Текст книги "Отважная Кайса и другие дети (сборник)"

Астрид Линдгрен
Отважная Кайса и другие дети (сборник)

ASTRID LINDGREN

Kajsa Kavat och andra barn

First published by Rabén & Sjögren Bokförlag,

Stockholm

1950

Kajsa Kavat och andra barn © Astrid Lindgren 1950 / Saltkråkan AB

© Белякова Н. К., перевод на русский язык, 2015

© Брауде Л. Ю. (наследники), перевод на русский язык, 2015

© Соловьёва Е. А., перевод на русский язык, 2015

© Громова О. Н., иллюстрации, 2015

© Оформление, издание на русском языке. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2015

Machaon®

* * *

Отважная Кайса
Перевод Е. Соловьёвой

О как бы мне хотелось, чтобы вы увидели дом, в котором жила Отважная Кайса. Он был таким маленьким и таким хрупким, что скорее напоминал сказочный, и можно было предположить, будто в нём обитают гномы или карлики. Дом стоял на неровной, мощённой булыжником маленькой улочке в самой бедной части города. Улочка и правда была неказистой, и другие дома на ней были не намного прочнее дома Отважной Кайсы.

Но почему я говорю «дом Отважной Кайсы», ведь владелицей была не Кайса, а её бабушка? Та самая бабушка, которая варила мятные леденцы «полькагрисар» и продавала их потом по субботам на площади. И всё-таки для меня это был дом Кайсы. Может, потому, что всякий раз, проходя мимо, я видела девочку, сидевшую, по обыкновению, на каменном порожке с внешней стороны дома, в карих глазах которой всегда было столько радости, а щёчки так румяны, что вряд ли кто из сверстников мог с ней в этом сравниться. А выглядела она… как бы сказать точнее? Бесстрашной. Именно бесстрашной. Вот бабушка и прозвала её Отважной Кайсой. Рассказывали, что Кайса казалась смелой даже тогда, когда трёхмесячной лежала в корзинке, которую в один прекрасный день передали бабушке с просьбой проявить сострадание и позаботиться о малышке, ибо нет никого другого, кто мог бы это сделать.

О, этот маленький дом, каким он был милым! Два крохотных оконца выходили на улицу, и в них часто можно было углядеть кончик носа да пару радостных карих глаз. Позади дома за высокой зелёной изгородью укромно притаился маленький садик, если, конечно, можно назвать садом место, где растёт одно вишнёвое дерево да несколько кустов крыжовника. Разумеется, была у них и маленькая зелёная лужайка. Весной, когда становилось тепло и солнечно, бабушка и Кайса любили по утрам пить в саду кофе. Точнее, кофе пила бабушка, а Кайса лишь обмакивала кусочки сахара в её кофейной чашке. А ещё Кайсе нравилось бросать хлебные крошки воробьям, которые прыгали по дорожке совсем рядом с цветочной клумбой, где росли подснежники.

Кайса полагала, что бабушкин дом весьма хорош, хоть и так мал. По вечерам, когда она забиралась в свою постельку на кухонном диване, а бабушка сидела и нарезала бумагу для леденцов, Кайса читала свою вечернюю молитву высоким и ясным голосом:

 
И ангел дом наш обойдёт,
Две свечки золотые принесёт.
И книгу держит он в руке.
Господь нас сохранит во сне!
 

Кайса была довольна тем, что ангел охраняет их дом по ночам, это каким-то образом действовало успокаивающе. Её лишь несколько заботило, как ему удаётся нести всё сразу – и две золотистые свечи и книгу. И ей бы очень-очень хотелось увидеть, как он выглядит. И как он пробирается через забор… Кайса частенько выглядывала из окошка в сад. Может быть, наконец ей удастся увидеть ангела. До сих пор ей этого во всяком случае не удавалось, – видимо, он приходил, когда Кайса уже спала.

Когда случилось то, о чём я собираюсь рассказать, Отважной Кайсе не исполнилось ещё и семи лет.

За неделю до Рождества бабушка поскользнулась на кухонном полу и повредила ногу. Казалось бы, ничего примечательного, с кем не бывает, ведь подобное случается довольно часто. Но только не перед Рождеством! Как теперь быть с мятными конфетками, которые бабушка варила для торговли на ярмарочной площади? Кто пойдёт их продавать? Ведь бабушка лежит в постели и любое движение причиняет ей боль. И кто приготовит окорок к праздничному столу? Кто купит подарки? Кто уберёт и украсит дом к Рождеству?

– Это сделаю я! – решительно сказала Кайса. Я ведь уже говорила, что она была храброй малышкой.

– Милое моё дитя, – донеслось с бабушкиной кровати, – вряд ли тебе это будет под силу. Давай спросим фру Ларссон, не позаботится ли она о тебе на Рождество. Но сперва надо узнать, возьмут ли меня в больницу, – сказала бабушка и заохала.

Вот когда Кайса расхрабрилась и стала отважней отважного. Неужто бабушку отправят в больницу, а ей придётся идти к Ларссонам? Лучше бы они, как и прежде, отпраздновали Рождество вместе.

«Так и будет!» – твёрдо сказала Кайса. Та самая Кайса, которой скоро исполнится семь и у которой на удивление всегда такие ясные глаза.

Она решила не медлить с уборкой. Но прежде спросила у бабушки, как её делать, уборку? Она припоминала, что во время уборки всё в доме встаёт вверх дном, мебель сдвигается в кучу, кругом сплошной беспорядок и становится ужасно неуютно. Потом всё возвращается на свои места, и тогда наступает Рождество.

Бабушка сказала, что нет нужды делать всё столь тщательно и, пожалуй, в этом году им лучше махнуть рукой на мытьё окон. Но Кайса и слышать об этом не хотела. Без чистых занавесок не будет настоящего праздника, а их не повесишь на грязные окна!

Пришла фру Ларссон, чтобы хоть немного помочь, и правда помогла. Она вымыла полы в маленькой кухоньке и в комнатке – комната ведь, если помните, у бабушки с Кайсой была одна! И ещё фру Ларссон помыла окна. А остальное сделала сама Кайса. Вы бы только видели, как хлопотала она по дому в своей пёстрой косыночке с мокрой тряпкой в руках! Она была столь решительной, что в это даже трудно поверить. Кайса развесила чистые занавески, постелила в кухне лоскутные половички и повсюду вытерла пыль. И вот наступило время приготовить для бабушки кофе и поджарить картошку с колбасой. А для этого Кайсе пришлось растопить печь. К счастью, печь была хоть куда! Кайса сама набила её щепкой и газетой, чтобы огонь легче схватился, а потом стала прислушиваться, когда же он начнёт потрескивать. И вот огонь разгорелся – да ещё как! – и бабушка наконец смогла получить свой кофе. Выпив его, она со вздохом сказала:

– Благословенное дитя, что бы я делала без тебя!

И тогда Кайса, с пятнышком сажи на носу, присела на краешек бабушкиной кровати и обмакнула, по обыкновению, кусочек сахара в её чашке. А потом снова принялась за уборку.

Да, но как же быть с мятными конфетами? С теми, что бабушка успела приготовить для продажи на ярмарке? Кто понесёт их на площадь? Отважная Кайса! Кто же ещё! Правда, она пока не умеет считать и ни разу не взвешивала карамель на маленьких весах, как это делала бабушка, когда стояла на рыночной площади в торговом ряду со сладостями. Зато Кайса знает, как выглядит монетка в пятьдесят эре. Она и правда это знает! И тогда бабушка, сидя в кровати, стала взвешивать леденцы и паковать их в маленькие кулёчки. Каждый по сто граммов, и каждый стоимостью в пятьдесят эре.

И вот пришло время ярмарки. В то утро, за три дня до Рождества, Кайса встала пораньше и, как обычно, сварила бабушке кофе.

– Благословенное дитя, – сказала бабушка, – сегодня так холодно, смотри не отморозь нос!

Но Кайса в ответ лишь рассмеялась. Она уже готова была отправиться в свой большой и удивительный леденцовый поход. Ну и вид у неё был! Две толстые кофты под пальто, натянутая на уши меховая шапка, шерстяной платок на шее, большие красные рукавицы и огромные бабушкины соломенные башмаки, чтобы уберечь ноги от зимней стужи. А в руках – корзинка, полная леденцов.

– До свидания, бабушка! – попрощалась Отважная Кайса и шагнула в зимний сумрак.

На улице было весьма оживлённо, ведь наступил разгар рождественской торговли.

Было холодно. Снег скрипел под башмаками, когда Кайса спешила на площадь. Но вдали, на востоке, уже занималась заря и небо было необыкновенно красивым. День обещал быть погожим.

Ларссоны были столь добры, что поставили бабушкин прилавок на привычное место. Кайсе оставалось лишь разложить на нём рядком свои конфеты. Торговки-соседки, глядя на девочку, даже рты пораскрывали от изумления.

– Неужто Матильда совсем разум потеряла, раз позволила малышке выйти в стужу на площадь? – вопрошали они.

– А вот и позволила! – ответствовала Кайса.

От дыхания в морозном воздухе курился пар, но, когда Кайса вынимала пакеты, её карие глаза светились решимостью.

– Что за чудесная кроха! – воскликнул бургомистр, когда, направляясь к ратуше, проходил мимо её прилавка. – Такой торговки сладостями я отродясь не видел!

Он купил у девочки два пакетика леденцов и протянул ей блестящую монету в одну крону.

Но Кайса сказала:

– О нет, мне нужны две монетки! Две монетки по пятьдесят эре.

Бургомистр рассмеялся и вынул две монетки по пятьдесят эре.

– Вот, возьми, – сказал он. – А крону тоже оставь себе, отважная малышка!

Но Кайса наотрез отказалась взять крону.

– Мне нужны только две монетки по пятьдесят эре, – твёрдо сказала она. – По одной за каждый пакетик. Так мне велела бабушка.

От покупателей у Кайсы не было отбоя. Всем хотелось что-нибудь приобрести у самой маленькой продавщицы на ярмарке. К тому же бабушкины конфеты считались в их городке лучшими – красные, белые, тягучие… великолепные! У Кайсы имелась коробка из-под сигар, куда она складывала деньги, и монет в ней становилось всё больше и больше. И все по пятьдесят эре – других монет Кайса не признавала.

Соседки даже немного позавидовали, когда увидели, как бойко идёт у неё торговля. Кайса же была так счастлива и так возбуждена, что едва могла устоять на месте. О, она тоже наготовит леденцов – миллионы леденцов! – и будет ходить на площадь хоть каждый день.

Бабушка по-прежнему лежала в постели, она успела лишь вздремнуть, когда Кайса вбежала в комнату и высыпала ей на одеяло содержимое своей коробки. Корзинка была пустой – в ней не осталось ни конфетки.

– Благословенное дитя, – привычно сказала бабушка, – что бы я делала без тебя!

Но пришла пора подумать и о подарках. Как быть? Бабушка ведь не могла купить их заранее, да и денег у неё не было, вот она и ждала рождественской ярмарки. А теперь она лежала дома и не могла двигаться. Кайса же всем сердцем мечтала о кукле. И не о какой-нибудь, а о самой прелестной, которая имелась только у Сёдерлундов, что жили на Церковной улице. Проходя мимо их магазинчика, бабушка и Кайса всякий раз засматривались на неё в витрине. И однажды бабушка украдкой попросила хозяйку магазина фрёкен Сёдерлунд попридержать эту куклу до окончания рождественской торговли. На кукле было розовое кружевное платьице, она умела закрывать глазки, и вообще другую такую куклу трудно было сыскать.

Но не могла же бабушка послать Кайсу за подарком самой себе! Да, нужно было что-то придумать. И вот на какую хитрость они пошли. Бабушка написала фрёкен Сёдерлунд тайное послание с пометкой: «Секретно». Впрочем, это было излишним, ведь Кайса ещё не умела читать. Зажав записку в ладошке, девочка побежала прямиком на Церковную улицу. Фрёкен Сёдерлунд читала записку долго и обстоятельно. А Кайсе тем временем позволили войти в одну из комнат, где так чудесно пахло. Когда фрёкен Сёдерлунд вернулась, в руках у неё был большой пакет.

– Теперь ступай домой и отнеси это бабушке, – сказала она. – Да смотри не урони!

О нет, Кайса ни за что не уронит! Она ведь надеялась, что в пакете та самая кукла, и легонько его ощупала. Но кто знает!..

Для бабушки тоже был куплен подарок. Пара чудесных перчаток, которые ей давно хотелось иметь.

Если у кого-то были сомнения, что Кайса с бабушкой будут праздновать Рождество, ему стоило заглянуть в одно из двух маленьких окошек их домика вечером в сочельник. Он увидел бы свежие занавески, и чистые половички, и прекрасную ёлку возле бабушкиной кровати. Кайса сама купила эту ёлку на ярмарке и сама украсила её свечами и флажками, яблоками и конфетами. А ещё он увидел бы девочку на краешке бабушкиной постели и подарки на одеяле. О, сколько счастья было в глазах малышки, когда она обнаружила в пакете куклу! Но, пожалуй, бо́льшую радость она испытала, когда бабушка развернула свой подарок.

На праздничном круглом столе в красном подсвечнике горела свеча, вокруг были расставлены рождественские кушанья. Кайса сама их приготовила, правда, под чутким бабушкиным руководством.

Кайса пела для бабушки рождественские песни, а та, покачивая головой, всё повторяла:

– Какое благословенное Рождество!

Когда поздно вечером Кайса наконец добралась до своего кухонного диванчика, она была такой уставшей, что готова была тут же и уснуть. Уже сквозь сон она пробормотала свою вечернюю молитву про ангела, который охраняет их дом, и всё же успела бросить беглый взгляд в окно. Там, за окном, падал снег, и всё в саду было таким белоснежным, таким трогательным.

– Бабушка! – воскликнула вдруг Кайса. – А ты знаешь, наш сад полон ангелов!

Бабушка лежала в комнате, окна которой выходили на улицу, и не могла видеть сад. Но тем не менее она кивнула и сказала:

– Да-да, весь сад полон ангелов!..

А минуту спустя Отважная Кайса уже спала.

Укротитель из Смоланда
Перевод Л. Брауде

Это рассказ об огромном быке по имени Адам Энгельбрект, который однажды, в пасхальный день, вырвался на волю. Быть может, он и сейчас гулял бы на свободе, если бы не… Да, так вот, послушайте!

Адам Энгельбрект был настоящий великан, и жил он на скотном дворе с целым стадом тучных коров и множеством маленьких славных телят. Вообще-то Адам Энгельбрект был добрым и кротким быком, добрым и кротким был и старый скотник, который ухаживал за животными на скотном дворе. Звали его Свенсон, и был он до того добрый, что как-то раз, когда Адам Энгельбрект нечаянно наступил ему на ногу, Свенсон не решился его согнать. Он спокойно стоял, выжидая, пока Адаму Энгельбректу самому не придёт в голову мысль сдвинуться с места.

Почему бык внезапно стал бешеным? Почему у Адама Энгельбректа сделалось такое дурное настроение в тот пасхальный день много-много лет тому назад? Этого никто никогда не узнает. Может, кто-либо из телят промычал ему какую-нибудь дерзость на своём телячьем языке, а может, коровы раздразнили его? Во всяком случае Свенсон не мог понять, почему Адам Энгельбрект среди бела дня сорвался вдруг с привязи и помчался во весь опор, страшно топая, по узкому проходу в хлеву. Вид у него был таким свирепым, что Свенсон не посмел остановиться и спросить: может, Адам Энгельбрект чем-то недоволен? Вместо этого Свенсон с быстротой молнии выскочил из хлева. А вслед за ним в диком бешенстве выскочил и сам Адам Энгельбрект.

Сразу за скотным двором была лужайка, обнесённая забором. В последнюю минуту Свенсону удалось выскользнуть через калитку и запереть её перед самым носом у разъярённого быка, который с явным удовольствием готовился вонзить рога в своего старого друга.

Как уже говорилось, был пасхальный день, и во дворе за столом сидел хозяин с семьёй; они спокойно завтракали, а потом собирались пойти в церковь. День выдался на редкость погожий, и малыши так радовались, быть может, не столько тому, что пойдут в церковь, сколько тому, что наденут новые сандалии и что светит солнце. А после обеда они задумали построить маленькую водяную мельницу в весеннем ручье, который течёт в роще, где цветут подснежники. Только теперь у них ничего не выйдет, а всё из-за этого Адама Энгельбректа.

Бешено мыча, бык бегал взад-вперёд по скотному двору. Свенсон, стоя у забора и всё ещё дрожа от страха, беспомощно смотрел на него. Вскоре там собрались хозяева, их маленькие дети, служанки, работники и ста́тары[1]1
  Наёмные крестьяне.


[Закрыть] – всем хотелось посмотреть на беснующееся животное. И тут же по округе разнеслась весть: бык из Винеса вырвался на волю и, словно разъярённый лев, носится по холму, на котором стоит хлев. Отовсюду, изо всех крошечных лачуг и с торпов, сбежался люд, чтобы принять участие в этом диковинном представлении. Все были очень оживлены в ожидании увлекательного зрелища, которое вносило такое разнообразие в долгий и тихий пасхальный день.

Калле из Бекторпа был одним из первых, кто примчался во всю прыть, так быстро, как только позволяли ему его тоненькие ноги семилетнего мальчишки. Да, он был маленький торпарский мальчуган из Смоланда, точь-в-точь такой же, как тысячи других, такой же сопливый, такой же голубоглазый, с такими же льняными волосами.

Уже битых два часа разгуливал Адам Энгельбрект на воле, и никто не мог придумать, как заставить его прийти в себя и успокоиться. Хозяин решил подойти к нему на авось. Войдя прямо в калитку, он сделал несколько решительных шагов по направлению к быку. Ой, ой, этого ему ни в коем случае не следовало бы делать! Потому что Адам Энгельбрект надумал свирепствовать и буянить в этот пасхальный день и отступаться не желал. Наставив рога, он ринулся на хозяина, и, не умей тот так хорошо бегать, неизвестно ещё, чем бы всё это кончилось. Теперь же в нарядных праздничных брюках хозяина зияла огромная дырка, появившаяся в тот самый миг, когда ему быстрым прыжком удалось вырваться через калитку. Зрители смотрели друг на друга и молча ухмылялись.

Дело было скверное! В хлеву стали мычать коровы – пришло время дойки. Но кто осмелится пересечь скотный двор, чтобы войти в хлев? Никто!

– А что, если Адаму Энгельбректу вздумается разгуливать здесь и злиться вечно, всю нашу жизнь? – рассуждали малыши.

Грустная мысль пришла им в голову. Как тогда им играть в прятки на скотном дворе зимой по вечерам?

Пасхальный день занялся всерьёз, засияло солнце. Адам Энгельбрект был по-прежнему разъярён. Стоя у ограды, люди озабоченно держали совет. Может, подойти к быку с длинной палкой и крепко зацепиться за кольцо в его носу? Этого бешеного? Дальше ждать было нельзя. В хлеву мычали коровы, вымя у них было переполнено молоком.

Светило солнце, голубело небо, на берёзах появились первые мелкие кудрявые листочки, всё было так приятно, как только может быть в пасхальный день в Смоланде. Но Адам Энгельбрект был по-прежнему разъярён.

На заборе сидел Калле, маленький сопливый торпарский мальчуган из Смоланда, всего семи лет от роду.

– Адам Энгельбрект, – сказал он, – иди сюда, я почешу тебя между рогами!

Сказал он это на смоландском наречии, пожалуй, единственном языке, который понимал Адам Энгельбрект. Но если бык и понял мальчика, то слушаться вовсе не желал. Даже и не подумал. А только всё больше злился. Но и мальчишка не уступал, и на скотном дворе то и дело раздавался его тоненький голосок, непрерывно повторявший:

– Иди сюда, я почешу тебя между рогами!

Быть может, долго злиться не так уж и весело, как это представлялось сперва Адаму Энгельбректу. И он стал колебаться. А поколебавшись, приблизился к забору, где сидел Калле. И торпарский мальчишка почесал его между рогами своими маленькими грязными пальцами. И не переставая продолжал говорить быку какие-то добрые ласковые словечки.

Казалось, Адаму Энгельбректу было несколько неловко стоять так смирно, позволяя мальчишке себя почёсывать. Но он всё же стоял. Тогда Калле крепко схватил его за кольцо в носу и тут же перелетел через забор.

– Ты что, рехнулся, парень?! – раздался чей-то голос.

А Калле направился прямиком к хлеву, медленно и с достоинством ведя за кольцо Адама Энгельбректа. Адам Энгельбрект был большой-пребольшой бык, а Калле был маленький-премаленький торпарский мальчишка, и, проходя через скотный двор, они составляли весьма трогательную пару. Те, кто видел эту картину, никогда её не забудут.

Даже матадора в Испании во время боя быков не приветствовали более громкими криками одобрения, чем Калле, когда он шёл со скотного двора, возвращаясь из хлева, где оставил Адама Энгельбректа в его стойле. Да, громкие крики одобрения и две кроны наличными, да ещё два десятка яиц в кульке стали наградой юному укротителю из Смоланда.

– А я привычен к быкам, – объяснил Калле. – Они послушны, если с ними говорить ласково.

И, повернувшись на каблуках, он отправился к себе в Бекторп, с двумя кронами в кармане штанишек да с кульком яиц в руках. И был очень довольный этим пасхальным днём.

Так он и шёл, смоландский укротитель быка, среди зеленеющих светлых-пресветлых весенних берёз.

Золотая девонька
Перевод Н. Беляковой

У Евы нет мамы. Но у неё есть две тётки. Тётя Эстер, которая вернулась домой из Америки, и тётя Грета, мама Берит. А Берит – это двоюродная сестра Евы.

Вообще-то у Евы, конечно, есть мама. Но какая радость от этого, если она лежит в больнице и её нельзя даже навестить. Приходится жить у своих тёток. Потому что папа Евы – штурман на корабле и нельзя брать золотую девоньку с собой, когда плаваешь в чужие страны. Это мама называла Еву золотой девонькой.

– Маленькая ты моя золотая девонька, – говорила она и целовала Еву в затылок.

Тётя Эстер не называет Еву золотой девонькой и не целует её в затылок. И тётя Грета этого тоже не делает. Тётя Грета целует только Берит. Она спрашивает, не замёрзла ли Берит, не хочет ли она выпить сока и так далее. Она никогда не спросит, не замёрзла ли Ева. Еве она говорит:

– Сбегай посмотри, не пришла ли почта! Принеси утюг! Не клади локти на стол! Высморкайся!

А тётя Эстер, которая носит полосатую шёлковую блузку и выглядит такой «вернувшейся домой из Америки», говорит:

– Ева, сбегай принеси мою сумку! Принеси мне вязанье! Сегодня твоя очередь вытирать посуду!

Для Берит никогда не настаёт очередь «вытирать посуду». Берит слабенькая, осенью она пойдёт в школу, летом ей надо хорошенько отдохнуть. А как противно вытирать посуду! И для чего это всегда такая прорва тарелок?

Ева неохотно идёт в кухню, а Берит сидит в беседке и злорадно улыбается. Иногда случается, большая тарелка выскользнет у Евы из рук и разобьётся. Тогда приходит тётя Грета и сильно трясёт её за плечи. А Берит снова злорадно улыбается. Тётя Эстер ласково похлопывает Берит по щеке и спрашивает, не замёрзла ли она, не надо ли ей надеть кофту.

– Ева! – кричит тётя Эстер. – Принеси сюда кофточку Берит.

– Она сама может её взять! – отвечает Ева и сердито смотрит на Берит, которая сидит в беседке.

– Фу, как нелюбезно! – кричит тётя Эстер. – Ведь ты стоишь на кухне, а кофточка лежит там на диванчике!

Ева кладёт полотенце, берёт кофту и идёт в беседку. Берит злорадно улыбается.

– Ах, мне вовсе не холодно, – говорит она, – не надо мне никакой кофты.

Ева бросает кофту на качели и уходит.

– Ты слышишь, мне не нужна кофта! – кричит Берит ей вслед. – Унеси её назад!

Тогда Ева оборачивается. Она ничего не отвечает, показывает Берит язык и уходит.

– Никогда не видела такого строптивого ребёнка, – говорит тётя Эстер тёте Грете.

– Она во всём похожа на Лену, – отвечает тётя Грета. – Маленькой та была точно такая же. Разве ты не помнишь?

– Да-да, она и сейчас строптива, хотя и лежит в больнице, – говорит тётя Эстер, качая головой. – Мне думается, она никогда не поправится. И придётся тебе мучиться с девчонкой. Не могу же я взять её с собой, когда вернусь в Америку.

Ева стоит в кухне и всё слышит. О, как бы ей хотелось пнуть ногой тётю Эстер, которая говорит, что мама никогда не поправится. Конечно, мама поправится и приедет за своей золотой девонькой.

– Ева вовсе не подходящая компания для Берит, – говорит тётя Грета в беседке. – Они не могут играть вместе, всё время ссорятся.

И в этом тётя Грета права. Они всё время ссорятся. Тёти идут собирать к обеду клубнику, а двоюродные сёстры играют в беседке. Ева держит в руках Фиу Лису. Фиа Лиса – кукла Евы. Когда-то она была очень красивая, тело из розового трикотажа, волосы кудрявые, золотистые. Теперь уже трудно догадаться, что когда-то она была розовая. Теперь она почти чёрная, а от золотистых волос остались одни клочки. Но Ева всё равно любит её, ведь Фиа Лиса – единственное, что у Евы осталось от того времени, когда её называли золотой девонькой и целовали в затылок.

Берит тянет к кукле руку и хватает её за редкие остатки волос.

– Дрянная кукла, паршивая кукла! – поёт она презрительно тоненьким голоском.

Тут Ева толкает Берит изо всех сил. Та начинает реветь, и обе тётки мчатся со всех ног к своей крошке Берит.

Тётя Грета грубо хватает Еву за руку и тащит её в зелёный сарайчик, где стоят бочки для воды и прочий садовый инструмент.

– Вот, будь добра, стой здесь, пока не исправишься, – говорит она и запирает дверь.

Берит перестаёт реветь. Она улыбается, довольная. А Ева всхлипывает, стоя в сарайчике. Фиу Лису тётя Грета вырвала у неё из рук. Кукла лежит на садовой дорожке и смотрит в небо.

– Паршивая, грязная кукла, – говорит Берит и наступает своей сандалией кукле на живот.

На следующий день погода стоит жаркая. Печёт так, что Берит и Ева не в силах бежать, как всегда, наперегонки к купальне. Они молча плетутся к озеру вместе с тётками по широкой лужайке. Ах, ну и жарища!

– Видно, будет гроза! – говорит тётя Эстер.

«Только бы не было грозы», – думает Ева и на всякий случай накидывает на голову край купального полотенца.

– Ты что, не можешь нести полотенце как следует? – раздражённо спрашивает тётя Грета. – Метёшь им коровьи какашки.

– А Берит несёт полотенце на руке аккуратно, как надо.

Она злорадно улыбается и нарочито поправляет своё полотенце.

Они купаются, а в это время над лесом появляется огромная тёмная туча. Но солнце всё ещё печёт, и жара стоит такая, что тяжело думать.

– И зачем только было идти купаться?! – говорит тётя Эстер. – Теперь ещё больше разгорячились и устали.

– Вот придём домой, я растянусь в тени и буду отдыхать, – говорит Ева Берит.

А туча всё растёт и растёт. Она уже затянула полнеба.

– Что у нас сегодня на обед? – спрашивает тётя Эстер.

– Котлеты и кисель из ревеня, – отвечает тётя Грета, развешивая купальники на верёвке, привязанной к яблоням.

Потом она идёт к грядкам и срезает ревень. Берит и Ева улеглись на траве за кустом жасмина. Там, в тени, так хорошо! «Вот бы лежать так и лежать!» – думает Ева. Фиа Лиса тут же, рядом.

Тётя Грета собралась варить ревеневый кисель. Но подумать, какая досада: в доме не оказалось картофельной муки. Ну просто ни ложечки. А без картофельной муки киселя не сваришь. Она растерянно смотрит по сторонам, выглядывая в окно, видит тёмную тучу на небе и девочек под кустом жасмина. Она колеблется, но только одно мгновение.

– Ева! – кричит она. – Давай-ка сбегай в магазин за картофельной мукой.

Ева закрывает глаза. Она хорошо слышала слова тётки, но думает, что если она будет лежать не шевелясь, с закрытыми глазами, то тётя Грета забудет о ней. Или, может, случится какое-нибудь чудо. Может, тётя Грета в конце концов найдёт где-нибудь в шкафу несколько кило картофельной муки.

– Ева, ты что, не слышишь? – снова кричит тётя Грета. – Сбегай в магазин за картофельной мукой.

Ева с трудом встаёт.

– Ну вот, – говорит тётя Грета, – нечего корчить гримасы. Ты забыла, что твоя очередь идти в магазин? Берит ходила в прошлый четверг.

Да, это правда, Берит была в магазине в прошлый четверг. Но она ездила туда на велосипеде, сидела позади тёти Греты. Ева хоть каждый день ездила бы за картофельной мукой на велосипеде, что может быть лучше!

Но в магазин идти так далеко, а сегодня так жарко, и она так устала.

– Но, Грета, – говорит тётя Эстер, – гроза надвигается.

Еве страшно. Она ни за что не хочет оставаться одна во время грозы.

– Тогда я возьму с собой Фиу Лису, – говорит она. С Фиу Лисой она всё-таки будет не одна.

Но тётя Грета не разрешает ей брать с собой Фиу Лису. Нельзя идти в магазин с такой грязной куклой.

– Уж только не с такой замарашкой! – говорит Берит, лёжа под жасминовым кустом.

Покраснев от обиды, готовая разреветься, Ева берёт Фиу Лису и сажает её на веранду, чтобы кукла не промокла, если пойдёт дождь.

– Не расстраивайся, Фиу Лиса, мама скоро придёт, – шепчет она кукле.

И Ева уходит. Нелегко идти по пыльной дороге, ноги кажутся такими тяжёлыми.

«Когда я вырасту, – думает Ева, – то ни за что не буду покупать картофельную муку».

Какое небо чёрное! Ева чувствует себя маленькой и беззащитной.

И вот гроза началась. Как раз когда Ева дошла до большой сосны, на полдороге к магазину, ударил гром. Ах, какой страшный грохот! В испуге Ева кричит. И тут разразился ливень. Пыльная дорога сразу же превращается в огромную лужу, и капли дождя барабанят по ней. Ева бредёт по луже. Её коротенькое голубое платье прилипло к телу. С мокрых волос стекает вода. Из глаз тоже падают капли, нет, не капли, а целый водопад безудержных слёз обиды, отчаяния, одиночества, страха. Над ней сверкают молнии, гремит гром, а она икает от страха при каждом ударе. Она пускается бежать. Нет, мама говорила, что во время грозы бежать нельзя.

Ах, если бы мама была здесь! Если бы только мама была здесь! Она обняла бы Еву, и они бы вместе спрятались под кустом. Мама защитила бы свою золотую девоньку, сказала бы, что это вовсе не опасно. Мама, ох, мама…

Ева не перестаёт громко плакать.

Но вот гроза кончилась, и Ева подошла к магазину.

– Так ты говоришь, полкило картофельной муки? – спрашивает фру Сванберг, которая стоит за прилавком.

Она смотрит на маленькую, промокшую насквозь девочку.

– Пожалуйста, вот тебе картофельная мука. Как раз подходящая погода, чтобы гнать за ней бедного ребёнка!

Почти всю дорогу домой Ева бежит бегом. Зубы у неё стучат от холода. На дороге, как раз против дома тёти Греты, что-то лежит. Это её Фиа Лиса! Ева с плачем бросается к ней. Что они сделали с её дочкой? Её милая маленькая дочка тоже мокла под дождём. Ева обнимает её, прижимает к себе, целует грязный затылок.

– Не плачь, моя маленькая золотая девонька! Не бойся. Мама с тобой.

Тётя Грета вытерла стулья и стол в беседке и с тётей Эстер пьёт послеобеденный кофе. Берит пьёт сок. Она злорадно улыбается, вспоминая куклу, которую бросила рядом с канавой.

И тут на садовой дорожке кто-то появляется. Маленькая фигурка в мокром голубом платье. Это Ева – золотая девонька! В одной руке она держит мешочек с картофельной мукой, в другой – Фиу Лису. Губы её плотно сжаты, глаза – круглые, как два шара.

И вдруг золотая девонька делает нечто ужасное, о чём даже страшно рассказывать. Нечто неприличное, от чего её тётки подпрыгивают от возмущения. Они этого никогда не забудут! Будут говорить об этом даже после того, как Ева переедет домой к своей маме, которая называет её золотой девонькой и целует в затылок.

Вот так золотая девонька! Да такое просто нельзя прощать! Разве можно так себя вести! Ничего себе золотая девонька!

Так что же она сделала тогда?

Она прошла по садовой дорожке, подошла к столу в беседке, посмотрела с ненавистью на тёток и швырнула мешочек с картофельной мукой на поднос так, что чашки забренчали, а потом сказала спокойно и отчётливо: