Книга: Далёкая Радуга - Аркадий и Борис Стругацкие

Итак, Радуга – это планета для экспериментов, которые проводят физики. Эксперименты по нуль-транспортировке вызывают Волну, которая выжигает всю органику в определенных местностях. Это уже стало привычным, ведутся наблюдения, разработаны сдерживающие машины. Люди, посевы и стада скота обосновались в безопасных зонах. На Радугу летают туристы, здесь полно детей (родившихся уже на планете, в основном). И вдруг очередной эксперимент вызывает Волну такой силы, что противостоять ей оказывается невозможно, а к эвакуации всех людей просто никто не готов: поблизости нет звездолетов подходящей вместимости (хотя на планете всего около пятисот человек).

Ситуация складывается страшная, но Стругацкие описывают мир Полудня, так что откровенных зверств (которых можно ожидать от людей в порыве паники) здесь нет. Всё максимально благородно, но при этом без перегибов. Конечно, всем хочется жить, сохранить свои научные и художественные достижения. И книга даже не о том, как люди стремятся спастись, а просто о последних часах жизни многих и многого.

Стругацкие не были бы Стругацкими, если бы не включили в повествование больше разговоров, чем действия. Чего тут только нет: жалобы на дефицит оборудования со стороны физиков, раскол ученых на два лагеря, бессмертные люди-машины, административные разборки… Короче, жизнь на Радуге била ключом.

Читается легко, несмотря на обилие непонятных терминов в некоторых моментах. Нельзя сказать, что каждому герою истории (а их довольно много) уделяется много внимания и текста, однако все оказываются раскрыты, всех можно понять и каждому посочувствовать.

Финал открыт, на самом деле. Вроде бы, по логике происходящего, подавляющее большинство людей должно было погибнуть, но Горбовский, оставшийся на Радуге, появляется в следующих книгах. Так что в этом плане всё очень интересно и непонятно. Но это не так уж и важно, основная тема – люди перед лицом быстро надвигающейся гибели – раскрыта.

Мне интересно, как так получилось, что на планете, где проводятся крупные научные эксперименты с пространством-временем, отсутствует система эвакуации в чрезвычайной ситуации. Дежурные звездолёты на орбите, например, те же шахты, какие-то аналоги бомбоубежищ или что-то ещё. Причем это же не Саула какая-нибудь, это вполне гуманистическое общество землян XXII века. То есть речь явно не о том, что всем наплевать.

Можно, конечно, придраться к авторам и попенять на то, что мир плохо продуман.

Но, допустим, мы сейчас этого делать не будем, а примем все как должное.

И тогда мы увидим оборотную сторону этого просвещенного общества. Оно породило людей, которые возомнили себя равным богам (а богом быть трудно, мы ж это знаем). Они считают, что могут контролировать все последствия своих действий. И им не нужно обдумывать вариант "что мы будем делать, если что-то пойдет не так?". Потому что для них этого варианта не существует. Эти люди настолько уверены в себе, что в пространство своих экспериментов они пускают туристов и устраивают там детский сад. Да с таким же успехом можно детский сад на ядерном полигоне устроить, почему бы нет, там же учёные, они же все контролируют.

Поэтому я бы сказала, что книга как раз ради этого и написана - ради того, чтобы люди не спешили возомнить себя богами. Ведь они просто люди, а вокруг мир, который создан не ими и им не подчиняется. Как бы им / нам этого не хотелось. Нет предела нашему незнанию. Всегда будет что-то, что мы не учтём. И если об этом помнить, то цена наших ошибок будет не столь высока, как та, что пришлось заплатить людям с "Далёкой радуги".

В нашем обществе на современном этапе его развития эти рассуждения кажутся достаточно наивными, хотя совершенно не исключено, что лет через 30 они вновь станут актуальными. Например, мысль, высказанная вскользь одним из героев о том, что наука будет разбиваться на все более число узких направлений, которые никак не будут связаны друг с другом, полностью подтвердилась. Сейчас иногда даже специалисты смежных областей с трудом понимают, чем занимаются коллеги. Впрочем, имеет место и прямо противоположная тенденция, когда возникает синтез самых неожиданных наук. В этом плане интереснее, конечно, не рассуждения авторов о судьбах конкретной науки, а те мысли, которые мы бы могли обозначить, как гносеологические проблемы в творчестве братьев Стругацких. Может ли наука создать нового человека? Будет ли он еще человеком или нет (казус Чертовой Дюжины)? Должен ли кто-то заниматься интересным научным трудом, а кто-то неинтересной работой, обеспечивающей науку необходимыми приборами и материалами? Возможен ли искусственный интеллект (Массачусетская машина)? Все эти проблемы поднимаются в беседе физиков, сидящих в очереди за ульмотронами. Это глава книги, действие которой происходит, когда катастрофа еще не надвинулась, на первый взгляд кажется проходной, но дискуссия, которая разворачивается в ней – это очень грамотный философский диспут о судьбах науки в мире, о судьбах мира науки и судьбах мира. При этом диспут, который ведется на нормальном понятном читателю языке, и который интересен даже тому читателю, которого никогда не интересовали философские проблемы. Заключая этот краткий и фрагментарный обзор философского наследия братьев Стругацких следует сделать вывод, что начиная с «Попытки к бегству» и «Далекой Радуги» Стругацкие все увереннее определяют свой творческий путь как пу

Радуга – планета-лаборатория. Всемирный совет отдал ее на откуп физикам, чтобы они проводили свои сомнительные эксперименты подальше от родного дома. И физики стараются, стараются до такой степени, что в какой-то момент планета выходит из себя. Несколько часов до тотальной катастрофы: с двух полюсов к экватору планеты идут Волны, уничтожающие всю органику на своем пути. Пятьсот человек, маленький десантный корабль и главный вопрос: кто тебе важнее? Это все, конечно, интересно, но этим нас не удивишь. То ли дело бесконечный, продолжающийся из книги в книгу разговор об эволюции человечества и его распаде, споры о том, кто нужнее, физики или лирики (Стругацкие относятся к ним с иронией, у них самый суровый физик и тот всегда тонкий ценитель японской литературы), ну и извивы характеров, раскрывающиеся под давлением. Хотя и это не то. Вот, например, интересный факт – перед лицом внезапной гибели человек оказывается свободен: лежи, сиди, купайся, разговаривай о судьбах мира, ну или бейся башкой об стену, все опционально. Главное – выберись из колеса, потому что его уже не существует, и пожуй что-нибудь. На этом фоне Горбовский выше их всех (и нас тоже): надо работать – он работает, решать – решает, во все остальное время – созерцает, как самый просветленный буддистский монах. Кстати, они же его убили! Убили Горбовского! Просто взяли и выпилили символ эпохи Полудня еще в середине цикла, думала я, но, конечно, все оказалось намного хуже. Повесть о катастрофе на далекой планете должна была стать прощанием с миром посвященного коммунизма, и закончить на такой ноте было бы, наверное, еще хуже, чем на «Волнах». Тогда бы в сумме вышло, что, играясь с технологией Странников, дети обожглись, доказав, что они еще совсем дети. В разрезе «Волн» цикл все же звучит иначе.