Текст книги "Немного ночи (сборник)"

Андрей Юрич
Немного ночи
(Сборник)

Про девочку

Валя Протасова была хорошей девочкой и училась на четыре и пять. Она никогда не приходила домой позже десяти вечера и пользовалась презервативами. У нее были папа с мамой, которые работали в одном банке, мама в пресс-службе, а папа – начальником отдела по работе с корпоративными клиентами. Они были родителями щедрыми и внимательными – никогда не забывали, что их дочка хочет получить на день рожденья, и регулярно посещали родительские собрания. Еще у Вали был кот Мурзик – жирное существо с длинной белой шерстью – давно кастрированный. Мурзик много ел и спал. Валя любила наряжать его в кукольные костюмчики и водить на задних лапах по комнате.

Комната Вали выходила на солнечную сторону. И по утрам вся была пронизана апельсиново-желтыми лучами. Валя просыпалась, щурилась на брызжущее солнцем окно и откидывала одеяло. С наслаждением потягивалась, ощущая все свое молодое, томное от сна, тело. Вставала одним легким движением и босиком бежала в ванную – плескаться в замечательной холодной воде. Потом с аппетитом завтракала за одним столом с папой и мамой. Мама иногда вставала из-за стола и подливала папе кофе. А папа говорил «спасибо».

После завтрака Валя надевала одежду, которая ей очень нравилась. (Валя любила светлые шерстяные кофты крупной вязки, которые так хорошо лежали на груди, и строгие темные юбки средней длины, подчеркивающие красоту ее бедер) Валя никогда не ходила в школу без бюстгальтера.

Она брала черную сумку из мягкой кожи, в которой тетрадки и учебники лежали собранными еще с вечера, и бежала вниз по лестнице. Папа и мама иногда предлагали подвезти ее, но она отказывалась. Школа была совсем рядом, и было так приятно пройтись по утреннему холоду, здороваясь со знакомыми и друзьями.

В школе Валя больше всего любила уроки физики. Она была тайно влюблена в молодого учителя со звучной фамилией Вотанен. На уроках она любовалась чистой кожей его лица, ясными светло-карими глазами и густыми волосами. Особенно ей нравилось, когда он смотрел на нее. Тогда она опускала взгляд. Но не сразу, а чуть-чуть задержав, как бы нехотя.

Учитель был строен, высок и носил замечательные брюки, которые никогда не покупал в магазинах готовой одежды, а всегда шил на заказ. Учитель думал, что у него очень красивые ноги. А под свои замечательные брюки надевал кальсоны, потому что боялся заболеть простатитом. Он знал, что нравится многим девочкам. И ему доставляло удовольствие во время уроков смотреть иногда им в глаза и видеть, как девочки вспыхивают от его взглядов. Впрочем, он и в самом деле был красивым человеком. Поэтому в его умеренном самолюбовании не было ничего смешного.

Одноклассники очень любили Валю.

Придя домой, Валя садилась за уроки. Она понимала, что должна хорошо учиться, чтобы отблагодарить маму и папу за их любовь к ней. Она хотела окончить школу и поступить в университет, на факультет экономики, а потом работать в банке. Еще она хотела стать кинозвездой, популярной певицей и фотомоделью. Но все это было несерьезно. Ей полагалось хотеть работать в банке и делать карьеру. Домашние задания давались ей легко, память у нее была хорошая.

Сделав домашние задания, Валя шла в гости к подружке или гуляла с Пашей или Сергеем.

Подружка жила двумя этажами выше, и звали ее Светой. А Сергеем звали дядю подружки. Дяде было тридцать четыре года, и ему очень нравились старшеклассницы. Последние полгода ему очень нравилась Валя. А Вале нравился он, такой взрослый. Дядя Сережа, как она его называла, работал психологом в медицинской фирме. Он имел сильное упитанное тело и в постельных забавах был настолько неутомим, что дело иногда заканчивалось мелкими травмами. Первый раз, когда такое произошло, Валя даже испугалась и побежала к врачу. Тетенька гинеколог сдержанно улыбнулась и сказала:

Всего лишь мозоль. Само пройдет.

После этого для дяди Сережи всегда покупались презервативы с дополнительной смазкой.

Паше было двадцать четыре года. С ним Валя познакомилась несколько лет назад, когда ей, кажется, было еще четырнадцать, а ему, соответственно, двадцать один. Паша был парнем скучным, и Валя встречалась с ним относительно редко – пару раз в месяц.

Все остальные силы своего молодого организма Валя отдавала учебе.

Учителя любили Валю.

Что же творилось вокруг Вали?

Каждое утро над горизонтом поднималось оранжевое солнце и хлестало потоками света в ее окно, об этом мы упоминали. Дворник подметал двор и получал за это небольшие деньги. Кот Мурзик в смутных ленивых снах томился от неясной тоски и забывал ее, как только просыпался. Папа и мама занимались любовью раз в полтора месяца. На проспекте, который был виден из кухонного окна, иногда сбивали кошек или собак, а на следующий день их расплющенные трупы исчезали. За зимой приходила весна, потом лето и осень. Поспевали в мичуринских садах яблоки. Наркоманы умирали от передозировки, алкоголики – от цирроза печени. Девочки покупали бюстгальтеры большего размера, а мальчики это молча отмечали в своем сознании. Постепенно застраивались городские окраины. Иногда цвела сирень.

Мир состоял из множества перепутанных меж собой мелочей. И все это катилось гремящим клубком причин и следствий в неведомую даль, из которой в сегодняшний день долетали только отзвуки, подобные эху далекого взрыва, и протягивались зыбкие тени, как при заходе солнца.

Будущее казалось Вале простым и надежным, как стена ее комнаты.

Валя отчетливо понимала, что сейчас только готовится жить. А сама жизнь, прекрасная, удивительная, солнечная, начнется в будущем. Скорее всего, когда Валя закончит учиться. Тогда ей встретится ОН. Он будет гораздо старше ее, примерно, как дядя Сережа. Он будет за ней очень красиво ухаживать и любить ее. А она будет ему верна. Потому что жена должна быть верной мужу.

Родители поддерживали Валю в ее планах. Про дядю Сережу они не знали.

В школе нужно получать хорошие отметки. В этом смысл школы. Валя была уверена.

Она никогда не давала никому списывать. Когда у нее просили тетрадку с домашним заданием, ее охватывала странная ревность. Результаты ее труда должны приносить пользу только ей!

Однажды к Вале подошел ее одноклассник по фамилии Сергеев. Он был человеком с заднего плана Валиной жизни. А тут вдруг выкопался откуда-то из фона картины и пожелал встать, вернее, сесть рядом с главным персонажем. Валя позволила ему сесть рядом с собой. Ее соседка по парте болела, и сидеть одной было скучно. Вале даже стало любопытно. Она слегка поглядывала на Сергеева, в ожидании, когда же он начнет оказывать ей знаки внимания, а может быть даже приставать. Когда она заметила, что Сергеев косится на ее грудь, она почувствовала, к своему удивлению, приятное тепло в животе. К середине урока (шла контрольная) Валя поняла, что Сергеев заглядывается на решения уравнений в ее тетрадке, а вовсе не на ее прелести. Она стала закрывать ему обзор своим локтем. И целый вечер она не могла забыть, что мужчина, сидящий рядом с ней, остался равнодушен, просто использовал ее, как способ написания контрольной. В конце вечера, когда дядя Сережа осторожно расстегивал крючочки ее бюстгальтера, она успокоилась. В мире есть люди, которым она интересна, которые ценят ее.

– Дядя Сережа, – спросила она, – Вам со мной интересно?

– Конечно, – ответил дядя Сережа, – Разве ты не чувствуешь?

Он осторожно положил ее навзничь на диван. У нее на языке вертелся другой вопрос, но она постеснялась спросить. В любом случае, через пару минут она уже ни о чем не думала.

Когда Валя приходила домой, родителей часто не оказывалось дома. Они любили вместе ходить в театр или по отдельности к своим друзьям. Валя, порывшись в холодильнике, сооружала себе ужин из полуфабрикатов. Потом немного смотрела телевизор, особо не вникая, что показывают, и ложилась спать. Режим дня надо было соблюдать. Снов Валя обычно не запоминала. Хотя именно со сном было связано событие, не изменившее ее жизнь, но внесшее в ее существование ноту тревоги, беспокойства и непонимания.

Ей приснился Сергеев. Она никогда не присматривалась к этому человеку и, если бы ее попросили, не смогла бы вспомнить, какой у него голос или цвет глаз. Что-то, присутствующее в школе. Тень на задней парте. Обыденность ученических будней. Сергеев был частью учебного процесса. Не плюс и не минус. Просто данность. Как пыль на асфальте.

Ей снилось, что они сидят за одной партой. Класс пуст. Перед ними раскрытые тетради. И Сергеев списывает у нее домашнее задание по алгебре. Она сидит на стуле, расслабленно откинувшись, и видит только светлые вихры его склоненной головы. И смотрит, как он с жадностью, торопливо и неаккуратно переписывает решенные ею уравнения. Она подвигает тетрадку, чтобы ему было удобнее. И говорит: «Не спеши». И думает: «Только бы он не останавливался».

Проснувшись, Валя несколько минут лежала в постели, пытаясь удержать странное ощущение, испытанное во сне. Потом она заметила бьющее в окно солнце, потянулась, встала и пошла умываться.

На протяжении дня она несколько раз хмурилась, стараясь понять, что означал ее сон и почему у нее такое ощущение, будто он означал нечто важное. На уроке физики учитель Вотанен странно поглядывал на нее, дожидаясь обычной невинно-соблазнительной игры глазами. Но Валя смотрела в никуда. А на перемене подруга Света, лопочущая что-то над самым Валиным ухом, вдруг толкнула Валю в бок и спросила:

– Ты что?

– Что? – переспросила Валя удивленно, выныривая из уютных воспоминаний сна.

– Понятно. – сказала подруга, – Ты бы посидела пару неделек дома, а то вид у тебя…

– Чего? – не поняла Валя.

Подруга обиженно отвернулась.

В школьном буфете, когда они всем классом пошли обедать, на большой перемене, Валя купила себе два коржика и стакан чая и села к окну. За окном она увидела проходящего Сергеева. Он был одет в сине-серую куртку нараспашку и шел в сторону школьного крыльца. Как будто пропустил половину уроков. Валя жевала коржик и презирала Сергеева. Он ничего не добьется в жизни.

И еще она не понимала, как в ее сны могла попасть его бледная физиономия. Она вызвала в памяти лицо учителя Вотанена и улыбнулась. Потом вспомнила дядю Сережу и улыбка ее стала мягче и спокойнее. Она дожевала последний коржик, допила чай и вышла из столовой. В коридоре ей встретился Сергеев.

Она дежурно поздоровалась. Он что-то буркнул едва внятно и прошел мимо, стараясь не коснуться ее плечом.

Последние в своей жизни школьные зимние каникулы Валя провела дома. Потому что родители ее, еще недавно собиравшиеся с дочкой на лыжный курорт, решили разводиться. Был канун папиного дня рождения, и они все вместе сидели за кухонным столом, накрытым красно-белой клетчатой скатертью и составляли список гостей. Процедура была привычна и проста. И позволяла избавиться от ненужных раздумий, сомнений и чувства неловкости. Папа и мама составляли каждый на отдельном листе по длинному списку, вписывая туда всех, кого хотели бы видеть. Потом обменивались списками и вычеркивали всех, кого не хотели бы видеть. Время экономилось в пугающих масштабах. На отдельный чистый листок Валиной рукой выписывались фамилии уцелевших. Это были люди, приятность и нужность которых не вызывала сомнений.

В этот раз, впервые за двадцать лет, процедура дала сбой. Папа не захотел вычеркивать Коровиных. Коровины работали в одном банке с папой и мамой. Михаил Коровин, пятидесяти пяти лет, лысоватый седеющий брюнет с буржуазным животиком и красивыми строгими усами, был заместителем генерального директора банка и ангелом-покровителем Валиного папы. Эльза Коровина, тридцати двух лет, приятная блондинка с роскошным ртом, была секретаршей заместителя генерального директора банка и тоже ангелом Валиного папы. Но если один ангел защищал Валиного папу от служебных передряг и лишь изредка хлопал по плечу для сохранения корпоративного духа в коллективе, то ангел помоложе хлопал того же папу по другим частям тела, гораздо чаще, но тайком – опять же в целях сохранения коллективного микроклимата. Уверенный в себе и довольный жизнью папа продвигался по служебной лестнице в окружении этих добрых существ, ел с аппетитом и нарадоваться не мог на свою дочку, на ее румяные щечки и отметки в дневнике.

И когда он увидел фамилию Коровиных вычеркнутой, он решил, что жена ошиблась. А когда он поднял глаза от списка, то понял, что она все знает. Папа думал ровно сорок две секунды, а потом сказал:

– Если я его не приглашу, это скажется на моей работе.

На что мама вполне разумно возразила:

– А если пригласишь, это скажется на твоей морде.

Папа опустил морду к столу и подумал еще сорок секунд.

– У нас ребенок… – сказал он, применяя самое мощное оружие из имеющегося в его распоряжении.

Мама с трудом придушила вопящее о несправедливости самолюбие и сказала:

– Ладно, но если ты хоть раз посмотришь на эту корову… Если хоть раз до нее дотронешься…

Сразу после шумного и веселого празднования дня рождения, родители Вали подали на развод. Было решено, что папа уходит ни с чем, вернее, с двумя чемоданами. Квартиру никто разменивать не станет, машина тоже ему не достанется. Он будет помогать ребенку, но видеться слишком часто им не стоит.

Было позднее январское утро. Восходящее солнце било в окно холодными апельсиновыми лучами. Папа стоял в этих лучах, в черном пальто, в черной драповой кепке, напоминая грустный памятник поэту. Он ощущал себя предателем, потому что изменял жене, потому что бросал почти на произвол судьбы ребенка, потому что, как и все предатели, вдруг оказался оглушающе одиноким. Его жена, такая теплая и нежная спросонья, смотрела на него чужими недобрыми глазами. Его красавица дочка хотела обнять его и боялась. Его дом отстранялся от него, и оставалось только холодное солнечное утро, равнодушное и не имеющее никакого значения.

Он кивнул и вышел, неся в обеих руках чемоданы. У подъезда его встретил Михаил Коровин в серебристом «Лексусе». Он сочувствовал своему подчиненному, потому что знал, что значит уходить с чемоданом. Он считал себя теперь застрахованным от этого. Если что, думал он, уходить придется ей.

Через месяц после ухода папы, мама завела с Валей разговор об их будущей жизни. Она сказала, что уже давно знакома с Василием Петровичем. И человек он хороший и порядочный. И они, наверное, переедут к нему. А в этой квартире будет жить Валя, когда решит стать самостоятельной. Василий Петрович не имеет ничего против Вали. Он будет обеспечивать ее всем необходимым, а она должна его за это уважать и быть благодарной. Со временем, может быть, она станет называть его папой.

Вале было грустно, и она заранее стеснялась Василия Петровича. В ее ощущениях он почему-то был похож на прикосновение холодного и неприятно-осторожного гинекологического инструмента. Она понимала, что при нем уже невозможно будет бегать утром по дому в нижнем белье и так просто радоваться солнцу. А может быть, в ее будущей комнате не будет утреннего солнца. А только серый сыроватый сумрак, делающий пробуждение мучительно невозможным.

Квартира Василия Петровича была словно взята из хорошего голливудского фильма о жизни богатых людей. Огромные комнаты в мягких тонах, минимализм в обстановке. И к каждому предмету будто приклеен ценник со многими нулями.

Небольшой обеденный стол стоял посреди нежно-розовой пустынной столовой и выглядел музейным экспонатом эпохи модерна. Было совершенно непонятно, как за ним можно есть такие вещи как яичница или хлеб с маслом. Ему идеально шли несъедобные декоративные груши, выращенные на юге Франции и доставленные в Россию в стеклянных коробочках, поштучно.

Когда Валя вошла в туалет, она долго не решалась снять трусики. Это нельзя было делать в таком объеме пустого пространства. Унитаз блестел хромом и казалось неправильным пользоваться им по прямому назначению. А ванна-джакузи с приятно-коричневым акриловым покрытием напоминала что-то жуткое из фильма про Франкенштейна.

Валина комната, впрочем, была невелика. Вместо уютных занавесок окно закрывали широкие вертикальные жалюзи. Кровать тоже была небольшой, какой и должна быть кровать скромной молодой девушки. Одеяло на кровати было красным. Стены комнаты – бледно-розовыми. На полу лежал мягкий ковер с коричневым длинным ворсом. И у окна занимал много места большой новенький стол орехового цвета, на котором было место и для компьютера и для книжек.

Во время переезда Василия Петровича не было дома. Валя успела разложить в стенном шкафу половину своих вещей, когда мама позвала ее откуда-то издалека. Валя все поняла и вышла в прихожую. Высокий пожилой мужчина, с матовым блеском в черных глазах, посмотрел на нее, будто она была привычной частью обстановки комнаты. Он расстегнул черное пальто и снял красивое кашне с шеи.

– Здравствуй, Валя. – сказал он, – Надеюсь, мы подружимся.

Валя разглядывала его усталое равнодушное лицо.

Василий Петрович взял Валину маму за плечо и мягко притянул к себе. Дотронулся губами до ее губ. Валя смотрела на этот поцелуй и вспоминала недавний урок биологии, где изучала под микроскопом сперматозоиды морской свинки. Они были мертвыми, давно засушенными. И сейчас они странным образом имели отношение к наблюдаемому. Будто мама и Василий Петрович специально засушили у себя в душе кусочек живой нежности и теперь просто демонстрировали его. И ясно было, что каждый раз он будет одним и тем же.

Уборкой в квартире занималась Алевтина Андреевна. Это была крупная костлявая старуха, одетая в чистое серое платье, и завязывающая седые волосы в тугой узел на затылке. Валя всегда боялась, что Алевтина Андреевна найдет в ее комнате что-то, из-за чего потом Вале может быть стыдно. И хотя она точно знала, что ничего такого у нее в комнате нет, она все равно боялась. И когда Алевтина Андреевна обращалась к ней, Валя задерживала дыхание, чтобы не вскрикнуть.

Она понимала, что Алевтина Андреевна – совершенно безобидная женщина, старательная и чистоплотная. Она понимала это умом. Но страх не проходил. Он, казалось, был связан с чем-то совершенно посторонним, и просто искал выход, заставляя Валю бояться пожилой горничной. Валя представляла свой страх в виде серой колючей звезды, излучающей тусклый холод.

Комната Вали выходила на солнечную сторону. Солнце все так же щедро лилось в окно потоками апельсинового света. Но у Вали появилась привычка закрывать на ночь жалюзи. И вместо радостных солнечных лучей она видела по утрам лишь квадрат горящего оранжевым цветом пластика.

Она все так же потягивалась с удовольствием, одевалась и шла умываться в маленькую ванную, что была рядом с ее комнатой. Это была ее ванная. Она расставила там на умывальнике фарфоровые фигурки гусят. И разговаривала с ними, когда ложилась в небольшую эмалированную ванну с горячей водой. В огромной карамельно-коричневой джакузи, что стояла в другой ванной комнате, она не мылась никогда. Она знала, что мама и Василий Петрович иногда моются там вместе. И то ли из-за того, что акрил всегда казался теплым на ощупь, то ли из-за того, что ванна была явно сделана для двоих, Валя старалась не прикасаться к ней.

Со временем, примерно через месяц, Валя привыкла к новой квартире. И большие комнаты уже не казались ей пустыми и враждебными. Василий Петрович был вполне сносен. Он подвозил Валю до школы, в лоснящемся черном BMW, давал денег на обед и еще немножко на всякие мелочи, и не надоедал разговорами. Они вообще почти не разговаривали.

Однажды он спросил, чем Валя собирается заниматься, когда окончит школу, и есть ли у нее молодой человек. Для этого он позвал Валю в свой домашний кабинет, в темных тонах, усадил напротив себя в мягкое кожаное кресло и направил в ее лицо свой матовый взгляд. Ответом на первый вопрос он остался удовлетворен. Однако, когда Валя ответила, что молодой человек есть, и замолчала, Василий Петрович нахмурился. Валя понимала, что Василий Петрович не из тех, кто допускает в свою жизнь случайности. И ему нельзя узнавать ни про Пашу, ни, тем более, про дядю Сережу. Она мысленно пыталась выбрать кого-нибудь из школы, кого можно было бы называть своим парнем, чтобы это выглядело достаточно убедительно и ничем не мешало ей.

– Сергеев, – сказала она, – Петя Сергеев, из моего класса.

– Спасибо, Валя, – ответил Василий Петрович, – Ты очень честная и понятливая девочка.

С дядей Сережей было покончено. На время. Но промежуток времени был довольно велик. Валя решила несколько месяцев вести образ жизни добропорядочной школьницы. То есть, она не думала, что она не «порядочная». Просто дядя Сережа воспринимался ею, как ужасно интимная подробность, которую надо было скрывать от посторонних.

Валя решила прибегнуть к активной маскировке. На уроке физики она села за одну парту с Сергеевым.

Сергеев промолчал. И до конца урока он лишь изредка поглядывал на нее краешком глаза. Ей было смешно. Она аккуратно вырвала из тетради листок и написала на нем большими буквами: «Петя, ты мне нравишься».

Петя придвинул листок к себе, нацарапал на нем что-то и придвинул к ней. Она прочитала написанное тонкой голубой пастой: «Сядешь со мной на математике?» Она написала: «Да». Петя расслабленно откинулся на спинку стула и улыбнулся в пространство.

На уроке математики Сергеев, уже не стесняясь, заглядывал в ее тетрадь. Ей было неприятно, но она терпела. Хотя очень хотелось закрыть тетрадные поля рукой.

После занятий она специально подошла к Сергееву и смущенно попросила проводить ее. Сергеев посмотрел внимательно в ее глаза и сказал:

– Пошли.

На улице сыпала снежная крупа, день был серовато-синим. Мамин желтенький «Рено» остановился у края тротуара. Сергеев равнодушно осмотрел плавные линии корпуса.

– Симпатичная. – сказал он Вале.

– Маме тоже нравится, – ответила Валя.

– Я про маму, – сказал Сергеев.

Валя почувствовала, как внутри зашипело горячее возмущение. Она захотела ответить что-нибудь резкое, но они стояли возле машины, и мама вопросительно смотрела на Валю из-за руля. Валя легко и приятно улыбнулась Сергееву, сказала «пока», дотронулась до его плеча, подошла к машине, открыла дверцу и уселась на переднее сиденье. Машина мягко и быстро тронулась. Слегка растрепанная фигура Сергеева мелькнула в салонном зеркальце. Кажется, он смотрел вслед машине.

Мама одновременно с Валей отвела взгляд от зеркала, посмотрела на дочку, сдержанно улыбнулась и сказала чуть ехидно:

– Симпатичный.

Вале снова захотелось нагрубить.

– Маме тоже нравится… – чуть слышно пробормотала она себе под нос.

– Что? – спросила мама.

– Ничего. – сухо ответила Валя, уставилась в окно и принялась вспоминать дядю Сережу.

Мама искоса взглянула на Валю и снова улыбнулась, легко и удовлетворенно. Она была рада, что у дочки наконец-то появился мальчик. Несомненно, новая семья положительно влияла на девочку.

Стремительно приближались выпускные экзамены. Валя понимала всю важность этого периода своей жизни и старалась получать только пятерки. Почти весь ее день с утра до вечера был забит учебниками, тетрадками, авторучками и учителями. Сергеев все так же провожал ее до маминой машины, а Валя садилась с ним за одну парту и позволяла списывать. Иногда она писала ему шутливые записки «Ты такой мужественный» или «Хочешь меня поцеловать?». Сергеев внимательно читал записки и отвечал односложно «Да?» или «Да». Она понимала – это оттого, что он стесняется. Ведь она такая красивая и у нее большое будущее, и у него никогда на самом деле не будет такой девушки. А он, конечно, не урод, но и ничего особенного. И родители его неизвестно кто. А если он плохо учится и не умеет получать пятерки, значит, ему не на что рассчитывать в жизни. Да, он, наверное, очень благодарен ей за то, что она позволяет ему быть рядом.

Ей очень льстило, что он хочет ее поцеловать, но стесняется. Она даже представляла, как однажды, когда надобность в этой маскировке отпадет, она его поцелует сама. Для него это будет подарок.

Она закрывала глаза и ощущала, как целует его губы. (Он ведь еще наверняка не целовал девушку.) Его простые свежие нецелованные губы. И он сначала замрет и напряжется от испуга, а потом обнимет ее.

А потом она объяснит, что больше не будет садиться за его парту. И все было игрой. Он расстроится. Но будет всю жизнь вспоминать свой первый поцелуй.

Во вторник у Вали на переносице вскочил прыщик. Он болел и, казалось, светился отвратительным красно-розовым цветом.

Учитель Вотанен, на уроке физики, привычно встречался глазами с Валей, а потом странным образом фокусировал взгляд на прыщике и нагло его рассматривал. Обиднее всего Вале было из-за того, что даже Сергеев, это бледное ничтожество, никогда вообще не глядящий на Валю дольше пары секунд, искоса пялился на ее переносицу.

На перемене две одноклассницы, поочередно, советовали ей средство от прыщей. А одна даже предложила купить в аптеке какую-то травку и мыть лицо отваром. Дуры.

Просто она уже очень давно не занималась сексом. А это, конечно, сказывается на коже, особенно в ее возрасте. Уже больше месяца она не встречалась ни с Пашей, ни, что более важно, с дядей Сережей. Она понимала, что если и дальше вести такой неполноценный образ жизни, то скоро вся покроется ужасными мелкими прыщиками.

Она позвонила маме и сказала, что пойдет после школы в гости. Мама спросила, к кому, и Вале пришлось соврать. Как-то сам собой на язык попался Сергеев. Мама немного помолчала в трубку, а потом сказала, чтобы к десяти Валя была дома.

Валя сунула золотисто-бронзовую коробочку мобильника в мягкую кожаную сумочку и поспешила на автобусную остановку. Уже из маршрутки она позвонила дяде Сереже. Он сильно обрадовался, было слышно по голосу.

Встретил ее прямо на остановке, такой свежий, красивый, веселый. Он потрепал ее по щечке, и они вместе пошли в ближайшую аптеку. В целях конспирации Валя стояла на улице и смотрела сквозь широкое окно, как дядя Сережа покупает презервативы. Ее любимые, черные, с дополнительной смазкой.

Светило холодное мартовское солнце, наполняя воздух волшебным лимонным сиянием. Легкий мороз делал кожу на Валиных щеках упругой и розовой. Дышалось легко и вкусно. И в животе ощущалось приятное тепло, от предвкушения давно ожидаемого удовольствия.

Дядя Сережа вышел из аптеки, взял Валю за руку.

Они шли быстро и молча, с улыбками на лицах. В подъезде не стали дожидаться лифта, поднялись по лестнице на четвертый этаж.

Наконец-то, – сказал дядя Сережа, закрыв дверь квартиры.

Он тут же, у порога, снял с Вали всю верхнюю одежду. Ей было смешно от прикосновений его холодных пальцев.

Он на руках отнес ее к дивану и осторожно положил на подушки. Принялся стоя стягивать с себя брюки.

– Ты меня любишь? – спросила Валя.

– Конечно, – ответил дядя Сережа, – Сейчас, подожди…

Он запутался в штанинах. Валя смотрела на него и почему-то вспоминала засушенные сперматозоиды морской свинки. Ей было интересно, как ученые-исследователи их добывали. Потом она подумала, что надо бы позвонить Сергееву, предупредить на случай родительской проверки. А потом дядя Сережа справился со штанами, и она перестала думать.

Она позвонила Сергееву, томная, усталая, лежа затылком на волосатой дядьсережиной руке. Дядя Сережа гладил ее по голому животу и молчал.

– Да. – сказал Сергеев в трубку после нескольких длинных гудков.

– Привет, Петя, – сказала Валя, – Это Валя. У меня к тебе просьба.

– Да? – спросил Сергеев.

– Если кто-нибудь будет спрашивать… Ну, не знаю… Ну, кто-нибудь… Ты скажи, что я была у тебя весь вечер, до девяти. Скажи, что вместе уроки делали или еще чего… А?

– Все? – спросил Сергеев.

– Ну… – протянула Валя, ей вдруг стало очень весело, совершенно без причины, как обычно бывало после секса.

– Петь, ты меня любишь? – спросила она.

– Нет. – ответил Сергеев сразу.

– Ладно. – сказала Валя, – В общем, скажешь…

– Ладно. – сказал Сергеев.

Валя нажала кнопочку, и экранчик телефона погас. Она аккуратно схлопнула створки маленького корпуса и положила рядом с диваном, на пол.

– Надо же… – сказала Валя, – Тоже мне…

Она недовольно отпихнула игривую волосатую руку и повернулась набок. Дядя Сережа прижался к ней сзади. Она взбрыкнула всем телом, встала и принялась одеваться.

– Ты чего? Еще, ведь, рано. – сказал дядя Сережа.

Он попытался зацепить пальцем ее трусики. Она снова отпихнула руку. Дядя Сережа привстал, обхватил ее за талию обеими руками, похохатывая, повалил на диван, прижал и стал целовать. Она пыталась вырваться, извивалась всем телом.

– Ты что? Тихо… тихо… – шептал дядя Сережа.

Одной рукой он крепко прижимал ее к дивану, а другой стаскивал трусики. Она стала поскуливать. И когда он снова поцеловал ее, она втянула в рот его нижнюю губу и сжала зубами изо всех сил. Дядя Сережа дернул головой, и она ощутила во рту вкус крови. Она разжала зубы. Он скатился с нее на пол, зажимая ладонями нижнюю часть лица.

Она лежала неподвижно и смотрела, как он встает. Он отнял ладони от лица и осмотрел их, близоруко щурясь.

– Ты что, дура, с ума сошла?!! – провыл он на странной высокой ноте.

Валя села и принялась одеваться, быстро и деловито. Дядя Сережа стоял перед ней, голый, трогал губу и рассматривал свои пальцы.

– Ты что, совсем?… – опять начал он.

– Оденься, противно смотреть. – сказала Валя брезгливо.

Она нырнула головой в свитер и стала проталкивать голову сквозь узкий высокий ворот. Вдруг ее голова онемела и стукнулась с деревянным звуком затылком о стену. Мгновением позже Валя почувствовала, как инерция удара заваливает назад все тело. И на вдохе в носу что-то булькнуло. Она постаралась высунуть голову из ворота наружу. Удар бросил ее в сторону, набок. Потом она грохнулась спиной об пол, и в голову хлынула новая волна онемения.

Он еще раз ударил ее в лицо, в красное пятно на белой вязке свитера. Потом навалился сверху.

Она с трудом дышала сквозь мокрую соленую ткань. В горле булькало. Тело наливалось жгучей тяжелой болью.

Она отползла в сторону и, наконец, стянула ворот свитера вниз, на шею. Лицо было мокрым, из носа текло горячее. Несколько минут она дышала. Потом стала видеть. Дядя Сережа сидел на полу и смотрел на нее равнодушно.

Она встретилась с ним взглядом. И почувствовала жуткий, шевелящий внутренности, страх.

– Не надо. – сказала она, – Пожалуйста, не надо. Отпусти меня.

Он вяло усмехнулся.

– Иди. – он мотнул головой. – Посмотрим, что ты дома скажешь. То-то мама узнает, с кем ее доча вечера проводила.

Она снова надела трусики, колготки, юбку, неловко двигая деревянными руками. Долго искала под диваном мобильник. Накинула свою густо-розовую курточку из тонкой блестящей кожи, сунула ноги в сапожки и вышла.