Текст книги "Баржа Т-36. Пятьдесят дней смертельного дрейфа"

– Серега, мы тебя убьем, – глухо сообщил из-под одеяла Ахмет. – Чтобы больше ничего не трогал, понял? Руки оторву. Ты мне еще авианосец утопи – красней потом из-за тебя!

Ждать пришлось недолго. Прибыли двое ворчунов в халатах. Обнаружив, что обитатели палаты спят, они понизили голоса, сгрудились вокруг прибора и стали приглушенно совещаться. Придя к единому мнению, мужчины отключили аппарат от сети, выдернули провода, раскрутили муфты. Американцы поднатужились, подняли тяжелый прибор и потащили из палаты. Закрылась дверь.

Серега облегченно вздохнул. Судя по учащенному сопению, ему было стыдно.

– Что сказали? – прошептал Федорчук.

– Ну, я не все понял, – икая, пробормотал Филипп. – Но они очень расстраивались, что прибор вышел из строя. Слишком дорогое удовольствие. Собираются предъявить претензии производителю, когда корабль прибудет в порт. Позднее доставят новую аппаратуру. Один из этих парней вспомнил, что в прошлом году в соседнем отделении была аналогичная история. Переключатель внезапно сломался, хотя до этого исправно работал.

– Тоже наши люди лежали? – встрепенулся Серега.

В тот же день верхом на «Ирокезе» прискакал из Гонолулу обещанный переводчик. Выздоравливающую команду попросили прибыть в один из офицерских кубриков. В помещении присутствовали несколько офицеров, в том числе командир авианосца. Военные с любопытством смотрели, как подданные страны Советов – уже не такие изможденные, как в первый день, но пока еще бледные и слабые – устраиваются напротив. В углу за печатной машинкой сидел пухлощекий матрос и постоянно косился на русских. Переводчиком оказалась молодая женщина лет двадцати пяти, стройная брюнетка в деловом костюме. Дама носила очки в круглой оправе, у нее было приятное лицо и, в принципе, не злые карие глаза.

– Добрый день, господа, – сказала она почти без акцента. – Меня зовут Кларисса Арчер, я буду вашим переводчиком до прибытия судна в Сан-Франциско. Мне двадцать четыре года, не замужем, живу и работаю в Гонолулу, сотрудница группы штатских переводчиков Вспомогательной службы штаба ВМС. Обращайтесь ко мне по имени. На остальных присутствующих можете внимания не обращать. – Она качнула головой, намекая на офицеров. – Беседуйте только со мной. Надеюсь, вы не возражаете, что нашу беседу будут стенографировать?

– Вы русская? – У Филиппа как-то странно заблестели глаза.

– Не совсем. – Барышня скользнула по нему глазами. – Моя бабушка была русской, муж ее, сербский подданный, скончался в девятнадцатом году. Бабушку вывезли из Крыма в Стамбул в двадцатом вместе с остатками армии Деникина. Особого разрешения у нее не спрашивали. Прибыл брат, белогвардейский офицер, с группой солдат, бабушку с дочерью привезли на пароход, выделили отдельную крошечную каюту. Бабушкина дочь – это была моя мама, в двадцатом году ей исполнилось шесть лет. До тридцать четвертого они жили в Стамбуле, потом мама вышла замуж за американского офицера, англосакса, и переехала во Флориду, где я и родилась в тридцать шестом году. Моя бабушка до сих пор жива, проживает в Майами и убеждена в том, что любой образованный человек обязан в совершенстве владеть русским языком.

– В совершенстве – обязательно, – прошептал Филипп, закрывая губы рукой. – Вдруг молотком по пальцам ударишь?

– Простите, что? – не поняла Кларисса.

– Нет, ничего, – замотал головой Полонский. – Я молчал.

– Хорошо, – кивнула переводчица. – Тогда, пожалуй, приступим. Хочу прояснить с самого начала, господа: на этом корабле вы – гости. Не заложники, не военнопленные, а именно гости. Вы терпели бедствие, вас спасли военнослужащие ВМФ, и меньше всего им хотелось бы ограничивать вашу свободу. Вы находитесь на авианесущем корабле с ядерной энергетической установкой, на котором базируется полк палубной авиации. Командир здесь мистер Денозио. – Она учтиво склонила голову, глянула на капитана, и тот снисходительно кивнул. – Надеюсь, к вам относятся подобающе?

– Вполне, – кивнул Ахмет.

– Ваша история вызвала большой интерес в мировых средствах массовой информации. Но толком никто не знает, что произошло, кто эти русские парни, как случилось, что они попали в океан, как прожили на дрейфующей барже пятьдесят дней.

– Пятьдесят один, – проворчал Серега.

– Вы практически остались без продуктов, без воды, при этом не разругались, не нанесли друг другу увечий, выжили и сохранили психическое здоровье. Ваша история представляется невероятной. Скажите, вы ничего не напутали? – Дама с любопытством склонила голову.

– Мы и не рвемся в герои, Кларисса. – Ахмет пожал плечами. – Потому что не видим в нашей истории ничего невероятного. Факты легко проверяются. Мы просто хотели выжить. Баржу оторвало от пирса вечером шестнадцатого января. Утром шестого марта ваши соотечественники приняли нас на борт авианосца. На барже было, в общей сложности, литров тридцать пресной воды, несколько банок тушеного мяса, полтора ведра испорченной картошки, а также… ремни и семь пар сапог.

– Простите, что? – сглотнула Кларисса и приподняла очки.

Ее изумленные глаза сделались очень привлекательными. Как-то беспокойно заерзал Филипп.

– Вы говорите… сапоги? Не хотите же вы сказать, что?..

Ахмет многозначительно молчал. Дама вышла из замешательства и бегло заговорила по-английски. Затрещала печатная машинка.

– Вы можете сейчас рассказать обо всем, что с вами случилось? – спросила дама, когда затих шум. – Мы не требуем раскрытия военных тайн, озвучивания названий населенных пунктов, баз, островов и так далее. Решите сами, что можете рассказать. Полагаю, в вашей истории нет ничего секретного. Баржа в момент затопления была пуста. Специальная команда в этом убедилась. Расскажите же миру о случившемся, в этом нет ничего предосудительного.

– Кларисса, мы охотно обо всем расскажем. – Ахмет улыбнулся. – Хотя и плохо понимаем, чем вызван этот ажиотаж. Но позвольте позднее, хорошо? Сейчас нас волнует несколько другое.

– Да, мы понимаем, – кивнула девушка. – О спасении вашей четверки Государственный департамент США известил советское посольство в Вашингтоне уже через несколько часов после того, как вы оказались на борту авианосца Kearsarge. Это чистая правда, господа, нам нет смысла водить вас за нос. С тех пор, вот уже пятый день, советское правительство хранит загадочное молчание. – Она сделала паузу, оглядела побледневшие лица солдат и добавила: – Остальной мир считает вас героями без всякого преувеличения. Ведущие мировые газеты уже опубликовали передовицы о спасении четырех советских солдат, проведших в океане пятьдесят суток. Или, если угодно… – Она покосилась на Серегу. – Пятьдесят один день. Мировая общественность жаждет подробностей, которые пока не поступали. А вот ваши власти в Кремле еще не определились, герои вы или предатели. Возможно, для принятия решения им требуется больше времени. Как знать. – Барышня иронично усмехнулась. – Или информации. Той, что предоставила советским дипломатам американская сторона, кремлевским чиновникам, видимо, недостаточно. Все будет хорошо, господа. За последнее десятилетие мир изменился. Это невзирая на появление понятия «холодная война». Коммунистическая партия Советского Союза понимает, что она живет не в вакууме и обязана соотносить свои решения с мировым общественным мнением. В ваших властных структурах есть вменяемые дальновидные люди.

– Они там были всегда, – проворчал, ощетинившись ежом, Серега.

– Господа! – Кларисса шутливо замахала ладошками. – Прошу простить, меня занесло. Мы сегодня говорим не о сталинских репрессиях или многомиллионных жертвах последних войн. Речь идет об отважном поступке четырех симпатичных ребят, оставшихся людьми в нечеловеческих условиях. Вы не спешите, господа, нет? – Дама улыбнулась. – Минутка найдется? Поведайте же нам об испытаниях, выпавших на вашу долю. Как вы оказались в океане? Вы не моряки, не морпехи…

Минут через двадцать заткнулась печатная машинка. В кубрике царило изумленное молчание.

– Невероятно! – Кларисса недоверчиво покрутила симпатичной головкой. – Будь я журналисткой, сказала бы, что это бомба. Кстати, вы должны это знать, господа. – Девушка сделала сосредоточенную мину. – Восемнадцатого марта, за два дня до прибытия авианосца в Сан-Франциско, на его борту состоится большая пресс-конференция с участием корреспондентов ведущих новостных агентств. Главные герои – это вы.

– А это еще зачем? – Ахмет втянул голову в плечи.

– А что такое пресс?.. – начал Федорчук, но заткнулся, получив от Филиппа коленом по бедру.

– Увы, господа, это неизбежно, – сказала Кларисса. – Героические поступки подразумевают освещение их прессой, от этого никуда не деться. Командование Третьего флота уже дало свое согласие. Будут корреспонденты американских, британских и некоторых других мировых агентств. Их доставят на борт авианосца вертолетами с базы в Сан-Диего. К сожалению, советская пресса заявок на аккредитацию не подавала. Так что придется вам, ребята, отдуваться. – Она сочувственно улыбнулась. – Предупреждаю заранее, чтобы у вас было время подготовиться. Это, кстати, в ваших интересах. – Кларисса понизила голос, покосилась на офицеров, вытягивающих шеи. – Как вы себя подадите, такое мнение и сложится о вас у советских властей. Разумные люди понимают, что находиться в гостях у противника – это всего лишь досадное стечение обстоятельств. Предательством называется нечто другое. Вы понимаете мою мысль?

– А лапти и телогрейки выдадут? – осведомился Филипп.

Шутка девушке понравилась. Она прыснула, а потом, отсмеявшись, смерила внимательным взглядом кучерявого солдата, ранее обделенного ее вниманием. Филипп смутился. Кларисса тоже.

– Ну вы и придумали, господа хорошие! – протянул оробевший сержант и поежился. – Кларисса, а можно нам не ходить на пресс-конференцию?

Этим же вечером, после положенных процедур и наспех съеденного ужина, в палате царило мрачное молчание. Парни в меру своих представлений о жизни осмысливали последние известия. Федорчуку на пальцах объяснили, что такое пресс-конференция.

Он испуганно присвистнул и спросил:

– Это что же, все в зале и на нас смотрят?

– А мы в президиуме, – проворчал Ахмет. – Сидим такие важные, прямо как почетные животноводы.

– А вот Филиппу все равно, – подметил Серега. – Лежит, мечтает.

– Девчонка понравилась? – встрепенулся Ахмет.

Полонский не ответил, глянул искоса и вновь уставился в потолок. Он лежал на кровати, забросив руки за голову, и думал о чем угодно, только не о плачевном положении, в котором оказалась четверка солдат.

– Не по нашу честь, Филипп, – вздохнул Федорчук. – Такая фифа!..

– К тому же враг идейный, – добавил Серега. – Заметили, какую иронию приобретает ее голос, когда речь заходит о руководстве партии и правительства? Несознательный ты кадр, Полонский. В Союзе девчонок не хватает? Она же старше тебя. А вдруг эта Кларисса работает на американскую разведку, ты об этом подумал?

– Ну чего привязались? – Полонский разозлился и отвернулся к стене. – Лежу, никого не трогаю, дом вспоминаю. Какая на хрен девчонка?

– Ну все! – усмехнулся Ахмет. – Увяз наш кучерявый.

Тему можно было развить и углубить. Серега собирался позубоскалить, но тут в дверь постучали, и в палату вторгся подтянутый офицер с одиноким галуном энсина на погонах. Это флотское офицерское звание ниже лейтенанта.

– Ай эм сори, – сказал он гортанно и посмотрел на бумажку. – Мистер саджент За… Затуллинн… – Офицер насилу выговорил сложную фамилию и разразился лаконичной, но непонятной речью.

– Филипп, расшифруй, – проворчал Ахмет.

Филипп повернулся и озадаченно приподнялся на локте. В его глазах металось беспокойство.

– Разрази меня гром, командир! – засипел он взволнованно. – Но тебя к телефону просят. Этот парень проводит тебя в узел связи.

Ахмет почувствовал, как его позвоночник покрылся коркой льда.

В зале управления и связи шныряли люди в форме. Работали приборы, похожие на осциллографы, напротив них сидели служащие в наушниках и занимались таинственными манипуляциями. При виде человека в больничной пижаме военные оживились, стали перешептываться. Кто-то подмигнул, засмеялся. Впрочем, в сам зал они не заходили. Энсин потянул Ахмета за рукав и ввел в глухое помещение справа от входа, где имелся только стол с горой аппаратуры. Телефонная трубка, соединенная с устройством связи закрученным шнуром, лежала на столе.

– Плиз, се, – сказал энсин, небрежно козырнул и смерил человека в пижаме беглым заинтересованным взглядом.

– Спасибо, – кивнул Ахмет.

Член команды испарился из переговорного пункта, а сержант Затулин с суеверным страхом разглядывал телефонную трубку, не решаясь ее взять. Ему всегда хватало самообладания, на барже он пережил самое страшное, что только можно, а теперь выясняется, что по-настоящему еще и не боялся! Ноги отнимались, холодный пот струился по позвоночнику. Ахмет должен был что-то делать, не стоять же столбом весь вечер! Он собрался с духом, глубоко вздохнул…

– Сержант Затулин слушает.

– Здравствуйте, Ахмет Анверович, – произнес вкрадчивый мужской голос.

– Здравия желаю.

– Ах, оставьте эти уставные штучки. Ваш собеседник – человек не военный. Имею честь представиться – корреспондент газеты «Правда», аккредитованный в Нью-Йорке, Стрельцов Борис Егорович.

– Слушаю вас, Борис Егорович.

– Ваш голос не дрожит, Ахмет Анверович, это хорошо, – сделал вывод журналист. – Можете не сомневаться, я действительно корреспондент «Правды» в Нью-Йорке Борис Стрельцов.

«В основное рабочее время», – мрачно подумал Ахмет и осведомился:

– А почему я должен сомневаться, Борис Егорович?

– Действительно, – усмехнулся собеседник. – Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, уже лучше.

– Ваши люди?

– Тоже неплохо. Ребята понемногу выздоравливают. – Ноги сержанта продолжали подрагивать, но модуляцией голоса он уже владел.

– Замечательно, Ахмет Анверович. Американские военные любезно разрешили мне связаться с кораблем, на котором вы сейчас находитесь. Полагаю, нас прослушивают, но мы ведь не разглашаем государственных тайн, верно? Нам известно о том, что случилось с вами и вашими людьми. Должен признаться, вас считали погибшими. Рад, что это не так. Ваш караул действительно совершил беспримерный героический поступок, вступив в борьбу со стихией и одолев ее. Партия и правительство уверены, что вашей вины в случившемся нет. – Журналист многозначительно замолчал.

– Послушайте, Борис Егорович, нас ведь действительно унес тайфун, мы поздно узнали о штормовом предупреждении. Начальник караула и радист ушли в поселок, команда тоже отсутствовала. Мы дважды направляли баржу к берегу, чтобы выброситься на скалы. Потом закончилось горючее.

– Вы словно оправдываетесь, Ахмет Анверович, – пожурил сержанта журналист. – Не нужно этого делать. Повторяю, вашей вины в случившемся нет. И то, что вы оказались на борту корабля НАТО, – лишь досадная нелепость. Или везение, учитывая ваше тогдашнее состояние. Оказались, так сказать, нужным местом в нужное время, – пошутил корреспондент. – Я слышал, что через несколько дней на борту корабля состоится пресс-конференция. Вы, конечно же, в курсе?

– Да, нам сказали.

– Мы не можем вам запретить в ней участвовать. Это было бы глупо. Скажу даже больше – вы должны в ней участвовать. Слишком важное событие в свете нашумевшей истории. К сожалению, советская пресса в этом, гм, действе не участвует. На то имеются весьма резонные политические мотивы. Надеюсь, вы знаете, как себя вести? Что можно говорить, а о чем лучше промолчать? Не стоит забывать, что скромность украшает. С другой стороны, история раздута. Вы теперь герои. Нужно помнить, что за вашими спинами стоит великая страна, и нет смысла преуменьшать свои заслуги. Если информация верна, то ваш поступок действительно тянет на нечто экстраординарное.

– Что значит… если верна? – споткнулся Затулин.

– Вы должны меня понять, Ахмет Анверович. – Корреспондент рассмеялся, но как-то совсем не весело. – Будьте собой, ведите себя естественно, но не посрамите страну, которая дала вам все. Вы же комсомолец, сознательный гражданин Страны Советов. Что еще вам сказать в качестве напутствия? Ах да, – вспомнил Стрельцов. – Не забывайте, Ахмет Анверович, что вы сидите на бочке с порохом. Скорейшего выздоровления. – Журналист разъединился, а сержант обливался страхом и проклинал себя за малодушие.

Когда он вошел в палату, солдаты сидели на кроватях, нахохлившись как воробьи, и исподлобья его разглядывали. У сержанта не было уверенности в том, что палата не прослушивается американскими спецслужбами – ладно хоть не советскими! – но это обстоятельство его уже не волновало. Товарищи мрачно слушали его рассказ, усердно напрягали мозги.

– А в чем мы виноваты-то? – не понял Федорчук. – В том, что живы остались? Что американцы нас подобрали? Так мы особо и не рвались на это корыто.

– Наши просто подстраховываются, – успокаивал товарищей Серега. – Их можно понять. Сложная международная обстановка, страна в кольце врагов, холодная война…

– Ясный намек. – Догадливый Филипп хмыкнул. – Как отыграем пресс-конференцию, так с нами и поступят. Ну что ж, логично, хотя и жестоко. А в целом сущий бред. – Он засмеялся с каким-то злым придыханием. – От четырех обычных пацанов, которые никто, еще вчера их считали мертвыми, зависит престиж великой державы. Как ни крути, а так оно и есть. Придется выложиться, командир. Репетировать будем?

– Мне стыдно, пацаны, – наливаясь румянцем, пробормотал сержант. – На барже ни хрена не боялся – когда от акулы драпал, китайцев с баржи гнали, смертушка голодная в душу заглядывала. А вот теперь трясет от настоящего страха. Наши объявят нас врагами, будут пытать. Может, правы они, пацаны? Мы же русские солдаты. Чью помощь мы приняли? Впаяют лет по десять и правильно сделают.

– Да уж, не здорово. – Федорчук почесал макушку. – Десять лет отсидеть – это не плюшку стрескать.

– А мы еще поддаемся на эти провокационные буржуазные штучки, – проворчал Серега, исподлобья озирая палату. – Манго разные с авокадами, «Мальборо», индейка на ужин, жвачка…

– Какая жвачка? – встрепенулся Филипп. – Почему друзья не знают?

– Да Ларри угостил пластинкой, – смутился Серега. – Вы спали, а я покурить вышел. Ароматная, зараза, глотать ее, правда, нельзя, а то кишки слипнутся. Ходишь, жуешь как дурак.

Ленивые подначки не гнали из головы сержанта дурные мысли. Отвлечься ему удавалось лишь в те минуты, когда подходила улыбчивая медсестра Миранда Сноу и они общались на «рыбьем языке».

До пресс-конференции оставалось время. Больных продолжали накачивать витаминами.

Утром тринадцатого марта Федорчук от крупной дури прошелся колесом по палате и едва не повалил прибор, доставленный взамен «бракованного». Потом его, посиневшего, товарищи волокли до койки, констатируя, что дурь не лечится. Явилась заспанная и симпатично зевающая переводчица Кларисса, объявила, что сегодня у советских подданных «культурный день», и Полонский сразу же расправил плечи.

Матросы несли вахту, работал технический персонал. Временами ревели реактивные истребители, взлетая с палубы или идя на посадку. Трудились все, и только советские военнослужащие сидели в темном зрительном зале и таращились на экран, где специально для них крутили кино про ковбоев. «Провокационные буржуазные штучки» цвели полным ходом. Трещали кольты, падали лошади вместе с каскадерами в широкополых шляпах. Суровый тип с бронзовым лицом и перманентно торчащей изо рта сигарой ударно расправлялся с пачками бандитов, обидевших жителей маленького «уездного» городка на Диком Западе. Патроны в его кольте кончались редко. Одной зарядки при барабане на шесть гнезд хватало на двадцать выстрелов и на дюжину трупов.

Бойцам раздали что-то похожее на сушеную кукурузу в картонных ведерках. Они ели это добро с опаской. Поначалу оно им не понравилось, но потом втянулись, под кино оказалось неплохо. Кларисса сидела сзади и по мере нужды переводила. Временами девушка зевала, но оставалась доброжелательной.

По окончании фильма она куда-то отлучилась и вернулась с пятью пакетами шоколадного мороженого, которое умяли в один присест. Встала дилемма: пойти лечиться или посмотреть еще одно кино – с тем же артистом, но уже другой городок. Солдаты выбрали последнее, а переводчица не возражала. Перед началом сеанса солдатам раздали по бутылочке пепси-колы, чтобы удалить неприятные ощущения после кукурузы и мороженого.

– Ох, не нравится мне это, – пробурчал Серега, сыто срыгнул и задвинул пустую бутылку под сиденье. – Эти хитрые люди начинают нас развращать. – Они специально это делают, чтобы мы привыкли к их образу жизни.

– Согласен. – Филипп, напившийся холодной газировки, икнул. – Голодом нас уже попробовали, теперь буржуазными излишествами угощают. Хватит поддаваться на эти провокации, пацаны, – нужно беречь фигуру.

Он украдкой косился на «галерку». В глазах у девушки то и дело вспыхивали игривые бесы.

На следующий день американская «военщина» притащила в курилку гитару, обклеенную картинками с полуобнаженными женщинами, и нестройно затянула кантри – бодрую музыку белого населения Нового Света. Итальянец Мазолини изображал ударную установку, колотя себя по коленям и издавая неприличные звуки.

– Балалайка ноу! – смеялся конопатый Тедди, хлопая Ахмета по плечу. – Уи а сорри, гайз, бат балалайка ноу!

Никто не помнил, как гитара перекочевала к Филиппу. Он настроил ее в четыре приема, избавил от фальши, исполнил виртуозный пассаж в духе того же кантри… и полилась ритмичная музыка белого населения Америки! Создавалось такое ощущение, что играл целый ансамбль! Отдельная партия низкого контрабаса, соло, а ритм Филипп выводил ударом носка по полу. Музыка завораживала, это было действительно красиво. Американцы онемели от такого «авангардизма», отвесили челюсти русские солдаты, никогда не слышавшие от Филиппа ничего подобного.

По примыкающему коридору проходила переводчица Кларисса. Она покосилась на компанию и прошла мимо. Потом в голове девушки что-то щелкнуло. Она вернулась и застыла с приоткрытым ротиком.

А Филипп опять ударил по струнам и запел приятным голосом что-то из негритянского блюза, коверкая слова, но правильно выдерживая интонацию. Он завершил выступление инструментальными отрывками из «Серенады Солнечной долины» и засмеялся, обнаружив вокруг себя вытянутые лица.

Филипп отдал Тедди гитару и заявил:

– Это балалайка.

Потом парень заметил, что за ним большими глазами наблюдает переводчица, и смутился.

Жевательной резинки и сигарет после «концерта» были полные карманы. Парни ушли довольные: знай наших! Не одними мировыми войнами делаем супостата! Это мы еще блатную «Мурку» не пели! Или гимн Советского Союза в ритме соул! Поздно вечером худощавого русского солдата можно было заметить в компании переводчицы на одной из задних палуб авианосца. У девушки имелись полномочия «выгуливать» поднадзорных. Они стояли у борта долго, пока на судне не сыграли отбой, вели беседы на фоне мерно вздымающегося океана. Оба увлеклись и не замечали, что творится вокруг. Русского паренька в этот час меньше всего заботило, работает ли девушка на американские спецслужбы. Да и ей, видимо, было все равно, на кого она работает.

Столовая авианосца, оборудованная под конференц-зал, была забита до отказа. Работали вентиляторы, выгоняя в люки табачный дым. Толпы военных, гражданских, срабатывали фотовспышки, стрекотали кинокамеры. Мельтешили сосредоточенные лица, кто-то лихорадочно разматывал кабель. Шляпы еще не вышли из моды. Половина присутствующих мужчин щеголяла такими головными уборами, хотя жара не очень к тому располагала. На возвышении в конце зала сидели за столом «президиума» тщательно выбритые герои дня. Появляться в больничных пижамах на пресс-конференции было неловко. Наряжаться в форму американских солдат они не пожелали. Нашлись футболки нейтрального бежевого цвета, несколько пар парусиновых брюк. Справа сидела переводчица с постным лицом. У нее имелся микрофон, закрепленный на столе.

Левее посадили Ахмета с таким же микрофоном и вбитой в голову инструкцией, как им пользоваться. Внешне он был спокоен, но в голове творилось такое, что описать невозможно. У остальных солдат микрофонов не было. Они орали перед пресс-конференцией, что не скажут ни слова, если даже их попросит, вскинув штурмовые винтовки, вся морская пехота Соединенных Штатов! Пусть сержант отдувается. Он умеет делать подходящую мину и знает, где надо нахмуриться. Филипп сидел с приклеенной улыбкой. Физиономия у Сереги была такой же, как у часового, стоящего у мавзолея. Зато у Федорчука – как у покойника, чей сон охранял упомянутый часовой.

– Господа, вы уже в курсе, что именно, когда и как произошло, – ровным голосом сказала Кларисса. – Вопросы, пожалуйста.

– Американская радиокорпорация, RCA. – Вскочил сидящий в первом ряду толстяк с сигариллой в зубах. – Правда, что вы провели в открытом океане пятьдесят дней?

Кларисса перевела.

– Пятьдесят один, – откашлявшись, сказал Ахмет, дождался перевода на «американский» и добавил: – Если вас интересуют полные сутки, то пятьдесят.

– Вы съели все продукты, которые имели? Что у вас вообще было?

– Мясные консервы, картошка, немного крупы, – монотонно перечислял Ахмет.

– Гречневая каша – мать наша, – глухо подсказал Филипп.

– Гречневая каша, – согласился Ахмет. – Не считая картошки, все это закончилось в первые дни. К утру шестого марта, когда к барже подошли американские военные, на судне оставался один кирзовый сапог и пол-литра пресной воды.

– Вы ели сапоги? – По залу пробежал недоверчивый гул.

– Вас интересует технология приготовления? – улыбнулся Ахмет.

Двое или трое присутствующих засмеялись.

– Если не сложно, господин Затулин. Поведайте нам эту страшную тайну.

– Извольте, господа. – Он подробно описал, как нужно приготовить сапог, чтобы на первых порах обмануть желудок, потом сказал: – Но я прошу вас, господа, не повторяйте это в домашних условиях. Можно отравиться. У вас же нет на то суровой необходимости?

Теперь уже рассмеялись человек шесть.

– Британская широковещательная корпорация! Би-Би-Си, Пол Ричардс! – Вскочил очередной корреспондент, длинный, с вытянутым клювом. – Господин Затулин, вы не ссорились во время вашего путешествия? Не дрались, не вели перестрелки, не пытались съесть самого слабого из вас?

– А можно, пользуясь случаем, его послать? – прошептал Полонский. – Или съесть?

Кларисса прикрыла ладошкой рот, чтобы скрыть улыбку.

– Мы не деремся, не стреляемся и не едим себе подобных, тем более друзей, – тактично отозвался Ахмет.

– Вам было страшно? – Вскочила женщина с блокнотом и представилась: – Джессика Маккарти, Си-Би-Эс. Я имею в виду страх смерти от истощения.

– Умереть сегодня – страшно, мэм. – Сержант утвердительно кивнул. – Умереть когда-нибудь потом – вполне нормально. Это естественно для любого человека.

Половина зала засмеялась. Несколько человек зааплодировали.

– Как вы себя чувствуете? – вдогонку бросила дама. – Что скажете об американской системе здравоохранения?

– Спасибо, что спросили, мэм. Вы первая, кто догадался это сделать. Думаю, что через пару недель мы полностью восстановимся. Не скажу за всю систему здравоохранения, но врачи и прочий медицинский персонал на этом авианосце работают четко и профессионально. Мы им крайне признательны.

– Лео Пирс, NBC! – Вскочил субъект, похожий на ковбоя. – Первая крупная радиовещательная сеть Соединенных Штатов!

Видимо, в этой стране считалось нормой на каждом шагу рекламировать себя и свою компанию.

– Не вы первый и не вы последний, мистер Затулин. Истории известно множество примеров, когда люди попадали в бедственное положение и долгое время оставались без еды и питья, не имели возможности получить помощь. В горах, на море, в пустыне, под землей. Почему же именно ваш случай создает такой ажиотаж? Это очевидно. Во всех упомянутых историях кто-то плохо кончал. Кого-то съели, кого-то убили. Люди ссорились, грызлись, сходили с ума, кончали жизнь самоубийством. В вашем коллективе ничего подобного не было. Или мы ошибаемся?

– Не было, – улыбнулся Ахмет.

– Вы можете это как-то прокомментировать?

– Ну, давай, Ахмет, – вздохнул Филипп. – Жги их сердца глаголом.

– В этом нет ничего необычного, господин Лео Пирс. – Ахмет пожал плечами. – В нашей стране превыше всего ценятся дружба, выручка и взаимопомощь. Мы заботились друг о друге, поровну делили продукты, воду и обязанности. Шутили, рассказывали веселые истории, играли, безуспешно удили рыбу – в общем, делали все, что могло отвлечь от нашего бедственного положения. Повторяю, мистер, мы не видим в этом ничего чрезвычайного. В нашей стране человек человеку друг, товарищ…

– И брат, – уловив паузу в речи командира, подсказал Филипп.

Кларисса прикусила губу и украдкой показала ему кулак.

– И брат, – согласился Ахмет. – Признайтесь, господа, вы просто ничего не знаете о нашей стране, живете под властью стереотипов и застывших догм.

– Но вашу страну боится весь мир! – выкрикнул кто-то из дальних рядов.

– Посмотрите на нас внимательно. – Ахмет добродушно улыбнулся. – Мы похожи на зверей?

Часть зала смеялась, кто-то аплодировал, кто-то возмущался. Лихорадочно работали кинокамеры, магнитные бобины записывали звук.

– У вас же все запрещено! – снова выкрикивал недовольный журналист. – Вы живете в тоталитарном государстве! Вас Ленин уничтожал, потом Сталин.

– Слушай! – встрепенулся Филипп. – А давай им напомним, что брошенный кирзовый сапог сохраняет убойную силу на протяжении всего полета?

Кларисса засмеялась, впрочем, быстро справилась с собой и обрела чопорный вид.

– У вас же все держится на честном слове! – надрывался истеричный тип.

– Ну, честное слово у нас крепкое, – уверил Ахмет, чем вызвал новое удовольствие зала. – Господин увлекся, забыл, что хотел сказать. Создается впечатление, что он имеет в виду другую страну. Господа, зачем нам заниматься взаимными оскорблениями? Ведь мы не вспоминаем Ку-клукс-клан, «охоту на ведьм», преследования коммунистов, разгоны мирных демонстраций, сотни тысяч жертв в Хиросиме и Нагасаки, несчастную Корею. Этот список, уверяю вас, можно продолжать. – При этих словах одобрительно загудел Серега. – Мы собрались по другому поводу, нет?

– Прошу простить нашего коллегу, мистер Затулин! – вскинул руку усатый репортер где-то слева. – Просто его укачало во время полета на вертолете. Дэн Ващовски, информационно-новостное агентство «Ассошиэйтед Пресс». Какие отношения у вас в коллективе?

– Дружеские.

– Вы командир подразделения?

– Простите, на этот вопрос ответить не могу.

– Мы слышали, что вы едва не пострадали от действий акул, когда пытались поймать одну из них. На вас напали китайские браконьеры, и вам пришлось принять бой. Вы едва не познакомились с рыбой-фугу. Можете осветить эти темы подробнее?