Текст книги "«Козни врагов наших сокруши...»: Дневники"

Мои дневники
1917 год

Тревожный ожидания последних времен

…Не ваше дело знать времена или сроки, который Отец положил в Своей власти.

Деян. 1, 7

…Времени уже не будет…

Апок. 10, 6

Последний день года напоминает последний день мира; Новый год – ту таинственную грань, которая отделит время от вечности, когда откроются новое небо и новая земля, когда обновится вся тварь, когда, словом, наступит вечность и, по слову Божественнаго откровения, времени уже не будет (Апок. 10, 6). Сознательно или безсознательно в душе человека, в самой глубине этой души, таится тревожное ожидание этой неизбежной перемены с тою разницей, что человек верующий со страхом и трепетом помышляет о Страшном суде Божием, предавая себя всецело в руки милосердия грядущаго Судии и приуготовляя себя покаянием; а человек грешный старается всячески себя уверить, что там, на границе времени и вечности, ничего не будет, что смертию все кончится, а потому – будем есть и пить, ибо завтра умрем, будем наслаждаться земными благами, пока можем, пока живы, а там – будь что будет!

Во дни великих бедствий, когда, кажется, само небо гремит грозою гнева Божия, когда колеблются царства, льются потоки крови на полях брани, земля орошается слезами вдов и сирот, когда повсюду слышатся стоны страдальцев-воинов и скорбныя жалобы обиженных, – в такие дни, как это давно замечено, усиливается ожидание Второго Пришествия Господа, Судии праведнаго, и самые бедствия считаются признаками близости скораго исполнения времен. Мысль о Страшном суде Божием есть одно из спасительных средств прогонять от себя греховныя помыслы и желания. И дай Господи, чтобы каждый верующий постоянно носил ее в сердце своем вместе с молитвою к Господу о помиловании; всякого бо ответа на сем Страшном судищи недоумеющи, сию молитву яко Владыце грешнии будем в сердце носить: помилуй нас! Но врагу рода человеческаго ненавистно, что верующие люди останавливаются на сей спасительной для них мысли: они стараются отвлечь от нея человека, а поелику верующая душа не хочет с нею расстаться, сознавая, как она охраняет ее от греха, то враг незаметно пытается подменить ее другою, якобы подобною ей: “Когда будет Пришествие Христово?” И вот люди начинают, присматриваясь к событиям, видеть в них признаки не только близости Пришествия Господня, но начинают точнее высчитывать год, месяц, – готовы даже угадать и самый день сего всемирнаго события. А враг застилает в их сознании преступность таких вычислений, выкрадывает из их памяти непреложныя словеса Самого Господа Иисуса Христа: не ваше дело знать времена или сроки, которыя Отец положил в Своей власти (Деян. 1, 7). О дне же том и часе никто не знает, ни Ангелы небесные, а только Отец Мой один (Мф. 24, 36). По Евангелию от Марка, Господь сказал еще сильнее: Он добавил слово: ни Сын, то есть дня и часа Пришествия Своего не знает, по человечеству Своему, конечно, даже и Он Сам, Сын Человеческий (13, 32). Смотрите, бодрствуйте, молитесь, ибо не знаете, когда наступит это время (стих 33). А что вам говорю, говорю всем: бодрствуйте (стих 37). Вот почему апостол Павел не находил нужным даже писать об этом Солунянам: сами вы, говорит, достоверно знаете, что день Господень так придет, как тать ночью (1 Сол. 5,2). После таких ясных, не подлежащих никаким перетолкованиям слов Самого Господа кто же смеет делать попытку с точностью определять время Пришествия Его? Нам указаны Господом признаки близости сего события, и довольно с нас. Мы видим, что слова Господа исполняются: Его Евангелие проповедуется всем народам земли; о Нем, Христе Спасителе всего человечества, знают уже почти все племена и народы. Но исполнилось ли число тех, кто из сих народов должен войти в Царствие Божие, – кто это знает? Один Он, Всеведущий… Подумать только: уже ли старый Китай с его полумиллиардом жителей-идолопоклонников даст Богу только ту ничтожную горсточку верующих и спасаемых во Христе, какая теперь есть там?.. Не говорю о других племенах и народах. С другой стороны, иудеи на наших глазах порабощают себе мир. Мы видим, что они уже поработили его в финансовом, торговом отношении, захватили печать, даже науки. Они уже учредили себе особое международное правительство, собирают своего рода парламент в Америке, мечтают о своем царе, по-нашему – антихристе. И опять кто знает, не близится ли царство этого величайшаго и последняго врага Божия на земле? Опять ведает един Всеведущий. Мы должны быть готовы и его встретить, чтобы отстаивать Церковь Божию от его козней. Читаем мы в трипеснце святителя Андрея Критскаго на повечерии в Великий Понедельник Страстной седмицы: “О безмернаго Твоего человеколюбия, Иисусе! Сказал бо еси нам скончания свыше время, скрыв час, уяснив же светло образы его”. Сокрыл Господь день и час Пришествия Своего, и мы, если хотим быть послушными чадами Его, должны смиренно подчиниться слову Его, а не приподнимать опущенную Им же завесу, без сомнения, для нашей же пользы. Вот почему все подобныя попытки и безполезны, ибо что Бог сокрыл от человека, то и не будет открыто, как бы человек ни старался это сделать, – и преступны, как преступно было Евино вкушение от запрещеннаго древа, и, наконец, очевидно вредны, если так решительно запрещены Господом. Вот почему сочинения вроде некоего полковника Бенигсена и других адвентистов следует считать богопротивными и не давать им никакого значения. Должно всегда носить в сердце своем притчу Господню о двух рабах: благоразумном, который и в отсутствие своего господина исполняет усердно волю его, и злом, который говорит в сердце своем: “Не скоро придет господин мой”, – и предается пирушкам с пьяницами; горька будет участь этого нерадивца, когда совсем для него неожиданно придет господин его, и рассечет его, и подвергнет его одной участи с неверными (Лк. 12, 46). Д олжно помнить слова апостола Петра: у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день. Не медлит Господь исполнением обетования, как некоторые почитают то медлением; но долготерпит нас, не желая, чтобы кто погиб, но чтобы все пришли к покаянию. Придет же день Господень, как тать ночью (2 Пет. 3, 8—10). Поучительно рассуждает о сем преподобный Иосиф Волоколамский: “Надобно знать меру во всем, нужно знать, о чем позволено рассуждать в делах веры и о чем не позволено. Не полезно нам знать время ни своей собственной кончины, ни кончины всего мира; надобно всегда быть готовыми к тому и другому. Если уж теперь, не зная ни того, ни другого, мы снедаем друг друга и утопаем во грехах, то что было бы, если бы о том знали? Тогда, конечно, мы всю жизнь проводили бы в безпечности и во грехах и разве один день отделили бы на покаяние. Если Господь даже апостолам, которых называл друзьями Своими, которым Сам сказал: Вы есте свет мира (Мф. 5,14), запретил о том спрашивать, то тем более не подобает нам, страстьми преисполненным, рассуждать о том, о чем Господь не позволил, что Сам Бог сокрыл от нас. Да и напрасно мы стали бы рассуждать о том: сколько бы мы ни усиливались узнать, никогда не узнаем, а только гнев Божий на себя чрез то навлечем. Кто пытается познать непостижимыя судьбы Божии, тот, по выражению апостола Петра, есть наглый ругатель, поступающий по собственным своим похотям (см. 2 Пет. 3, 3). И кто же смеет допрашивать Бога, единаго безначальнаго, неизменнаго, присносущнаго, бесконечнаго?.. Да умолкнет всякое праздное разглагольствие в Церкви Божией! Да не испытывает никто сокровенных тайн Божиих! Ты не знаешь часа твоего собственнаго скончания; как же ты смеешь рассуждать о времени кончины мира? Вспомни, страстный и жалкий человек, кто ты? Ведь ты и тени не стоишь великих и святых мужей, как же дерзаешь утверждать, будто постиг непостижимую тайну Божию, узнал время Пришествия Его?.. Нет, верен Господь во всех словесех Своих: верен во всем, что повелевает или запрещает, открывает или утаивает от нас”. Так говорит святой отец нашей Русской Церкви; так учат и все отцы Церкви Вселенской.

Страшныя события в мире, совершающиеся в наши дни, усиленно напоминают нам пророческия слова Господа нашего Иисуса Христа: услышите о войнах и о военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть, но это еще не конец: ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам; все же это – начало болезней (Мф. 24, 6–8). Господь говорил ближайшим образом о времени разрушения Иерусалима, но Его слова святые отцы применяют и к последним дням мира. Подобныя же события совершались и сто лет назад. И тогда мысль верующих обращалась к последним дням мира, но Господь судил иначе. Посему не будем испытывать непостижимых судеб Божиих; будем непрестанно готовиться к Страшному суду Христову, но в то же время помнить, что для каждаго из нас в отдельности суд Божий ближе, чем Страшный суд для всего мира. Единою подобает умрети, говорит апостол, потом же суд. А смерть у каждаго за плечами. Не знаем мы своего часа смертнаго, – и слава Богу, что не знаем, а потому и должны всегда быть готовы к переходу в вечность. Можем умереть и сегодня, и завтра; вот об этом и должны помышлять со страхом и заботою: как явиться на суд Божий? Ведь после смерти нет покаяния, нет возможности изменить свою жизнь. Для нас, для каждаго из нас, кто умрет, настанет уже та вечность, когда и времени не будет уже, по слову Божественнаго откровения. Правда, до последняго Страшнаго суда Христова Церковь не престанет еще молиться о всех в вере почивших, но чтобы заслужить ея молитвы, чтобы Дух Божий, живущий в Церкви, возбуждал Церковь к молитвам за нас, чтобы эти молитвы были действенны, надо быть живым членом Церкви, веровать в силу ея таинств, ея молитв и привлекать к себе вспомоществующую благодать Божию исполнением заповедей Божиих. Вера без дела мертва, а потому и не спасительна. Тем, кто только призывает имя Господа, кто только устами говорит: Господи, Господи, а не творит воли Отца Небеснаго, Господь скажет: Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие (Мф. 7, 23). Не знает Господь того, кто не есть живой член Церкви Его, кто мертвый ея член, а следовательно, отсеченный от нея. Молитва, по выражению одного благочестиваго писателя, есть кровь Церкви, а кровь для мертваго члена безполезна…

Вот о чем благовременно озаботиться нам в наши скорбные дни, когда слышим громы небесные, напоминающие нелицеприятный суд Божий над народами земли. Может быть, близок и день всемирнаго, Страшнаго суда Божия, но – кто знает? – еще ближе час смертный к каждому из нас, а за ним – и суд Божий…

Господи! С наступлением новаго года мы еще на год приблизились каждый к своему часу смертному и к суду Твоему праведному; даруй же нам благодать постоянно носить в своем сердце память смертную и сокрушение сердечное. Даруй нам хотя ныне положити начало благое, начало покаяния во грехах своих и исправления жизни своей. Да не застанет нас час смертный в нерадении, яко рабов ленивых и непотребных, но да встретим его яко рабы добрые, всегда готовые сретить Господа своего и услышать от Него: приидите, благословеннии Отца Моего, наследуйте Царствие, уготованное вам от сложения мира. Аминь.

Ревность не по разуму

Ревниво оберегают свою свободу сыны века сего: нередко они видят для себя опасность там, где ея и тени не было.

Известный публицист М. О. Меньшиков, прочитав в иудейских, обычно враждебных Церкви и приснолгущих, газетах, будто Священный Синод “вырабатывает свой проект о предварительной цензуре”, инициативу котораго масонский орган Милюкова “Речь” приписывает мне, спешит в “Новом Времени” ополчиться против самой мысли о такой цензуре, тревожа по сему случаю даже кости Мильтона, автора “Потеряннаго” и “Возвращеннаго рая”. Он грозит такими страхами, что иной читатель газеты подумает, что Священный Синод собирается ввести у нас инквизицию. Предварительная цензура, видите ли, и “оскорбительна для нации”, и “подавит искренние и свободные взгляды народнаго разума”, так что нельзя будет использовать “гения великой нации”, “убьет самый разум, умертвит образ Самого Бога”, и если дело идет о всей печати, то “устроит резню”, “посягнет на сущность жизни, на дух разума”, будет “посягательством не на жизнь, а на безсмертие”.

Такия-де мысли проводили Мильтон и Локк, с которыми, конечно, вполне согласен М. О. Меньшиков. “Мы видим, – говорит он, – как свободная в своей мысли Англия за эти двести двадцать три года (со времени закона о свободе печати) величественно шествовала по земному шару, завоевывая океаны и материки. Турция же, отказавшаяся от свободы мысли, все эти столетия падала неудержимо, повергая в кровавую пропасть и свой храбрый и честный народ, и те народы, за которые ответственность пред историей она взяла на себя”. И вот старый публицист, напуганный такими кошмарными соображениями, кричит: “У нас из разных углов общества идут попытки отобрать последния крохи свободы”, обезпеченныя нам основными законами, “наши революционеры” пытаются “зажать рот России”…

Но что же случилось? Что так встревожило господина Меньшикова, что он пишет грозную статью в триста восемьдесят восемь строк против затей “маленькой ретроградской партии, желающей связать свободу народнаго сознания насильственными мерами”, чтобы “предупредить тяжелыя последствия этой фатальной ошибки”?

Да ничего особеннаго не случилось. Никакого проекта о предварительной цензуре в Священный Синод я не представлял; были суждения о наблюдении за литературою вообще и за духовною печатью в особенности, но не о предварительной цензуре, а в целях только осведомления Священнаго Синода, не имеющаго возможности в лице своих членов наблюдать, что и где печатается касающееся веры, Церкви, церковнаго управления и подобное. Так что же: ужели и этого Священный Синод не может, не вправе делать? Ужели он не должен знать, что и где говорят и пишут о всем том, что входит в ведение его? Вот хотя бы в данном случае: “Речь”, намеренно или нет, приписывает мне какой-то проект, господин Меньшиков негодует на меня как на “реакционера”, бросает громы и молнии на церковную власть, а сия власть не должна и знать об этом? Пощадите, господин Меньшиков: на что же это похоже?

Все рассуждения господина Меньшикова имели бы свой смысл, если бы наша печать не была в огромном большинстве захвачена в нечистыя руки иудеев, если бы наши публицисты, может быть, даже безсознательно, не подслуживались бы этим врагам веры и Руси Святой, если бы наши интеллигенты не были предубеждены против Церкви, не чуждались ея воззрений, не поддавались тому гибельному влиянию, которое стремится перевоспитать их в понятиях на свой космополитический, атеистический лад. В том-то и дело, что в нашей печати работает не “гений великой нации”, не “разум народный”, не “образ Самого Бога”, как выражается Локк, а – что скрывать печальную истину? – темная сила иудеев и их споспешников… Господин Меньшиков должен это знать; он боится “порабощения человеческаго слова” цензуре, но как будто не видит того, что и слово, и мысль уже давно порабощены иудомасонству, и хотя бы во имя действительной свободы от этого рабства надо желать не только наблюдения в смысле осведомления, но даже и в смысле “предварительной цензуры”. Наш народ, нашу интеллигенцию, наших детей отравляют, а вы кричите: закройте на это глаза, пусть власть не знает об этом отравлении, пусть отравители свободно делают свое погибельное дело… Так что же?

Надо вот, скажу опять: хотя бы та же статья господина Меньшикова “отравила” сотни тысяч читателей недоверием к церковной власти как представительнице реакционеров, всякаго рода “отсталости”, как “силе, враждебной всякому здоровому развитию общества”. Что же: молчать об этом? Не читать его статьи? Так и оставить общество в заблуждении? Вот хотя бы ради таких случаев нужно, чтобы кто-нибудь взял на себя “наблюдение” для осведомления Священнаго Синода. Об этом и имеет суждение комиссия под председательством митрополита Владимира.

Не могу в заключение не сказать: как это печально, что ревнители всяких “свобод слова, печати” сами не стараются выполнять тех условий, при каких возможно дарование этих свобод. Не допускай они в своих печатных произведениях ничего, заслуживающаго порицания, осуждения, поправок и т. п., – не было бы надобности и в наблюдении за их писаниями. Но они первые и нарушают эти условия свободы, требуя безусловной свободы, какой дать невозможно, да и сами они не дали бы, как скоро стали бы хозяевами в государственной ли или церковной жизни…

Они боятся

Я позволил себе послать в “Новое Время” маленькое письмецо, в коем сжато поправил неверное сообщение господина Меньшикова относительно измышленнаго иудейской “Речью” какого-то проекта, будто бы представленнаго мною в Священный Синод, “о предварительной цензуре”. Редакция письмо мое напечатала, но на другой же день известный В. Розанов поместил в той же газете статью под названием “Размышления по поводу письма епископа Никона”. Он признает, что “письмо епископа, – так он называет меня несколько раз, избегая называть меня тем, что я есмь, – архиепископом, – хотя и успокаивает прямым своим смыслом, определенными выражениями, но безпокоит тем, что мысль о таком наблюдении в синодальных сферах все-таки существует и что сам епископ Никон ее оправдывает и мотивирует и, во всяком случае, прилагает некоторый “свой дух” (знак вносный Розанова) сюда. Это безпокоит в том отношении, что никто в России не позабыл, как епископ Никон в 1912 году (господин Розанов забыл даже и год: афонское дело было в 1913 году) усмирял афонских имеславцев водою из пожарных труб”.

Так говорит Розанов. Для людей, не желающих знать никаких опровержений, ничего не стоит сотни раз повторять одну и ту же неправду: уж сколько раз в разных статьях раскрывалась история “усмирения” имебожников со стороны и моей, и православных иноков, и тех лиц из представителей мирской власти, коим было поручено это “усмирение”, что Никон тут ни при чем, что его дело было кончено в тот день, когда имебожники открыто предали его анафеме и заявили, что своих главарей они не выдадут, когда “усмирение” взяло в свои руки русское правительство в лице господина генеральнаго консула – все напрасно: виноват Никон и – конец. Так кричит главарь имебожников – Булатович, так кричат иудейския газеты, так кричит и господин Розанов. Что же делать? Видно, такова судьба всех верных служителей Церкви Православной, что “мир их ненавидит”; Господь успокаивает их словами Божественными: ведите, что мир Мене прежде вас возненавиде. Мир охотно берет под свою защиту всех, кто так или иначе протестует против церковной власти: вот Булатовичу – полное покровительство от сего мира, от иудейской и всякой либеральной печати, потому что он идет против церковной власти, мнит себя умнее этой власти, обвиняет ее в ереси, и ему все сходит с рук, хотя он в последнее время сам расписался в том насилии, какое он произвел над игуменом Иеронимом (см. “Исторический Вестник”).

Но об этом, пожалуй, не стоит и говорить. Кто против Церкви, тот всегда будет прав в глазах наших либералов: ведь для них важно иметь союзников всюду. Лишь бы те шли против Церкви. Любопытно, что Розанов на основании газетной лжи и столько раз опровергнутых фактов теперь старается сделать вывод в отношении к вопросу о наблюдении за печатью, что “пожарная полемика с инакомыслящими не обещает ничего хорошего во всех случаях, когда нетерпеливый епископ прилагает к чему-нибудь свою длань”. Таким образом, Розанов налагает на меня своего рода херем вроде того, как жиды наложили на Господа нашего, внушив своим соплеменникам предупреждение: “От Назарета может ли что добро быти?” Чего ждать доброго от того, что считает добром Никон?

Думаю, что не все согласны с Розановым. Православные русские люди, в том числе и многие епископы и даже архиепископы, уже теперь благодарят меня за инициативу, якобы мною на себя взятую, хотя, к сожалению, она идет не от меня, а я только глубоко благодарен тому, кто ее взял на себя и поднял вопрос в Священном Синоде о “наблюдении” за печатью. И как же не наблюдать за нею, когда в этой печати хотят быть представителями “тела Церкви” все эти непрошеные ее радетели: господа Розановы, Мережковские, Меньшиковы, Кундурушкины – им же имя легион?! Подумать только: это вот они-то и есть “тело Церкви”!.. А пастыри и учителя Церкви, коим Господь поручил пасти стадо Божие, хранить святыню веры, учить чад Церкви, – они, видите ли, должны быть лишены даже права знать, что говорится в “теле Церкви”, что пишут сии члены сего тела…

“В противоположность католичеству, где все решает одна иерархия церковная, – говорит Розанов, – в Православии и охранителем истины является само тело церковное, то есть масса исповедующаго Церковь народа”. При этом он ссылается на “Окружное Послание” Восточных Патриархов. И делает вывод, что это “совершенно правое учение, которое было бы не только нарушено, но и совершенно разрушено учреждением наблюдательнаго за печатью комитета, о котором с внутренним “благословением” (вносные знаки Розанова) говорит епископ Никон”.

Остается руками развести: что это говорит господин Розанов? Как это учение о том, что “тело Церкви” (то есть вся Церковь в полном объеме, а не одни миряне должны охранять и охраняют истину) может быть разрушено учреждением какого-то наблюдательнаго комитета за печатью? Да этот комитет вот и будет помогать всему телу Церкви, осведомляя его, начиная с власти церковной, о том, что пишут господа Розановы и ему подобные о Церкви, о вере православной. Иерархия, предполагая учредить такой комитет, идет навстречу потребностям церковной жизни, она не отделяет себя в этом деле от мирян, она и из тех мирян изберет ревностных защитников истины для наблюдения за печатью, в которой, по сознанию самого же Розанова, “много говорится о Церкви неподобающаго и неподобающим языком”. Он пытается доказать, что такой комитет даже не нужен: есть-де духовныя академии, есть духовные журналы, есть ученые и почтенные профессора… На что еще комитет? Отвечаем: во-первых, увы, не все так благополучно стоит в отношении чистоты учения веры даже и в самых академиях-το наших благодаря духу либерализма, проникшаго и в область догматики; во-вторых – да вот из ученых-то, благонадежных профессоров, может быть, и будет составлен предполагаемый комитет. Одним словом: и господин Меньшиков, и господин Розанов, – о других иудофилах уж и говорить нечего, – все эти господа испугались: как это можно, что за ними, за всеми их разглагольствиями, будет наблюдать церковная власть чрез свой комитет? Ведь – чего добраго, власть церковная, защищая Церковь и ея Божественное учение, вынуждена будет иногда обратить на них внимание и власти гражданской, которая на Руси еще не отреклась от Церкви, которая, хоть и не всегда ясно, но все же еще знает цену чистоты Православия, составляющую заветную святыню русскаго народа, и потому не даст в обиду, в поругание всяким либеральным болтунам эту святыню и примет меры против соблазнителей малых сих… Вот чего боятся все эти господа. Вероятно, будущий комитет откроет в органах Священнаго Синода, в “Церковных Ведомостях” и “Всероссийском Церковно-общественном Вестнике”, особые отделы, в коих будут разоблачать всю ту ложь, которая теперь проходит незамеченною, но которая, тем не менее, отравляет читателей. А читатели газет – увы – не только в большинстве неспособны, по своему неведению учения веры, делать то дело, которое возлагает на “тело Церкви” “Окружное Послание” Патриархов, но нередко увлекаются сами в ереси и расколы и требуют млека в учении веры, а не твердой пищи…

Надо бы еще спросить Розанова: о каких это “жестокостях утеснения” говорит он, от которых “и наука, и профессора страшно (вот даже как) унижены в академиях и зажаты со всех сторон”? Уж не дать ли им ту свободу, какой добились у немцев и которая привела их к отрицанию Божества Христа, Спасителя нашего, и отвержения всей Библии? Но слава Богу, наша церковная власть еще не дошла до этой свободы разрушения христианства в самых его основах; она помнит, что дело церковной, скажу больше, именно высшей богословской школы – служить Церкви, а не разрушать ее… Вот почему, действительно, и бывало, что профессоров – изменников Церкви – власть церковная удаляла от своих школ и они шли в лагерь ея врагов.

Стоит обратить внимание на это знаменательное явление: защитники всяких свобод хотят, чтобы церковная власть сама себя лишила свободы наблюдения за тем, что эти защитники пишут и говорят о Церкви и вере православной. Казалось бы: если уж свобода, так свобода и для церковной власти. Пусть она “наблюдает”. Что выйдет из сего наблюдения – видно будет. Но их пугает самая мысль о таком наблюдении. Зачем такая мысль существует?! Очевидно, они чего-то боятся. Они боятся, что такое наблюдение откроет глаза не власти только церковной, но и гражданской, станет ясно для всех православных русских людей, куда могут повести мудрования этих непризванных лжеучителей и газетных глашатаев, а это может привести к принятию мер против их соблазна. Ведь никто не собирается стеснять свободу честной, здравой мысли; пишите, но думайте о том, что пишете. Так нет: им хотелось бы, чтобы власть церковная совсем заснула, ничего не слышала, ничего не видела, что будут они творить в печати, втихомолку постепенно подкапываясь под самые устои Церкви и отравляя простая души своими лжеучениями. Хотя церковная власть и не так уж страшна для наших либералов, но ведь они так трусливы, что боятся иногда страха, идеже несть никакого страха, и кричат об опасности для своих “свобод” даже тогда, когда никто не покушается на них. Известно ведь, что у страха глаза велики и кому, какому племени принадлежит это свойство трусливости, – тому, кому сказано: Господь даст тебе трепещущее сердце, истаевание очей и изнывание души (Втор. 28, 65). Ужели наши либералы породнились с сим народом уже так близко, что заразились от них этой трусливостью?..