Текст книги "Правда и ложь о русской водке. АнтиПохлебкин"

Свои соображения я привел только для того, чтобы показать, что по этому достаточно сложному вопросу могут быть и другие альтернативные мнения. В данном случае я не буду ни на чем настаивать. Поэтому отношение к данному вопросу оставляю, как говорили наши предки, «на разумение» читателю.

Пятый признак – наличие исторической цели, на которую государству были бы необходимы огромные капиталовложения.

В. В. Похлебкин ясно формулирует задачи того времени:

Такой государственной потребностью в ту эпоху были война за освобождение от татаро-монгольского ига в первую очередь; войны за подчинение удельных княжеств и крупных феодальных государств – Твери, Рязани и Новгорода – Московскому государству; война за выход к Балтике, за обладание Ливонией с ее портами – Нарвой и Ригой; оборонительные тяжелые войны с наступающей с запада и дошедшей до Можайска Литвой. Наконец, внутренняя война против феодалов бояр внутри Московского великого княжества, против их местничества и центробежных тенденций. И не в последнюю очередь нужны были средства, и немалые, для создания преданного царю нового аппарата насилия внутри складывающегося централизованного государства. Помимо войн были и другие цели: освоение земель к югу от Оки, к востоку от Волги и к северу от Вологды, укрепление казны, расходы на поддержание великокняжеского, а затем и царского престижа. Словом, в конце XIV – первой половине XV века расходов хватало, и в целях не было недостатка (стр. 70/36).

Однако фокус в том, что введение этого признака – прием совершенно безошибочный, но вместе с тем абсолютно «пустой» и ровным счетом ничего не доказывающий. Вряд ли найдется государство, у которого в какой-то исторический период отсутствуют серьезные цели и которое не нуждалось бы в средствах на их осуществление. Но кто и когда доказал, что наличие цели непременно ведет к появлению средств? Примитивно говоря, если я страстно хочу купить автомобиль, а денег у меня нет, это вовсе не означает, что я обязательно сделаю гениальное открытие. Странная логика…

То, что производство крепких спиртных напитков методом дистилляции, однажды возникнув и постепенно войдя в повседневный быт практически всех народов, оказало весьма существенное влияние на все стороны экономической и социальной жизни человечества, сомнения не вызывает. Ярослав Кеслер, например, без колебаний относит появление крепких спиртных напитков к разряду «цивилизационных событий», то есть событий, оказавших судьбоносное влияние на судьбу человечества[48]48
  Кеслер Я. Алкогольная революция как цивилизационное событие // Электронный журнал Арт&Факт, № 3, 2006.


[Закрыть]. В. В. Похлебкин в этом отношении приводит весьма яркое сравнение: «водка подействовала как атомный взрыв в патриархальной устойчивой тишине» (стр. 72/37).

В. В. Похлебкин настолько находится в плену собственной идеи о неразрывной связи монополии и винокурения, что подгоняет под нее, а в ряде случаев и конструирует исторические события. Давайте еще раз вглядимся в его логику. Винокурение сразу же после возникновения обязано стать объектом государственной монополии. Но это еще не все:

…следует учитывать также и то весьма важное обстоятельство, что водка в средневековой России была одним из первых по времени новоизобретенных промышленных продуктов (порох и вместе с ним огнестрельное оружие хотя и появляются в России почти одновременно с водкой, но являются более сложной технической новинкой, их потому первоначально не производят собственными русскими силами, а импортируют из Западной Европы; кроме того, порох и оружие не становятся известны сразу широким слоям населения, народу). Водка же в качестве фактически первого массового промышленного продукта должна была оказать большое воздействие на экономику страны, а ее «внедрение в массы» должно было произвести более сильный социальный шок.

Ведь до тех пор все ремесла, все производства были традиционными, основывались на навыках, методах, приемах и инструментах, созданных предшествующими поколениями и освоенных уже веками, в крайнем случае десятилетиями. Следовательно, значительный контингент людей, обслуживающих монополию винного производства и торговли, должен был учиться чему-то абсолютно заново, не имея учителей, традиций, навыков, вынужден был ломать свои прежние представления. И все эти люди впервые в общественных условиях того времени оказались на государственнойслужбе промышленного, а не промыслового и ремесленного характера, на «государственном производстве». Они уравнивались и экономически и социально, быть может, лишь с одной привилегированной профессиональной группой – с кузнецами – и все же фактически оказывались поставлены выше их (стр. 71/36).

Обратите внимание, что на создание водки (правильнее было бы говорить об отечественных дистиллятах) В. В. Похлебкин, в отличие от других производств, отводит меньше нескольких десятилетий – по историческим меркам винокурение должно было создаться практически мгновенно. Естественно, следует найти причину такого «взрыва»:

…(Причина заключается) в мощном росте экономического потенциала государства, а отсюда – создании огромного рынка и втягивания в рыночное хозяйство новых территорий и слоев населения» (стр. 99/50). <…> Такое развитие либо приводит к концентрации капиталов для создания новых производств, либо складывается из-за того, что предварительно уже были созданы соответствующие производства, давшие сильный экономический эффект.

Иными словами, этот период (1472-1489 годы) либо был периодом, подтолкнувшим возникновение винокурения, либо, наоборот, стал возможен за счет винокурения, за счет использования роста капиталов и экономического развития, полученных от винокурения (стр. 99-100/50).

Как видим, автор совершенно четко связывает выбранный им исторический период с возникновением винокурения. При этом он считает возможным два варианта: либо «мощный рост экономического потенциала государства» привел к созданию и взрывообразному росту винокурения, либо потребность государства в огромных капиталовложениях для воплощения исторических целей (см. формулировку пятого признака) привела опять же к созданию винокуренной отрасли производства.

В последнем случае, правда, непонятно, как это происходило. Так и представляется заседание Боярской думы, в повестку дня которой входит вопрос изыскания «огромных капиталовложений для воплощения исторических целей». Председательствующий – царь – вопрошает: «Ну, так какие будут предложения по новым источникам доходов? Старых нам на все мероприятия явно не хватит». Закручинилась Боярская дума. Вопросик-то этот из разряда «поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Выручил один боярин, видать, самый головастый: «Не вели казнить, великий царь, вели миловать. Есть у меня одна идейка, вельми перспективная. Заметил я однова, когда мои людишки мед в корчаге сидели, что при длительном нахождении в печи и при определенном ее ровном тепловом режиме происходила наряду с варкой стихийная дистилляция (эта формулировка дословно принадлежит В. В. Похлебкину, см. стр. 60/30). Попробовал я эту дистилляцию – забористая штука получается, народу нашему понравится. Вели, государь, умельцам твоим технологию ту усовершенствовать и оборудование необходимое придумать для этой, как ее, интенсификации процесса. Только думаю, на то дело сразу и твою царскую монополию ввести надо. Людишки на тот продукт накинутся, а денежки в казну потекут. Вот тебе и капитал на исторические цели».

Конечно, второй вариант – из разряда фантастики. А если события в действительности происходили по первому варианту, в соответствии с которым изначально произошло бурное развитие винокурения, представляете, в каких масштабах должно было это происходить для того, чтобы дать соответствующий экономический эффект? И тогда совершенно непонятно, как же такое мощное производство не оставило никаких документальных следов ни в отечественных источниках, ни у иностранных бытописателей.

В. В. Похлебкин тоже, естественно, задавался таким вопросом и нашел, как всегда, «изящный» и простой ответ, посвятив ему целый раздел под названием «Почему русские летописи и монастырские хозяйственные книги не сообщают ничего о создании винокурения в России, об изобретении русской водки и о введении на нее государственной монополии» (стр. 117/59). Название неточное, потому что в русских летописях и монастырских книгах подобных упоминаний пусть и не так много, как хотелось бы любому исследователю, но вполне достаточно, однако все они относятся к более позднему времени. Поэтому его название надо было бы дополнить словами «…во второй половине XV века», так как именно на этот период В. В. Похлебкин назначил и создание винокурения, и введение связанной с ним монополии.

Что же касается фактологической части данного раздела, я не берусь о ней судить, так как не обладаю специальными знаниями в области всего спектра политических и хозяйственных взаимоотношений того времени. Но мне все-таки кажется, что намного логичнее объяснить отсутствие упоминаний о винокурении тем, что в указанный период его либо не было, либо оно находилось в начальной стадии развития, не став еще сколько-нибудь заметным, достойным упоминания явлением. Однако такую версию В. В. Похлебкин даже не рассматривает.

Ну хорошо, допустим, что хитросплетение средневековых интриг и столкновение интересов светской и церковной властей привели-таки к появлению «черной дыры». Но почему в этой дыре оказалось только винокурение? Ведь об остальных значимых событиях того времени сведения сохранились, взять хотя бы упомянутые В. В. Похлебкиным порох и огнестрельное оружие, появившиеся по его версии одновременно с «водкой»…

И как же быть с иностранными источниками? Иностранные гости посещали Россию во все времена – и по делам, и просто полюбопытствовать, и в составе дипломатических миссий. И чуть ли не все из них составляли достаточно подробные описания, на которых во многом, а в ряде случаев и в основном, базируются наши знания о своей родине в те далекие времена. Но, увы, именно пятнадцатый век, назначенный автором «Истории водки» временем рождения дистилляции на Руси, практически не оставил свидетельств о себе – даже иностранных. Иосафат Барбаро – фактически единственный свидетель. Впрочем, даже если он и единственный, как он мог не заметить того бума винокурения, который непременно должен был царить в Московском государстве по логике автора? Достаточно невинные патриархальные мед и брагу заметил, запрет на их изготовление заметил, а вино и монополию на него не увидел. Более того, Барбаро отмечает, что вышеупомянутым запретом великий князь обратил народ к «хорошей жизни». О какой «хорошей жизни» могла идти речь, если бы вместо запрещенных меда и браги народ вовсю употреблял бы монопольное «горячее вино»? Именно упоминание о «хорошей» (читай: трезвой) жизни яснее ясного говорит о том, что во времена путешествия Барбаро винокурения как заметного явления в общественной жизни не существовало.

Таким образом, какой-либо объективной связи исторической цели с винокурением в данном случае не обнаруживается.

Шестой признак – появление новых видов «торговых точек» (кружечных дворов и царевых кабаков), запрещение продажи водки в частных лавках всех видов.

Что же касается массового сбыта (торговли) водки через сеть государственных питейных заведений – кружечных дворов и царевых кабаков, то одни лишь факты перехода к новому виду «торговых точек» и запрещениепродажи водки в частных лавках всех видов, особенно в корчме (постоялых дворах), а также закрепление термина «корчемство» за незаконной торговлей водкой дают возможность по этим признакам установить время появления водки в России (стр. 71/36).

Постановка вопроса не вызывает никаких возражений. Ответ же на него дает сам В. В. Похлебкин. В главе 4, посвященной хронологическому обзору мер государственного регулирования, он приводит точную дату:

1533 год. Основание в Москве первого «царева кабака» и сосредоточение торговли водкой в руках исключительно царской администрации, по крайней мере, в Московском княжестве (стр. 201/105).

1590-е годы. Строгое предписание наместникам всех отдаленных от Москвы областей прекращать всякую частную торговлю водкой в корчмах и шинках, сосредоточивая ее исключительно в царских кружечных дворах и кабаках (стр. 201/105).

Больше во всей книге ни слова не говорится о поиске каких-либо иных дат или признаков появления кабаков. Следовательно, в строгом соответствии с мыслью автора, мы имеем право связать «сосредоточение торговли водкой в руках царской администрации» с установлением монополии, а значит, «можем установить время появления водки в России», а именно 1553 год. Но этот год не вписывается в выбранный В. В. Похлебкиным период с 1448 по 1478 год, поэтому в своих выводах об «Определении времени изобретения винокурения в России» (стр. 127/66) он этот признак вообще не упоминает. Кстати, 1533 год никак не мог быть годом основания первого «царева кабака», так как указанный год является годом провозглашения трехлетнего младенца Ивана (тогда еще не Грозного) великим князем Московским (царем он станет через 14 лет, в 1547 году). Что же касается «царевых кабаков», то приведу выдержку из серьезного исследования историков И. Курукина и Е. Никулиной, основанного на строго документальной основе:

Как внедрялисъ питейные новшества в других частях Московского царства, мы не знаем, но в итоге государственных усилий появился русский кабак. Многие авторы связывают рождение кабака с учреждением в 1565 году Иваном Грозным (1533-1584) опричнины и похождениями опричной братии. Однако впервые такое название встречается в документе 1563 года (Садиков П. А. Очерки по истории опричнины. М.; Л., 1950. С. 436), а к концу века становится традиционным обозначением казенного питейного дома[49]49
  Курукин И., Никулина Е. Повседневная жизнь русского кабака от Ивана Грозного до Бориса Ельцина. М.: Молодая гвардия, 2007.


[Закрыть].

Седьмой признак – статистические показатели роста пьянства.

Об этих показателях в книге говорится лишь применительно к гораздо более поздним временам. В отношении исследуемых в данном разделе XIV-XV веков никаких статистических данных В. В. Похлебкин не приводит.

Восьмой признак – возникновение иных, более свободных от патриархальных уз и морали, общественных и бытовых отношений.

Девятый признак – появление новых конфликтных ситуаций в обществе и заметное ускорение социального расслоения и дифференциации старого общества, его классов.

Рассмотрение восьмого и девятого признаков волей-неволей приходится объединить, так как в книге существует одно-единственное косвенное их подтверждение:

Все историки и современники единодушно отмечают, что в XVвеке, особенно в 40-60-е годы, происходит резкое изменение нравов, прежде всего их поразительное огрубение.

Об этом свидетельствует не только введение новых видов государственных и общественных репрессий, их ужесточение, существование трех видов казни: условно-политической (смертной), гражданской («торговой») и церковной (сожжение заживо), но и изменение отношения к сословной иерархии (публичное битье бояр, введение фамилий наравне для бояр и для безродных, но грамотных дьяков и подьячих), а также крайний упадок престижа дворцовой камарильи – ослепление двух князей, Василия Косого и Василия III Темного, публичное вероломство, ставшее обычным (Шемяка), отравление ядом политических противников, вспышки бунтов посадской голытьбы по совершенно незначительным поводам, когда «чернь» топила и жгла людей без всякого суда. Этого же порядка и нарушение ранее священной неприкосновенности военнопленных: в первой половине XV века были нередки случаи совершенно гнусных и массовых издевательств над военнопленными.

Все эти явления дают основание соотнести их в значительной степени с резким распространением пьянства, его массовостью и, главное, с изменением самого характера опьянения, вызывающего не веселье, а ожесточение (стр. 110-111/56).

Я уже не первый раз повторяю, что не претендую на доскональное знание истории. В этом я не отличаюсь от среднестатистического читателя, знания истории которого ограничиваются, как правило, средним образованием, чтением художественной литературы и просмотром фильмов на историческую тематику. Но при этом я отношусь к категории читателей недоверчивых. И считаю себя вправе требовать от исследователя если не точных цитат из используемых исторических источников (пусть не полностью, хотя бы частично), то хотя бы ссылок на них. Ведь в распоряжении ученых, как правило, находится чрезвычайно ограниченный набор дошедших до нас документальных свидетельств далекой эпохи. И историкам не всегда удается устоять перед искушением распространить какое-либо явление, описываемое в одном, максимум в нескольких источниках, на все общество в целом и на этом основании дать представление о господствующих в те времена нравах и экономических, производственных и хозяйственно-бытовых отношениях.

Давайте представим себе, что в результате каких-либо катастрофических событий через пятьсот лет на земле останутся только единичные отрывочные свидетельства из современных СМИ. В распоряжении историков окажутся газетные сообщения о чернобыльской аварии, о гей-параде в Нидерландах, о нескольких авиакатастрофах, о вооруженном конфликте на Кавказе… Ясно, что все эти сообщения будут единичными и однозначно тенденциозными. Напряженно обдумав и всесторонне исследовав эти исторические материалы, исследователь напишет и опубликует труд, в котором будет утверждаться, что конец XX – начало XXI века были абсолютно катастрофическими для жителей нашей планеты. Полный упадок нравов, господство гомосексуальных отношений привели к деградации населения, что, в свою очередь, не могло не сказаться на всех сторонах экономической и общественной жизни. В первую очередь пострадал технический прогресс. Падение нравов и сократившееся за счет этого население привели к элементарной нехватке специалистов, техника стала разваливаться, рушиться. Войны за сохранение прежних нравственных порядков стали обычным делом, но ревнители старинных обычаев, как правило, проигрывали.

Научное сообщество, всесторонне обсудив эту концепцию и горячо поспорив, в конце концов принимает ее, рекомендует для школьных и вузовских учебников, и наши потомки будут иметь совершенно искаженное представление о нашей с вами действительности.

Если бы ситуация, описанная в талантливом фильме Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию», произошла бы в действительности и если бы у Ивана Грозного, попавшего в наши времена, было немного больше времени, чем в фильме, и он успел бы ознакомиться с нашими представлениями о периоде его царствования, – боюсь, что он был бы немало удивлен и чаще всего просто не понимал бы, о чем идет речь.

Знания о прошлых временах мы в массе своей получаем, наряду со школьными учебниками, из художественной литературы, авторы которой зачастую обладают собственным видением исторических событий, и из кинофильмов, которых в принципе в те времена не было, – то есть в обоих случаях мы имеем дело с авторской трактовкой. И чем писатель или режиссер талантливее, тем хуже для исторической науки. Автор редко бывает точен в деталях, ему это не важно, атмосфера нужна ему как фон для рассказа о главном, о вечных проблемах, о судьбах героев, а в конечном итоге о своем собственном сложном внутреннем мире.

Приведу приземленный, зато подходящий по тематике пример. Вспомните, какой прием применяют все без исключения режиссеры, когда им надо показать, что в кадре пьют самогонку? Правильно – большая бутыль, и в ней мутная жидкость. Бутыль может быть какой угодно, а вот самогон мутным не бывает. Вернее, бывает, когда его делает неумеха, допустивший заброс браги в змеевик, да еще и не исправивший этот брак. Вспомните свой опыт: в России нет мужиков, не имевших дело с самогонкой. В абсолютном большинстве случаев вас угощали чистым, прозрачным, как слеза, напитком.

Но режиссеру не важна правда, ему нужен фон. Как показать, что это не заводское изделие? Очень просто: сделать его мутным. Кто-то когда-то придумал и применил этот прием, другой повторил – и родился штамп, которому, похоже, уже в ГИТИСе обучают. Я не видел ни одного современного фильма, где бы самогон не был мутным.

Вот так же, как киношный самогон, мутна и литературно-публицистическая история нашего прошлого, и в том числе водки, в изложении В. В. Похлебкина.

Все это я говорю к тому, что без подтверждающих документов, без оценки их качества (надеюсь, пример с Иосафатом Барбаро убедил вас в необходимости такого подхода, да и в дальнейшем мы не раз столкнемся с аналогичными случаями) апокалипсическая картина, нарисованная В. В. Похлебкиным, во-первых, может просто не соответствовать действительности в качестве определяющей тенденции той эпохи, а во-вторых, не иметь приписываемой ей (картине) тесной связи с алкоголизацией населения.

Десятый признак – использование водки как социально-политического инструмента, в частности спаивание народов Севера.

Поскольку на повестке дня уже с середины XV века стоял вопрос о завоевании восточных колоний, населенных язычниками, то церковь или, по крайней мере, ее отдельные представители могли задумываться об использовании в деле более легкого обращения этих язычников «чудесных и неотразимых свойств» водки. Если Стефан Пермский (1345-1396 гг.) еще не мог по времени воспользоваться таким изобретением, как водка, так как он осуществил крещение коми-пермяков в 1379-1383 годах, то его последователи, особенно Питирим, использовали алкогольный (опьяняющий) напиток как средство, облегчавшее согласие на крещение со стороны вождей (князцов) воинственных манси.

Поскольку миссионерская деятельность Питирима (17-го епископа Великопермского) осуществлялась между 1447 и 1455 годом (в 1455 г. он был убит вождем манси Асыкой), то имеются основания полагать, что хлебное вино было создано монахами по крайней мере в конце 40-х годов XV века, а может быть, и несколько ранее (стр. 116/59).

Хоть поверьте, хоть проверьте, но это все, что написал автор по этому поводу. Я ничего не убавил и не прибавил. Скажите мне, как в здравом уме и твердой памяти можно на основании этого текста делать вывод о том, что-де «имеются основания полагать, что хлебное вино было создано монахами по крайней мере в конце 40-х годов XV века, а может быть, и несколько ранее»? Ведь этот вывод сделан на основании утверждения, что Питирим использовал алкогольный напиток, а из предыдущей фразы можно понять, что речь идет о водке как о средстве, облегчающем крещение. А это утверждение, в свою очередь, родилось из достаточно осторожной первоначальной фразы о том, что «церковь или, по крайней мере, ее отдельные представители могли задумываться об использовании в деле более легкого обращения этих язычников „чудесных и неотразимых свойств“ водки». Обратите внимание: могли задумываться. Предполагать можно что угодно. Проследим логическую цепочку: могли задуматься – Стефан Пермский водку использовать не мог, так как ее в его времена не было, – Питирим использовал, а как же не использовать, если водка уже есть в наличии, – Питирим миссионерствовал между 1447 и 1455 годом – вывод: хлебное вино было создано в конце 40-х годов. Где же логика?

Одиннадцатый признак – рост городского нищенства.

Об этом факторе у В. В. Похлебкина написано крайне скудно. Я нашел два упоминания. Во-первых, в обосновании роли этого признака в доказательстве основного тезиса о винной монополии:

Резкий рост численности городского нищенства также был следствием появления водки. Нищенство рекрутировалось, с одной стороны, из членов семей разорившихся «питухов» всех сословий, и с другой – из менее активной асти спившейся «посадской голытьбы». Именно резкий скачок в численности нищенства, в контрастной диспропорции к обычному процессу, порождаемому естественными экономическими факторами – неурожаями, классовой дифференциацией и т. п., указывает на то, что в появлении нищенства приняла участие на сей раз водка, причем не только прямое, но и косвенное (например, резкое увеличение числа городских пожаров и полное выгорание некоторых городов и сел) (стр. 73/37).

Во-вторых, в описании волнений и бунтов середины XVII века в Москве, Новгороде и Пскове. Связь с винокурением здесь прослеживается на том основании, что бунтовщики наряду с другими требованиями просили ликвидировать откупную систему на кабаки. Из этого В. В. Похлебкин делает вывод:

Таким образом, в середине XVII века, то есть примерно через юо лет после «изобретения» водки и распространения торговли алкогольными напитками в России, произошло обнищание и разорение народных масс (стр. 123-124/64).

Здесь у автора, видимо, произошла простая описка. Если отнять 100 лет от середины XVII века, то получим, естественно, середину XVI века, в то время как В. В. Похлебкин убежден, что «изобретение» водки произошло как минимум на век раньше.

Но дело не в этом, а в том, что описываемые события произошли через 200 лет после периода, на который, по мнению автора, приходится создание винокурения и связанного с ним введения винной монополии. Следовательно, данный признак не мог быть использован для подтверждения авторской теории.

Двенадцатый признак – заболеваемость, эпидемии и эпизоотии. Упоминаний об этих явлениях в книге тоже всего два. Причем они явно противоречат друг другу. В одном из них утверждается:

Заболеваемость, эпидемии и эпизоотии также имели связь с появлением винокурения и широкой продажей и распространением потребления водки (например, широкое распространение приняло кормление скота остатками винокуренного производства – жомом, бардой) (стр. 73/37).

Непонятно, какую связь мог увидеть В. В. Похлебкин между эпизоотией и кормлением скота бардой. Во все времена у всех народов барда считалась прекрасным кормом. Более того, чаще всего мелкие, так называемые сельскохозяйственные, винокурни создавались в поместьях в первую очередь не ради производства вина и его производных, а ради получения высококлассного питательного корма, богатого белками и витаминами. При этом создавался производственный цикл: помещик выращивал рожь, та шла на приготовление барды, барда, в свою очередь, шла на корм скоту, скот давал навоз, который являлся тогда единственным удобрением, тот использовался для увеличения урожая ржи.

Особенно большое значение этот круговорот имел в зимнее время. Естественный подножный корм отсутствовал, о комбикормах тогда никто и не слышал, а смесь малопитательной соломы с бардой содержала все необходимые для скота питательные вещества.

Таким образом, хлебное вино было хоть и очень ценным продуктом винокуренного производства, но отнюдь не единственным. Это было лишь звено в законченном цикле под названием «сельскохозяйственное винокурение». Система сельскохозяйственного винокурения всемерно поощрялась государством и была предметом его постоянной заботы.

На эту тему имеется масса дошедшей до нас литературы, и я не представляю себе, где В. В. Похлебкин мог почерпнуть сведения о каком-либо вреде барды для домашнего скота.

А что касается эпидемий, то приведем следующую цитату:

Было также замечено, что именно культовое пьянство и питье пива усиливают эпидемии или способствуют их распространению, в то время как употребление водки сокращает эпидемические заболевания. Особенно это касалось эпидемий гриппа, которые тогда не отличали от язвы, чумы и также называли мором. Между тем в 1408-1422 годах в Новгороде почти каждый год свирепствовал мор, то есть грипп, а не чума.

Поэтому уже на основании того факта, что пандемии гриппа в это же время не коснулись Москвы, можно говорить, что с середины 20-х годов, а может быть, и с начала XV века водка уже была известна в Москве (стр. 129-130/67).

Во-первых, совершенно не понятно, как можно было в одном разделе дать абсолютно противоположные высказывания. У меня имеется предположение. Знаете, есть люди, которые предпочитают в повседневной жизни не врать. И не потому, что это расходится с их жизненными принципами. Просто они находят утомительным держать в памяти все, что они наговорили, постоянно находясь под угрозой разоблачения из-за того, что их последующие заявления не сойдутся с предыдущими. Мне кажется, у В. В. Похлебкина не было абсолютно четкой, ясной и непротиворечивой картины, так что, обосновывая свой очередной тезис, он искал и находил устраивавшие его в данный момент аргументы, иногда забывая о предыдущей их трактовке.

Во-вторых, даже если водка (видите, я уже устал каждый раз указывать на неправомерное употребление этого термина) и приводит к сокращению эпидемических заболеваний (что отнюдь не бесспорно), то если в какой-то период наблюдается снижение заболеваемости, совершенно не обязательно, что это объясняется винокурением. Таким образом, и этот, последний принцип нельзя считать доказанным – даже косвенно.

Итак, мы закончили достаточно подробное рассмотрение «доказательств», которые привел В. В. Похлебкин в обоснование своего видения исторического процесса появления в России крепких спиртных напитков.

Может показаться, что приведенное обозрение неполно – ведь у В. В. Похлебкина этот раздел занимает, если быть точным, 71 страницу. Однако содержание этих страниц сводится к рассмотренным нами признакам – с добавлением «исторического наполнителя», который призван вызвать у читателя уважение к автору, обладающему столь глубокими познаниями, и замаскировать фактическое отсутствие сколько-нибудь убедительных доказательств.

Итак, В. В. Похлебкин категорично заявляет:

Предположение, что винокурение возникло между 1448 и 1478 годом, подтверждается всей суммой исторических, экономических, социальных, бытовых фактов и тем самым превращается из гипотезы во вполне обоснованный вывод (стр. 130-131/68).

В свете предыдущего подробного разбора подобное заявление представляется совершенно необоснованным.

Остается добавить, что в последнее время все чаще появляется жесткая критика «выводов» В. В. Похлебкина. Сошлюсь, в частности, на книгу Вадима Доружинского (он публикуется также под псевдонимом Вадим Ростов) «Теория заговора. Самые известные мифы и мистификации»[50]50
  Доружинский В. Теория заговора. Самые известные мифы и мистификации». – М.: ЭКСМО, 2009.


[Закрыть]:

…«исследование» Похлебкина – это собрание нелепиц, написанных дилетантом, не знающим истории. В книге не приводится вообще НИ ОДНОГО документа о производстве водки в средневековой Москве (что сам автор честно признает)… Итак, что сделал Похлебкин: при отсутствии каких-либо документов, подтверждающих изобретение водки в Москве, он прибег к следующей методе. Он как бы провел поиск косвенных причин возможности или невозможности начала производства водки в разных регионах Восточной Европы (не включая Польшу, о которой в книге вообще НИ СЛОВА – ибо это конкурент).

В итоге этого залихватского обзора Похлебкин делает вывод: производство водки могло начаться только в Москве. Но сам обзор с точки зрения исторической науки – несерьезный и дилетантский, грешит массой нелепиц. А выводы или притянуты за уши, или вообще противоречат аргументам автора. Оцените логику автора книги: Тевтонский орден и Ливония не могут быть изобретателями водки из-за крепостного права, но зато Московия – второй и последний жуткий уголок в Восточной Европе этого же крепостного права – вдруг «водку изобретает». Автор, конечно, понимал, что пишет чепуху, – но ведь заказали и заплатили.

При заказе Похлебкин получил четкую установку: показать, что Москва изобрела водку раньше Польши. Отсюда и умозрительные, ничем не доказанные рассуждения автора: «винокурение, видимо, возникло ранее середины XV века, предположительно в период между 1425 и 1440 годом, а возможно, и на рубеже XIV и XV веков, но такое предположение не может быть строго доказано, в то время как предположение, что винокурение возникло между 1448 и 1478 годом подтверждается всей суммой исторических, экономических, социальных, бытовых фактов и тем самым превращается из гипотезы во вполне обоснованный вывод.

Этот вывод не только устанавливает несомненный приоритет русского винокурения по сравнению с винокурением в других соседних Московскому государству странах – от Дании и Германии до Швеции, Польши и Молдавии, не говоря уже о других землях России, но и дает возможность с этого момента вести целенаправленный поиск более точной даты возникновения винокурения, сосредоточив внимание на документальном материале именно этого исторического отрезка».

Ну и каковы документы? А таковы:

«Необходимо ответить на вопрос, который невольно возникает при ознакомлении с этим выводом и заключается в следующем: если хлебное вино, или хлебный спирт, было действительно изготовлено в русских монастырях, и особенно в Москве, во второй половине XV века, то как могло случиться, что об этом событии не осталось никакого известия – нив русских летописях, составлявшихся и переписывавшихся монастырскими писцами как раз в XV веке, особенно в его второй половине, ни тем более в монастырских хозяйственных документах как XV, так и начала XVI века».

Конечно, об этом «событии» и не могло быть никаких летописных свидетельств, ибо, как летописи гласят, в то время в Московии вообще был СУХОЙ ЗАКОН.

И о том, что в Московии в рассматриваемый период (Иван III, Василий III и начало правления Ивана IV) пить вообще было запрещено, – свидетельств масса (об этом чуть ниже). Но Похлебкин занимается фантастикой и исторические документы в принципе игнорирует (в его книге их вообще нет).

Впрочем, не ограничиваясь критикой В. В. Похлебкина, В. Доружинский с такой же залихватской логикой и столь же «убедительно», как Вильям Васильевич, доказывает, что водку изобрели… белорусы. Рассмотрение этой «теории» совершенно не входит в мою задачу. Замечу только, что, во-первых, как видим, книга В. В. Похлебкина дает вполне веские основания для серьезной критики, и во-вторых, если подобный уровень «историзма» позволен одному, то почему он не может быть позволен другому? Иными словами, мы имеем дело с явлением, порожденным самим же В. В. Похлебкиным.