Текст книги "Основание и Империя [Академия и Империя]"

16. Конференция

Когда двадцать семь независимых миров, объединенные ненавистью к породившему их миру, собираются на конференцию, они, преисполненные гордости, тем большей, чем меньше сам мир, ожесточенные одиночеством перед лицом постоянной опасности, пускаются в такие мелочные и утомительные предварительные переговоры, что падают духом даже самые стойкие.

Почти неразрешимым вследствие огромного политического значения оказывается вопрос о численности делегации и способе голосования. При размещении делегатов за столом переговоров и за обеденным столом возникают неразрешимые социальные проблемы. Почти невозможно выбрать место встречи: каждый провинциал хочет сделать свою провинцию столицей.

Наконец извилистые пути дипломатии привели в Рейдол, предложенный некоторыми в качестве места проведения конференции в самом начале переговоров.

Это был маленький мир, занимавший по отношению к остальным центральное положение в космосе и в военном отношении самый слабый из двадцати семи. Этот последний фактор стал решающим в выборе Рейдола.

Рейдол относился к классу сумеречных миров, которых в Галактике великое множество, но которые в большинстве своем необитаемы. Иными словами, на освещенной стороне такой планеты невыносимая жара, на темной – невыносимый холод, а жизнь возможна лишь в узкой полосе сумерек.

На первый взгляд такой мир не покажется чересчур удобным, но в Галактике немало райских уголков, и случилось так, что Рейдол Сити оказался одним из них.

Он располагался на холмах у подножия высоких гор, сдерживавших холодные ветры ночного полушария, которые могли бы остудить теплый сухой воздух дневной половины. Теплый воздух подтачивал горные ледники, и с гор стекала вода. Сады Рейдол-Сити зеленели под неизменным утренним солнцем вечного июня. Улицы буквально утопали в садах, каждый из которых представлял собой агрономический эксперимент. Рейдол постепенно превращался из исключительно торгового мира в сельскохозяйственный. Это был оазис, осколок Эдема, что сыграло немалую роль в выборе Рейдол-Сити местом проведения конференции.

И вот из двадцати шести миров слетелись делегаты, их жены и секретари, газетчики, экипажи кораблей. Население Рейдола за несколько дней удвоилось. Гости вовсю ели, пили, но вовсе не спали. Гостеприимство оказалось обременительным.

Впрочем, не все делегаты приехали бражничать. Многие отдавали себе отчет в том, что переживают инкубационный период войны. Эта часть делегатов распадалась на три группировки. Первая, очень многочисленная, группировка объединяла тех, кто знал немного и потому был уверен в благополучном исходе дела.

К ней, очевидно, относился молодой пилот с эмблемой Хэвена на фуражке, который поверх стакана с напитком подмигивал местной красавице, отвечавшей слабой улыбкой.

– Мы специально по пути сюда пролетели по зоне военных действий, – говорил он. – Целую световую минуту в виду Орлеггора…

– Орлеггора? – перебил длинноногий местный житель, хозяин собрания. – Не там ли на прошлой неделе Мулу задали трепку?

– Откуда вы знаете, что Мулу задали трепку? – высокомерно спросил пилот.

– Радио Фонда передавало.

– Правда? Если хотите знать, Мул занял Орлеггор. Мы чуть не столкнулись с конвоем его кораблей, шедших именно оттуда. Хорошая трепка, если тот, кого треплют, удерживает позицию, а тот, кто треплет, бежит с поля боя!

– Не смейте так говорить, – крикнул кто-то обиженным голосом. – Сначала Фонд всегда притворяется слабым и получает по носу. А потом разворачивается, и бах! Вспомните историю, – лицо говорившего расплылось в самодовольной улыбке.

– Как бы то ни было, – сказал пилот с Хэвена, помолчав, – мы видели корабли Мула. Вполне приличные корабли, и совершенно новые.

– Новые? – задумчиво протянул хозяин. – Они сами их строят? Он сорвал с ветки листок, понюхал, покусал. Потек зеленый сок с мятным запахом.

– Вы хотите сказать, – продолжал хозяин, – что их кустарной работы корабли разобьют флот Фонда?

– Док, я видел эти корабли. Поверьте, я могу отличить корабль от кометы.

Хозяин подступил ближе к пилоту.

– Мое мнение вам известно. Не обманывайте себя. Ясно ведь, что войны не начинаются сами собой. Их начинают люди, которые сидят наверху и знают, что делают.

Оптимист, успевший с лихвой утолить жажду, вставил веское слово:

– Вот увидите, Фонд еще покажет себя. Он ждет подходящего момента, а тогда – бах! – и, улыбаясь неверными губами, загляделся на девушку, которая сочла за лучшее отойти.

– Если вы думаете, что этот самый Мул – самостоятельная сила, вы ошибаетесь, – говорил тем временем хозяин. – Я слышал от очень авторитетных людей, что он – наш человек. Мы ему платим и строим для него корабли. Мне это представляется наиболее правдоподобным. Конечно, разгромить Фонд наголову ему не удастся, но истощить силы Фонда – вполне реальная задача. И тогда мы возьмем дело в свои руки.

– Клев, неужели ты не можешь говорить ни о чем, кроме войны? – сказала девушка. – Мне надоело это слушать.

Пилот с Хэвена решил продемонстрировать свою галантность.

– В самом деле, сменим тему, – сказал он. – Нехорошо надоедать девушкам. Упившийся гость согласно звякнул стаканом. С хихиканьем распались несколько парочек, еще несколько вошли из сада. Беседа стала более общей и светской.

Были люди, которые знали больше и менее уверенно смотрели в будущее.

К их числу принадлежал однорукий Фран, избранный членом официальной делегации Хэвена. Доверие соотечественников вселило в него бодрость духа, и он с увлечением заводил новые знакомства: с мужчинами – в рамках обязанностей – и с женщинами, если это было не в ущерб делу.

Сидя в солярии, дома у одного из своих новых знакомых Айво Лайона, Фран впервые за все время пребывания в Рейдол-Сити – а он приехал сюда уже во второй раз – наслаждался отдыхом. В Айво Фран чувствовал родственную душу. Дом Айво стоял в стороне от других, утопая в море цветочного аромата и стрекота насекомых. Солярий представлял собою засеянную травой лужайку, наклоненную под углом сорок пять градусов к горизонту. Фран растянулся на траве и всей кожей впитывал солнце.

– У нас на Хэвене так не погреешься, – сказал он.

– Ты не видел ночного полушария, – сонно ответил Айво. – Там есть места, где кислород течет, как вода.

– Да ну!

– Факт.

– Так вот, Айво, я начал рассказывать, что в молодости, когда у меня еще была цела рука, я носился по всей Галактике и – ты не поверишь, – последовал длинный рассказ, которому Айво действительно не поверил.

– Да-а-а, – протянул он, зевая, – были люди в старое доброе время. Теперь таких нет.

– Пожалуй, что и нет. Погоди, как нет? – встрепенулся Фран. – А мой сын! Я тебе о нем рассказывал. Он герой не хуже прежних. Это будет великий торговец, клянусь Галактикой! По всем статьям дает мне сто очков вперед. Вот только дурак, женился!

– Ты хочешь сказать, заключил брачный контракт?

– Ну да. Лично я в этом смысла не вижу. Они с женой отправились в свадебное путешествие на Калган.

– Калган, Калган… Когда это было?

Фран широко улыбнулся и многозначительно произнес:

– Как раз перед тем, как Мул объявил Фонду войну.

– Ну и что?

Фран придвинулся к Айво поближе и прошептал:

– Я тебе кое-что расскажу, если обещаешь не болтать. Мой парень поехал на Калган не просто так. Мне не очень хочется говорить, зачем именно он туда летал, но ты сам видишь, как разворачиваются события, и, наверное, догадываешься. Мой сын не промах. Нам нужно было выманить зверя из берлоги, – Фран хитро прищурился. – Я уж не знаю, что там было, но мы получили, что хотели. Мой сын полетел на Калган – и Мул пошел на Фонд войной. Вот так. Айво проникся к Франу должным уважением и поделился своим секретом:

– Я слышал, у нас есть пятьсот кораблей, полностью готовых к тому, чтобы перехватить победу у Мула.

– Я слышал, что и больше. Вот это настоящая политика! Это мне нравится! – Фран почесал живот. – Только и Мул не прост. Он занял Орлеггор, а это мне уже не нравится.

– Говорят, он потерял десять кораблей.

– У него есть еще сто. Хорошо, конечно, что он бьет наших диктаторов, но слишком быстро все происходит, – Фран озабоченно покачал головой.

– Интересно, откуда у Мула корабли. Ходят слухи, что он покупает их в торговых мирах.

– Что ты! На Хэвене самая крупная верфь, но мы не построили ни единого корабля на продажу. Едва успеваем для себя строить. Неужели ты думаешь, что какой-либо другой из независимых миров способен самостоятельно создать целый флот? Не слушай эти сказки.

– Хорошо, откуда же берутся корабли?

Фран пожал плечами.

– Наверное, Мул строит их сам. В этом тоже приятного мало.

Фран зевнул, уперся ногами в перекладину и заснул, вторя храпом жужжанию насекомых в саду.

И, наконец, были люди, хорошо осведомленные о происходящем и потому ни в чем не уверенные.

Таковым оказался и Рэнду. На пятый день конференции он вошел в главный конференц-зал и увидел, что люди, с которыми он договорился о встрече, уже ждут его. Кроме этих двоих, в зале никого не было.

Рэнду подсел к ним и сказал:

– Мы трое представляем большую часть военного потенциала независимых торговых миров.

– Верно, – согласился делегат Исса, Мэнджин, – мы с коллегой только что об этом говорили.

– Я буду краток и откровенен, – начал Рэнду. – Я ничего для себя не выгадываю и не заинтересован в недомолвках, тем более что наше положение стало крайне шатким…

– В результате? – поторопил его Овалл Гри, делегат Мнемона.

– В результате событий последнего часа. Не спешите, давайте обо всем по порядку. Первое. В столь опасном положении мы оказались не по своей вине, и я сомневаюсь, что мы можем каким-то образом его изменить. Мы заключили соглашения не с Мулом, а с другими правителями, например, с бывшим диктатором Калгана, которого Мул сверг в самое неподходящее для нас время.

– Если не вдаваться в подробности, Мул достойная замена бывшему диктатору, – заметил Мэнджин.

– Когда вы узнаете все подробности, они приобретут для вас большее значение, – Рэнду положил руки на стол и нагнулся к собеседнику. – Месяц назад я послал на Калган племянника с женой…

– Это ваш племянник?! – удивленно воскликнул Овалл Гри. – Я не знал…

– Зачем? – сухо спросил Мэнджин. – Чтобы… – и он большим пальцем начертил в воздухе круг, как бы обводя им всех присутствующих.

– Нет, если вы имеете в виду войну против Фонда. Так далеко я не метил. Молодой человек ничего не знал о целях нашей организации. Я сказал ему, что являюсь рядовым членом группы патриотов Хэвена, и попросил просто пожить на Калгане и посмотреть, что там делается. У меня тогда не было ясных планов. Мне было любопытно, что такое Мул. Это необычная личность, но не о нем я хочу поговорить. Мне казалось, что человеку, знакомому с положением дел в Фонде и связанному с фондовским подпольем полезно будет побывать на Калгане с подобным поручением.

Овалл Гри открыл в улыбке длинные зубы.

– И вы, конечно, удивились, когда ваш племянник похитил у Мула придворного, дав ему тем самым саsus веlli[2]2
  повод к войне (лат.).


[Закрыть]. Не пытайтесь нас морочить, Рэнду. Мне трудно поверить, что это происшествие явилось для вас неожиданностью. Это интрига.

– К сожалению, не моя, – покачал седой головой Рэнду, – и не моего племянника, который сейчас сидит в Фонде под стражей и, может быть, не доживет до того времени, когда эта интрига даст какой-либо результат. Я недавно получил от него капсулу с письмом. Ему каким-то образом удалось передать ее на волю, потом ее везли через зону военных действий на Хэвен, а с Хэвена – сюда. Пока она путешествовала, прошел месяц…

– И что же?

– Боюсь, что нам уготована участь бывшего диктатора Калгана, – Рэнду хлопнул по столу ладонью. – Мул не человек, а мутант.

Как и ожидал Рэнду, произошло минутное замешательство. На лицах проступила растерянность. Когда же Мэнджин заговорил, голос его был спокойным и ровным.

– Откуда вам это известно?

– Так считает мой племянник, побывавший на Калгане.

– В каком направлении мутировал его организм? Мутации могут быть самые разные.

Рэнду подавил раздражение.

– Вы правы, Мэнджин, мутации бывают разные. Однако, совершенно очевидно, во что выливается мутация Мула. Что может представлять собой человек, который вышел из низов, собрал армию, организовал на астероиде диаметром в пять миль опорный пункт, оттуда напал на планету, захватил ее, потом захватил целую систему, потом занял весь сектор, напал на Фонд и в сражении при Орлеггоре нанес ему поражение? И все это не более, чем за три года!

Овалл Гри пожал плечами.

– Вы считаете, он разгромит Фонд окончательно?

– Не знаю. Давайте предположим, что да.

– Позвольте, зачем заходить так далеко? Вы основываете столь серьезные выводы на заявлениях неопытного мальчика. Давайте не будем торопиться. Победы Мула до сих пор не касались нас вплотную, и пока его предприятие не идет вразрез с нашими интересами, я не вижу причин что-либо менять.

Рэнду размышлял, нахмурив брови.

– Скажите, удалось ли кому-либо войти в какой-либо контакт с Мулом? – спросил он.

– Нет, – ответили оба собеседника.

– Верно, хотя многие пытались. Нам нужно войти с ним в контакт, иначе наша конференция будет пустой тратой времени. До сих пор в этом зале не происходило ничего, кроме питья и нытья. Я цитирую редакционную статью «Рейдол Трибюн». А все потому, что единственный возможный шаг – это выступление против Мула. Тысяча наших кораблей ждет, пока Фонд ослабеет в борьбе с Мулом и можно будет напасть на Фонд. Это ошибка. Нужно отыскать Мула и выступить против него.

– За тирана Индбура и его команду, – ядовито подсказал Мэнджин.

– Бросьте клеить ярлыки, – устало сказал Рэнду. – Неважно за кого; главное: против Мула.

Овалл Гри поднялся с места.

– Рэнду, не втягивайте меня в политическое самоубийство. Если вам хочется быть освистанным, изложите свои соображения на вечернем заседании.

Вслед за Гри молча вышел Мэнджин, а Рэнду остался за столом, погруженный в безысходные размышления. На вечернем заседании он не выступал.

А на следующее утро к нему в комнату ворвался Овалл Гри, полуодетый, небритый и непричесанный. Рэнду так удивился, что уронил трубку на стол, с которого еще не были убраны остатки завтрака.

Не поздоровавшись, Овалл прохрипел:

– Вчера из космоса бомбили Мнемон!

– Неужели Фонд? – прищурился Рэнду.

– Мул! Мул! – взорвался Овалл. – Намеренно и без всякой провокации с нашей стороны. Большинство наших кораблей вошло в международный флот, оставшихся оказалось мало, они все погибли. Десанта еще не было, поскольку корабли, участвовавшие в нападении, согласно сообщениям, уничтожены. Но коль скоро война началась, можно ожидать чего угодно. Я пришел узнать, как поступит в этой ситуации Хэвен.

– Хэвен, несомненно, поступит, как предписано Хартией Федерации. А Мул – вы видите – уже атакует нас.

– Он безумец. Неужели он рассчитывает покорить Вселенную? – Овалл Гри покачнулся и, упав на стул, сжал руку Рэнду. – Те немногие, что остались в живых после боя, утверждают, что у Мула… у противника есть новое оружие – депрессор силового поля.

– Что-о?

– Наши корабли были уничтожены потому, что не сработало атомное оружие и отказали щиты. Это не могло быть результатом случайности или диверсии. Скорее всего, это было действие нового оружия. Возможно, Мул, его только испытывает. Люди говорят, что действие этого оружия не было непрерывным, иногда оказывалось возможным его нейтрализовать… Вы понимаете, что изменился характер войны, и наш тысячный флот оказывается морально устаревшим?

Рэнду почувствовал себя старым и слабым, руки его безвольно опустились.

– Вот оно, чудовище, которое пожрет нас всех! И все же, с ним нужно бороться.

17. Визисонор

Дом Эблинга Миса в скромном предместье Терминус-Сити был знаком интеллигенции, литераторам и всей читающей публике Фонда. Представление человека о доме Миса зависело от того, что этот человек читал. Вдумчивые биографы называли дом Миса убежищем от мирской суеты, светская хроника намекала на холостяцкий беспорядок, коллеги по университету говорили, что у Миса много книг, но хозяйство ведется бестолково, приятели – что всегда можно выпить и положить ноги на диван, а телевидение кричало: «Полуразвалившаяся хижина лысеющего клеветника и якобинца Эблинга Миса».

Байте, у которой не было читателей и слушателей, как не было и предвзятого мнения, он показался просто неряшливым.

Даже тюремное заключение – за исключением первых двух-трех дней – не было ей так тяжело, как получасовое ожидание в доме психолога, возможно, под тайным наблюдением. В тюрьме, по крайней мере, рядом был Торан.

Байте стало немного легче, когда она взглянула на Магнифико, нос которого, понуро опущенный, выдавал тоскливое настроение хозяина.

Магнифико подтянул колени к подбородку, словно хотел сжаться в точку, и Байта, машинально протянув руку, утешительно погладила его по голове.

Магнифико поморщился, потом улыбнулся.

– О, моя госпожа, до сих пор мое тело живет отдельно от разума и ждет только ударов.

– Не беспокойся, Магнифико, я с тобой и никому не дам тебя в обиду.

Шут искоса взглянул на нее и сразу же отвел глаза.

– Все эти дни мне не позволяли видеться с тобой и твоим добрым мужем, и даю слово, можешь посмеяться надо мной, но мне вас очень не хватало.

– Я не стану смеяться: мне тебя тоже не хватало.

Шут просиял и еще сильнее сжался.

– Ты знакома с человеком, которого мы ждем? – осторожно спросил он.

– Нет, но это знаменитый человек. О нем много пишут и говорят. Мне кажется, это хороший человек, который не сделает нам зла.

– Правда? – шут беспокойно заерзал. – Возможно, моя госпожа, но он уже допрашивал меня, да так строго и напористо, что я вспоминаю об этом со страхом. Он задает такие странные вопросы, что я и слова не могу сказать в ответ. Я начинаю верить сказочнику, который говорил мне, ребенку, что иногда сердце встает поперек горла и не дает говорить.

– Сейчас другое дело. Мы вдвоем, двоих он не запугает, правда?

– Наверное, моя госпожа.

Где-то хлопнула дверь, и в дом ворвался вопль, похожий на львиный рык. У самого порога он оформился в слова:

– Вон отсюда!

Дверь открылась, и Байта увидела, как двое охранников ретируются.

Вошел сердитый Эблинг Мис, поставил на пол какой-то сверток и пожал Байте руку, ничуть не заботясь о том, чтобы не сделать ей больно. Она ответила сильным мужским пожатием. Мис кивнул шуту и обратился к молодой женщине:

– Вы замужем?

– Да, мы прошли все предусмотренные законом формальности.

– Счастливы? – спросил Мил после небольшой паузы.

– Пока да.

Мис пожал плечами и, разворачивая сверток, спросил шута:

– Знаешь, что это такое?

Магнифико сорвался с места и вцепился в инструмент со множеством клавиш. Попробовав клавиши, шут в избытке радости сделал сальто назад, отчего обрушилась шаткая мебель.

– Визисонор, – пропел он, – инструмент, извлекающий радость даже из остывшего сердца.

Длинные пальцы шута любовно гладили инструмент, перебирали клавиши, ненадолго задерживаясь то на одной, то на другой, и в воздухе возникла какая-то теплая розовость.

– Ты говорил, что умеешь играть на таких штуках, – сказал Мис, – вот, играй и радуйся. Только сначала настрой инструмент: он из музея, – и вполголоса Байте. – Ни один человек в Фонде толком не умеет на нем играть, – и еще тише. – Шут не хочет без вас говорить. Поможете?

Байта кивнула.

– Спасибо. Он в постоянном страхе и, боюсь, под психозондом сойдет с ума. Поэтому я хочу усыпить его бдительность, а после этого задать несколько вопросов. Вы меня понимаете?

Она снова кивнула.

– Визисонор – первый шаг. Шут говорил, что умеет на нем играть, а сейчас по его реакции я вижу, что эта одна из величайших радостей в его жизни. Поэтому, понравится вам его игра или нет, сделайте вид, что понравилась. По отношению ко мне выразите расположение и доверие. И во всем следуйте моим указаниям.

Мис быстро взглянул на Магнифико, который возился в углу дивана с визисонором и, казалось, был полностью поглощен своим занятием, и светским тоном спросил у Байты:

– Вы когда-нибудь слышали визисонор?

– Слышала однажды, – так же небрежно ответила Байта. – На концерте редких инструментов. Мне не очень понравилось.

– Значит, плохо играли. Хорошие мастера игры на визисоноре очень редки. Дело здесь не в быстроте и ловкости пальцев; орган требует более серьезной физической подготовки. Для визисонора нужна определенная раскованность мышления, – и тише. – Поэтому наш ходячий скелет может показать высокий класс игры. Часто случается, что люди, хорошо играющие на визисоноре, во всем остальном идиоты. Это один из парадоксов, которые делают психологию увлекательной.

– Вы знаете, как работает эта хитрая штуковина? – продолжал Мис, снова светским тоном. – Я ее осмотрел и выяснил, что ее сигналы непосредственно стимулируют мозговой зрительный центр, не затрагивая зрительного нерва. В природе такое явление невозможно. А звук нормальный.

Работает барабанная перепонка и все, что положено. Тс-с-с! Он приготовился играть. Нажмите вон тот выключатель. В темноте будет лучше.

Когда свет погас, Магнифико почти растворился в темноте, а Мис превратился в бесформенную, тяжело сопящую массу. Байта изо всех сил таращила глаза, но ничего не видела. Раздался тонкий, пронзительный дрожащий звук и стал набирать высоту. Где-то в немыслимой выси он остановился и покатился вниз, распух, заполнил комнату и с оглушительным взрывом лопнул. В воздухе возник маленький пульсирующий цветной шарик. Он рос, выбрасывал протуберанцы, которые ползли вверх и в стороны, извиваясь и переплетаясь. Некоторые оторвались, образовав маленькие шарики разных цветов. Байта стала обнаруживать странные вещи.

Она заметила, что с закрытыми глазами видит танец цветовых пятен гораздо лучше, что малейшей пульсации цвета соответствует определенный звук, что она не может назвать ни одного из цветов, участвующих в игре и, наконец, что цветовые шарики – вовсе не шарики, а какие-то фигуры.

Сказочные фигуры, танцующие языки пламени, исчезающие в никуда и возникающие из ничего, обвивались один вокруг другого и сливались в новые фигуры.

Байта вспомнила, что нечто похожее она видела в детстве, когда по ночам зажмуривалась до боли, а потом всматривалась в темноту. А цветные шары, круги и волны вертелись вокруг нее в бешеном танце и вдруг понеслись прямо на нее; ахнув, она закрыла лицо руками, они остановились, и Байта оказалась в центре сверкающего водоворота, холодный свет сыпался с ее плеч, как снег, стекал по рукам, капал с пальцев и, подхваченный невидимым течением, возвращался в центр комнаты. А под ногами струились ручьи музыки. Потом Байта перестала понимать, где звук, а где свет. Ей стало любопытно, видит ли Эблинг Мис то, что видит она, и если нет, то что он видит. Долго думать об этом Байта не могла: перед ней запрыгали новые фигуры – человеческие? Да, женщины с волосами, пляшущими, как огонь. Они схватились за руки и закружились в хороводах, а музыка зазвучала, как смех, тихий женский смех.

Хороводы превратились в звезды; звезды, перемигиваясь, образовали сложный узор, вспыхнули, и на их месте встал дворец. Каждый камень в его стене сверкал, двигался и играл цветами по-своему, и по этим камням взгляд бежал все выше и выше – а там ослепительно сверкали двадцать башен, которыми был увенчан дворец.

Из ворот дворца выстрелил ковер, покатился, раскручиваясь и опутывая пространство. Из него поднимались фонтаны цвета, превращались в деревья и пели своими собственными голосами.

Байта потеряла ощущение реальности. Она вдыхала музыку, как воздух.

Потянувшись к тоненькому деревцу, она тронула рукой цветок. Лепестки осыпались на землю с хрустальным звоном.

Зазвенели цимбалы, и перед Байтой завертелся огненный смерч. Он посыпался ей на колени, разлетаясь сверкающими брызгами, которые собирались в радугу, а по радуге, как по мосту, побежали фигурки людей. И все это: дворец, сад, люди на мосту – плыло по волнам плотной, почти осязаемой музыки.

И вдруг музыка испуганно задохнулась. Дворец, сад, мост, люди смешались, собрались в шар, шар сжался, подпрыгнул к потолку и исчез.

Снова стало темно.

Мис, пошарив по полу ногой, нашел выключатель, наступил на него, и в комнате зажегся свет, прозаический дневной свет.

Байта заморгала, и из ее глаз покатились слезы, словно от тоски по законченной сказке. Эблинг Мис сидел, не двигаясь, широко открыв глаза и рот. Магнифико в экстазе прижимал визисонор к груди.

– Госпожа моя, – выдохнул он, – это волшебный инструмент. Как он слушается руки, как отвечает на движения души. На нем можно творить любые чудеса. Тебе понравилась моя композиция?

– Это твоя собственная музыка? – благоговейно произнесла Байта.

Шут покраснел до самого кончика длинного носа.

– О да, моя госпожа, собственная. Мулу она не нравилась, но я часто играл для себя. Я лишь однажды, в молодости, видел дворец – обитель роскоши и богатства. Это было во время какого-то праздника. Таких нарядных людей, такого великолепия мне больше не пришлось видеть, даже при дворе Мула. Увы, бедность моего воображения не позволяет мне передать все краски, звуки, все великолепие того праздника… Я назвал свое сочинение «Воспоминание о рае».

Мис очнулся и приступил к делу.

– Слушай, Магнифико, – сказал он, – хочешь сыграть свою музыку для всех?

Шут вздрогнул и отступил на шаг.

– Для всех?

– Для тысяч, – убеждал Мис, – в большом зале. Ты будешь свободен, богат, уважаем и… и, – на большее у Миса не хватало воображения, – и все такое прочее? А? Что скажешь?

– Как я могу всем этим быть, светлый сэр, если я всего лишь бедный шут, не способный на великое?

Психолог выпятил губы и тыльной стороной ладони стер пот со лба.

– Позволь, – сказал он, – ты играешь, как никто в Галактике. Сыграй так перед мэром и его магнатами, и они бросят мир к твоим ногам. Неужели ты этого не хочешь?

– А она будет со мной? – шут бросил быстрый взгляд на Байту.

– Конечно, глупышка, – засмеялась Байта. – Разве я могу тебя бросить, если ты вот-вот станешь знаменитым и богатым?

– Я буду играть для тебя, – торжественно сказал шут, – и все богатства Галактики отдам тебе. Даже этого мне не хватит, чтобы оплатить тебе за добро.

– Но сначала, – небрежно бросил Мис, – ты должен помочь мне.

– Что это такое?

Психолог слегка замялся и ответил:

– Поверхностный зонд. Тебе он не причинит ни малейшего вреда. Он затрагивает самую поверхность мозга.

Смертельный страх мелькнул в глазах Магнифико.

– Только не зонд! Я видел, как он действует! Он высасывает мозг и оставляет пустой череп. Мул наказывал зондом предателей и выгонял их на улицу, и они бродили, безумные, пока из милости их не убивали, – шут поднял руку, защищаясь от Миса.

– То был психозонд, – терпеливо объяснял Мис, – вредил он людям лишь потому, что его применяли, как оружие. Мой зонд поверхностный, он не повредит даже ребенку.

– Это правда, Магнифико, – подхватила Байта. – Он поможет нам отбить атаки Мула и даже победить его. А потом мы с тобой будем богатыми и знаменитыми до конца жизни.

– Ты подержишь меня за руку? – рука шута дрожала.

Байта сжала ее в ладонях и шут почувствовал, как на глаза ему опустились электроды…

Эблинг Мис, не поблагодарив за оказанную ему честь, плюхнулся на роскошный стул в личных апартаментах мэра Индбура. Он отбросил окурок сигареты и, выплюнув остатки табака, неприязненно уставился на мэра.

– Кстати, Индбур, если вы хотите увидеть что-то приличное на концерте в Мэллоу-Холле, бросьте ваших проходимцев с электронными инструментами обратно в канализацию, из которой они вылезли, и послушайте, как этот идиот играет на визисоноре. Индбур, это потрясающе!

– Я пригласил вас к себе не для того, чтобы выслушивать от вас лекции по музыке, – сварливым тоном произнес мэр. – Расскажите мне о Муле. Что вы о нем узнали?

– О Муле? Сейчас расскажу. Я применил поверхностный зонд и узнал очень немного. Психозонд применить не могу, потому что этот тип его до смерти боится, и если я подойду к нему с психозондом, в его нецензурной башке перегорят все предохранители. А то, что я выяснил при помощи поверхностного зонда, я расскажу при условии, что вы перестанете барабанить ногтями по дереву.

Во-первых, не стоит преувеличивать физическую силу Мула. Надо полагать, что он силен, но не в такой степени, как говорит шут. Он получил от Мула слишком много тумаков и потому не сохранил о нем приятных воспоминаний. У Мула странные очки и убийственный взгляд. Очевидно, он обладает гипнотическими способностями.

– Вы не сообщили мне ничего нового, – кисло заметил мэр.

– Подтвердив правдивость этих сведений с помощью зонда, я смог использовать их в качестве данных для математических расчетов.

– Ну и что? Я до сих пор ничего не узнал, но скоро оглохну от вашей болтовни. Сколько времени займут расчеты?

– Около месяца. Возможно, они дадут результаты, но возможно, не дадут. В любом случае, из этого ничего не следует. Если это не предусмотрено планом Селдона, наши шансы малы, нецензурно малы.

– Это ложь! – взвизгнул мэр. – Вы предатель! Посмейте только сказать, что вы не один из злостных распространителей слухов, что сеют пораженческие настроения и панику среди граждан Фонда и делают мою работу вдвойне сложной!

– Это я предатель? Я? – задохнулся Мис.

– Клянусь туманностями, – разошелся мэр, – Фонд победит! Он должен победить!

– Несмотря на поражение при Орлеггоре?

– Это не поражение! Вы поверили лживым слухам. Нас было мало, и нас предали!

– Кто же? – с презрением спросил Мис.

– Демократы, которые выползли из сточных канав! – закричал Индбур. – Я подозревал, что флот оплетен паутиной демократической организации.

Многие предатели уже выявлены, но осталось достаточно. Они еще сдадут без боя оставшиеся двадцать кораблей. Они готовы сдать весь Фонд.

И в этой связи, мой откровенный и прямой патриот, поборник примитивных добродетелей, скажите мне, какое отношение имеете вы к демократам?

Эблинг Мис пожал плечами.

– Вы наверное, бредите? Может быть, вы скажете, что в отступлении и в потере половины Сайвенны тоже виноваты демократы?

– Нет, не демократы, – ехидно улыбнулся тщедушный мэр. – Мы отступаем по плану, как всегда отступали при встрече с сильным противником. И будем отступать до тех пор, пока к нам не придет неизбежная победа. Я уже вижу ее. Уже так называемое демократическое подполье выпустило манифест, в котором заявляет о солидарности с правительством и готовности сотрудничать с ним. Это может оказаться обманом, прикрытием для более глубокой измены, но я использую это заявление в своих интересах. Заключенная в нем пропаганда соберет вокруг меня людей. Более того…

– Куда больше, Индбур?

– Судите сами. Два дня назад так называемая Ассоциация Независимых торговцев объявила Мулу войну, и флот Фонда усилился, в одночасье, тысячей кораблей. Мул слишком далеко зашел. Он начал войну, когда среди нас не было единства, но перед угрозой порабощения мы забыли вражду, объединились и стали сильнее. Он не может нас победить. Он потерпит поражение. Это неизбежно: так было всегда.