Текст книги "Точка кипения"

– Я-то узнал, а вот тебя, падла, скоро даже родная мать не узнает, – злобно ответил Вовчик.

– Ты погоди на меня бочки катить, давай сперва встретимся, потолкуем.

– Это я с удовольствием. Так с тобой потолкую, что ни одно кладбище тебя не возьмет, только крематорий.

– Зря ты так, кореш, я тебя в натуре от параши спасаю. Встретимся – такое расскажу, усрешься и не встанешь.

У подрывника в банде была репутация серьезного человека, поэтому Вовчик сбавил тон и стал выяснять подробности, однако на все свои вопросы получал один ответ: “Это не телефонный разговор”.

Они встретились в маленькой забегаловке, облюбованной рядовыми бойцами с относительно скромными доходами. Вовчик едва сдерживал острое желание съездить недавнему дружку по роже, а затем выбить из него заветную информацию. Ну западло, когда предатель колется добровольно, он должен жалобно скулить и вымаливать прощение, захлебываясь собственной кровью. А подрывник, чувствуя себя в безопасности среди людей, объясняться не спешил, сам начал задавать вопросы:

– А где остальные пацаны? Что-то я вчера их не заметил.

– Хрен его знает. Хозяин куда-то услал всех, кроме меня, когда ты, падла, нас заложил.

– Ясно, – подрывник отхлебнул из бокала пиво. – Значит, остальных пацанов убрали, а тебя, Вовчик, кинули на мины.

– Какие мины, что ты мелешь, козел!

– А такие. Я, Вовчик, случайно увидел твоего напарника. Хороший мужик, однажды меня от смерти спас. Знаешь, как чечены с нами, саперами, в кошки-мышки играли? Расставят фугасы, штук десять по дороге, а сами залегают где-нибудь на горушке. Ты замечаешь фугас, давай его обезвреживать, а тебя из снайпвинтаря – щелк. Много наших так сгинуло, пока начальство не додумалось отправлять с саперами прикрытие. Твой напарник как раз прикрывал нашу команду, однажды снял “духа”, который подкрался ко мне со спины метров на двадцать.

– Все правильно, зря шорох наводишь, – усмехнулся Вовчик. – Шварц сам базарил, что воевал в Чечне.

– А он тебе говорил, что состоял в отряде рязанской милиции?

– Не… – тут Вовчик использовал наиболее привычный ему синоним выражения “не обманывай”.

– Зуб даю. Я даже ночью его фамилию вспомнил. Имя напрочь забыл, а фамилия – Завьялов. Лейтенант Завьялов.

Тут Вовчика наконец проняло. Его мелко затрясло от страха и гнева, лицо налилось краской, он сунул руку в карман и неверной рукой потащил сигарету. От резкого движения она сломалась.

– Тебе, кореш, нельзя в таком виде сегодня идти на работу, летеха мигом обо всем догадается, – сказал подрывник. – Кто у вас нынче главный, пока Ворон на нарах парится?

Вовчик наконец справился с нервами. Он закурил и махнул рукой.

– А, ты его не знаешь. И не надо тебе его знать, а то еще заложишь.

Подрывник в несколько глотков опустошил бокал и тоже закурил.

– Ладно; мое дело маленькое. Я вычислил гада, а дальше пусть хозяин решает.

Целый день Вовчик мотался по городу в поисках Валета. Наконец ему повезло, и Валет, ошеломленный известием, несколько часов пребывал в нерешительности. Ведь это с его подачи мент оказался в команде, именно он горячо советовал Матросу взять нового человека – сильного, решительного, имеющего боевой опыт и жадного до денег. За такой промах можно лишиться места, а то и головы. Хорошо бы самому исправить собственную ошибку, но у Валета не было специалиста по мокрым делам. То есть были люди, способные пришить в темном углу хилого интеллигента и спокойно жить дальше без угрызений совести. А толку? Валет вспомнил, как мент разделал под орех четверых наркоманов. Этого бугая не отправишь на тот свет голыми руками, да и с финкой или дубинкой может выйти облом, поскольку мента чертовски трудно застать врасплох. Его надо валить из ствола – и чтобы никаких улик. Оружие у Валета было, а надежного и умелого человека, способного на хладнокровное убийство, – нет. Пришлось идти к Матросу, каяться. Тот воспринял известие на удивление сдержанно. За последнее время судьба отвесила ему столько пинков, что одним больше, одним меньше – невелика разница. И клизму Валету за его опрометчивый шаг Матрос вставлял довольно вяло, поскольку сам тоже дал маху. Уже через несколько часов после разговора с подрывником мать Вовчика обнаружила труп сына у дверей их квартиры. Да, погорячился Матрос с ликвидацией, убрал главного свидетеля.

Пришлось Матросу кланяться в ножки Волыне. Стоило Матросу после небольшого нажима раскрыть суть проблемы, и авторитет, как ему показалось, немедленно раскусил хитрую ментовскую подлянку. Измайловцы тщательно проверяли всех новичков, у них могли завестись стукачи из своих, но перекрасившимся ментам путь в группировку был закрыт. Вот органы и решили внедрить своего человека к Матросу, он бы с годик у него поошивался, хорошо себя зарекомендовал, затем по его наводке менты бы прихлопнули верхушку команды, а человек, якобы лишившись кормильцев, попытался бы внедриться к измайловцам.

Волына связался с людьми из Братска, те мигом скинули нужную информацию. Да, урка по кличке Шварц одно время шустрил в городе, но недавно бесследно исчез. Казалось бы, все совпадало, подрывник обознался, и бандиты могут расслабиться. Но, по рассказу мнимого Шварца, он чем-то проштрафился и ему пришлось бежать из города. А настоящий Шварц нормально ладил с корешами, и его исчезновение стало для всех полной неожиданностью. К тому же он был лет на десять старше человека, работавшего у Матроса. Последние сомнения исчезли, когда Матросу показали фотографию настоящего Шварца.

– Мент! У меня в команде завелся мусор! – злобно воскликнул он.

– Теперь сам думай. Мы его раскололи, мент уже не сможет тебе крупно подгадить, хотя все равно опасен, – сказал Волына.

– А чего думать? Мочить надо! – решил Матрос, разъяренный неудачами последнего времени.

Ему вдруг показалось, что в его нынешних трудностях виноват именно лейтенант, коварно внедрившийся в команду…

Глава 33

Последние несколько дней работы Завьялова оказались чрезвычайно богатыми на приятные для лейтенанта события. Сначала исчез жизнерадостный Вовчик, которого сменил громила по кличке Чиж. Как оказалось, он раньше здесь работал, все продавцы его хорошо знали и некоторые девушки ласково звали Чижиком. В первую же ночь Чиж оприходовал бутылку водки и, захмелев, доверительно сообщил лейтенанту:

– Я, Шварц, можно сказать, в рубашке родился. Вот вернулся из длительной и тяжелой командировки.

Один. А отправилось нас туда восемь человек, не считая разного сброда.

Завьялов с жадностью впитывал информацию. Откуда ему было знать, что слова Чижа – не пьяные откровения, а заранее продуманная Матросом фраза.

Утром к ларькам подъехал Валет и поманил собравшегося уходить лейтенанта:

– Такие дела, команда вынуждена на ходу перестраиваться. Ты хорошо себя зарекомендовал, и тебе хотят поручить другую, более серьезную работу. Короче, в семь вечера подскочишь на улицу Байкальскую к кинотеатру “Урал”, тебя там найдут. И ничего у меня не спрашивай. Я сам не знаю того человека, который будет твоим начальником.

Тут бы Завьялову насторожиться, проанализировать резкое изменение своего статуса, но его убедили слова “проговорившегося” Чижа о потере командой семерых братков. Конечно, для банды это был серьезный удар, и встревоженный Матрос спешно тасовал свое воинство, будто истрепанную колоду карт.

Без трех минут семь лейтенант стоял возле кинотеатра. Вскоре к нему подошел худой долговязый тип с невыразительным лицом без особых примет. Только его глаза, цепкие и злые, если присмотреться, надолго врезались в память.

– Ты, что ли, Шварцем будешь? – на всякий случай уточнил он и, заметив утвердительный кивок, сообщил:

– А меня Ужом кличут. Идем, земеля, чего нашим гражданам глаза мозолить. Среди них ведь разные типы попадаются.

Лейтенант подумал, что мог бы разделаться с Ужом одним хорошим ударом. Кстати, откуда он взялся? Когда оперативники знакомили его с описанием членов команды, об Уже не упомянули и полслова. Может, он тоже новичок?

К сожалению, даже показания Комбата не вывели милицию на след Ужа. Он был настолько осторожен и везуч, что до сих пор не удавалось засечь хотя бы один его контакт с Матросом.

Уж подвел Завьялова к “Жигулям”, знавшим в своей жизни гораздо лучшие времена.

– Оружие есть? – спросил он, устроившись за рулем.

Вопрос был задан самым небрежным тоном, и Завьялов решил ответить в том же духе:

– Кто его знает? Может, нет, а может, и есть. Надо поискать, – Ты мне здесь не остри, салага! – неожиданно взъярился Уж. – За любую дурацкую шуточку можем оба получить лет по десять усиленного режима. И запомни, я тут главный, от моих слов хозяину зависит твое будущее. Если покажешь себя, купишь со временем коттедж, шикарную “тачку”, будешь отдыхать в пятизвездных отелях с видом на море. А нет – опять вернешься за ларечниками копейки сшибать. Риск, конечно, минимальный, зато выше малогабаритной хибары и подержанной “бээмвухи” тебе не подняться. Теперь о деле. Сейчас подскочим в одно место, ты возьмешь бабки и передашь азиату по кличке Тигран. А поскольку бабки очень крутые, я, извини, буду держать тебя на мушке. Еще раз спрашиваю – оружие есть?

Завьялов отрицательно покачал головой, но Уж не удовлетворился этим и тщательно обыскал лейтенанта, когда машина заехала в рощицу и остановилась у одноэтажного приземистого сооружения, напоминавшего добротный, но покосившийся от времени и отсутствия хотя бы минимального ухода сарай. Затем он сунул ключ забавной, давно устаревшей формы в массивный амбарный замок, намертво сцепивший железные скобы дверей. Раздался металлический лязг, громкий скрип, и двери распахнулись. Изнутри ударил густой запах скотного двора.

– Здесь раньше обезьянник был, – пояснил Уж.

– Шутишь, – не поверил ему Завьялов, так как, по его мнению, в России обезьянники могли быть только в зоопарках.

Но убийца говорил на полном серьезе. Давным-давно ученые для своих опытов держали здесь обезьян: макак-резусов, гиббонов, зеленых мартышек, даже шимпанзе. Теперь от былой роскоши остались только опустевшие клетки да неистребимый запах. А сами ученые научились таскать лягушек из болота и ставить ловушки на крыс. Надо же им хоть кого-то резать ради грядущего торжества науки.

Уж щелкнул выключателем. Неожиданно яркий свет озарил четыре ряда клеток – одни поменьше, другие побольше, а две в углу совсем большие, с толстенными железными прутьями, тронутыми налетом бурой ржавчины.

– Здесь шимпанзе сидели. Говорят, хоть они и меньше человека, но здоровые, как штангисты. Не зря тут прутья толщиной с мой большой палец, тонкие бы они запросто сломали. И смотри, какие запоры классные. Я их почистил, смазал, теперь пашут, будто новенькие.

Завьялов наконец поверил, что оказался в старом обезьяннике. Но зачем его привезли сюда? Ведь Уж говорил о больших деньгах и азиате с армянским прозвищем Тигран, которому нужно было передать всю сумму. Тем временем Уж вновь зазвенел ключами. Он распахнул дверцу большой клетки и резко бросил лейтенанту:

– Залезай.

Тут Завьялов впервые ощутил тревогу, которую постарался отогнать от себя. Уж вооружен, он не скрывает этого и уже имел две или три возможности застрелить лейтенанта. К тому же Завьялов не понаслышке знал о состоянии людей, готовящихся убивать себе подобных. В их поведении ощущалась взвинченность, нервозность, иногда обреченность и всегда что-то неуловимое, будто люди заранее предчувствовали приговор Высшего суда за творимые ими злодеяния. Уж только слегка волновался, что нормально для человека, начинающего рискованную, но уже много раз проделанную операцию. В его размеренных движениях не было и намека на готового к смертельному броску хищника. Поэтому Завьялов, слегка поколебавшись, ловким движением тренированного тела прошмыгнул в дверцу.

– Смотри в дальнем углу. Там под опилками съемная дощечка, а под ней сверток с бабками.

Лейтенант стал разгребать мусор и вдруг услышал за спиной щелчок. Он быстро обернулся. Рядом с клеткой, держа в руке пистолет с глушителем, стоял Уж. Кровожадная ухмылка изменила его блеклое лицо до неузнаваемости. Оно стало омерзительно отталкивающим и в то же время очень запоминающимся.

– Ну что, мусор, допрыгался? Сам полез в клетку, глупый бабуин! Извини, что не могу угостить тебя бананом, зато у меня есть парочка свинцовых виноградин. Скоро, очень скоро ты их попробуешь.

Уж ликовал. Ему всегда до спазма в горле хотелось, чтобы жертва знала о своей участи хотя бы за несколько минут перед выстрелом. Увы, человек мог закричать, поднять тревогу, и приходилось стрелять без предварительного уведомления. И наконец свершилось! Причем в глаза смерти затравленно смотрел не абы кто, а сотрудник милиции! О таком можно только мечтать.

– Что молчишь, животное? Попал в обезьянью клетку и сразу говорить разучился? Хорошо, ты у меня будешь безмозглым и немым самцом шимпанзе по кличке Мусорок. За неизлечимую тупость и чтобы не портил славный род шимпанзе, Мусорок приговаривается к кастрации.

Дуло пистолета скользнуло вниз, и тут жажда жизни, словно пружиной, бросила вперед тело лейтенанта. Его нога с огромной силой ударила в прут. Может, тот и был рассчитан на цепкую хватку шимпанзе, но сейчас его нижний конец выскочил из гнезда. Уж инстинктивно среагировал на взметнувшуюся ногу так, словно не было между ними железной преграды. Он отшатнулся в сторону, зацепился за угол клетки из соседнего ряда и с трудом удержался на ногах.

Однако уже через секунду убийца вскинул пистолет и нажал на курок. Лейтенант в это время пытался выдернуть прут. Его тело распласталось на опилках, и только пальцы сжимали железо воистину мертвой хваткой.

Уж, рассчитывавший всаживать в лейтенанта одну пулю за другой, до поры до времени нанося болезненные, но не смертельные раны беспомощному пленнику, матерно выругался.

– Вот гнида, такое представление испортил! Оставил только самое нудное – возню с трупом, – злобно прошипел он.

* * *

Подберезский вез Комбата и Дашу по улицам Москвы. Максимальная скорость лишь изредка превышала сорок километров в час.

– Не понимаю идиотов, которые ездят по городу в спортивных автомобилях. У них на спидометрах обозначено “240”, а то и больше, так вот из этого числа двести можно смело убрать, будет самое то. А если так пойдет и дальше, ты, Борис Иванович, на московских улицах пешком любой “Порш” обставишь.

– Так в Москве автомобиль уже перестал быть средством передвижения, – возразил Рублев. – Он свидетель толщины кошелька и влияния его хозяина. Знаешь, на одном из фуршетов владелец “Линкольна” хвастался, мол, их подземный гараж снабжен супернадежными запорами и вдобавок охраняется бывшими “альфовцами”. Рядом стоял “новый русский”, с бриллиантовым перстнем и следами сведенных наколок, презрительно усмехнулся и говорит: “Подумаешь! Я свой “Роллс-Ройс” оставляю где хочу и двери не закрываю, и ни одна падла не осмелится даже посмотреть в его сторону”. Так что не только по машине судят о твоем положении в обществе, но и по тому, кто и как ее охраняет. Ты бы, Андрей, приставил к своей для солидности несколько здоровых лбов с автоматами.

– Обойдется дороже самой машины, – ответил Подберезский и бросил короткий взгляд на Дашу в зеркало заднего вида.

Девушка осталась безучастной к разговору мужчин. Она с любопытством глядела в окно, едва удерживаясь от возгласов удивления, восхищения, а порой и разочарования.

"Она же провинциалка, наверное, в Москву попала впервые”, – подумал Андрей.

Знал бы он, что Даша за всю свою жизнь еще не выезжала за пределы своего района. Подберезскому, который объездил много стран, одну – по принуждению, остальные добровольно и с огромным удовольствием, такое было трудно понять – Останови здесь, – неожиданно сказал Комбат. Подберезский долго ехал вдоль вереницы приткнувшихся к бордюру машин и наконец, заметив свободное место под знаком “Стоянка запрещена”, остановился. Комбат распахнул дверцу.

– На, держи, – сказал он, протягивая ключи от квартиры. – Купите чего-нибудь перекусить, я скоро буду.

Андрей, давно привыкший к таким неожиданным и зачастую шокирующим действиям своего друга, без лишних вопросов взял ключи. Даша тоже успела изучить непредсказуемый характер Комбата, к тому же она была увлечена видами столичного города и лишь повернула голову, когда Рублев в два огромных шага проскочил газон. Машина тронулась с места, а Комбат поспешил к ближайшему телефону-автомату. Переговорив с невидимым собеседником, он прошелся минут десять и скрылся в монументальном здании довоенной постройки. Его лицо и движения выдавали некоторую нервозность и желание поскорее закончить с важным, но неприятным делом. Из здания он вышел едва заметно улыбаясь и у метро смешался с толпой, похожей на обрубок громадного червяка, который, извиваясь, уползает под землю..

* * *

Из кухни неслись дивные ароматы деревенских колбас – эта, если можно так сказать, народная музыка для желудка. Или сказка.

– Ну, Даша, а я думал, у тебя полная сумка нарядов, – сказал, зайдя на кухню, Рублев.

– Наряды тоже есть, причем в одной сумке с продуктами.

– Я ей говорю, что теперь мужики от нее не отлипнут, будут, как мухи, слетаться со всей Москвы на запах, а она почему-то обижается, – вмешался Подберезский.

– Да ну вас, идите лучше тарелки ставьте, – огрызнулась Даша.

Эта честь выпала Подберезскому, Комбат остался на кухне заваривать чай. Расставив тарелки и нарезав хлеб, Андрей вытащил из морозильника бутылку водки, успевшую слегка охладиться.

– Ты же за рулем, а я не пью один ..хотя под такую закусь грех отказываться, – сказал Комбат.

– Да если еще за благополучное возвращение, – подлил масла в огонь Подберезский.

Комбат выпил. После этого за столом некоторое время раздавалось только позвякивание вилок да скрип стула под огромным телом Андрея. Дашины запасы таяли с угрожающей быстротой.

– Да, – откинувшись на спинку, сказал Подберезский. – Омары и страсбургские паштеты, если одними ими питаться, уже через месяц в горло не полезут, а такое можно есть всю жизнь.

– Можно-то можно, да кто ж тебе даст, – усмехнулся Комбат. – Ладно, идем перекурим это дело.

– Если вы за меня беспокоитесь, то курите здесь. Мой отец всегда в хате дымит, – сказала Даша.

– Нет, я боюсь, что пожелтеют обои, – парировал Комбат.

Они вышли на балкон, достали сигареты, и Подберезский щелкнул зажигалкой.

– Надо что-то делать. У нее денег в обрез, даже на захудалую гостиницу не хватит.

– Я могу подбросить деньжат, – заявил Андрей.

– Да и не хочет она в гостиницу, упирается руками и ногами. Мне вообще-то без разницы, пусть бы оставалась здесь, но она сама должна понимать, что нельзя молоденькой девчонке жить в одной квартире с мужиком, который ей просто знакомый. Я все думал, кого бы озадачить, да так и не сообразил. Какие-то непутевые парни в моем батальоне воевали. Мужикам далеко за тридцать, а у кого невеста, у кого любовница.

– Так мы, Комбат, все с тебя пример берем, – не утерпев, внес ясность Андрей.

– Может, у тебя на примете есть семейная пара с излишками жилплощади, которая бы временно приютила Дашу?

Подберезский задумался. Он вспоминал своих многочисленных знакомых. Ведь мало располагать одной или даже двумя свободными комнатами, надо еще решиться поселить у себя незнакомого человека.

– Кажется, есть, – наконец сказал он. Они еще немного посидели, выпили фирменного чая Комбата, и Андрей ушел, а Даша принялась деловито убирать со стола. Потом она стала доставать из сумки вещи, беспечно напевая современный шлягер, где старая мелодия была беззастенчиво упакована в новый ритм и таким образом выдавалась за то ли супер, то ли мега хит сезона. Комбат подсел ближе.

– Деточка, я, кажется, пытался кое-что тебе объяснить в самолете.

– Ой, дядя Борис, опять вы с глупыми условностями…

– Вот если бы я, не дай, конечно, бог, был твоим настоящим дядей, то мог бы и хворостиной отстегать, и поселить в своей холостяцкой квартире. Но я тебе чужой человек, ты не должна ночевать вместе со мной. Скоро позвонит Андрей, он найдет тебе место.

Все, упаковывай свои вещи, хватит упрямничать и.., обзывать меня дядей.

– А вы вспомните, как мы в лесу ночевали. Ведь даже не в разных комнатах, а совсем рядышком.

– Ну, то было совсем другое дело, экстремальная ситуация. Вот представь, спросят твои отец с матерью, где ты в Москве жила, что ты им ответишь? У какого-то Бориса Рублева? Славную они тебе головомойку устроят – на всю жизнь запомнишь.

Даша шмыгнула носом, у нее на глазах блеснули слезы. Она прикусила губу, чтобы не расплакаться, и со всхлипом сказала:

– Я знаю, почему вы меня отсюда гоните. Чтобы я вам не мешала, правильно? Вы считаете меня глупой девчонкой, которая будет только путаться под ногами и некстати лезть в разговоры с важными людьми, которые могут спасти дядю Илью. И вы решили отдать меня своим знакомым. Они поведут меня в Кремль, “Макдональдс”, покажут живой концерт “Иванушек”, и я забуду обо все на свете. Вы этого хотите? Ладно, я могу уехать обратно, но к другим людям не пойду!

Комбат застыл, ошеломленный такими обвинениями. Чуть позже он сообразил, что в словах Даши была своя логика. Стиль поведения, манеры Рублева в Междуреченске не давали ни малейших оснований заподозрить его в излишней щепетильности. А в Москве он стал настоящим ханжой. Девочка сразу заметила такое несоответствие и нашла, как ей показалось, единственно возможную разгадку. Еще хорошо, что обвинила Комбата в желании устранить ее от дел. А ведь могла решить, будто Рублев раздумал помогать егерю.

Зазвонил телефон. Комбат снял трубку.

– Иваныч, глухой номер, – услышал он голос Подберезского. – Надо же такому случиться, одни ремонт затеяли, к другим целый косяк родственников подгреб.

– Судьба, – вздохнул Рублев и повернулся к Даше:

– Ладно, ешь мою печень, пей мою кровь… Оставайся.

Дальше события начали развиваться с угрожающей быстротой и совершенно неожиданно для Комбата. Девушка не привыкла сидеть без дела. Она придирчиво осмотрела каждый уголок квартиры, и вот уже скрипнул отодвигаемый стол, тихо зашелестел половик.

– Эй, эй, у меня здесь каждая вещь на своем месте, ничего не трогай, – строго предупредил девушку Комбат.

– Я и не собираюсь, будьте спокойны, только немножко уберу.

Это “немножко” затянулось часа на три. Рублев только нервно сверкал глазом, когда Даша слишком увлекалась, но в конце концов был вынужден признать, что понятие “женская рука” – вовсе не досужая выдумка распоясавшихся феминисток. В его квартире всегда поддерживалась чистота и порядок, у каждой вещи было свое место, и Комбат точно знал, где это место находится. Но, увы, порядок Рублева сильно отдавал стерильностью казармы, будто человек лишь благодаря врожденной аккуратности ухаживает за своим жильем. Благодаря Даше комнаты вдруг задышали теплотой и уютом, словно она привезла с собой и выпустила в квартиру сказочного домового.

– М-да, – протянул Комбат, – убирать ты умеешь!