Книга: Студент - Антон Чехов

Чудесный рассказ, который мне очень понравился, как и многие другие рассказы Антона Павловича Чехова. Прекрасное описание пейзажа, днём — по-весеннему тихого и приятного, вечером — по-зимнему мрачного. Автор умело создаёт атмосферу погружения, ты словно оказываешься внутри произведения, чувствуешь порывы ледяного ветра, видишь вокруг тёмные, безлюдные лесные просторы. Ты остаёшься с природой наедине, как и герой рассказа, студент духовной академии Иван Великопольский.

Вот идёт он по лесу навстречу потоку ветра, от которого лицо становится горячим, а пальцы коченеют. А вокруг — жуткая атмосфера пустоты, единственный спутник — собственные мысли. И вот этими завораживающими описаниями автор подводит нас к сути повествования: разговору студента со встретившейся ему по пути вдовой. Точнее, это даже не столько разговор, сколько монолог, помогающий Ивану разобраться в своих размышлениях, прийти к правильным выводам. Монолог о вере, взаимосвязи прошлого и настоящего, о том, что определённые события уже происходившие с кем-то в далёкие времена могут случиться и с нами, и от этого чувствуешь единение с прошлыми поколениями, ведь у всех были те же чувства, те же проблемы и переживания.

По-философски грустный, но в то же время заставляющий в конце улыбнуться рассказ. И, конечно, "Студент" — образец прекрасного русского литературного языка.

Видимо, большинство нашей читающей публики слишком серьезно подходят к вопросам Веры, и в любом произведении, касающемся этого фактора, они видят всепоглощающую серьезность. Учитывая вечность и глобальность темы, наверное, это правильный подход в большинстве случаев, но, не в случае Антона Павловича.

Я считаю, что этим рассказом, в котором он поведал историю молодого невротика из духовного сословия, Чехов иронично смеется над всеми нами, пытающимися постичь, что же он хотел сказать. Эта ироничность присутствует и в знаменитой его цитате: «Какой я "пессимист"? Ведь из моих вещей самый любимый мой рассказ - "Студент"…». В том то здесь и ирония, что это одно из самых пессимистичных его произведений. Но зная, что большинство читателей так и не узрели в нем изначальной горькой иронии, а восприняли его в контексте прозрения и обновления, таких модных в конце позапрошлого века темах для пытающейся мыслить интеллигенции, Чехов иронизирует уже над самим собой.

Какое преображение Ивана Великопольского описывает он? Да никакого преображения, по сути своей. не происходит, имеет место быть невротическая реакция, при постижении героем довольно банальной истины: «Прошлое … связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого». Смысл этой фразы лежит на поверхности, но для не слишком искушенного ума, она предстает неким озарением и постижением истины. А тут еще накладывается эмоциональный фактор: тьма, костёр, озвучивание истории Петра в страстную ночь, слёзы женщин, которые непонятно кого жалеют, Петра ли предающего, или Христа предаваемого. И вот полезла в голову молодого семинариста достоевщина, для времени написания рассказа - актуальнейшая тема, вот и мысли о правде и красоте, так и хочется продолжить "которая спасет мир".

А в чем же находит он красоту? В том, что творилось в ту ночь "там, в саду и во дворе первосвященника". А что же за красота там творилась? Да, Христа предавали и допрашивали.

Но, для Ивана Великопольского, это таки красота, потому что она спасет мир, ведь Христос, идя на казнь, взял на себя все людские грехи, так не красота ли это? И творится она по сей день!

А что творится по сей день? С чего начинается рассказ? С темы Экклезиаста "невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнёта - все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет ещё тысяча лет, жизнь не станет лучше", как не стала она лучше за те 19 столетий, что прошли с ночи великой красоты в понимании Ивана Великопольского.

Откуда же у Вани вдруг ощущение "таинственного счастья"? От слиянии в его невротическом сознании проповеди христианства с проповедью интеллигенции, да плюс к тому эмоциональная вспышка и философское озарение о взаимосвязи событий.

Все это совершается в голове у Вани Великопольского, но не у Чехова, не надо путать героя с автором. Чехов смеется над наивными, эмоционально обусловленными, интеллектуально малосостоятельными, потугами некоторой части современной ему интеллигенции искать спасение свое и человечества в целом в проповеди добра и красоты. И великозвучие фамилии главного героя - еще один штрих к создаваемой им карикатуре.

Между прочим, никто не усматривает поразительного прозрения Чехова, в то время, когда писался рассказ о 22-летнем семинаристе, другой семинарист, 15 лет от роду, на отшибе Империи - в Тифлисе, готовился к постижению основ "правды и красоты", которые спасут мир, но он читал уже другие книги, на смену Библии пришел Капитал.

Из писем писателя следует, что для него особое значение имела Книга Экклезиаста. Поэтому можно предположить, что печаль Чехова и многих его героев частично навеяна печалью библейского Экклезиаста, «самой печальной книги в мире». Уже в раннем его творчестве звучит мотив «вечного возвращения», бесконечной череды повторений, ведь «нет ничего нового под солнцем». Чеховским героям, как и автору Книги Экклезиаста, свойственны представления о всеобщей (и в быту, и в природе, и в истории) повторяемости явлений. Однако в «Студенте» подобные ощущения, привычно распространяемые на природные, исторические и социальные реалии русской жизни, присущи лишь первоначальному настроению Ивана Великопольского: «студент думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютая бедность, голод; такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнёта - все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет ещё тысяча лет, жизнь не станет лучше». В финале же рассказа пессимистическое представление героя о безнадёжном круговом движении жизни преодолевается. И в этом преодолении и разрыве "заколдованного" круга, видимо, проявляется оптимизм Чехова. Поэтому, отрицая свой пессимизм, писатель и ссылается именно на «Студента».

Рассказ студента духовной академии об апостоле Петре встречает живой отклик у простых деревенских женщин, пробудив в их душах сочувствие и сострадание, которое, по Достоевскому, «есть главнейший и, может быть, единственный закон бытия всего человечества». В результате происходит разрушение разобщённости между людьми, преодоление свойственной им неспособности слышать и понимать друг друга, то есть единение людей, что достаточно редко бывает в чеховском мире. Фундаментом для построения рассказа «Студент» и оказался феномен сострадания, которое становится проводником человека в вечность: «Прошлое … связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого». Вечное и сиюминутное нераздельно связаны, и студенту «казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой». Дальше Иван «думал о том, что правда и красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле; и чувство молодости, здоровья, силы, — ему было только 22 года, — и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла».

Соединённые в размышлениях студента «правда и красота» стали важным открытием, на котором основывается художественный мир позднего Чехова. Поиск в самой жизни неразрывно связанных друг с другом «правды и красоты» становится одной из главных задач писателя. И в своём позднем творчестве Чехов пытается осветить жизнь с этой новой точки зрения, ещё больше смещая акценты с внешнего на внутренний мир человека, с формы – на содержание.

Мы точно не знаем и можем только догадываться, какой именно смысл вкладывал сам автор в фамилию героя. Но лично мне показалось, что говорящая фамилия студента – Великопольский – очень уж соотносится с известной чеховской цитатой, согласно которой вопрос о существовании Бога для самого писателя остаётся открытым: «Между "есть Бог" и "нет Бога" лежит целое громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец. Русский же человек знает какую-либо одну из этих двух крайностей, середина же между ними не интересует его; и потому обыкновенно не знает ничего или очень мало» (А.П.Чехов). Это тонкий и глубокий парафраз на тему из «Фауста», замысел которого, по мнению Чехова, был подсказан Гёте той же Книгой Экклезиаста. (Событиям гётевской трагедии, взятым из народной легенды, Чехов придаёт наименьшее значение.) Говоря об "истинном мудреце", Антон Павлович, вероятно, утверждает свой незыблемый выбор непрекращающихся духовных исканий. Он (как и Фауст) не берётся категорически решать вопросы, на которые знает однозначные ответы лишь схоластика или наивность. Человек "поля" свободен и не стоит ни на одном из двух противоположных полюсов. И в труде преодоления этого "громадного поля" (а не его игнорировании) писатель и видит главный смысл, истинную мудрость. Наверное, для Чехова 22-летний студент Иван Великопольский и есть ищущий человек "громадного поля", каковым является и сам автор.

На этом фоне рассказ "Студент" может стать для многих читателей своего рода откровением на тему религиозного чувства Чехова. Эта история содержит невероятно трогательные и глубокие размышления о значении веры для человечества в целом и для каждого отдельного взятого (пусть и самого простого) человека. В этом рассказе угадывается Чехов в его безграничной душевной глубине, простоте (в смысле отсутствия пафоса) и чистоте. Настоящее откровение в маленьком рассказе.

Но наткнулась у Ткачёва в книге Воздух небесного Града на упоминание рассказа "Студент" с парочкой цитат, даже интересно стало. Отыскала в сети - махонький рассказ в одну страничку в браузере. Конечно, прочла. Один студент, один привычный маршрут, один холодный день, один разговор у костра.

Удивительно. Оказывается, сквозь весь мрак чеховских рассказов может проглянуть и солнце. И ядрёно так проглянуть, чтоб сначала наизнанку, а потом живительным бальзамчиком - и станет лучше, чем было. Честно говоря, вообще не думала, что может быть у него вот такой богословский закоулочек в творчестве, и без всяких подвохов. А главное, очень живо, очень близко. И образ взаимосвязи прошлого и будущего совсем живой получился. Очень хорошая вещь, и даже перечитать можно будет, когда на душе тяжело. А уж весной, да перед Пасхой - всенепременно.