Текст книги "Перстень Рыболова"

Анна Сеничева
Перстень Рыболова

Пролог
Лакос

Вечер жил. Он дышал, переливаясь тысячами огней, которые отражались в темнеющей воде. Их сверкающая цепь извивалась вдоль берега, мерцала и мерно покачивалась, вторя движению волн. Ветер доносил из гавани обрывки песен.

Солнце клонилось к закату, и на город ползла тьма.

– Ох, напринимался страху бедный Арвил, как только с ума не сошел! Вся душенька и по сей час в пятках сидит, – бормотал под нос маленький старик, щуря колючие глазки. Острые уши, поросшие седыми волосами, задвигались. – Кто ж знал, что Серен перед смертью такое выкинет! А еще прынц… Такого бы прынца на ярмарке за деньги показывать! – старик надсадно захихикал, тряся сухоньким кулачком. – Мое зеркало разлетелось на осколки от одного его взгляда, дзинь! А потом… – Арвил прихлопнул рот ладонью. – Т-с-с! Не сейчас…

Легкий ветер пронесся в ветвях сосен и затих. Дымка на востоке сгущалась, затягивая горы.

– Зато получил умный, чудненький Арвил за свой страх кой-какую награду, – старик вытянул сжатый кулачок вперед, с изумлением на него уставившись. – Что это у тебя есть, а? Покажи, покажи, Арвил! Э, нет, много будешь знать – скоро состаришься! Ну дай, – заюлил он снова, – хоть одним глазком!

Погримасничав вволю, старик разжал ладонь и двумя пальцами взял с нее перстень – скверный перстенек в кривой оправе с сероватым, точно запыленным, камнем.

– Принцу ведь он теперь ни к чему. Принц умер, а мертвецам украшения зачем? Мое!

Арвил крепко сжал ладонь. Неожиданно он изменился в лице, в глазах мелькнула злоба. Старик лихорадочно ощупал себя, ища, куда бы спрятать перстень, полез под плащ и схватился за кожаный поясок. Тихонько зазвенело – к поясу крепились на цепочках кошелек, чернильница и писчие перья.

– Вот сюда припрячу, попробуй, найди…

Над головой пронзительно, тоскливо закричала чайка. Потянуло холодом.

– Да, я слышу его шаги. Он пришел в Светломорье на вечерней заре. А что, славно мне заплатят за разбитое зеркало? – и старик визгливо засмеялся.

Последний луч солнца блеснул на глади залива и погас. Закат умирал. Город погружался в ночную мглу.

Почти десять лет спустя

Часть первая
Человек зеркал

I

Есть в Светломорье заповедные острова, о которых знают лишь ветры-странники да редкие мореходы.

Острова спрятаны вдали от больших Архипелагов с шумными городами, разбросаны, как бусины, по синему шелку бескрайних морских просторов. Не на каждой карте и разглядишь точку за сотни миль от торговых путей.

Само время, когда-то заглянув сюда, остановилось и пустило корни в каменистую землю, где они накрепко срослись с вековыми соснами. С тех пор жизнь тут не шла, а проплывала, как облака по небу в погожий день. Бури и шторма лихолетий проносились над островком, едва задевая крыльями верхушки деревьев. И только мореходы, что изредка появлялись здесь, приносили слухи один тревожнее другого: о пиратах, которых развелось полно в Светломорье, о мятежах, беспорядках и скором конце света, да много еще о чем…

…Как-то в начале марта, когда холодные дожди ушли далеко на север, а с востока подули теплые ветры, в гавани островка бросил якорь незнакомый корабль.

Стояло то чудное и таинственное время, когда год поворачивает с зимы на весну. В эту пору отмечают Ясные вечерницы – череду старых языческих праздников, которые длятся до первой весенней грозы. Говорят, будто в Вечерницы старое время смыкается с новым, а на границе крутит невидимые вихри, путает и скрещивает людские дороги. Потому и случается то, чему случаться вроде бы и не должно. Время-то ничейное…

Нынче вот был канун дня, который в народе зовут четверг-ветреник. В этот день ветры дорог своих знать не хотят и летают, как вздумается. Звенят повсюду гости с юга и запада, с гор и морей, и тот, кто знает их язык, услышит немало новостей. Но то – привилегия чародеев, а мальчишка по имени Арвельд Сгарди учился совсем другому ремеслу. Преподавали ему искусство не менее древнее, чем колдовское – искусной драки и защиты. Чудного языка он не знал, а потому в шелесте ветвей и свежем дуновении слышалась ему весна, такая же юная, полная сил и надежд, как он сам. Арвельду было семнадцать лет.

Сгарди несся по крутой каменистой тропе, перескакивая через валуны и глубокие расселины, поднимаясь к вершине Горы. Никто за ним не гнался, а несла вперед, как на крыльях, радость от славного весеннего дня. Вот и ушла зима, и, как во всякий год, казалось, ушла навсегда, что больше не будет ни дождей, ни промозглых туманов, особенно тоскливых здесь, на острове, а впереди бесконечное лето…

На вершине он остановился, всей грудью вдохнул крепкого, холодного воздуха и закрыл глаза. Распростер руки, точно хотел обнять все – море, небо, лес, Гору.

– Эге-гей! – закричал он. – Ветры! Слышите вы меня? Тогда летите сюда! Все сюда!

С вершины видна была вся Храмовая гряда – десяток островков, поросших сосновыми и кедровыми лесами, осколков больших земель между Северным и Лафийским архипелагами. Не иначе, когда пращур всех рыболовов наделял детей землями, осталась у него горсть камней, которые и дать кому-то было совестно, так он размахнулся и бросил их в море: бери, кто захочет! Только, по всему видать, никто не позарился. Незавидная была земля: горы, затянутые жесткими коврами хвойных лесов, продуваемые всеми ветрами, на окраине Светломорья. С давних пор звали эти места Шартэн-аэп-Келлах – «пристанище на краю морей».

Место хоть и глухое, а все ж гости с больших земель наведывались: что ни месяц, то стоял в заливе корабль. Иногда местному люду удавалось кой-чего вызнать о гостях, и тогда в рыбачьем поселке пищи для пересудов хватало надолго. То старики-чародеи ходили, порой такого страхолюдного вида, что не приведи бог, то мореходы в плащах чудного покроя и такой ткани, какой в этих краях не водилось. Еще появлялись молчаливые, неприметно одетые люди, с бесшумной поступью и стальными глазами. Раз как-то сын сельского старосты своими глазами видел, как такой чужак мечом снес старое дерево под корень. Это ж какую силищу надо иметь!

Домыслов было много, а точно знали только одно: гости приезжали в монастырь у Кедрового ручья.

Вон виднеются шатровые монастырские крыши. Правду сказать, от самого монастыря осталось только название да память о том, что некогда здесь жил орден. А в то время, о котором ведется рассказ, в Обители Всех Ветров монахов уже и след простыл. Там жил Арвельд и двое его друзей. Мальчишек в деревне знали, но кто они, откуда взялись, никто не задумывался. Так, живут и живут… И уж точно никому бы в голову бы не пришло, что таинственные гости являются на остров из-за них.

Близился вечер. Облака серебристым неводом висели в небе. У берега задремывали рыбачьи лодки. Стлался над изумрудным лесом дымок из печных труб да напевала немудрящий мотив свирель.

Арвельд стоял, словно ожидая ответа на свой призыв, но ветры не торопились. Холодало, ждать ему надоело, и Сгарди махнул рукой. Ну и не надо! Но тут дунул в затылок резкий, ледяной ветерок. Скользнул между деревьев, закружился по вершине маленький смерч, подхватил горсть сухих листьев и швырнул с Горы. Исчез так же быстро, как появился.

А вслед за этим стихло все вокруг. Смолкли птицы. Замерла листва. Даже шепот моря, набегавшего на берег, растаял. Светлый горизонт затянуло дымкой, облака потемнели и опустились ниже, надвинувшись на остров. В тишине пронесся еле слышный звук – то ли шипела змея, то ли шептал кто-то на чужом языке.

Это длилось всего мгновение.

А в следующий миг дымку на горизонте развеяло, небо посветлело, и снова поплыла свирель.

Сгарди поежился – его прохватил озноб, будто снова вернулась зима. Видение появилось и пропало так быстро, что он не успел толком разглядеть. Было это на самом деле или только почудилось?

Мальчик встряхнул головой, отгоняя наваждение, и двинулся по каменистой тропе, что вела к деревушке. Не иначе как Ясные Вечерницы чудят – в эти дни всякое случается. Исчезло куда-то ликование и ожидание чуда, захотелось оказаться в деревне, среди людей.

Тропинка вильнула, и тут из-под ног скользнула черная блестящая лента. Гадюка! Мальчик отскочил в сторону и еле удержался, чуть не полетев с обрыва. Несколько камней сорвались со склона в шумевший в расселине водопад. Сгарди постоял, переводя дыхание. А когда снова поднял голову, то увидел его.

Сначала Арвельд подумал, что это каменная статуя, темная от времени, ветров и дождей – таких истуканов немало разбросано по островку – и лишь потом понял, что перед ним человек.

Чужак стоял поодаль от него, на самом краю. Необыкновенно прямой и стройный, в тяжелых, ровных складках плаща, словно выбитого из черного камня, он стоял и смотрел на море.

Откуда ему здесь взяться… Всего минуту назад Арвельд оставил вершину и мог поклясться, что ни единой живой души окрест не было. Склон весь как на ладони, спрятаться негде. Будто ветром принесло…

Незнакомец повернул голову и встретился с Арвельдом глазами. И снова мальчику показалось, что перед ним статуя: такие мраморные, точеные черты у него были. Даже глаза как смарагды – чистой воды, зеленые и пугающие.

– Добрый вечер, сударь, – начал Сгарди, потому что незнакомец молчал и все смотрел на него. – Ищете кого-то?

– Ищу, – ответил чужак, не спуская с Арвельда глаз-самоцветов. – Монастырь, который назывался Обителью Всех ветров. Он стоял когда-то на одном из этих островов, – незнакомец кивнул на море, – но мне не вспомнить, на каком.

– Монастырь здесь, – сказал Арвельд. – Спуститесь по той тропе, перейдете через ручей, а там ворота видны. Это и есть обитель.

– А как зовутся теперь эти края? – спросил чужак, обводя взглядом залив.

– Храмовая гряда, сударь.

– Храмовая гряда, – припоминая, повторил незнакомец. – Сколько лет, немудрено и забыть. Последний раз я был тут, когда Шартэн-аэп-Келлах еще принадлежал Лафии…

Больше он не спрашивал, и Арвельд, пожав плечами, двинулся своей дорогой. Странный гость пожаловал. Любопытно, к кому из них троих.

В затылок дунул знакомый уже студеный ветер. Сгарди обернулся еще раз взглянуть на чудного незнакомца и замер как вкопанный: на том месте никого не было! Пустой обрыв да кривая сосна вцепилась корнями в огромный валун. А чужака и след простыл. Арвельд плюнул и ускорил шаг, хотя тропа становилась все круче.

Когда Сгарди подходил к деревеньке, встреча на обрыве уже казалось сном, навеянным колдовским вечером, как вдруг он вспомнил, что земли Храмовой гряды и впрямь считались раньше лафийскими. Только было это восемьсот лет тому назад.

II

Нигде ветры не шумят так тревожно и сильно, как в прибрежных соснах. Это оттого, что странствуют они год от года по разным землям, а береговые деревья им – что кораблям гавань. Там их пристань. Вот и ведутся разговоры денно да нощно о делах, что творятся в мире. Только язык тот мудрено понять.

– …а сегодня сцепились двое у переправы в полдень, – Гессен перебирал прошлогоднюю клюкву, вытаскивая листья и мох из корзины, – морской с юга, и горный – с запада. Настоящую бурю на реке устроили.

– Что не поделили? – Флойбек вытащил ягодку.

– А бог знает, я так и не понял. Вроде дорогу. Потом, как разлетелись, я с южанином словцом успел перекинуться. Он сказал, на Юге все покоя нет. Как три года назад междоусобицы начались, конца краю войнам не видать. Такое пожарище раздули…

– Хорошо, наверно, с ветрами говорить, – сказал Флойбек. Ветер трепал его темные волосы и заставлял щурить карие глаза.

– Иногда полезно, хотя много не вызнаешь. Ветры людские дела понимают плохо, больше чувствуют, а каких-то слов в их языке вовсе нет. Ты-то разве их не слышишь? Мореход ведь – должен уметь!

– Нет. Чувствовать – чувствую, предсказывать могу, а язык не слышу. Уши не те, – он улыбнулся.

Гессен отодвинул корзину и взобрался на каменный парапет. Внизу лежал залив, изрезанный скалами. Легкий ветер морщил воду. К востоку торчала на отмели старая башня, на вершине которой росли деревца. А за башней стоял корабль.

– О! Гостя-то видел? – Гессен кивнул на судно.

– Видеть не видел, зато слышал, – Флойбек поднес ладонь к глазам, разглядывая корабль против солнца. – Вся деревня гудит, как улей – любопытно ведь, кого принесло на этот раз. Ты как думаешь?

– Телохранитель Северного короля обещал прибыть, посмотреть, каков у Арвельда удар. Думаю, он и есть. Заодно расскажет, какие на Севере дела.

– Нынче дела везде одинаковы – худые, – ответил Флойбек. – Это мы и без его рассказов знаем. Нет, Гессен, корабль не северный.

– Тогда чей?

– Эх, так слепит, и не разглядеть толком! По обводам вроде как с Востока. Ага, носовая фигура в виде змеи. Вон, посмотри – змея ведь?

Гессен напряг глаза:

– Да, змея. А там принято змей на нос сажать? Никогда раньше не слышал…

– Огромный какой гад – весь в золоте, – рассуждал Флойбек. – Прямо огнем горит. Да, ты прав, редко такие фигуры встречаются, но я пару раз видел. Именно на восточных кораблях, только на каких-то особенных… Вспомню – скажу. Ты подожди тут, я сейчас, одним глазком, – и Флойбек спрыгнул на тропу и понесся вниз.

Тропа звалась Глухариной. Она огибала весь остров несколько раз, то спускаясь к заливу, то поднимаясь к Горе. Здесь она шла вдоль обрыва, где узловатые сосны, кривые от сильных ветров, цеплялись корнями за каменные глыбы. Когда осталась позади башня с граем чаек, шумно вздоривших в расселинах, Флойбек остановился.

С этого места корабль просматривался хорошо. Солнце осталось за утесом, и теперь отчетливо виднелись высокие обводы, раззолоченный змей на носу и зеленоватые паруса. Да, вправду лафиец, он не ошибся.

Сверху с шорохом посыпался мелкий камень. Флойбек поднял голову и на вершине Горы увидел Арвельда.

– Эй, Сгарди! – крикнул Флойбек. – Давай сюда!

Но Арвельд не слышал. А точно ли он? Флойбек знал, что друг часто ходит на Гору: вид оттуда на Храмовую гряду открывался дивный. Старики, правда, говорили, что кроме островов на вершине можно увидеть кое-что другое, отчего и сон может надолго отбить.

– Арвельд, слышишь? – снова завопил Флойбек, размахивая руками.

Да Сгарди это, больше некому. Только будто не один. Мореход взобрался на камень и увидел прямую фигуру в плаще, замершую на самом краю обрыва. Вот безумец, так и сорваться недолго. Арвельд повернулся и двинулся к тропе, ведущей вниз по склону. Флойбек стоял, не шелохнувшись, взгляд его был прикован к черному незнакомцу. Тот сделал шаг и…

Мореход выдохнул, широко раскрыв глаза.

– Ну и дела… – прошептал он. Вершина была пуста, а чужака след простыл. Только дунул с вершины холодный ветер, коснувшись его щеки.

Гессен выбросил сор из корзины, потянулся и встал пройтись. Корабль, стоявший в заливе, его не волновал. Что зря переживать, сейчас примчится мореход и все доложит: кто, откуда да зачем пожаловал. А нет – так старик Лум вечером скажет, он-то первый узнает.

– Новый наставник явился, – Гессен ступил на разбитый парапет, шаг за шагом прошелся по нему, чувствуя, как солнце греет затылок. – Может, и чародей пожаловал. Совсем про меня забыли, учителя тоже…

Порыв ветра качнул кроны сосен. Холодный, студеный ветер, как зимой. Только холод был не морской, а будто могильный, каким веет от камня. Гессен передернул плечами и спрыгнул на землю.

Янтарные отблески плясали на корявом стволе сосны. А в тени ее, притаившись, стоял человек.

Солнечный свет, дробясь в морской ряби, мешал разглядеть пришельца, а отворачиваться от него не хотелось. Мальчик приблизился и увидел, что за человека он принял статую, одну из многих, что стоят на островах Гряды. Замшелый каменный столб, с которого время и морские ветра стесали всякое обличье, только два зеленых камня мутнели там, где были глаза.

– Истукан, – сказал себе Гессен. – Как это мы его раньше не встречали…

Солнце клонилось к морю. И тут яркий луч, прорезав сосновую хвою тонким лезвием, вспыхнул огнем в самоцветах и осветил все лицо. Гессен отшатнулся. Глаза! Живые!

В следующий миг страшные очи снова были тусклыми, грубо ограненными бериллами. Надбровные дуги стерлись, рот обозначался узкой канавкой, а нос и вовсе только угадывался. Но чье тогда лицо он увидел? Странные черты так прочно врезались в память, что мальчик без труда узнал бы их снова.

Не успел Гессен подумать это, как за спиной послышался шорох мокрой гальки, точно кто-то шел к нему. Мальчик резко обернулся. Пусто. Шаги тут же раздались с другой стороны, но теперь они удалялись. Гессен быстро пошел прочь от странной статуи, и нос к носу столкнулся с Флойбеком.

– Что вызнал? – сразу спросил он морехода и осекся. – Да на тебе лица нет!

– На себя посмотри, – фыркнул тот. – Арвельда видел?

– Откуда? Я же тут был.

– Откуда, откуда… – Флойбек прислонился к сосне. – С вершины он шел, и хорошо бы спросить, с кем там встретился. А ты что с лица-то спал?

– Да так, нехорошо. Пойдем, я тебе кое-что покажу.

– Я уже навидался.

– Идем! – Гессен потащил его за рукав. – Сейчас скажешь, видел ты здесь раньше это или нет…

Битый час Гессен водил Флойбека вдоль парапета, приглядываясь к каждой сосне, а все не мог найти странную статую, хотя знал каждую пядь Глухариной тропы. Истукан как сквозь землю провалился.

III

– «…настоящим подтверждаю, что предъявитель сего является моим первым доверенным лицом. Мудрецов Храмовой гряды прошу принять его слова как приняли бы слова Алариха I Ланелита, короля Лафийского архипелага», – старый Лум закончил читать и свернул грамоту. – Узнаю почерк короля, хотя давненько не приходило от него писем. – Наставник поднял глаза на старца, стоявшего над ним. – Позвольте мне выразить… – Лум встретил взгляд зеленых глаз, тяжелый, пристальный, и смутился, растеряв слова почтения. – Я готов выслушать волю короля Алариха.

Они встретились у Кедрового ручья. В быстром потоке ломался и дробился мост, соединявший пологие бережки, осыпанные жухлой прошлогодней листвой. За мостом, в лиственницах, белела часовня. Качались на столбиках лампадки со свечами, огоньки теплились, мерцая в хвойной зелени, и запах горячего воска плыл в прохладном воздухе. От этого мерцания покойно и благостно становилось на душе, но Луму было не до покоя, словно старый знахарь чувствовал, что гость явился к нему не с простым сердцем.

Нений. Нений по прозвищу Любомудр. Имя это звенело по всему Светломорью еще в те времена, когда сам Лум только учился врачевать и читать по звездам. Но последние десять лет мудрец куда-то запропал. Пали слухи, что после гибели Серена он принял затвор и доживал свой век в горах на севере Лафии. Славное имя начало забываться. Стало быть, дела столь серьезны, что Аларих упросил-таки Нения покинуть свой горный приют. «…Моим первым доверенным лицом…» Первым и, пожалуй, уже единственным. Как-то быстро и незаметно перемерли в Светломорье свидетели того времени, когда юный Серен готовился занять престол и так странно сгинул на Лакосе.

Никогда раньше Лум не видел Нения, хотя живо представлял себе его. Теперь Любомудру лет этак за девяносто. Праведник от великих своих дарований богатств не искал, только скромностью и украшался, жил всегда бедно, а в последнее время вовсе пробавлялся чем бог пошлет. Лум покосился на гостя. Что ж, и на старуху бывает проруха…

Поодаль расхаживал величавый, осанистый старик, в горделивом лице которого и сейчас видны были следы редкой красоты. Заходящее солнце скользило сквозь деревья и вспыхивало переливчатыми искрами в драгоценных камнях на его мантии. Белоснежная борода, завитая крупными кольцами, опускалась до пояса. Так вот каков был Нений по прозвищу Любомудр…

– Скоро будет десять лет, как умер Серен, – произнес Лум. Нений чуть склонил гордую голову в знак скорби. – И все это время отец его, Аларих Лафийский, соблюдал обычай, храня престол для нового принца. А теперь, стало быть, он свое решение изменил…

– Время не ждет, – ответил Нений. – Смута в Светломорье не прекращается, а другого владыки все нет. Когда он появится? Звездочеты молчат, и молчать могут бесконечно.

– И это очень странно, – заметил Лум. – Если принц умер, то должен появиться другой. Самый видный астролог нашего времени и вправду не предсказывал рождения нового правителя еще в течение тридцати лет. И это самое меньшее…

– По всему видно, на небесах тоже смутное время, – сдержанно усмехнулся Нений. – Знамений не было, и король Аларих решился. Престол Светлых морей король передает наместнику-местоблюстителю, а три советника будут при нем, как того требуют законы правления.

От изумления Лум на мгновение потерял дар речи.

– Постойте-ка! Верно ли я понял? На престол сядет не принц?

– Нет.

– И советники будут при нем как…

– …помощники, не облеченные властью.

– И Светлыми морями со всеми Архипелагами начнет управлять один-единственный правитель, да еще и оказавшийся на престоле волей другого правителя. Не волей господа Первого рыболова. И этому самому правителю все будет позволено. Так?

– Именно так.

– А король подумал о том, что это может привести к тирании? Когда-то очень давно Архипелаги уговорились на правление трех Советников и принца как раз таки за тем, чтобы не соединять власть в одних руках, – Лум досадливо поморщился. Все это казалось ему непонятным. – Светломорье снова вернется к тому, отчего с таким трудом удалось уйти.

Нений смотрел куда-то поверх Лума, и по его надменному лицу блуждала снисходительная усмешка.

– И кого же Аларих думает посадить наместником? Обычного человека?

– Нет, – коротко ответил Нений. – Меня.

– Ах, вот оно что… – и наставник смолк.

– Я видел здесь троих юношей. Это и есть будущие советники?

– Они самые, – кивнул Лум. – Арвельд Сгарди родился в рыбацком поселке на Северном архипелаге. В семье было пятеро детей, и мы уговорили родителей отдать его нам. Учили телохранители королей. Морехода зовут Флойбек. Мать его умерла при родах, а отец, лафийский лоцман, скончался от морового поветрия. Мальчика забрал дальний родственник, привез сюда, а потом и сам обосновался на Храмовой гряде. У чародеев учился Гессен. О нем мы вовсе ничего не знаем, даже настоящего имени. Еще младенцем его подкинули к дверям монастыря на островке близ Лакоса, монахи и дали ему это имя.

– Судьбы советников часто похожи, – заметил Любомудр. – Должно быть, им исполнилось восемнадцать?

– Семнадцать, а Гессену чуть меньше.

– Надеюсь, юный возраст не станет помехой.

– Не станет, поверьте. Они достойны. – «Если только ты не решишь обойтись без них».

Любомудр кивнул. Кажется, он не ожидал, что беседа окончится так скоро и просто.

– Что ж, тогда смута в Светлых морях скоро подойдет к концу, и на Лакосе появятся новые правители. А с ними придет и новое время.

– Да будет так, – ответил Лум. Он сидел, сгорбившись, и водил глазами по строчкам, начертанным королем, который еще недавно казался ему последним оплотом правды в Светломорье.

В затылок дунул холодный ветер. Наставник зябко поежился и встал, собираясь идти в монастырь. Огляделся.

Нения и след простыл.