Текст книги "Испанские грезы"

Барбара Картленд
Испанские грезы

© Гюббенет И., перевод на русский язык, 2015

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2015

Глава 1

1883

«Как же повезло, что у меня такая отличная верховая лошадь», – думала Вильда, возвращаясь домой через лес.

Отец купил ей Скайларка незадолго до своей кончины и заплатил за него намного больше, чем намеревался.

Вильда знала, останься в конюшне только старые лошади, ее конные прогулки были бы очень скучными.

Но Скайларк всегда был готов, как выражался сэр Родерик Алчестер, «показать наезднице, чего он стоит». Словно для того, чтобы испытать ее храбрость, конь шарахнулся от ветки дерева, упавшей поперек мшистой тропы, и когда девушка сдержала его, поднялся на дыбы, чтобы показать свою независимость. Наклонившись, Вильда похлопала его по шее. Она понимала, что это не более чем игра.

Вскоре она увидела вдали дом, где родилась и который казался ей больше и красивее всех остальных усадебных домов в округе.

И хотя сама Вильда никогда так не думала, все же это было довольно унылое место в графстве. Особенно для молодой девушки, поскольку здесь не было ничего, что могло бы привлечь светское общество, ценившее развлечения и возможности Лондона. Здесь обитали пожилые супружеские пары, чьи дети давно выросли, обзавелись своими семьями и уехали. Или же такие, как сэр Родерик Алчестер, – престарелые вдовцы, не пожелавшие снова вступать в брак.

Иногда Вильда думала, что очень эгоистично радоваться тому, что отец так никогда и не позволил другой женщине занять место ее матери. Но, кажется, он был вполне доволен, управляя своим маленьким имением, и всегда находил, чем заняться, как однажды с раздражением сказала Гермиона, просто «слоняясь без всякой цели».

– А чем, по-твоему, отец мог бы заняться?

– Ну, хотя бы возглавить охотничье общество. Это привлекло бы сюда более интересных людей, чем эти краснолицые фермеры и их неуклюжие сынки.

Вильда рассмеялась, хотя понимала, что ее красавица сестра досадовала на отсутствие кавалеров, которые расточали бы ей комплименты. Поэтому она вздохнула с облегчением, хотя ей и было стыдно в этом признаться, когда Гермиона, гостившая в Лондоне у пожилой родственницы, встретила графа Элтсли и вышла за него замуж.

Все это произошло так быстро, что Вильда, которой в то время было только двенадцать лет, просто поверить не могла, когда сестра вдруг исчезла. После замужества Гермионы они месяцами не получали от нее известий. Кажется, именно с тех пор отец стал так редко упоминать свою старшую дочь, будто совершенно забыл о ее существовании.

Взрослея, Вильда начала понимать, что в жизни отца она занимала место, по праву принадлежащее сыну, которого у него никогда не было. Он разговаривал с ней, как будто она была мальчиком, они вместе обсуждали, что было нужно делать в усадьбе. Они стреляли в лесу голубей, а когда повезет, то и куропаток в полях, но важнее всего для них были совместные поездки верхом.

Сэр Родерик отлично разбирался в лошадях. Его забавляло дешево купить лошадь, которая после тренировок оказывалась более ценной, чем могло показаться с первого взгляда. Вильду это завораживало, и, приобретя опыт, она стала превосходной наездницей, хотя ни ее отец, ни она сама не видели в этом ничего необычного.

Прошлой зимой сэр Родерик простудился, простуда осложнилась воспалением легких, и он умер. Вильда никак не могла поверить, что она осталась совершенно одна.

Сначала вызванная потерей скорбь накрыла ее, как темная туча. Но потом, со свойственной юности способностью оправляться от удара, она поняла, что должна жить и наслаждаться жизнью, как это было при отце.

На самом деле она так и не научилась думать о нем как об умершем. Вильда часто ловила себя на том, что в конце дня мысленно спрашивает отца, правильно ли она поступила и был ли он доволен принятым ею решением.

Вильда была уверена, что слышит его советы, как это было при нем в последние несколько лет.

Сейчас, возвращаясь домой, она разговаривала с отцом, как будто он ехал с ней рядом.

– Какой чудесный этот дом, папа. Поколения Алчестеров, жившие в нем до нас, наполнили его любовью.

Она представила его ответ.

– Да, моя дорогая! Годы, которые я прожил здесь с твоей матерью и с тобой, сделали меня очень счастливым человеком.

– А я счастлива, что у меня такой замечательный отец, – ответила Вильда, – и такой понимающий.

Ее всегда очень занимали разговоры с отцом по вечерам после ужина, когда они обсуждали все на свете.

В юности сэр Родерик был заядлым путешественником. Он рассказывал Вильде о странах, в которых бывал, и его истории казались ей более увлекательными, чем все, что она находила в книжных сочинениях.

Он был настолько талантливым рассказчиком, что часто девушке казалось, будто она сама побывала в Греции, Франции, Италии, Испании и Северной Африке.

Ее друзья из местных сначала удивились, когда после смерти сэра Родерика она осталась в доме одна.

– Уж наверно, милочка, – мягко заметила ей жена лорда-наместника, – у вас есть какая-нибудь родственница, которая могла бы поселиться с вами? В конце концов, вам ведь необходима компаньонка.

Вильда рассмеялась.

– Уверяю вас, – ответила она, – меня более чем достаточно опекают слуги, которые прожили у нас так долго, что они мне куда ближе, чем любая родственница.

Жена лорда-наместника поджала губы. Вильда продолжила:

– Няня, которая поступила к нам, когда родилась Гермиона, прожила с нами двадцать шесть лет, а Бэнкс и его жена служили у папы еще до его женитьбы, я думаю, года тридцать три.

Она снова рассмеялась, прежде чем продолжить.

– Они защищают меня, балуют, заботятся обо мне, как старые курицы о единственном цыпленке! Поэтому, уверяю вас, никакая компаньонка мне не нужна.

Еще одна знакомая, любившая ее мать, уговаривала Вильду переехать в Лондон.

– Теперь, когда период траура закончился, вам пора уже представиться ко двору, моя милая, – сказала она. – Вы должны появляться в свете, посещать балы и приемы, где ваша сестра в свое время пользовалась таким успехом.

Вильда содрогнулась от одной только мысли об этом.

– Благодарю вас, но здесь я совершенно счастлива, – твердо сказала она, – и не имею никакого желания ехать в Лондон.

– Но ваша сестра, наверно, понимает, что теперь, когда вы потеряли любимого отца, ее долг присматривать за вами?

Этот вопрос повторялся много раз, и Вильда научилась избегать споров, никогда не отвечая на него прямо.

Девушка отлично знала, что не нужна Гермионе, что та совершенно не желала обременять себя заботами об осиротевшей младшей сестре, к которой со времени своего замужества не проявляла ни малейшего интереса.

Когда умер отец, Гермиона прислала большой дорогой венок и письмо, где сообщала, что слишком нездорова, чтобы присутствовать на похоронах. Вильду не обманули ее соболезнования, поскольку за последние семь лет старшая сестра ни разу не поинтересовалась делами семьи.

Единственные сведения о ней можно было узнать из светской хроники, где ее неизменно описывали в самых восторженных тонах. Газеты пестрили новостями о сестре:

«Прекрасная графина Элтсли была в голубом бархатном платье, отделанном атласными лентами и кружевом».

Или: «В бальном зале не было никого прекраснее графини Элтсли, чья великолепная бриллиантовая тиара затмевала украшения всех женщин, за исключением принцессы Уэльской».

Иногда в дамском журнале появлялась фотография, где Гермиона выглядела несколько суровой, но в то же время очень красивой.

На одной фотографии вид у нее был немного грустный, но Вильда приписывала это неумелости фотографа.

О чем ей было грустить, когда все признавали ее красавицей, и было очевидно, как обожает муж, украшавший ее бесценными драгоценностями.

Около полугода назад Вильда с ужасом узнала, что граф Элтсли внезапно скончался от инфаркта. Тогда она думала, что сестра непременно вернется домой. Где же еще искать утешение, как не в кругу близких людей? Но хотя отец написал ей, что может немедленно приехать в Лондон, если это нужно, ответа не было почти две недели.

Когда они уже начали волноваться, думая, что могло случиться что-то страшное, Гермиона прислала холодное коротенькое письмо. В нем говорилось, что нет необходимости о ней тревожиться, она вполне здорова и собирается погостить у друзей во Франции со своей дочерью Мирабеллой.

Сэр Родерик ничего не сказал, но отлично знавшая его Вильда понимала, как его огорчало, что Гермиона никогда не привозила к нему внучку и не приглашала в Лондон повидаться с ней.

На Рождество и в день ее рождения Мирабелла получала подарки. Сначала их посылала леди Алчестер, а после ее кончины этим занялась Вильда.

Иногда Гермиона благодарила за подарки письмом, но чаще только секретарь графа извещал об их получении.

Вильда часто думала, на кого похожа Мирабелла. Она знала, что если племянница вырастет такой же красавицей, как ее мать, Гермиона станет ей завидовать.

Вильде казалось, что сестра не желает общаться с ней или приглашать ее к себе только потому, что она хочет сама иметь все и ни с кем не делиться.

Конечно, странно, что она испытывает такое чувство по отношению к собственной сестре, но Вильда помнила, как еще совсем маленькой она услышала гневные слова Гермионы, разговаривающей с матерью:

«Понять не могу, зачем тебе понадобилось подарить мне сестру! Было бы немного лучше иметь брата, но на самом деле я хочу быть единственным ребенком у тебя с папой и ни с кем не делиться!»

Леди Алчестер мягко, но твердо объяснила дочери, что она – эгоистка и что на самом деле ей было бы одиноко оставаться единственным ребенком.

Гермиона выслушала мать с отсутствующим выражением лица, явно говорившим, что она ей не поверила. Она хотела быть единственным ребенком и таким образом избежать всякого соперничества в семье.

– Почему бы не посмотреть правде в глаза, – сказала Вильда после похорон отца, где Гермиону представлял только большой дорогой венок, – я больше никогда не увижу сестру.

Равнодушие Гермионы не то чтобы ее обижало. Скорее это было ощущение, что ее лишили чего-то драгоценного, чем наслаждались другие семьи, где все были близки друг с другом, и чего ей не дано было испытать.

Но она привыкла быть одна, за исключением пожилых соседей, которые всегда тепло ее приветствовали, когда она их посещала.

Вильда довольствовалась прогулками на лошадях и наполнявшими библиотеку книгами, которые они с отцом с таким удовольствием читали вместе.

Сейчас, по дороге домой, девушке казалось, будто всходы пшеницы, розовато-лиловые гроздья сердечника, золотистые лютики разговаривали с ней в солнечном свете.

Они были частью ее жизни, частью ее сознания и казались такими же естественными, как дыхание.

Она чувствовала иногда, при виде первых весенних почек на кустах и живой изгороди, что земля пробуждается после зимы, и это оживляло ее саму.

Ей казалось, что она растет, как они, с приближением пышной красоты лета. Появлялось ощущение, что и она возрождается после бесплодной зимы.

Так как Скайларк понимал, что возвращается в свою удобную конюшню, он пустился галопом и замедлил ход, только приблизившись к булыжникам конного двора.

Когда Вильда подъехала, старый грум, тоже прослуживший в усадьбе много лет, подошел взять у нее поводья.

– Хорошо покатались, мисс Вильда? – спросил он.

– Чудесно, спасибо, Эбби, – ответила она. – Скайларк летел по долине, как ветер.

– Он умеет скакать, когда захочет.

Слуга повел Скайларка в конюшню и только уже у двери обернулся:

– Кое-кто в доме хочет вас видеть, мисс Вильда. Экипаж недавно прибыл.

– Кто бы это мог быть? – удивилась Вильда, но если Эбби и знал ответ, он ничего не сказал и исчез в стойле.

Вильда прошла под аркой, ведущей к переднему фасаду дома.

Подойдя ближе, она увидела элегантный дорожный экипаж, запряженный четверкой породистых лошадей, а на козлах кучера в ливрее и цилиндре с кокардой.

Лакей в такой же ливрее стоял у дверцы экипажа, и Вильда ускорила шаг, недоумевая, кто бы мог ее посетить. Она не знала никого, у кого был такой шикарный выезд. У парадной двери ее приветствовали двое слуг. Ей ужасно хотелось спросить у них, кто их хозяин или хозяйка.

Но она решила, что было бы ошибкой сделать что-либо подобное, и вошла в открытую дверь, испытывая некоторую озабоченность, потому что волосы у нее были в беспорядке после скачки на Скайларке.

Поскольку сегодня она никого не ожидала, на ней была старая амазонка, не только потрепанная, но и слишком тесная в груди.

Однако она ничего не могла поделать, не заставлять же посетителя дожидаться еще дольше. Поэтому, пригладив локоны, она вошла в холл и распахнула дверь в гостиную.

Это была очень красивая удлиненная комната с окнами, выходившими в розарий.

Когда Вильда вошла, взгляд ее сразу же упал на женщину, которая любовалась своим отражением в зеркале, висевшем над камином.

Вильда не видела лица посетительницы, ее взгляду было доступно лишь элегантное голубое атласное платье и шляпа, украшенная страусовыми перьями такого же цвета.

Когда Вильда закрыла за собой дверь, женщина обернулась, и Вильда ахнула от изумления.

– Гермиона! Ты ли это?

Вильда подумала, что ее голос прозвучал слишком громко. После небольшой паузы сестра ответила:

– Здравствуй, Вильда! Я могла бы догадаться, что ты на верховой прогулке.

– Почему ты не сообщила мне, что приезжаешь? – спросила Вильда. – И почему ты здесь?

– У меня есть веская причина для встречи с тобой, – отвечала Гермиона. – Должна сказать, что ты мало изменилась с нашей последней встречи.

– Что было очень давно!

– Да я знаю, знаю, – быстро сказала Гермиона. – Но не будем начинать с обвинений в невнимании, или как там ты это называешь.

Последовала еще одна небольшая пауза, после чего Вильда заговорила:

– Я думаю, папа очень хотел бы повидать тебя перед смертью, но это произошло так неожиданно и внезапно.

– Откуда мне было знать, что могло случиться? – спросила Гермиона. – Нет никакого смысла рыться в прошлом и сожалеть о том, чего нельзя изменить.

– Да, конечно, – согласилась Вильда. – Но сначала не хотела бы ты выпить чаю или что-то перекусить?

– Я уже распорядилась, – сказала Гермиона. – Этот старик, который служил здесь годами, – как его имя?

– Бэнкс.

– Ну да, конечно. Бэнкс сказал, что принесет мне чаю, и я вполне готова поверить, что мне придется ожидать его до Рождества!

Вильда засмеялась.

– Не настолько уж долго, но он очень состарился.

– Так выглядит и дом, и все, что в нем! – презрительно заметила Гермиона.

Вильда хотела бы горячо возразить, что, по ее мнению, все здесь было прекрасно, но решила, что это было бы ошибкой.

Вместо возражений она сняла шляпу, еще раз попыталась пригладить свои неукротимые локоны и села на софу.

Глядя на стоявшую перед ней Гермиону, она подумала, что трудно вообразить себе кого-то красивее. Сестра походила на модную картинку, сошедшую со страниц дорогого журнала.

Дело было не только в том, что Вильда никогда ранее не видела не только такого платья, но и кожи такой ослепительной белизны, таких бриллиантов, сверкавших у сестры в ушах и на длинных тонких пальцах, и таких безупречных крупных жемчугов, обвивавших прелестную шейку.

Поскольку она привыкла непосредственно выражать свои мысли, Вильда воскликнула с неподдельной искренностью:

– Как ты красива, Гермиона! Все в тебе сплошное совершенство!

– К этому я всегда стремлюсь, – самодовольно ответила Гермиона.

– Я вижу, ты сняла траур, – продолжала Вильда. – Я очень огорчилась, узнав о смерти твоего мужа.

– Это было действительно неожиданно, – спокойно ответила Гермиона, – но как ты сама сказала, я уже не в трауре и не вижу смысла в том, чтобы говорить о прошлом. На самом деле, Вильда, я хочу обсудить с тобой будущее.

– Какое… будущее?

Неужели Гермиона хочет вернуться домой, как бы это ни казалось невероятно? Вильда с ужасом подумала, что все здесь придется не по ней, и в результате она разрушит то счастье, которое девушка всегда испытывала дома.

Гермиона села в кресло напротив софы, на которой сидела сестра, и расправила юбку. Вильда ожидала продолжения, и оно не заставило себя долго ждать.

– Я приехала домой, потому что мне нужна твоя помощь, и я уверена, что ты мне в ней не откажешь.

– Нет… конечно, нет, – проговорила Вильда, – но я не понимаю, как я могу тебе помочь.

– Я собираюсь рассказать тебе, если ты только готова меня выслушать.

В голосе Гермионы прозвучала знакомая нотка, которая всегда в нем слышалась, когда она незамедлительно не получала желаемого.

Вильдой овладело любопытство, но в то же время она насторожилась.

– Я, как тебе известно, вдова, – начала Гермиона. Судя по голосу, это обстоятельство не слишком ее огорчало.

– Тебе, наверно, это очень… тяжело, – пробормотала Вильда.

Гермиона продолжала, как будто не слышала слов Вильды:

– Я, конечно, решила снова выйти замуж, если только мне удастся найти выгодную партию.

– Снова выйти замуж! – воскликнула Вильда, сообразив, что было глупо с ее стороны не предвидеть такую возможность.

– Перестань повторять за мной каждое слово! – резко сказала Гермиона.

Вильда замолчала, не сводя расширившихся глаз с прекрасного лица сестры.

– Как ты должна понимать, мое общественное положение весьма важное, – самодовольно продолжала Гермиона. – Но в то же время не настолько важное, каким оно могло бы быть, будь у меня сын.

Голос ее звучал так, словно она обвиняла покойного графа за то, что у нее была дочь. И затем, как будто отвечая на вопрос, которого Вильда ей не задавала, Гермиона продолжала:

– Титул унаследовал новый граф Элтсли, племянник моего покойного мужа, который мне не нравится, и я была бы очень рада сменить фамилию, если только джентльмен, на которого я рассчитываю, предложит мне стать его женой.

– Мне кажется невозможным, Гермиона, чтобы кто-то не пожелал на тебе жениться.

– Я и сама так думаю, – улыбнулась Гермиона, – и я уверена, что это всего лишь вопрос времени. Должна признаться тебе, Вильда, что последнее время я уже почти отчаялась довести его до решительного поступка.

Возвысив голос, она продолжала:

– Но теперь он пригласил меня посетить в Испании его семью, и я чувствую, что на это могла быть только одна причина.

– В Испании! – воскликнула Вильда. – Так значит, он иностранец?

– Он испанец, – ответила Гермиона. – И очень важная особа. Маркизу де Силвалю нет равных по положению, за исключением только королевской семьи.

Вильда сжала руки.

– О Гермиона, как замечательно! Ты очень его любишь?

– Весь вопрос в том, любит ли он меня настолько, чтобы жениться на ком-то, не принадлежащем к придворным кругам. Ведь испанцы гордятся своим положением больше, чем какая-либо другая нация на земле.

Вильду все это удивило, и она сказала робко, чтобы не навлечь на себя недовольство сестры:

– Но какое это может иметь значение, если вы… любите друг друга?

– Едва ли можно ожидать, что ты способна это понять, – презрительно сказала Гермиона, – но поскольку я знаю, что лучшего предложения мне не дождаться, я твердо решила стать его женой.

– Но будешь ли ты счастлива, живя так далеко в Испании? – спросила Вильда.

– Я буду маркиза де Силваль, хозяйка дворцов, которые, как я слышала, прекраснее королевских. У маркиза также есть дом в Париже и вилла в Италии. – Выразительно вскинув руки, она продолжала: – У него есть все! Он богат, знатен, и я ничего так в жизни не желала, как стать его женой!

– Я уверена, дорогая, что ты в этом преуспеешь, – сказала Вильда, – только я не понимаю, чем могу тебе помочь.

– Это как раз то, о чем я собираюсь тебе рассказать, и это совсем нетрудно. На самом деле, я уверена, что многие женщины ухватились бы за такой шанс.

– Какой шанс?

– Поехать со мной в Испанию.

Ответ был настолько неожиданным, что Вильда ахнула, уставившись на Гермиону.

– И есть еще кое-что, о чем я тебе не сказала. Что, я уверена, даст возможность решить этот вопрос окончательно.

– А что… это… такое?

– На прошлой неделе, как раз перед отъездом маркиза на родину, я узнала, что мой муж вложил деньги в нефтяной промысел в Америке. Когда огласили завещание, этому не придали особого значения. Я помню, что его поверенные сказали, что акции ничего не стоят, и они не были приняты во внимание при оценке его состояния. – Гермиона остановилась, чтобы перевести дух, и затем продолжала: – А теперь, к общему изумлению, оказалось, что это одна из богатейших скважин во всем Техасе.

Вильда ждала продолжения, не понимая, к чему все это ведет.

– Мой муж оставил половину акций нашей дочери Мирабелле, а вторую половину мне. Это было включено в дополнительное распоряжение к завещанию, и поскольку все считали, что эти деньги пропащие, поверенные сообщили мне об этом только неделю назад. – Переведя дух, она добавила: – Теперь, насколько я понимаю, Мирабелла и я стоим миллионы долларов! То есть мы очень и очень богаты!

– Как чудесно! Я так за тебя рада! – воскликнула Вильда.

– Я не могу поверить, чтобы маркиз остался равнодушным к такому огромному состоянию, – сказала Гермиона, как будто про себя. – Как бы человек ни был богат, он всегда будет рад иметь еще больше!

Снова последовала короткая пауза, и потом Вильда сказала робко:

– Ты сказала… что ты хочешь… чтобы я поехала с тобой в Испанию?

– Ну да, конечно, именно это я и пытаюсь тебе сказать. Когда маркиз пригласил меня встретиться с его семьей, он включил в это приглашение и Мирабеллу, так как у его сестры есть дочь примерно такого же возраста. – Помолчав, она добавила: – Разумеется, я с готовностью приняла это предложение, так как я уверена, что он хочет, чтобы его семья увидела не только меня, но и Мирабеллу.

Вильда подумала, что это не совсем удобно, когда тебя оценивают подобным образом.

Ей очень хотелось спросить, что случится, если семья маркиза не одобрит Гермиону как подходящую для него спутницу жизни, а он любит ее.

Однако она не стала высказывать эту мысль вслух, а Гермиона продолжила:

– Все уже было готово к нашему отъезду в следующий понедельник, когда гувернантка Мирабеллы, которая скорее ее няня, так как Мирабелле только шесть лет, отказалась ехать с нами, так как у нее то ли мать заболела, то ли еще какая-то ерунда.

И снова жесткая нотка в голосе Гермионы выдала ее раздражение этим нарушением планов.

Вильда смотрела на нее, раскрыв рот.

– Ты имеешь в виду… – начала она после минутной паузы.

– Я говорю, – резко перебила Гермиона, – что для тебя это возможность выбраться из этой дыры и увидеть мир. Ты можешь поехать со мной в Испанию и принести пользу, присматривая за Мирабеллой.

– Но не покажется ли это семье маркиза немного… странным?

– Не покажется, если они не будут знать, кто ты такая на самом деле, – отвечала Гермиона. – Я не такая идиотка, чтобы взять с собой сестру в роли служанки.

– Но тогда… я… не понимаю…

– Попытайся соображать хоть кое-что, – раздраженно сказала Гермиона. – Я предлагаю тебе уникальный шанс. Ты увидишь испанскую королевскую семью и много новых интересных мест. – Вид Вильды показался ей нерешительным, и она добавила сердито: – Вы с папой только и делали, что болтали о чудесах и красоте других стран, а тут такой шанс, и тебе это ничего не будет стоить.

Вильда молчала, не зная, что сказать, и Гермиона продолжила:

– Мы придумаем тебе подходящую фамилию, и я уверена, раз ты будешь присматривать за Мирабеллой, ты очень удобно устроишься в детской или в классной комнате.

Заметив, что сестра не разделяет ее энтузиазма, Гермиона спросила:

– В чем дело? Почему ты молчишь?

– Я пытаюсь понять, почему ты обратилась ко мне с этой просьбой, – отвечала Вильда, – вместо того чтобы попытаться нанять другую гувернантку для Мирабеллы, что ты легко могла бы сделать.

– Ответ на это очень прост, – сказала Гермиона, – я могу быть уверена, что ты не станешь болтать.

Увидев удивление в глазах Вильды, она объяснила:

– Да не будь же такой дурой, Вильда! Если я найду гувернантку, о которой мне ничего не известно и которая потом перейдет от меня в другую семью в том же кругу, она может начать болтать.

– О чем болтать? – спросила озадаченно Вильда.

– Обо мне, разумеется! – ответила Гермиона. – Ведь найдется сотня женщин, которые ненавидят меня, потому что они мне завидуют. И ничто не доставит им большего удовольствия, чем узнать, что я хотела выйти замуж за маркиза, а он так и не сделал мне предложения. Эта история тут же разнесется по всему Мейфэру со скоростью ветра, и у меня будет глупый вид!

– Теперь… я понимаю, – выдохнула Вильда.

– Понять нетрудно, – сказала Гермиона. – Ведь сестра не станет обо мне сплетничать. В любом случае, когда мы снова будем в Англии, ты вернешься сюда, а здесь не с кем сплетничать, кроме кур и уток!

Она засмеялась, как будто сказала что-то очень остроумное, и затем продолжила:

– Но у тебя будет о чем вспомнить, и как я уже сказала, при настоящих обстоятельствах я никому не могу довериться, кроме тебя. Я уверена, что ты будешь так добра, что мне не откажешь.

На какое-то мгновение в мыслях у Вильды пронеслось, что она хотела бы отказаться; сказать, что сестра предлагает ей нечто унизительное и оскорбительное. Но потом она сказала себе, что Гермиона действительно просит о помощи, искренне полагается на нее, потому что она не могла никому довериться.

Она вздохнула и очень тихим, показавшимся ей самой незнакомым голосом сказала:

– Если это и правда так для тебя… важно, Гермиона, тогда… конечно, я согласна на все… что тебе нужно.

– Прекрасно! – сказала Гермиона.

Что-то в ее голосе и выражении лица сказало Вильде, что сестра не примирилась бы с отрицательным ответом и стала бы добиваться исполнения своего желания любым способом.

Разговор прервался, когда открылась дверь и вошел Бэнкс. Он стал раздвигать раскладной столик перед софой, где сидела Вильда. Потом он принес на серебряном подносе, употреблявшемся только при гостях, серебряный чайник, молочник и сахарницу, принадлежавшие семейству Алчестер не одну сотню лет.

Вильда понимала, каких усилий стоило миссис Бэнкс, которая была еще старше своего мужа, нарезать крошечные сэндвичи и на старинном фарфоровом блюде разложить остатки торта, испеченного на прошлой неделе. Там было и несколько макарунов, которые уже давно пора было съесть и которые, Вильда была уверена, слишком затвердели, чтобы доставить кому-нибудь удовольствие.

Но, по крайней мере, стол был накрыт, и она надеялась, что Гермиона не воспримет все слишком критически.

Когда Бэнкс вышел, Гермиона сказала:

– Те же самые остатки, что мы когда-то доедали детьми! Не понимаю, как ты это терпишь! В Лондоне мой повар – француз – превосходный кондитер, а за городом славятся кондитерские изделия в буфетных при гостиницах.

Тут по лицу ее пробежала тень. Вильда поняла, что сестра вспомнила, что она уже не хозяйка в Элтсли Корте, перешедшем в собственность нового графа.

Чтобы как-то сгладить неловкий момент, Вильда сказала:

– Возьми сэндвич. Они с салатом, который собрали только сегодня утром.

– Я не хочу ничего есть, – отвечала Гермиона. – Мне нужно беречь фигуру, но я выпью чашку чаю, если он не очень крепкий.

Поднявшись с софы, Вильда подала сестре чашку. Бриллианты на руке Гермионы засверкали невероятными цветами.

– Боюсь… что ты… не одобришь туалеты, которые мне придется взять с собой, а купить что-то еще нет времени, – сказала Вильда неуверенно.

– Я уже подумала об этом, – ответила Гермиона. – Могу тебя заверить, что в занимаемом мною все эти годы положении я научилась все организовывать и не оставлять ничего на волю случая.

– Я уверена, что ты прекрасно со всем справляешься.

– Да. И поэтому я уже выбрала платья, которые ты сможешь носить в Испании и в которых, я надеюсь, ты не покажешься слишком нарядно одетой для гувернантки.

Тон, которым она произнесла эти слова, заставил Вильду прикусить губы, чтобы не сказать, что она передумала и не станет исполнять желание сестры.

Но Гермиона продолжила:

– Я велела моей горничной спороть лишние рюши и оборки на платьях, и насколько я помню, ты всегда умела шить, в то время как я ненавидела это занятие. Я уверена, что ты сможешь переделать кое-что сама, если в этом будет необходимость.

– Да… да, конечно.

– В чемодане, который, я полагаю, уже уложен, ты найдешь чепчики, шляпы и все, что нужно, – продолжала Гермиона. – Ради бога, Вильда, сделай что-то со своими волосами и постарайся быть опрятной, как подобает гувернантке.

Она говорила резко, но когда она потом снова взглянула на сестру, в ее глазах появилось какое-то иное выражение, которого раньше не было. Она как будто видела сестру впервые, и после рассмотрения, показавшегося Вильде длительным и неудобным, она медленно сказала:

– Пожалуй, я совершаю ошибку, и мне следовало бы найти кого-то старше и некрасивее тебя. – Потом, словно уверившись, что ей опасаться нечего, она сказала: – Впрочем, какое имеет значение, как ты выглядишь? Испанцы дьявольски горды и не интересуются теми, кто для них на уровне прислуги и существа низшего порядка!

– Может быть, было бы лучше, если бы не я поехала с тобой! – сказала Вильда. – Няня, наверно, смогла бы одолеть путешествие. Ей шестьдесят пять, но она очень бодра, и ты можешь ей доверять.

Произнося эти слова, она подумала, что глупо было, наверно, отвергать то, что Гермиона назвала уникальной возможностью.

Но в то же время, если испанцы горды, у нее тоже есть собственная гордость.

Неожиданно Гермиона рассмеялась.

– Ты обиделась, – сказала она. – Я тоже была такая, когда была моложе. – Она встала и обняла сестру за плечи. – Я хочу, чтобы ты поехала со мной, – продолжила она примирительным тоном, – и это будет очень весело, потому что мы сможем говорить с тобой откровенно и, может быть, очень нескромно об испанцах.

Неожиданно она была так дружелюбна и ласкова, что у Вильды выступили на глазах слезы. Она старалась не давать воли этому чувству, но ей всегда не хватало старшей сестры.

– И ты сможешь предостеречь меня, если подумаешь, что я совершаю ошибку. В конце концов, как бы Карлос ни распускал хвост, он не единственный мужчина в мире. И теперь, когда я так богата, найдется еще больше мужчин, склоняющихся к моим ногам и умоляющих согласиться принадлежать им.

Она выглядела при этом такой очаровательной, что Вильда невольно проговорила:

– Как может тебе кто-то в чем-то отказать, Гермиона, когда ты так прекрасна?

– Такое всегда может случиться в первый раз, – возразила сестра, – и тогда это действительно было бы ошибкой.