Текст книги "Языческий лорд"

– Это ловушка, – предупредил Осферт.

Я почему-то сомневался в этом. Главное – внутренний голос. Кнут Ранулфсон совершил отчаянный поступок, пошел на огромный риск. Он послал – или повел – воинов далеко вглубь Мерсии, где его немногочисленный отряд с легкостью могли отрезать и перебить до последнего человека. Но почему-то он пошел на этот риск. Ему что-то нужно, и дан уверен, что у меня это есть. Поэтому и вызывает меня не в одно из больших поместий в сердце своей земли, но в Тэмворпиг, лежащий совсем близко к владениям саксов.

– Мы поедем, – решил я.

Я взял всех мужчин, способных сидеть на лошади. Всего получилось шестьдесят восемь воинов, облаченных в кольчуги и шлемы, вооруженных щитами, секирами, мечами, копьями и боевыми молотами. Мы скакали под моим знаменем с волком. Скакали на север, навстречу ветрам холодного лета и внезапно налетавшим яростным ливням.

– Урожай будет плохим, – бросил я Осферту по пути.

– Как и в прошлом году, господин.

– Нам стоит вызнать, кто продает зерно.

– Цена подскочит.

– Лучше так, чем голодные дети, – ответил я.

– Ты – хлафорд, – отозвался Осферт.

Я повернулся в седле:

– Этельстан!

– Лорд Утред? – Парень заставил жеребца прибавить ходу.

– Почему меня назвали хлафордом?

– Потому что ты хранитель каравая, господин, – пояснил Этельстан. – Долг хлафорда – кормить своих людей.

Я одобрительно хмыкнул. Хлафорд – господин, оберегающий хлаф, то есть каравай. Мой долг – не дать моим людям помереть с голоду во время трудной зимы, и если это требует золота, значит золото должно быть потрачено. Золото у меня имелось, но его всегда не хватало. Я грезил о Беббанбурге, крепости на севере, которую украл у меня Эльфрик, мой дядя. Это неприступный форт, последний оплот на побережье Нортумбрии, такой могучий и мрачный, что даны так и не сумели его захватить. Они овладели всей Северной Британией, от богатых пастбищ Мерсии до дикой шотландской границы, но взять Беббанбург не смогли. И если я собираюсь отбить его, мне потребуется больше золота в уплату дружинникам, больше золота на копья, больше золота на топоры, больше золота на мечи. Больше золота, чтобы одолеть родичей, укравших мою крепость. Но чтобы добраться до нее, нужно пробиться через все земли данов, и я начинаю опасаться, что умру раньше, чем снова увижу Беббанбург.

До Тэмворпига мы доехали на второй день пути. Где-то пересекли границу между землями саксов и данов. Граница эта – не какая-то четко очерченная линия, но широкая полоса, где все укрепления сожжены, сады вырублены и где редко бродят иные животные, кроме диких. И все же некоторые из старых ферм отстроили заново: попадался то новый амбар из свежих белых бревен, тут и там на лугах паслись стада. Мир привлекает крестьян на пограничные земли. Этот мир длился со времен сражения в Восточной Англии, которое произошло после кончины Альфреда. Хотя мир всегда был условным. Случались набеги за скотом, за рабами, стычки из-за межей, но армии не созывались. Даны по-прежнему хотели завоевать юг, а саксы мечтали отобрать у них север, но десять лет мы жили в хрупкой тишине. Я был не прочь нарушить покой, повести войско на север, на Беббанбург, но ни Мерсия, ни Уэссекс не могли дать мне людей, поэтому я тоже хранил мир.

И вот теперь Кнут его нарушил.

Он знал, что мы идем. Кнут наверняка выставил дозорных, чтобы наблюдать за всеми дорогами с юга, поэтому мы не принимали мер предосторожности. Обычно, направляясь к дикой границе, всегда сами высылали вперед разведчиков, но в тот раз ехали открыто, следуя римской дорогой. Мы знали, что Кнут ждет. И он ждал.

Тэмворпиг располагался сразу к северу от реки Тэм. Кнут встретил нас к югу от нее и, видимо, решил попугать, потому как выстроил в «стену щитов» поперек дороги двести с лишним воинов. Его стяг с изображением секиры, перерубающей христианский крест, развевался в середине боевого порядка. Сам Кнут, внушительный в своей кольчуге, в ниспадающем с плеч темно-коричневом плаще с меховым подбоем, с руками, унизанными золотом, восседал на коне в нескольких шагах впереди линии.

Я остановил своих и поехал дальше один.

Кнут поскакал мне навстречу.

На расстоянии удара копья мы оба вздыбили жеребцов и посмотрели друг на друга. Лицо дана обрамлял шлем. Бледная кожа казалась пепельной, а губы, обычно с такой легкостью складывающиеся в улыбку, были стиснуты, как еще один зловещий шрам. Он выглядел старше, чем я его помнил, и мне подумалось в тот миг, что, если Кнут Ранулфсон намерен исполнить мечту своей жизни, ему следует поторопиться.

Шел дождь. Ворон взлетел с ветвей ясеня, и я пытался угадать, что может сулить этот знак.

– Ярл Кнут, – нарушил я молчание.

– Господин Утред, – отозвался он. Его конь, серый жеребец, прянул в сторону, и наездник шлепнул его кольчужной рукавицей, чтобы успокоить. – Я позвал тебя, и ты прибежал как испуганный ребенок.

– Хочешь устроить обмен оскорблениями? – спросил я. – Ты, кто рожден женщиной, ложившейся под каждого мужчину, стоило тому лишь щелкнуть пальцами?

Некоторое время дан молчал. По левую руку от меня, прячась за деревьями, струилась река, стылая под этим промозглым летним дождем. Два лебедя летели вверх по течению, крылья их медленно рассекали холодный воздух. Ворон и два лебедя? Я коснулся висящего на шее молота, надеясь, что предзнаменование сулит добро.

– Где она? – спросил Кнут наконец.

– Знай я, о ком речь, мог бы ответить.

Ярл смотрел мимо меня, туда, где ждали, не сходя с седел, мои люди.

– Ты не взял ее с собой, – глухо проронил он.

– Ты и дальше намерен говорить загадками? – вскинулся я. – Тогда разгадай одну: четыре стручка, четыре шестка, впереди две гнутые палки, позади мочалка.

– Поберегись, – прорычал Кнут.

– Ответ – коза, – сказал я. – Четыре сосца, четыре ноги, два рога и хвост. Простенькая загадка, в отличие от твоей.

– Две недели назад, – отозвался он, упершись в меня взглядом. – Этот штандарт побывал на моей земле. – Он указал на мой стяг.

– Я не посылал его и сам не нес.

– Семьдесят воинов, так мне сообщили, – не обратив внимания на мои слова, продолжил Кнут. – Они направлялись в Буккестан.

– Когда-то давно я бывал там.

– Воины схватили мою жену, а еще сына и дочь.

Я уставился на него. Ярл сказал это без выражения, но на лице его читались горе и обида.

– Слышал, что у тебя родился сын, – проговорил я.

– Его зовут Кнут Кнутсон, и ты пленил его, а еще – его мать и сестру.

– Я не делал этого, – заявил я твердо.

Первая жена Кнута умерла много лет назад, как и их дети, но до меня дошли вести о новом браке ярла. То был неожиданный союз. Все ждали, что Кнут возьмет супругу ради выгоды, земель, богатого приданого или союза, но слухи гласили, что избранница его была простой крестьянской девушкой. О ней говорили как о редкой красавице, и она принесла мужу близнецов, мальчика и девочку. У Кнута, разумеется, были и другие дети, все незаконнорожденные, но новая супруга подарила ему самое дорогое – наследника.

– Сколько твоему сыну? – спросил я.

– Шесть лет и семь месяцев.

– И чего ради его повезли в Буккестан? Узнать будущее?

– Жена взяла его посмотреть на колдунью, – ответил Кнут.

– Старуха жива? – удивился я. Когда мы в последний раз виделись, чародейка была дряхлой, и мне казалось, что ей уже давно пришел срок умереть.

– Молись, чтобы мои жена и дети были живы, – отрезал Кнут. – И невредимы.

– Мне ничего не ведомо про твоих близких, – сказал я.

– Их схватили твои люди! – отрезал дан. – Это был твой стяг!

Его ладонь в кольчужной рукавице легла на рукоять меча, Ледяной Злости.

– Верни их мне, – продолжил ярл. – Иначе я отдам твою женщину своим воинам, а когда те натешатся, обдеру ее заживо, медленно, а потом пошлю кожу тебе на чепрак.

Я повернулся в седле:

– Утред! Иди сюда!

Сын подвел коня, остановился рядом, посмотрел на Кнута, потом на меня.

– Слезай с седла! – приказал я парню. – Подойди к стремени Кнута.

Утред помедлил один миг, потом спрыгнул наземь. Я наклонился, чтобы взять уздечку его коня. Ярл нахмурился, не понимая что происходит, потом опустил глаза на Утреда, покорно вставшего рядом с могучим серым жеребцом.

– Это мой единственный сын, – сказал я.

– Мне помнится… – начал было дан.

– Это единственный мой сын, – отрезал я сердито. – Если я солгал тебе, можешь взять его и сделать с ним что хочешь. Клянусь жизнью единственного сына, что не захватывал твою жену и детей. Не посылал людей в твои земли. И ничего не знаю о набеге на Буккестан.

– Они несли твой стяг.

– Стяг легко изготовить, – возразил я.

Дождь усилился, налетая с порывами ветра, секшего лужи между рядками хлебов в ближайших полях. Кнут сверху вниз посмотрел на Утреда.

– Он похож на тебя, – буркнул ярл. – Уродливый, как жаба.

– Я не ходил на Буккестан, – твердо повторил я. – И не посылал людей в твои земли.

– Садись на коня, – бросил Кнут моему сыну, потом повернулся ко мне. – Ты враг, господин Утред.

– Верно.

– Но думаю, не прочь утолить жажду?

– Тоже правда, – отозвался я.

– Тогда вели своим держать мечи в ножнах. А еще напомни, что это мои владения и я с удовольствием убью любого, кто расстроит меня. Потом веди их в поместье. У нас есть эль. Эль не то чтобы добрый, но для саксонских свиней сойдет.

Ярл развернул коня и ускакал. Мы отправились следом.

Дом стоял на вершине небольшого холма, а последний был обнесен древним земляным валом. Насыпали его, надо полагать, по приказу короля Оффы. Вал венчал частокол, а за этими деревянными стенами пряталась жилая постройка с высокой крышей, темные бревна которой почернели от старости. Некоторые из бревен украшали сложные узоры, но лишайник скрыл резьбу. Над главным входом висели рога и волчьи черепа, внутри же крыша покоилась на мощных дубовых балках, с которых тоже свисали черепа. Освещался дом жарким пламенем, бушующим в центральном очаге. Если гостеприимство со стороны Кнута удивило меня, то еще сильнее я был поражен, вступив в главный зал, ибо на помосте, ухмыляясь, как чокнутая белка, сидел Хэстен.

Хэстен. Много лет назад я спас его, подарил свободу и жизнь, он же отплатил мне предательством. Когда-то Хэстен был могуч, а его армии угрожали самому Уэссексу, но судьба посмеялась над ним. Я уже забыл, сколько раз сражался с ним и всегда бил, но он всякий раз ускользал как змея из-под граблей крестьянина. Вот уже много лет, как Хэстен обосновался с горстью дружинников в древнем римском форте Сестер, и мы не трогали его. Теперь же он оказался в Тэмворпиге.

– Хэстен принес мне клятву верности, – пояснил Кнут, заметив мое удивление.

– Мне он тоже клялся.

– Господин Утред! – Хэстен кинулся ко мне, раскинув руки для объятия, с улыбкой широкой, как русло Темеза.

Он выглядел старым и действительно постарел. Мы все постарели. Волосы его подернулись серебром, лицо покрыли морщины, но глаза остались, как прежде, хитрыми, живыми и веселыми. Мерзавец явно процветал: золотые браслеты на руках, золотая цепь с золотым молотом на шее, еще один золотой молоточек в мочке левого уха.

– Всегда рад видеть тебя, – воскликнул он.

– Одностороннее удовольствие, – отрезал я.

– Мы должны быть друзьями! – заявил Хэстен. – С войнами покончено!

– Неужели?

– Саксы держат юг, даны живут на севере. Какое замечательное решение – куда лучше, чем убивать друг друга, не так ли?

– Если ты говоришь, что войнам конец, то я знаю точно, что скоро увижу «стены щитов».

Они бы появились уже давно, будь моя воля. Я лет десять вынашивал планы выпихнуть Хэстена из его убежища в Сестере, но мой кузен Этельред, правитель Мерсии, постоянно отказывался дать мне необходимое войско. Я просил даже Эдуарда Уэссекского, но тот тоже сказал «нет», ссылаясь на то, что Сестер лежит в Мерсии, не в Уэссексе, и это дело Этельреда. Последний ненавидел меня и предпочитал видеть данов в Сестере, но не допустить роста моей славы. Теперь, судя по всему, Хэстен заручился поддержкой Кнута, и выкурить его из Сестера станет еще труднее.

– Господин Утред не доверяет мне, – пожаловался Хэстен Кнуту. – Но я ведь переменился!

– Переменился, – подтвердил ярл. – Потому как, если ты предашь меня, я вытащу кости из твоего тела и скормлю своим псам.

– Твои бедные собачки должны быть очень голодными, – хмыкнул Хэстен.

Кнут отмахнулся от него и повел меня к высокому столу на помосте.

– Он полезен мне, – объяснил ярл присутствие Хэстена.

– Ты ему веришь? – спросил я.

– Я никому не верю, но поскольку вселяю в него страх, то да, я верю, что он будет мне послушен.

– А почему сам не хочешь взять Сестер?

– Сколько там народу? Сотни полторы воинов? Так пусть Хэстен сам кормит их, сберегая мою казну. Он теперь мой пес. Я чешу ему за ухом, а он исполняет мои команды.

Тем не менее ярл отвел Хэстену место за высоким столом, хотя и в дальнем от нас конце. Зал был достаточно просторен, чтобы вместить людей Кнута и моих, а в противоположном конце, поодаль от очага и близ главной двери, два стола были накрыты для калек и нищих.

– Получат объедки, – пояснил Кнут.

Увечные и нищие наелись досыта, потому как Кнут закатил для нас тем вечером настоящий пир. Подавали жареные кобыльи окорока, блюда с бобами и луком, жирную форель и окуня, свежеиспеченный хлеб и большие порции кровавого пудинга, который мне так нравится. Все это мы запивали элем, оказавшимся на удивление хорошим. Первый рог ярл налил мне, потом мрачно посмотрел на столы, за которыми его люди смешались с моими.

– Я редко живу в этой усадьбе, – сказал он. – Слишком близко к вам, вонючим саксам.

– Хочешь, спалю ее? – предложил я.

– Потому что я спалил твою? – Мысль как будто позабавила его. Он ухмыльнулся. – Сожжение твоей усадьбы – месть за «Победителя морей».

«Победитель морей» был лучшим кораблем Кнута, а я обратил его в обугленный остов.

– Ты сволочь, – сказал ярл и ударил своим кубком об мой. – Так что случилось с другим твоим сыном? Умер?

– Стал христианским священником. Поэтому в том, что касается меня, – да, он умер.

Кнут рассмеялся, потом указал на Утреда:

– А этот?

– Этот – воин, – ответил я.

– Похож на тебя. Надеюсь, не будет так же хорош в бою, как ты. А другой парень?

– Этельстан. Сын короля Эдуарда.

– Ты привел его сюда? – Кнут нахмурился. – Почему бы мне не взять мелкого ублюдка в заложники?

– Именно потому, что он ублюдок.

– А, – протянул он понимающе. – Значит, ему не быть королем Уэссекса?

– У Эдуарда есть другие сыновья.

– Надеюсь, мой сын унаследует мои земли, – заявил Кнут. – Возможно, так и будет. Хороший мальчик. Но правит сильнейший, господин Утред, а не тот, кто вылезает на свет промеж ног у королевы.

– У королевы может быть другое мнение.

– Кого волнует мнение женщины?

Голос его звучал беззаботно, но я угадывал притворство. Ему хотелось, чтобы его земли и богатства перешли к сыну. Нам всем этого хочется, и я поежился от гнева при мысли об отце Иуде. Но у меня хотя бы был второй сын, хороший сын, тогда как у Кнута – только один, и теперь мальчишка пропал. Ярл вонзил нож в окорок и отрезал щедрый кусок для меня.

– Почему твои люди не едят конину? – Он обратил внимание, что многие не притрагиваются к мясу.

– Их Бог не допускает этого, – сказал я.

Дан посмотрел на меня, решая, шучу я или нет:

– Правда?

– Правда. У них в Риме сидит верховный колдун, – пояснил я. – Его называют папой. Он говорит, что христианам не разрешается есть конину.

– Почему?

– Мы приносим лошадей в жертву Одину и Тору и едим их мясо. Поэтому им нельзя.

– Ну, нам больше достанется, – сказал Кнут. – Как жаль, что Бог не заставляет их отказываться от женщин.

Ярл расхохотался. Он всегда любил шутки и теперь удивил меня, поделившись одной:

– Знаешь, почему пердеж воняет?

– Не знаю.

– Чтобы глухие тоже могли порадоваться.

Он снова рассмеялся, я же пытался понять, как может человек, горюющий по пропавшим близким, быть таким легкомысленным. Возможно, Кнут угадал мои мысли, потому как вдруг посерьезнел:

– Так кто захватил мою жену и детей?

– Не знаю.

Ярл побарабанил пальцами по столу.

– Мои враги, – промолвил он, спустя несколько мгновений, – это саксы, норманны в Ирландии и шотландцы. Так что это кто-то из них.

– Почему не другие даны?

– Они не осмелились бы, – уверенно заявил Кнут. – Я думаю, это были саксы.

– Почему?

– Кое-кто слышал их разговор. Она утверждает, что говорили на вашем поганом языке.

– Есть саксы, которые служат норманнам, – заметил я.

– Их мало. Так кто захватил моих?

– Тот, кто намерен использовать их как заложников.

– Кто?

– Не я.

– По какой-то причине я верю тебе, – сказал ярл. – Быть может, я становлюсь старым и доверчивым, но мне жаль, что я сжег твой дом и ослепил твоего попа.

– Кнут Длинный Меч извиняется?! – воскликнул я в притворном изумлении.

– Старею, должно быть, – повторил он.

– Еще ты увел моих лошадей.

– Их я оставлю.

Дан воткнул нож в головку сыра, отрезал кусок, потом оглядел зал, освещаемый большим очагом, вокруг которого дремала дюжина псов.

– Почему ты не взял Беббанбург? – спросил он.

– А ты?

Ярл коротко кивнул в ответ. Подобно всем данам, Кнут облизывался на Беббанбург, и я знал, что в уме он прикидывает, как овладеть им.

– Требуется четыре сотни воинов, – проворчал он, пожав плечами.

– У тебя они есть. У меня – нет.

– И даже так они полягут, пробиваясь через тот перешеек.

– А если я соберусь взять крепость, – заговорил я, – мне предстоит провести эти четыре сотни через твои земли, земли Зигурда Торрсона, а потом сразиться с дядей на перешейке.

– Твой дядя стар. Слышал, он болеет.

– Хорошо.

– Его сын унаследует Беббанбург. Лучше он, чем ты.

– Лучше?

– Не такой воин, как ты, – пояснил Кнут. Эту похвалу он высказал против воли, не глядя на меня. Не отрывая глаз от очага, ярл продолжил: – Если я окажу тебе услугу, то могу рассчитывать на услугу взамен?

– Может быть, – осторожно ответил я.

Ярл хлопнул ладонью по столу, перепугав четырех собак, дремавших поблизости, потом подозвал одного из своих людей. Кнут кивнул на дверь зала, и воин покорно удалился в ночь.

– Выясни, кто захватил моих близких, – сказал дан.

– Если это сакс, то, скорее всего, я смогу.

– Постарайся, – хрипло бросил он. – И быть может, помоги мне вернуть их. – Кнут замолчал, его светлые глаза смотрели на зал. – Я слышал, у тебя красивая дочь?

– Думаю, да.

– Выдай ее за моего сына.

– Стиорра на десять лет старше Кнута Кнутсона.

– Вот как? Идиот, он же не по любви на ней женится, но ради союза. Я и ты, господин Утред, вдвоем мы заберем весь этот остров.

– И что мне делать с целым островом?

– Ты на коротком поводке у той суки? – Губы его скривились в полуусмешке.

– Какой?

– У Этельфлэд, – бросил он.

– А кто держит на поводке Кнута Длинный Меч? – поинтересовался я.

Ярл засмеялся, но не ответил. Вместо этого он кивнул в сторону двери:

– А вот еще одна твоя сука. Ей не причинили вреда.

Отосланный Кнутом человек привел Сигунн, которая стояла на пороге, опасливо озираясь, пока не заметила меня. Она пробежала через весь холл, обогнула стол и обвила меня руками. При этом проявлении чувств Кнут расхохотался.

– Можешь остаться здесь, женщина, – сказал он. – Среди своего народа.

Сигунн ничего не ответила, только крепче прижалась ко мне. Поверх ее плеча я увидел ухмылку Кнута.

– Иди с миром, сакс, – сказал ярл. – Но вызнай, кто ненавидит меня. Кто забрал моих жену и детей.

– Если смогу, – пообещал я.

Не стоило так бросаться словами. Кто мог захватить семью Кнута Длинный Меч? Кто отважился бы? Но я не мог рассуждать здраво. Я думал, что их пленили, чтобы навредить Кнуту, но ошибался. Здесь присутствовал Хэстен, поклявшийся в верности Кнуту. Но Хэстен как Локи, этот бог-проказник, и мне стоило задуматься. Но вместо этого я пил, говорил, смеялся над шутками Кнута и внимал сказаниям арфиста, воспевающего победы над саксами.

А на следующее утро забрал Сигунн и отправился в обратный путь на юг.

Глава вторая

Мой сын Утред. Было странно называть его так, особенно поначалу. Почти двадцать лет я знал его как Осберта, и новое имя давалось с трудом. Наверное, мой отец испытывал то же самое, когда переназвал меня. По пути из Тэмворпига я поманил Утреда к себе.

– Ты еще не сражался в «стене щитов», – сказал я ему.

– Не сражался, отец.

– Пока этого не произошло, ты не мужчина.

– Я хочу стать им.

– А я хочу защитить тебя. Я потерял одного сына и не желаю лишиться другого.

Мы молча ехали по сырой серой земле. Ветра почти не было, и деревья склонялись под весом намокших листьев. Урожай точно будет плохим. Наступали сумерки, с запада лился тусклый свет, отражаясь в заливающих поля лужах. Два ворона медленно летели к облакам, за которыми скрылось умирающее солнце.

– Я не смогу вечно оберегать тебя, – продолжил я. – Рано или поздно тебе придется сразиться в «стене щитов». Ты должен будешь проявить себя.

– Знаю, отец.

Не виной моего сына было то, что он нигде еще не проявил себя. Неустойчивый мир, словно густой туман, затянувший Британию, вынуждал воинов торчать в своих усадьбах. С той поры, как мы перебили копейщиков-данов в Восточной Англии, случалось много стычек, но ни одной битвы. Христианские священники говорили, что это их Бог даровал мир, дескать, на то была его воля, но то была воля мужчин, которым не хватало мужества. Король Уэссекса Эдуард довольствовался защитой владений, унаследованных от отца, и не выказывал особого стремления прирастить их. Этельред Мерсийский заперся в Глевекестре. А Кнут? Великий воин, однако человек осмотрительный. Должно быть, молодая красавица-жена предоставляла ему достаточно развлечений, пока ее не захватили в плен вместе с детьми-близнецами.

– Мне нравится Кнут, – заметил я.

– Он был щедр, – отозвался сын.

Я не ответил. Кнут действительно проявил себя гостеприимным хозяином, но таков долг господина, хотя мне снова следовало насторожиться. Пир в Тэмворпиге был обильным, и приготовили его заблаговременно, то есть Кнут знал, что будет скорее потчевать меня, чем резать.

– Однажды мы убьем его и его сына, если тот когда-нибудь найдется, – сказал я. – Они стоят у нас на пути. Но пока мы сделаем то, о чем ярл нас попросил, – узнаем, кто захватил его жену и детей.

– Зачем?

– Что?

– Зачем нам помогать ему? Он ведь дан, наш враг.

– Я не говорю, что мы поможем ему, – буркнул я. – Но у того, кто завладел женой Кнута, есть что-то на уме. Я хочу знать что.

– Как зовут жену Кнута? – поинтересовался Утред.

– Я не спрашивал, но слышал, что она красива. Не то что твоя пухлая портниха, которую ты перепахиваешь каждую ночь. У этой девки лицо как свиной окорок.

– Я на лицо не смотрю, – отмахнулся сын. Потом нахмурился. – Кнут вроде как обмолвился, что его жену захватили в Буккестане?

– Так он сказал.

– Но это ведь далеко на севере, по-моему.

– Довольно далеко.

– Выходит, шайка саксов пробралась вглубь земель Кнута и никто ее не заметил и не остановил?

– Мне однажды удалось такое.

– Но ты ведь господин Утред, кудесник. – Парень ухмыльнулся.

– Я ездил туда повидаться с колдуньей, – пояснил я и вспомнил ту странную ночь и прекрасное создание, явившееся мне. Ее звали Эрсе, но поутру там оказалась только старая ведьма Эльфаделль. – Она провидит будущее, – продолжил я.

Однако Эльфаделль ничего не сказала мне про Беббанбург, а именно о нем я хотел разузнать. Услышать, что я возьму крепость, стану ее законным владельцем. Еще я думал о своем дяде, больном и дряхлом, и приходил в ярость. Мне не хотелось, чтобы он умер, не пострадав от моей руки. Беббанбург. Он преследовал меня. Последние годы я провел, стараясь накопить достаточно золота, чтобы пойти на север и осадить те могучие укрепления, но плохие урожаи истощили мой запас.

– Я старею, – пробормотал я.

– Отец? – Утред растерялся.

– Если я не завладею Беббанбургом, это сделаешь ты. Перенесешь туда мое тело и похоронишь. Положишь Вздох Змея в мою могилу.

– Ты сам возьмешь крепость.

– Я старею, – повторил я.

И не лгал. Мне перевалило за пятьдесят, а многие почитают за счастье дожить до сорока. С годами умирают чаяния. Было время, когда все, о чем мы мечтали, – страна, свободная от данов, страна английского народа. Но даны до сих пор правят севером, а саксонский юг наводнили попы, которые учат подставлять другую щеку. Я размышлял о том, что случится после моей смерти. Быть может, сын Кнута возглавит последнее великое нашествие, и будут пылать усадьбы, падут церкви, а страна, которую Альфред мечтал величать Англией, станет называться Данеландом.

Осферт, незаконнорожденный сын Альфреда, прибавил хода, нагоняя нас.

– Это странно, – сказал он.

– Странно? – Я впал в полузабытье, ничего не замечая, но теперь, посмотрев вперед, обратил внимание, что небо на юге отсвечивает красным. То был багрово-красный отблеск, цвет пожара.

– Усадьба должна еще дымиться, – промолвил Осферт.

Опустились сумерки, и небо потемнело, если не считать полосы далеко на западе и отсвета пожара на юге. Пламя отражалось в облаках, запах гари распространялся на восток. Мы почти приехали, и дым мог плыть только от Фагранфорды.

– Но он не может гореть так долго, – продолжил Осферт озадаченно. – Когда мы уезжали, пожар почти потух.

– Да и дождь лил с тех пор, – добавил мой сын.

Мне подумалось на миг, что жгут стерню, но то была глупость. До сбора урожая еще долго. Я заработал пятками, подгоняя жеребца. Могучие копыта чавкали по залитым водой колеям, а я колотил коня по бокам, переводя в галоп. Этельстан на своей более легкой и быстрой лошади вырвался вперед.

– Он упрям, – проворчал Осферт.

– Ему положено, – ответил я.

Незаконнорожденному сыну приходится с боем прокладывать себе путь по жизни. Осферту это известно. Как и Осферт, Этельстан – сын короля, но не сын жены Эдуарда, а это делает его опасным для ее семьи. Ему следует быть упорным.

Мы находились теперь на моей земле, и я погнал напрямик через напитавшееся влагой пастбище к потоку, служащему для полива.

– Нет! – вырвалось у меня в отчаянии, потому как горела мельница.

Это была водяная мельница, которую я построил, и теперь ее пожирало пламя, а рядом, приплясывая, как демоны, крутились люди в черных балахонах. Этельстан, вырвавшийся далеко вперед, вздыбил лошадь, чтобы заглянуть за мельницу, туда, где горели остальные здания. Все, что не спалили воины Кнута Ранулфсона, теперь полыхало: амбар, конюшни, коровник – все. И везде, особенно черные на фоне огня, мельтешили люди.

Тут были мужчины и женщины. Людей было много, несколько десятков. Имелись и дети, которые возбужденно бегали вокруг ревущего пламени. Когда прогоревший конек крыши амбара обрушился, взметнув в темнеющее небо сноп искр, раздались ликующие крики. В сполохах я различил яркие флаги в руках у обладателей черных балахонов.

– Попы, – сказал мой сын.

Теперь я слышал пение. Ударив в бока коня, я махнул дружинникам и галопом помчался по сырому лугу к месту, бывшему моим домом. Приближаясь, я заметил, что черные балахоны сбились в кучу, блеснуло оружие. Тут собралось несколько сотен крестьян. Они глумились, вопили, а поверх голов торчали копья, мотыги, топоры и серпы. Щитов я не видел. Это был фирд, собрание селян, защищающих свои земли. Этим людям полагалось в случае нашествия данов оборонять бурги, а они расположились в моих владениях и выкрикивали оскорбления.

Мужчина в белом плаще и на белой лошади проехал сквозь толпу. Призывая к спокойствию, он вскинул руку, а когда это не помогло, развернул коня и закричал на обозленных крестьян. Я слышал голос, но не разбирал слов. Утихомирив людей, человек в белом смотрел на них несколько мгновений, потом снова развернул лошадь и поскакал ко мне. Я остановился. Воины образовали линию по обе стороны от меня. Я вглядывался в толпу, выискивая знакомые лица, и не находил. У моих соседей, похоже, кишка оказалась тонка для поджога.

Всадник натянул поводья в нескольких шагах от меня. Это был священник. Под белым плащом скрывалась ряса, на темной ткани поблескивало серебряное распятие. Длинное лицо, резкие черты, подчеркнутые глубокими тенями, широкий рот, нос крючком, мрачные глаза, прячущиеся под густыми черными бровями.

– Я – епископ Вульфхерд, – провозгласил поп. Взгляд его встретился с моим, и за вызовом я угадал страх. – Вульфхерд Херефордский. – Сказано это было так, словно название диоцеза добавляло ему достоинства.

– Мне приходилось слышать о Херефорде, – сказал я.

То был городок на границе между Мерсией и Уэльсом – меньше нынешнего Глевекестра. По какой-то причине, известной только христианам, этот городишко удостоился епископа, тогда как многие другие, более крупные, нет. Слышал я и о Вульфхерде. Один из жадных до власти священников, нашептывающих королю в ухо. Вульфхерд мог быть епископом Херефорда, но отирался в Глевекестре, играя роль щенка Этельреда.

Я отвел взгляд, посмотрев на линию тех, кто преграждал мне путь. Сотни три? Теперь я разглядел некоторое количество мечей, но по большей части роль оружия выполняла крестьянская утварь. И все же три сотни мужчин с топорами, мотыгами и серпами способны здорово проредить мой отряд из шестидесяти восьми воинов.

– Смотри на меня! – потребовал Вульфхерд.

Не отрывая глаз от толпы, я положил ладонь на рукоять Вздоха Змея.

– Не тебе приказывать мне, Вульфхерд, – отозвался я, не глядя на него.

– Я передаю тебе приказ, – величаво заявил он, – от всемогущего Бога и лорда Этельреда.

– Я не присягал ни тому ни другому. Их приказы ничто для меня.

– Ты насмехаешься над Господом! – Епископ кричал достаточно громко, чтобы толпа его слышала.

По ней прокатился ропот, кое-кто из нее подался вперед, словно собираясь напасть на моих людей.

Епископ Вульфхерд тоже приблизился. Теперь священник смотрел мимо меня, обращаясь к моим воинам.

– Лорд Утред был отлучен от Божьей церкви! – провозгласил поп. – Он убил святого аббата и ранил других людей Господа! Постановлено, что лорд изгоняется из этих земель! Еще постановлено, что любой, кто последует за ним, кто поклянется ему в верности, тоже отлучается от Бога и от человека!

Я не шевелился. Жеребец стукнул тяжелым копытом по мягкой траве, и лошадь епископа испуганно отпрянула. Над рядом моих воинов повисла тишина. Их жены и дети видели нас и кричали через луг, прося защиты. Дома дружинников горели. Я наблюдал, как дым поднимается с расположенной на западном склоне холма улицы.

– Если вы чаете узреть небеса, – увещевал моих людей церковник, – если хотите, чтобы жены ваши и дети удостоились благодати Господа нашего Иисуса, отрекитесь от сего злого человека! – Вульфхерд указал на меня. – Он изринут Богом, ввергнут во тьму! Он обречен! Он нечестивец! Он проклят! Он – мерзость пред Господом! Мерзость! – Ему явно нравилось слово, потому как епископ раз за разом произносил его. – Мерзость! И если вы останетесь с ним, решите сражаться за него, то тоже будет прокляты! Вы, ваши жены и ваши дети! Всем вам тогда предстоят вечные муки ада! А потому отриньте данную ему присягу! И знайте, что убить его – не грех! Поразивший мерзость стяжает благодать Божию!