочил вежливо улыбающийся человечек и прошептал на ухо, что у него, Кирилла Матвеевича, на банкете самая почетная обязанность – вынос трона. «Какого еще трона?» – подумал Строганов, но вопросов задавать не стал, обязанность-то почетная.

На одном из самых центральных столов, за который усадили Виктора Подольского и Льва Фрумкина, еды было столько, что, казалось, и за месяц не справиться. Подносы ломились от экзотических фруктов, блюда были переполнены фаршированной рыбой и аппетитным мясом, в салатницах покоились изысканно и со вкусом оформленные лакомства. Виктор Подольский, на которого напала тяга к общению, сразу попытался завести беседу со странным гражданином, сидящим по левую руку: справа сидел вялый и неразговорчивый Фрумкин, сосредоточенно обдумывающий план побега и не разделявший приподнятого настроения Виктора.

– Приятного аппетита, – сказал Подольский соседу слева.

– И вам также, – ответил тот.

– Позвольте узнать, как вас зовут?

– Максим. А вас?

– Виктор. Будем знакомы. – Подольский протянул ему руку. Максим быстро ее пожал и снова уткнулся в свою тарелку. «Странный какой-то», – подумал Виктор, но продолжил беседу: – Чем занимаетесь?

Максим смутился и, пробурчав, что он, мол, лицо «свободной профессии», вернул вопрос.

– Да так, работаю бухгалтером. Работа хорошая. Сижу в офисе, тепло, сухо, – начал Подольский, – начальство хорошее, не обижает. Премии бывают. Но работаем много. Много. Бывают запарки. Не то что у некоторых… У нас, понимаете, ненормированный рабочий день. Случается, когда баланс сдаем, сидим и по субботам, и по воскресеньям. Вот так. А зарплата небольшая, небольшая. Не как у этих… некоторых там. Вы не подумайте. Но концы с концами свожу, свожу. Потихоньку. Вот, глядишь, и начальство могут перевести или на пенсию отправить. Тогда совсем хорошо будет.

Максим слушал рассказ абсолютно без интереса, вполуха. Сильно оттягивали карманы, набитые золотом, кроме того, приходилось одним глазом все время следить за рюкзачком с результатами его ночных подвигов. Тем более что вторым соседом оказался тщедушного вида человечек, все время что-то строчивший в своем блокноте, подслеповато поглядывая по сторонам.

А сосед Подольского – Лев Фрумкин – откровенно скучал. Два раза зевнул, один раз у него даже вырвался глубокий вздох.

Гости постепенно рассаживались за столы, суета и двиганье стульев затихали. Во главе соседнего стола уселся человек с головой собаки, за столом напротив – тучный боров, а за следующим и вовсе уродливый треглавец. «Как им не противно с такими-то сидеть?» – невольно подумал Фрумкин о согражданах за соседними столами. И тут он вздрогнул. Иван Иванович, до этого занятый решением каких-то организационных вопросов, уселся во главу их стола и лукаво подмигнул Фрумкину. Лев оглянулся по сторонам: соседи мирно беседовали друг с другом, и ошибки быть не могло – Иван Иванович подмигивал именно ему. Потом Главный распорядитель энергично вскочил и потребовал тишины. Все присутствующие на стадионе как по команде замолкли. Иванов поднял бокал за этот замечательный город и его обитателей, сказав краткий, но зажигательный тост. Тут же все зашумели и принялись чокаться, кто хрустальными бокалами на длинных витых ножках, кто массивными металлическими кубками. В выпивке, как и в еде, гости решили себя не ограничивать. Кто наливал марочное вино, кто тянулся за ликерами, кто за шампанским, иные довольствовались традиционной водкой, разлитой подчас прямо в винные бокалы. Послышались шутки, веселый смех. Банкет начался явно на мажорной ноте. Кто уплетал за обе щеки, кто налегал на выпивку, а кто и пробавлялся приятной беседой.

– Откушали салатик?

– Да, весьма, весьма…

– А курочку попробовали?

– Бесподобно. Просто бесподобно.

– А что это за экзотический фрукт? Вы пробовали?

– Пробовал. Весьма своеобразный вкус. Но как он называется – не знаю. Попробуйте сами – рекомендую.

* * *

Следователь Макаров, прибыв на Главпочтамт, никого там не обнаружил. Двери были распахнуты настежь. Вахтеры отсутствовали. Андрей быстро пробежался по зданию и убедился, что он не ошибся: все куда-то исчезли. В здании лишь гулко раздавались его собственные шаги. Впрочем, определить, куда испарились вчерашние гуляки, не представляло особого труда. На всем пути следования толпы от почтамта до стадиона остались кучи фантиков, оберток бумаги от мороженого и пирожков, пустых бутылок и прочего бытового мусора.

Следователь помчался вперед и скоро оказался перед воротами, ведущими к огромному футбольному полю, сейчас заставленному длинными рядами столов с черными скатертями, на которых в ажурных блюдах были выставлены всевозможные яства. Народ с шумом и гамом налетал на предложенные угощения. Впрочем, присмотревшись, Андрей понял, что первоначальное впечатление было обманчивое. Фрукты источали гниение и смрад, все червивые или надкушенные, овощи протухли, мясо было пережаренным и на вид лежалым, неощипанные куриные тушки громоздились навалом на подносе. Но народ, странно, отнюдь не брезговал всем этим, и любое блюдо расходилось на ура. Андрей, было, вошел в ворота, но ему тотчас преградили путь неожиданно показавшиеся из ниш в стене два дюжих охранника со звериными мордами, держащие алебарды с остро заточенными стальными наконечниками.

– Куда? – спросил один из них.

Андрей молча развернул перед одним из них свое удостоверение. Охранник взял его своими шерстистыми лапами. Поднес его к лупоглазым зенкам, посмотрел непонимающим взглядом и передал другому охраннику. Последний потаращился-потаращился на документ, потом положил его в рот и со смачным чавканьем сожрал. То, что не проглотила утроба, было бесцеремонно выплюнуто прямо под ноги. Андрей с недоумением посмотрел на охранника.

– Тебя нет в списке приглашенных… – глухим голосом, давя отрыжку от проглоченного удостоверения, сказал охранник.

– А как его получить?

– Никак. Если не пригласили, значит, ты здесь лишний.

Андрей почесал в затылке, помялся. Можно было, конечно, попробовать прорваться с боем, он мог бы попробовать одолеть двоих зверюг, только зачем? Чего он этим добьется? Вон за столами сидят еще с десяток таких, а может, и пострашнее. Против всех он один не выстоит, а на чью-то помощь рассчитывать не приходилось. К тому же, если его сограждане настолько глупы, что уминают за милую душу тухлятину, то как он сможет образумить их? Ответа на вопрос пока не было.

– Чего стоишь, рот раззявил, ступай прочь! – гаркнул первый охранник, стукнув древком алебарды по выложенному бетонной плиткой полу.

Андрей развернулся и пошел восвояси.

* * *

Банкет был в самом разгаре. После Иванова Ивана Ивановича различные тосты поднимали некоторые его почтенные и знатные гости. Очередь дошла до благообразного старика, именовавшего себя великим герцогом Агваресом.

– Я хочу поднять свой бокал за стойкость и мужество всех горожан и пожелать всем удачи, пусть она сопутствует вам всегда!

Снова вино заплескалось по бокалам, грянули громкие крики «ура», раздались звуки чокающихся полных чаш. Народ был уже порядочно навеселе.

Снова встал Иван Иванович и громко потребовал тишины. В каком-то углу огромного стадиона его, видимо, не расслышали и продолжали веселье. Иванов сделал знак сидящему во главе стола огромному кинокефалу, и разговоры за столом тут же стихли.

– А теперь попрошу вашего внимания.

Иван Иванович выдержал значительную паузу, во время которой не раздалось ни одного шороха или покашливания, как это часто бывает на концертах в консерватории между отдельными музыкальными номерами.

– Сегодня ожидается прибытие самого важного гостя, которому мы обязаны и нынешним банкетом, и тем, что мы сегодня собрались здесь, и тем, что нам предстоит сегодня пережить.

По залу прокатились аплодисменты, местами переходящие в овации.

Иванов громко хлопнул в ладоши, и Кирилл Матвеевич Строганов с Олегом Петровичем Потаповым и еще четырьмя волонтерами из числа крепких ребят местной команды по тяжелой атлетике вынесли на центр стадиона массивный трон и установили его на подготовленный заранее подиум. При одном взгляде на него становилось понятно, какого уровня ожидался гость. Высокий, крепкий, из красного дерева, трон с огромной спинкой и подлокотниками был инкрустирован золотом и обит черным бархатом. Следом за троном вахтер-лакей дядя Ваня вынес маленькую скамеечку для ног. Иванов сделал знак подручным удалиться, и они, поставив трон и скамеечку, безмолвно повиновались.

Иван Иванович медленно развернулся к центральным воротам. Остальные сделали то же самое. Потянулись минуты ожидания, но никто из присутствующих не рискнул ухватить со стола кусок и тайком его слопать.

Тянулись минуты. И вдруг начало твориться странное. Несмотря на яркий полдень, откуда-то набежали тучи, и солнце быстро спряталось. Прозрачный купол стадиона почти перестал пропускать свет, вспыхнули свечи, заблаговременно расставленные на столах по чьему-то мановению, оставшемуся незамеченным. Вдоль трибун зажглись факелы, вставленные во флагштоки. Из ворот слегка потянуло ветром, и пламя свечей затрепетало.

Ворвался настоящий вихрь, закружило, завьюжило, часть свечей погасла, наступила темень, и в этой мгле с оглушительным грохотом по главному проходу в самый центр арены стадиона на полном ходу вылетела колесница, запряженная тремя вороными огромного размера. Их иссиня-черные гривы развивались на ветру, точно знамена, а копыта были величиной, пожалуй, с ведро! В колеснице находился лишь один возница, размахивающий кнутом, с треском рассекающим воздух. Вид колесницы был ужасен, но возница еще страшней. Гигантского роста, более чем вдвое превосходящего человеческий, с могучими рогами, как у оленя, закутанный в плащ. Это, несомненно, была женщина. Безупречно правильные и красиво-утонченные черты темного лица, статное тело, скованное броней из червонного золота. Свои полутораметровые рога она носила удивительно легко и грациозно. Стадион вздрогнул от резкого удара хлыста, второй раз разорвавшего воздух, и колесница как вкопанная замерла рядом с троном. Иван Иванович лично подбежал и подал гостье руку. Та воспользовалась предложенной помощью и величественно сошла на землю. Каким же маленьким оказался Иванов по сравнению с Черной принцессой!