Текст книги "Угол белой стены"

Необходимо было побыстрее увидеть Семенова и проверить эту неожиданную догадку. Но предварительно следовало закончить с Трофимовым.

– Вот что, Боря, – решительно сказал Лобанов, усаживаясь за стол. – Сегодня поедешь домой. У нас нет оснований тебя задерживать.

– Домой?.. – недоверчиво переспросил Трофимов, и на скуластом его лице проступила растерянность.

А ведь еще полчаса назад он нагло требовал этого. И Лобанов сразу отметил про себя эту перемену.

– Да, домой, – подтвердил он, – и запомни наш разговор. На этот раз ты только случайно выскочил из очень скверной и опасной истории. Смотри не попадись снова на эту удочку.

– Все, товарищ начальник, – потупившись, хмуро и твердо сказал Трофимов. – Больше им меня не купить. – И повторил: – Не зверь же я в самом деле.

– Знаю, – кивнул Лобанов. – И верю. Сейчас мы все оформим. Подожди пока в коридоре.

Трофимов медленно поднялся и направился к двери. У порога он на секунду задержался, словно собираясь еще что-то сказать, но, передумав, молча вышел. Лобанов вызвал к себе Храмова.

– Вот что, Николай. Парня следует отпустить. Улик против него нет. Оно, между прочим, и к лучшему. Тюрьма ему сейчас совсем ни к чему. Даже наоборот.

– Как сказать, – сдержанно заметил Храмов.

– Так и сказать. Пусть ребята достанут ему» билет. Поезд на Ташкент когда теперь?

– Вечером.

– Ну вот. Денег у него сколько?

– Трояк с мелочью. Расчета с ним произвести не успели.

– Понятно. Тогда пусть он до обеда погуляет по городу. Обязательно пусть погуляет. – Саша многозначительно взглянул на Храмова. – Может, они и встретятся. Скажи ему, чтобы обедать пришел сюда. Если они не встретятся, то он придет. На вокзале они тоже могут встретиться. Все это учти.

– Слушаюсь…

– Давай. А я еду в больницу к Семенову. Да, вот еще что. Позвони в Ташкент Нуриманову. Пусть они встретят этого парня и посмотрят за ним. К нему могут прийти. И прибавь, что верить ему можно. Уже можно. Понятно?

– Так точно.

– И подкрути ребят. Розыск по городу не прекращать. Где-то ходит этот сукин сын. Или куда-то забился. Выходы-то из города ему закрыты.

– Слушаюсь.

– Все. Давай двигай. А я… пожалуй, сначала позвоню туда, в больницу, как думаешь?

Храмов удивленно взглянул на своего энергичного начальника, который вдруг заколебался по такому пустяковому поводу.

– Можно, чего же, – равнодушно согласился он.

Лобанов перехватил этот взгляд и неожиданно про себя усмехнулся. «Даже в мыслях, у него нет, что его начальник может влюбиться, – подумал он. – Словно уж и не человек я. И порядочный дурак, между прочим, тоже. Круглый дурак, это точно. – Он незаметно вздохнул. – Интересно, кстати, кто ее муж? Небось тоже врач. Всегда почти так бывает у них».

Храмов ушел, а Лобанов, крайне недовольный собой, взялся за телефон. «У человека свои дела, своя жизнь, – сердито думал он, набирая знакомый номер, – а я тут лезу со своей трепотней и шуточками. Ну все. И задний ход. А то в шута горохового превращаешься на старости лет».

Из трубки доносились уже длинные гудки, потом раздался чей-то голос.

– Будьте добры Наталью Михайловну, – с внезапной хрипотцой попросил Лобанов и откашлялся.

– Сейчас.

Трубка умолкла. Лобанов одной рукой торопливо вытянул сигарету из лежавшей на столе пачки и, чиркнув спичкой, закурил.

– Слушаю.

– Здравствуйте, Наталья Михайловна. Лобанов беспокоит, – с подчеркнутой деловитостью сказал он.

И вдруг услышал ее встревоженный голос:

– Здравствуйте. Что вчера случилось?

– Где случилось? – не понял Лобанов.

– Ну там, на вокзале. К нам вчера вашего сотрудника привезли, раненого. Я как раз дежурила.

– Это случайность.

– Неправда. Это ножевое ранение. И он так беспокоился.

– Он еще очень молодой, – усмехнулся Лобанов.

– Да, но он все время звонил куда-то и все время спрашивал о вас. Вернулись вы или нет. Даже… мы забеспокоились.

Лобанову вдруг передалось ее волнение.

– Я вернулся, – смущенно сказал он. – Все в порядке. – И, хмурясь, добавил': – Теперь мне надо повидать Семенова. Это можно?

– Ну конечно. Когда вы приедете?

– Я сейчас хочу приехать.

– Пожалуйста. Обход уже закончен.

– А я… вас застану? Вы же ночь дежурили.

– Это сверх графика. Я буду до вечера:

– Тяжелая у вас работа.

– Пустяки. Меня все-таки никто не ударит ножом.

– Ну, это у нас тоже не каждый день, – засмеялся Лобанов. – Так я еду.

Ему вдруг стало удивительно легко и радостно, он и сам не понимал отчего.

Лобанов торопливо сбежал по лестнице к ожидавшей его машине, натягивая по дороге пальто.

День выдался удивительно теплый и солнечный, и небо было ярко-голубое, без единого облачка. Лобанов почему-то только сейчас обратил на это внимание. И с наслаждением вдыхал напоенный весенней свежестью воздух, таким он ему казался даже в машине. Ноздреватый, искристый снег на крышах домов и во дворах тоже казался каким-то теплым и праздничным. И люди кругом улыбались…

Машина неслась, разбрызгивая грязь, деловито урча и замирая на перекрестках под красным глазом светофора. Лобанов еле удержался, чтобы не попросить водителя включить сирену.

Унылые больничные корпуса, мимо которых потом он шел, совсем не казались ему сейчас унылыми, наоборот, теплом и добротой веяло от них.

Лобанов почти бежал не подсохшим асфальтовым дорожкам, жмурясь от искристой белизны нетронутого снега вокруг.

Вот и седьмой корпус, и знакомая дощатая дверь со звонком.

Лобанов получил халат и, накинув его на плечи, поднялся на второй этаж. Кокетливая дежурная сестра, стрельнув подведенными глазами, с улыбкой сообщила, что доктора Волошину вызвали на консультацию в другое отделение, но больного Семенова сейчас пригласят. Товарищ из милиции может с ним поговорить в комнате, где дежурят ночные сестры, это налево, в конце коридора.

Скрывая разочарование, Лобанов направился к указанной двери.

А спустя несколько минут Семенов уже сидел перед ним в своем сером больничном халате с зелеными отворотами, в шлепанцах, над которыми болтались грязные тесемки от кальсон, худой, со складками дряблой кожи па лице, как бывает у когда-то полных людей, внезапно вдруг похудевших. Кожа в уголках рта и около глаз чуть заметно подергивалась, словно Семенову требовались усилия, чтобы это напускное равнодушие не стерлось с лица. Бледной рукой он поминутно приглаживал свалявшиеся, перепутанные волосы и проводил по щекам, заросшим рыжей щетиной.

– Вы поняли, что вчера произошло, Петр Данилович? – строго спросил Лобанов.

– Ах, боже мой, конечно, понял. – Семенов нервно передернул плечами. – Чего ж тут не понять?

– Что же вы поняли?

– Вы задержали этого типа с чемоданом, только и всего.

– А что было потом?

– Откуда я знаю, что было потом? – раздраженно ответил Семенов.

– Потом этот чемодан у него выбили из рук, как вы помните, и мы ловили уже второго типа.

– Возможно, возможно. Тут столько набежало народу, что я уже ничего не видел.

– Допустим. Но кто был этот второй, Петр Данилович?

– Откуда я знаю? Что он мне, докладывал, кто он такой?

Семенов возмущенно посмотрел на Лобанова, на впалых щеках его проступила краска, сильнее задергалась кожица около глаз.

«Однако что-то слишком уж нервничаешь», – подумал Лобанов.

– Докладывать и не требовалось, – все так же спокойно возразил он. – Вы его и так узнали. И он вас узнал.

– Он?.. Узнал?.. – растерянно переспросил Семенов.

– Конечно. Еще раньше, чем вы его.

Семенов задумчиво посмотрел на свои ноги в шлепанцах, пожевал губами и наконец решительно объявил:

– А я его не узнал, представьте себе.

– Трудно, – покачал Толовой Лобанов. – Даже не возможно. Я это понимаю так, что вы просто не хотите говорить. И это нехорошо, Петр Данилович, предупреждаю вас.

– Что вы от меня хотите?! Я больной человек!.. Я инвалид! – внезапно закричал Семенов, стуча худым кулаком по колену. – Вы меня доконать хотите?! В могилу свести?! Не знаю я его! Не знаю! Не знаю!

– Тихо! – повысил голос Лобанов. – Никто не собирается сводить вас в могилу. И не кричите. Вы в больнице находитесь, а не у себя дома.

– Вот именно! Я больной. Я тяжелобольной. И… и не могу… Не желаю… А вы мне допросы устраиваете, – все так же возбужденно произнес Семенов, захлебываясь в собственных словах.

– Ну что ж. Я не знал, что вам стало вдруг так трудно разговаривать со мной, – усмехнулся Лобанов. – Придется наш разговор отложить на несколько дней. Вас к тому времени выпишут из больницы. И тогда я вам снова задам этот вопрос. Вы же видите, про человека с чемоданом я вас не спрашиваю. Вы его действительно не знаете, и он вас тоже. Ему на вас указал тот, второй. Они так заранее и условились. А вам… вам он указал на того человека с чемоданом. Глазами указал, Петр Данилович, всего лишь глазами.

– Не знаю, кто там чего глазами указывал, – упрямо и раздраженно ответил Семенов.

– Ладно. Кончим тогда этот разговор, – сухо сказал Лобанов. – Я только повторю то, что сказал вам вчера. Этот самый Борисов, как он себя вам назвал, опасный преступник. И мы его найдем. Во что бы то ни стало найдем. С вашей помощью или нет, все равно. Только вам, Семенов, это не все равно. Если вы хотите надеяться хоть на какое-то снисхождение… Потому что вас будут судить, Семенов. Вы тоже преступник, хотя и помельче. Отраву, которую вы пытались продать через Сеньку, купили двое мальчишек. Мы их спасли. Вы тут кричали, что хотите жить, хотите выздороветь. А я вам ответил, что мы хотим, чтобы никогда и никому не попадала в руки та отрава, чтобы жили и были здоровыми те мальчишки, которых вы чуть не отравили. Вот за что будут судить и вас, и того Борисова, и Ивана…

Тут вдруг Лобанов заметил, что Семёнов неожиданно вздрогнул, снов задергалась кожица около глаз, а худые пальцы торопливо и ненужно натянули халат на впалую грудь. «Ну, голубчик, – подумал Саша с ожесточением, – можешь больше ничего не говорить. Кажется, я уже догадался». И он тем же тоном закончил:

– Да, судить. И вы, кстати, тоже вчера кричали: «Судить! Всех судить!» Помните? Вы, наверно, не хотите, чтобы вас судили одного?

– Правильно, правильно, – забормотал Семенов, не поднимая головы. – Всех судить… Я меньше их виноват… Я почти ничего такого и не сделал… И вообще я их не знаю… И. не желаю знать…

Лобанов, помедлив, спросил:

– Петр Данилович, почему вы боитесь назвать Ивана?

Семенов бросил на него затравленный взгляд:

– Я… я не боюсь… Я просто… не знаю, что отвечать… У меня голова кругом идет. Никогда еще не попадал в такое положение…

– Верю. И я вам скажу, что отвечать. Это вам сейчас посоветовал бы и любой добросовестный адвокат: отвечайте правду, только правду. Это для вас сейчас самое выгодное.

– Правда?.. – нервно переспросил Семенов. – Ну пожалуйста! Пожалуйста! Я видел Ивана! Там, на вокзале, в толпе. Он мне указал того парня. Глазами указал, правильно! И все. Исчез. Больше я его не видел, клянусь вам!

Семенов тыльной стороной ладони вытер испарину со лба и откинулся на спинку стула.

– «Когда Иван был у вас последний раз, он не говорил, есть у него в городе еще знакомые?

– Нет, не говорил.

– Где они тогда собирались ночевать?

– В гостинице, насколько я помню.

«Да, так оно и было», – подумал Лобанов.

– А в первый свой приезд где он ночевал?

– У меня. Он тогда ничего не привез.

– Договаривался?

– Вот именно. Это… это, я вам скажу, страшный человек… Он может на все пойти… Ему человека убить, что плюнуть. Да, да…

Семенова всего трясло от страха, он расширенными глазами смотрел на Лобанова и никак не мог запахнуть халат дрожащими руками, пальцы не слушались его.

«Какая же ты мразь», – брезгливо подумал Лобанов.

– Вам уже нечего его бояться, – сказал он.

Разговор был окончен. Больше Семенов ничего не мог сообщить, даже если бы хотел. Так, по крайней мере показалось Лобанову, ибо, сам не замечая этого, он торопился, слишком торопился, и под конец этого трудного разговора думал уже совсем о другом.

Семенов, еле волоча Шлепанцы и придерживая худой рукой расходившиеся полы халата, вышел из комнаты. А спустя минуту вслед за ним вышел в коридор и Лобанов. «Надо все-таки ее повидать», – в который уже раз подумал он.

И сразу увидел Волошину. Она стояла невдалеке, около окна, и разговаривала с низеньким, полным человеком в очках и белом халате, из кармана которого высовывались резиновые трубочки стетоскопа.

Лобанов нерешительно двинулся в их сторону.

– Здравствуйте, Наталья Михайловна, – подходя, произнес он.

Волошина с улыбкой кивнула ему:

– Здравствуйте. Я сейчас освобожусь, одну минуточку.

– Ну, я пойду, коллега, – сказал человек в очках. – Мне надо еще проконсультировать у хирургов. А вы, – он поднял пухлый розовый палец, – обратите внимание на его кардиограмму. Она мне решительно не нравится. Полагаю, Евгений Васильевич напрасно самоуспокаивается.

– Конечно, Семен Яковлевич. Мне она тоже не нравится.

– Прекрасно. Мы будем с вами союзники, – галантно поклонился толстяк. – Это меня успокаивает.

«Чего он выламывается?» – неприязненно подумал Лобанов и тут же устыдился своих мыслей. «Только не будь уж окончательным болваном», – сказал он себе.

– Вы мне хотели что-то сказать? – спросила Волошина, когда ее собеседник удалился.

– Я… Я много хотел вам сказать, – неожиданно для самого себя сказал Лобанов.

Она рассмеялась:

– Много не удастся. Мне надо ехать в горздрав.

– Правда? Так я вас подвезу. Можно?

– О, это будет замечательно. Я уже опаздываю.

– Все. Я вас жду. Там, в саду.

– Да, да… Я сейчас.

Выйдя из больничного корпуса, Лобанов глубоко вздохнул и оглянулся. «Что же это такое? – растерянно подумал он. – Неужели она сейчас выйдет ко мне?» Он вдруг так заволновался, словно должно было произойти событие необычайное.

А когда Наташина фигурка в темном пальто с пушистым белым воротником и в белой вязаной шапочке появилась из двери, Лобанову показалось, что ничего прекраснее он не видел, он даже задохнулся от внезапной радости и несмело пошел навстречу.

В этот момент Наташа чуть поскользнулась, и тогда Лобанов осторожно взял ее под руку. Лобанов не узнавал самого себя: он не мог начать разговор.

– Вы все успели сделать? – спросила Наташа.

– Да. Конечно, – ответил Лобанов.

Если бы он знал, что самого главного вопроса он так Семенову и не задал, хотя, как показали дальнейшие события, задать его следовало непременно.

Черная, сверкающая «Волга» с двумя желтыми противотуманными фарами впереди и дополнительной штыревой антенной вылетела на улицу Горького и, сделав крутой разворот, стремительно понеслась вверх, к площади Пушкина, легко обгоняя двигавшийся в том же направлении поток машин.

Около площади Маяковского машина свернула вправо, на Садовое кольцо, которое москвичи называют так лишь по привычке, ибо давно уже не осталось там садов и бульваров, и само кольцо, укатанное асфальтом, превратилось в широкую скоростную транспортную магистраль с подземными тоннелями и виадуками.

Черная «Волга» птицей пролетела огромный виадук над Садово-Сухаревской, чуть притормозила, затертая другими машинами, возле Колхозной площади, а потом возле Лермонтовской,

– Никакой езды не стало, – досадливо проворчал молодой паренек-водитель.

– Погоди. То ли будет, когда «Жигули» пойдут и новый «Москвич», – усмехнулся Коршунов.

– Сергей Павлович, – наклонился к нему сидевший сзади Светлов, – уточнить бы приход поезда.

– Через три часа он должен быть в Рязани. А мы – через два с половиной. Так, что ли., Гена?

– Так точно, Сергей Павлович, – кивнул водитель, не отрывая напряженного взгляда от ветрового стекла. – Только бы из Москвы выскочить, долетим быстрее электрички.

– Гена-то не подведет, – заметил Светлов. – А вот поезд, шут его знает. С ним могут и напутать.

Коршунов поправил теплое мохеровое кашне, выбившееся из-под расстегнутого пальто, и сдвинул с потного лба пушистую меховую шапку.

– Ну и печка у тебя, – проворчал он и уже деловым тоном добавил: – Сейчас узнаем насчет поезда.

Он снял трубку радиотелефона, нажал на одну из клавиш и негромко спросил:

– Заробян? Коршунов говорит. Как там наш. поезд? Уже прошел?.. Ага. Понятно. Следующая где?.. Так. Подключи меня в свою сеть и дай линейное отделение там. Потом мне нужна будет Рязань. Что у тебя еще? Так. Правильно. Ну давай. Жду.

И, не отрывая трубку от уха, он сказал Светлову:

– Их ребята уже в поезде. К нашему приезду кое-что выяснят. – И тут же снова произнес в трубку: – Дежурный? Коршунов говорит…

Пока Коршунов вел переговоры, машина проскочила несколько бесконечно длинных улиц и, чтобы расчистить себе дорогу, сдержанно сигналила у перекрестков, где ее неизменно поджидал уже желтый глаз светофора, затем нырнула под кольцевую магистраль, опоясывающую Москву, и, набирая скорость, вылетела из города.

По сторонам замелькали пригородные поселки, потянулись заснеженные поля и унылые, продуваемые ветром безлистые березовые рощи. Но на взгорках, припекаемых солнцем, уже проступила бурая прошлогодняя трава в слюдяных корочках тающего снега. В сыром, облачном, небе с криком носились стаи гадок и ворон. По Подмосковью шла весна.

Машина со свистом летела по пустынному, прямому, как стрела, Ново-Рязанскому шоссе.

– Сто двадцать, это подходяще, – одобрительно заметил Светлов. – Так, пожалуй, успеем.

– Проблема для нас не успеть, проблема найти, – сказал Коршунов, не отрывая глаз от дороги.

– А ты узнаешь этот чемодан?

– Узнать не трудно, – махнул рукой Коршунов. – В крайнем случае попросим открыть. Хуже, если с ним уже сошли. Но и это узнаем. Главное – переговорить с людьми. Не может быть, чтобы Трофимов всю дорогу молчал. О чем-то он говорил со своими попутчиками, на первый взгляд, может быть, о самом пустяковом. Точнее, на их взгляд. Надо, чтобы они вспомнили каждое его слово. И вторая задача: установить, где ехал тот, второй, как вел себя в дороге, что говорил. Это будет потруднее. И все надо успеть, выяснить, пока поезд не придет в Москву. Вот ведь что.

– Задачка, – покачал головой Светлов.

– Еще не самая трудная, – засмеялся Коршунов.

Невдалеке проплывали еще безлюдные дачные поселки. Потом к самому шоссе подступили деревни с каменными зданиями магазинов и клубов. Над крышами высоко поднялись неуклюжие телевизионные антенны, раскинув, словно для равновесия, длинные поперечные планки. Чем дальше от Москвы, тем антенны становились все выше. Забрызганные первой весенней грязью тяжелые машины с урчанием выбирались на шоссе. По обочине бежали стайки ребятишек с портфелями, возвращаясь из школы.

«Витька небось тоже из школы пришел, – подумал Сергей, взглянув на часы. – Чего он там себе разогревает? Лена-то на репетиции, потом спектакль. А бабушка только вечером придет… И до тех пор за уроки не сядет, конечно. Ну, жизнь у парня…»

Сергей, по-прежнему не отрывая взгляда от дороги, закурил.

Но вот наконец появилась на пустынном шоссе перед густым еловым лесом стройная башенка с витиеватой, красочной надписью: «Рязань» и рядом на большом щите: «Добро пожаловать».

– Приехали, – радостно сообщил Светлов и добавил, обращаясь к водителю: – Ну ты, Гена, даешь.

Машина стремительно миновала «зеленую зону» города и понеслась, по улицам, сдержанно урча сиреной и заставляя отклоняться в сторону встречные и попутные машины. Прохожие, оглядываясь, провожали ее взглядами.

Со стороны невидимого еще вокзала доносились отрывистые гудки, словно торопя приезжих.

Однако поезд из Борска ожидался здесь минут через двадцать: еще подъезжая к городу, Сергей связался по радиотелефону с линейным отделением милиции.

На привокзальной площади их уже ждали. До прихода поезда товарищи даже успели напоить приезжих чаем с пирожками. От обеда Коршунов и Светлов решительно отказались, «завещав» свою долю, шоферу Гене, который, отдохнув, должен был возвращаться в Москву.

Потом позвонил дежурный по станции: поезд из Борска подходил к вокзалу.

Все торопливо вышли на перрон, уже заполненный людьми.

Когда мощный электровоз с лязгом прогромыхал мимо них, с подножки третьего вагона соскочил человек и, безошибочно узнав своих среди суетившихся пассажиров, подошел к Коршунову и тихо доложил:

– Попутчики установлены. Обратите внимание на девушку. Зовут Люба. А проводников – Мария Захаровна и Таня. Указанного в ориентировке чемодана в купе нет. На промежуточных станциях никто не сходил. Здесь тоже никто не сходит.

– Ясно. Спасибо. Ну, товарищи до, свидания, – сказал Сергей, пожимая руки провожавшим его сотрудникам.

Через минуту Коршунов и Светлов были уже в вагоне. Обязанности распределили заранее: Светлов беседует с проводниками. Коршунов – с пассажирами.

В купе, куда зашел Сергей, ехали три человека: девушка в ярком красно-белом пуловере с бойкими, сильно подведенными глазами и пышной копной отливавших бронзой волос; полная немолодая женщина в очках и теплой кофте, она что-то вязала, и на коленях у нее лежали разноцветные мотки шерсти; и офицер-моряк, седоватый и подтянутый. Семнадцатое место, которое занимал Трофимов, оказалось пустым.

– Здравствуйте, товарищи, – сказал Коршунов, опускаясь на скамейку, где сидела девушка. – Извините за беспокойство. Я из милиции. Тут случилась неприятность с пассажиром, который ехал до Борска вон на том месте. – Он указал на пустую полку. – Поэтому попрошу вас нам помочь кое в чем.

– Я сел позже, – сдержанно заметил моряк.

– Господи, да что с ним случилось? – встревожилась пожилая женщина, откладывая вязанье. – Тихий, скромный такой.

– Это он с вами был тихий да скромный, – засмеялась девушка. – А так парень, как все. Очень даже нормальный.

– С вами, значит, он скромным не был? – улыбнулся Коршунов.

– Почему? Я только со скромными парнями и хожу.

Теперь Сергей рассмотрел ее лучше: ярко накрашенные губы, неестественный, бордовый румянец на щеках, черная краска на веках и ресницах была нанесена неровно и так щедро, что местами собралась в комочки. Крупные голубые серьги не шли к ее пуловеру и бронзовым волосам. «Смыть бы все, – подумал он. – Ведь симпатичная девушка. И научить бы краситься, как надо».

– Куда же вы с ним ходили? – снова улыбнулся Сергей, тоном давая понять, что ничего тут плохого не видит.

Впрочем, девушка вовсе не нуждалась в его поддержке.

– А, – беззаботно махнула она рукой. – В вагон-ресторан пригласил. Только ничего у него не вышло. – И; звонко рассмеявшись, стрельнула глазами в сторону моряка.

– Да что же с ним самим-то случилось, вы скажите? – вмешалась пожилая женщина.

– Ничего особенного, – успокоил ее Коршунов. – Чемодан ему обменяли.

– Батюшки! – всплеснула руками та.

– Но теперь я думаю, что он и сам мог обменять, – весело продолжал Коршунов. – В ресторане, наверное, выпил. А рядом такая девушка. Вот голова и закружилась. Вас ведь Люба зовут?

– Ага. А вы почем знаете?

– Он говорил, что познакомился с вами.

– А чего в ресторане было, он вам не говорил? – лукаво спросила девушка.

– Нет. А что?

– Ой, умрешь! – Она снова рассмеялась, прикрыв ладошкой рот. Он только заказ стал делать, подходит какой-то парень. Ну, взрослый уже. А длинный такой, кошмар! И говорит: «Давай иди, смотри за багажом, а то жуликов тут в поезде поймали». А мне говорит: «Вы извините, девушка. Я его старший брат, в разных вагонах только едем, билеты поздно брали». Ну, мой Боря, как водой облитый, встал, покраснел, глазами – у него, между прочим, ничего глазки – как зыркнет на братика – и ушел. А я, значит, за ним. Думала, старший хочет меня пригласить, хотела поворот ему дать. А он ноль внимания. К какому-то мужчине обратно сел. Ну я и пошла.

Рассказывала она все это весело и беззаботно, ничуть не стесняясь, и видно, было, что ничего не привирает, что просто очень насмешила ее эта нелепая история.

– А Боренька бедный залез на свою полку, отвернулся и так до самого Борска и пролежал. Стыдно, наверное, было, – заключила Люба.

– Ясное дело, сконфузили парня, – укоризненно за метила пожилая женщина, – Нешто можно так.

– Вот еще! – снова не выдержала Люба. – Просто он лопух. Мне бы кто-нибудь так сказал, хоть брат, хоть сват. Он бы у меня утерся!

Она достала из сумочки сигареты и возбужденно чиркнула спичкой. Закурив, она успокоилась и с прежней насмешливостью сказала Коршунову:

– Так что ни пьян, ни влюблен он не был. Чемоданчик у него просто свистнули – вот и все.

– Да-нет, – возразил Коршунов. – Точно такой у него и остался. Только, когда открыл, увидел, что не его.

– Все равно лопух, – решительно произнесла Люба, стряхивая пепел, и неожиданно заключила: – Слава богу, у меня ни братьев, ни сестер. Айнкиндерсистем. Никому теперь больше рожать неохота.

Сергей рассмеялся. А пожилая женщина, сердито посмотрев поверх очков на Любу, сказала:

– Глупости говоришь. Вот у меня…

– Вы, бабушка, другое поколение, – бесцеремонно перебила ее та. – А вот скажите, – она повернулась к Сергею, – у вас сколько детей?

– Один.

– Видали? А у вас? – Теперь она обратилась к моряку.

Тот, слушавший весь разговор очень внимательно и серьезно, неожиданно смутился.

– У меня двое. – Но тут же с гордостью уточнил: – Два сына.

– Ну, значит, жена дома сидит, – заключила Люба.

«Эге, – подумал Сергей, – эта энергичная девица сейчас уведет разговор совсем в другую сторону» – и в свою очередь спросил:

– А что, тот брат к нему сюда заходил?

– Не, – охотно отозвалась Люба. – Чудики какие-то, а не братья.

– Где же он ехал?

– Кто его знает? – Люба пожала плечами и, приподнявшись, загасила испачканную помадой сигарету.

В это время в купе заглянул Светлов и поманил Коршунова.

– Извините, – сказал Сергей, вставая. – Товарищ зовет. Я только хотел спросить: в вашем купе еще кто-нибудь ехал вот на месте этого товарища? – Он указал и моряка.

– Ехал, ехал, – ворчливо отозвалась пожилая женщина, не отрываясь от вязанья. – Все в карты ходил играть куда-то.

– Хмырь какой-то, – презрительно пожала плечами Люба. – Вертлявый, глазки бегают, ножкой шаркает. На прощание даже руку мне поцеловал. А сам во какой, представляете? – Она протянула руку над полом. – Фельетон один.

– А где он сошел?

– Да тоже в Борске.

– Не помните, какой у него был багаж?

– Чемодан, портфель, кажется.

– А какой из себя чемодан?

– Ну, знаете. – Люба пожала плечами. – Я всегда на личность человека смотрю. А на чемоданы только жулики смотрят и еще, – она лукаво стрельнула глазами, – милиция, конечно.

– Мы тоже на личность смотрим, – засмеялся Коршунов. – Девушек особенно. Спасибо вам, Люба. До свидания, товарищи.

Уже выходя из купе и задвигая за собой дверь, он услышал, как Люба сказала:

– Все-таки в милиции симпатичные мужчины попадаются. Можно даже запросто влюбиться. Моя подружка…

Светлов притянул Сергея к окну и тихо сказал:

– Вторая проводница, Таня, говорит, что в Борске вместе с Трофимовым, сошел еще один пассажир из их купе. Чемодан у него был точно такой же, она обратила внимание. Так что все ясно.

– М-да, – задумчиво согласился Сергей. – Ясно. Но далеко еще не все. Пойдем в вагон-ресторан.

Официантка сразу вспомнила вчерашний инцидент.

– Нахально так прогнал, знаете. А паренек с девушкой пришел. Ну каково ему? И вовсе они не братья. Что я, братьев не узнаю? А сам с Товарищем остался. Выпивали. И с собой еще взяли.

– В каком вагоне они ехали, не знаете?

– Кто их знает? Вон стой стороны пришли. – Она махнула рукой в противоположный конец вагона.

Коршунов вместе со Светловым двинулась туда. Переходя из вагона в вагон, они беседовали с проводниками. Приметы обоих посетителей ресторана всем оказались знакомы, особенно второго, длинного, очень характерные приметы. Проводники заметили обоих. «Проходили», – уверенно сказала проводница соседнего вагона. – «Проходили», – подтвердила вторая, третья… И наконец, Коршунов и Светлов услышали; «Тут ехали, тут, в шестом купе». Это сказала проводница предпоследнего, четырнадцатого, вагона.

В указанном ею купе сейчас ехало всего двое пассажиров. Когда Сергей зашел туда, один, из пассажиров, устроившись возле столика, читал какой-то журнал. Это был элегантно одетый седовласый человек в очках с золотой оправой. Второй пассажир спал на верхней полке, отвернувшись к стене. Оттуда доносилось тяжелое похрапывание.

Сергей представился.

Человек отложил журнал – Сергей заметил, что это был какой-то научный ежемесячник, – и вежливо спросил;

– Чем могу быть полезен?

– Видите ли, в этом купе ехал один человек, – начал Сергей. – Такой худой, высокий, чернобровый…

– Да, да, – поморщился пассажир. – Прекрасно помню. Он, слава богу, вышел в Борске. Они, – он с не приязнью покосился на спавшего, – тут просто кабак устроили. Вот, видите, отсыпается теперь.

– Тот человек рассказывал, откуда он едет, куда?

– А! – пассажир досадливо махнул рукой. – Вели какой-то пьяный, глупый разговор. Я, признаться, не прислушивался. Помню только, что этот, – он снова кивнул на спящего, – называл его Иваном.

– Иваном?

– Да, это я точно помню. И… вот еще что. Перед самым Борском он начал шарить у себя по карманам. Сказал, что потерял адрес родственника. Вдруг, мол, тот не встретит на вокзале. При этом ругался, конечно, последними словами. В общем, грязный тип. Что-нибудь натворил?

– Да. Пытался украсть чемодан на вокзале.

– Похоже. Весьма похоже.

– А сам он ничего, случайно, тут не оставил?

– Ну, как же, – брезгливо усмехнулся пассажир. – Вон там бутылки пустые насовали. – Он указал на угол под полкой.

Сергей нагнулся и осторожно одну за другой вынул – три пустые бутылки из-под водки.

Пассажир снова усмехнулся:

– Отпечатки думаете обнаружить?

– Конечно. Может статься, старый знакомый, – тоже усмехнулся Сергей. – Тут, знаете, вся биография может отпечататься.

– М-да. Неприятное у вас занятие, – покачал седой головой тот. – А главное, бесперспективное.

– Ну почему же? – возразил Сергей. – Посидит, одумается. Большинство все-таки одумывается. Это ведь тоже наука. Розыск, перевоспитание, предупреждение. Последнее должно быть, конечно, первым.

– Знаю. Слышал и читал неоднократно, – махнул рукой пассажир. – Криминология, криминалистика. А преступность… Я вот раньше только в книгах о преступниках читал. А недавно жену брата ограбили, нагло, прямо, знаете, в подъезде. Да я вам тысячу случаев таких приведу. Вы их лучше меня знаете.

– Положим, тысячу не приведете. И отдельными фактами тут ничего не докажешь! – невольно втягиваясь в спор, ответил Сергей. – Вы, кажется, ученый, вы должны это знать.

– Моя специальность очень далека от вашей. Но вы правы. Тут нужна точная статистика, нужен строго научный анализ. Вывод мой, конечно, некомпетентен. Он скорей обывательский, чем научный. И все-таки это явление многих тревожит, согласитесь.

– Конечно., И прежде всего, нас самих. Хотя борьба с преступностью – дело всего общества, а отнюдь не только милиции. С этим, я думаю, вы тоже согласитесь.