Электронная библиотека » Борис Шапиро-Тулин » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 30 сентября 2016, 21:50


Автор книги: Борис Шапиро-Тулин


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Борис Шапиро-Тулин
Происшествие исключительной важности, или из Бобруйска с приветом

Моим сыновьям Артему и Денису


© Шапиро-Тулин Б., текст, 2016

© Соркин М., иллюстрации в тексте, иллюстрация на переплете, 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Предисловие

Тетя Бася – одна из героинь книги «Происшествие исключительной важности, или Из Бобруйска с приветом» – очень жалела библейского Моисея, нарезавшего круги по Синайской пустыне в поисках Земли обетованной.

– Вейзмир, – говорила она, – Синайская пустыня так же далека от Бобруйска, как сберкасса на улице Бахаревской от главного банка на Уолл-стрите. Но Моисей об этом не знал и сорок лет водил людей практически за нос в надежде найти среди песков благословенный Бобруйск. И за все эти сорок лет никто не сказал ему: уважаемый Моисей, вы ошиблись ровно на три тысячи километров, и то если все время идти по прямой, никуда не сворачивая. Представьте себе, – вздыхала тетя Бася, – умереть, не увидев Бобруйска?!

Легендарный Моисей, к сожалению или к счастью, ничего не знал об этом городе, а уж тем более не догадывался о том, каким на страницах своей книги воссоздаст его Борис Шапиро-Тулин.

Бобруйск, вышедший из-под пера автора, – это метафора провинциального еврейского городка, которого в таком виде давно уже не существует в реальности, но обстоятельства жизни его обитателей, их грустная ирония, их необычная философия актуальны и для нас сегодняшних, и наверняка будут еще актуальны для тех, кто придет нам на смену.

Читая книгу «Происшествие исключительной важности, или Из Бобруйска с приветом», улавливаешь интонации Шолом Алейхема и Исаака Бабеля, ощущаешь внимательный взгляд Платонова, вспоминаешь мистические аллюзии Михаила Булгакова. Но вместе с тем книга абсолютно самобытна, каждый из ее персонажей – это целый мир со своими повадками, своим представлением о правде и справедливости, своим пониманием жизни, своими анекдотами, своим сочным своеобразным языком.

Сюжет, в котором переплетены события середины ХХ века и последние дни из жизни Исаака Ньютона, не только сочетает в себе прошлое, настоящее и будущее, но позволяет автору донести до нас мысль о том, что спасение мира, в конечном счете, зависит не от каких-то Высших Сил, а от обычного маленького человека, готового пожертвовать собой ради всеобщего благоденствия.

И, несмотря на то, что главными составляющими книги является весьма забористая смесь анекдота, фантастики и детектива, мне почему-то очень захотелось побывать в этом городе, пройтись по улицам, раскланиваясь с его обитателями, а потом посидеть с ними за стаканом местного винодельческого продукта под скромным названием «Борбулька», поговорить о нелепых выкрутасах судьбы и задуматься о смысле жизни.

Книгу написал замечательный и, как ни странно, очень серьезный человек, который сумел разглядеть в окружающем нас мире что-то сокровенное, чего мы все раньше не замечали.


Александр Ширвиндт

Предисловие автора

в трех отступлениях, без которых невозможно понять, откуда растут ноги у описываемых событий
Отступление первое,
оно же космическое, которое на первый взгляд никак не связано ни с современным городом Бобруйском, ни с его досточтимыми жителями
(65000000 лет до описываемых событий)

Доклад председателя Комитета Галактической Безопасности (сокращенно КГБ) был предельно краток. Высшее Космическое Руководство уже знало о случившемся, и его интересовали исключительно подробности – кто, где и когда посмел нарушить установленный свод законов. Докладчик выложил на огромный стол все имеющиеся к тому времени донесения своих агентов, и картина происшедшего стала предельно ясной. Сотрудники отдела по контролю над кривизной пространства, входившего в Управление Большой ОбщеГалактической Администрации (сокращенно УБОГА, или, в просторечии, – Небесная Канцелярия), в прошедший уик-энд уединились на заброшенной территории между орбитами Юпитера и Марса. Вначале они баловали себя горячительными напитками и распеванием псалмов, запрещенных Департаментом по Цензуре, а затем один из них в хулиганских, очевидно, целях поймал пролетавший мимо метеорит и швырнул его в каменную глыбу, вращавшуюся неподалеку. Последствия удара оказались трагическими. Отбитый осколок каменной глыбы облетел Юпитер, пересек орбиту Марса и отправился гулять по Вселенной, чтобы через почти шестьдесят пять миллионов земных лет соскользнуть со своей замысловатой траектории и направиться в сторону третьей планеты Солнечной системы, которую на профессиональном сленге иначе как «Земля» никто не называл. Столкнуться с ней, устроив при этом грандиозную катастрофу, он должен был в самом конце летнего месяца Нисан 5825 года по будущему иудейскому календарю, который передадут некоему Моисею, вызванному на гору Синай для переговоров с Высшими Силами. Впрочем, уточнил докладчик, после очередной чехарды с земными календарями эта дата будет выглядеть несколько по-иному и придется аккурат на 2064 год, исчисляемый уже не с момента Сотворения мира, а со дня рождения Иисуса из Назарета, появившегося в семье Девы Марии и плотника Иосифа.

Сказать, что Космическое Руководство, выслушав этот доклад, пришло в неописуемую ярость, значит не сказать ничего.

В утвержденных и заверенных всеми инстанциями планах развития небесных объектов никакой земной катастрофы на 2064 год предусмотрено не было, а потому, посовещавшись, срочно приняли два решения: первое – провинившегося сотрудника приговорить к бессрочной ссылке, отправив на самую крайнюю точку периферии, где он должен будет неусыпно следить за скоростью расширения Вселенной, второе – незамедлительно объявить конкурс на лучший проект по предотвращению печальных результатов возмутительного поступка.

Комиссия, созданная особым распоряжением, внимательно рассмотрела все поступившие заявки, но победу присудила (впрочем, как всегда) заявке, разработанной спецотделом Небесной Канцелярии. Авторы отвергнутых предложений пытались было протестовать, намекая на некую близость спецотдела к администрации при Высшем Руководстве, но эти попытки быстро пресекли, направив к особо недовольным инспекцию по проверке пожарной безопасности окружающего пространства.

Предварительные исследования показали, что воспрепятствовать столкновению планеты Земля с осколком каменной глыбы можно лишь за 110 лет до предполагаемой катастрофы, а именно 30 июня 1954 года, и только лишь в том случае, если операция спасения начнется ровно в 3 часа пополудни, в тот самый момент, когда наступит полное солнечное затмение.

Существовало, правда, еще одно, не менее важное условие: человек, призванный спасти мир, обязан будет иметь при себе дискообразный излучатель и находиться в точке с координатами 53° северной широты и 29° восточной долготы, что на несуществующей пока карте должно было совпасть с центром лужи, образовавшейся возле здания под кодовым названием «Аптека», в городе, которому, по оперативной информации, присвоят имя Бобруйск. В противном случае катастрофа станет необратимой.

Сотрудники спецотдела засучили рукава и принялись за работу.

Отступление второе,
в котором рассказывается о самой большой неприятности в жизни Исаака Ньютона, но по-прежнему не ясно, при чем здесь город Бобруйск
(227 лет до описываемых событий)

Черт возьми, он все-таки умер. Нельзя сказать, что случилось это неожиданно, но сэр Исаак Ньютон надеялся до последнего, что каким-то образом обойдет его печальная необходимость именно сейчас отправляться на «тот свет». Не получилось. Дурные предчувствия, мучившие его весь февраль – теплый, с туманами и слякотью, – предчувствия, которые он гнал от себя, надеясь дожить хотя бы до осени, теперь, в марте, разрешились самым естественным, хотя и неожиданным образом – он умер.

– Ладно, – сказал сам себе сэр Исаак, – посмотрим, что будет дальше.

А дальше началось невероятное. Какой-то вихрь втянул его в себя и закружил с такой скоростью, что от сэра Исаака стало одно за другим отваливаться, словно застарелая шелуха, то, что прежде составляло его сущность. Вначале отвалилось детство в родовом имении Манор-Хаус, за детством потянулись и мгновенно исчезли годы учебы в Кембридже, потом – жизнь в Лондоне, показавшемся ему каким-то игрушечным макетом, где по миниатюрным улицам перемещались сразу во множестве направлений сотни, нет, тысячи микроскопических Исааков Ньютонов. Потом и это видение исчезло, и остался только огонь, пляшущий перед глазами, тот самый огонь, в котором он незадолго до смерти сжигал свою многочисленную переписку. А еще этот бешеный вихрь не то рычал, не то выл, не то повизгивал, но разобраться было невозможно, потому что сэр Исаак не слышал эти звуки, а только чувствовал, что они есть. И когда он все-таки попытался вникнуть в их запредельное звучание, его вдруг вышвырнуло за границы безумного вращения. Он оказался в абсолютной пустоте. И стало ясно, что вот сейчас то, что продолжало еще осознавать себя Исааком Ньютоном, исчезнет окончательно и навсегда.

Но… почему-то именно этого и не случилось.

Отступление третье,
которое наконец-то вводит читателя в атмосферу славного города
(4 года до описываемых событий)

Внештатный сотрудник бобруйской газеты «Коммунист» Семен Розенбахен (псевдоним Иван Буйнов) 22 февраля 1950 года опубликовал небольшую заметку под заголовком «Наука, чуждая народу». Вот ее текст:

«Вчера в здании городского театра состоялась конференция, посвященная 95-летию со дня смерти одного из основоположников теории вероятностей Карла Фридриха Гаусса. Со специальным сообщением выступил секретарь горкома по идеологии товарищ Типун. Поблагодарив великого Сталина за заботу об отечественной науке, представитель партийного руководства на наглядном примере доказал, что теория вероятностей, навязанная мировому сообществу западными, с позволения сказать, учеными, легко опровергается при помощи трех наперстков и одного шарика. Ни одному из присутствующих так и не удалось угадать, под каким из наперстков оказывался в очередной раз небольшой шарик, которым умело манипулировал товарищ Типун. Таким образом, со всей очевидностью было показано, что теория, выдвинутая Карлом Фридрихом Гауссом, совершенно бесполезна для широких масс советских трудящихся. Присутствующие выслушали сообщение с большим интересом и неоднократно прерывали оратора аплодисментами, переходящими в овацию».

Часть первая
Тетя Бася и все, все, все…

Глава первая,
в которой рассказывается про улицу Бахаревскую, про тетю Басю и другие достопримечательности города Бобруйска
1

Улица Бахаревская в славном городе Бобруйске начиналась с обветшалой бензоколонки, стоящей на самой окраине, а затем продолжалась еще километра три, неспешно двигаясь мимо покосившихся деревянных домов, которые гордо отгораживались от нее канавой, заросшей травой и загаженной курами. Впрочем, было несколько исключений, делавших эту улицу не похожей на другие ей подобные. Этими исключениями были, во-первых, кондитерская фабрика «Красный Пищевик», которая скрывалась за серым бетонным забором и одаривала окрестности запахом какао, настоянного на лимонных корках, а во-вторых, стоящее через дорогу от нее прядильное производство, называемое в народе «ватной фабрикой».

Из кондитерских цехов предприимчивые бобруйчане тайком выносили твердые как камень слитки черного шоколада, а из цехов «ватной фабрики» воровали нитки и разноцветную пряжу, которую виртуозно обматывали вокруг собственного тела.

В силу этих обстоятельств третьей достопримечательностью Бахаревской улицы был «черный рынок», устроенный инкогнито на задворках дома тети Баси рядом с загоном, внутри которого валялся в грязи и чесал спину о полусгнившие доски упитанный хряк по имени Фомка. На вытоптанном неподалеку от загона пятачке, где соответствующие запахи были дополнены хрюканьем неутомимого Фомки, собственно, и происходило самое главное – а именно торг, в результате которого продукция, пронесенная мимо бдительного ока вахтеров, переходила в руки проверенных покупателей.

Бывшая партизанка тетя Бася слыла известным в городе конспиратором, а потому требовала от стучащих в ее калитку соответствующего пароля. По четным дням надо было произносить слово «Рекс», по нечетным – «Анорексия». Рекс была кличка хмурого пса, сидевшего на цепи возле крыльца ее дома и надсадным лаем сразу выдававшего тех, кто по требованию тети Баси должен был как можно незаметнее прошмыгнуть в калитку. Анорексия же была тощая, вечно голодная такса, которая жалостливо смотрела снизу вверх на таинственных посетителей и молчаливо выпрашивала у них хоть что-нибудь на пропитание для одинокой особы аристократической породы.

Откуда тетя Бася знала таинственное слово «анорексия», означавшее болезненное истощение, было неизвестно. Но поскольку не все ее клиенты могли правильно выговорить этот мудреный пароль, то по нечетным дням у хозяйки теневого рынка оставался час-другой свободного времени, чтобы обсудить со своим соседом, который на пенсии подрабатывал сторожем кинотеатра «Пролетарий», агрессивную политику империалистов по отношению к народам Африки.

2

Кинотеатр «Пролетарий» тоже числился в достопримечательностях Бахаревской улицы. Когда-то, еще до войны, он был перестроен из конюшни заводчика Рабиновича, однако за долгие годы родовая принадлежность кинотеатра не потеряла своих основных признаков. Эта самая принадлежность продолжала присутствовать неистребимым запахом конского помета во время демонстрации документальных и художественных фильмов. Внимательными зрителями было подмечено, что запах этот почему-то особенно усиливался на кадрах кинохроники, где запечатлены были «слуги народа», стоящие на Мавзолее во время всевозможных торжественных дат. Местный НКВД даже собирался завести по этому поводу уголовное дело. Но когда выяснилось, что бывшего коннозаводчика Рабиновича как резидента японской разведки расстреляли еще в 1937 году, дело пришлось прекратить. Правда, на всякий случай решили держать в кинотеатре постоянных сотрудников, бравших на заметку особо чувствительных бобруйчан, которые во время кинохроники брезгливо доставали носовые платки, чтобы отсечь докучливый запах.

Но, пожалуй, главной достопримечательностью Бахаревской улицы была уникальная по своим свойствам лужа, которая, как утверждали особо информированные горожане, образовалась здесь во времена Всемирного Потопа. Лужа обладала удивительной способностью распространять вокруг себя грязь, пахнущую в жаркие дни так, будто достопамятный Ной именно здесь решил очистить Ковчег от всех нечистот, накопленных его беспокойными пассажирами за время многомесячного круиза. Перед запахом, распространяемым этой лужей, напрочь меркли все ароматы кинотеатра «Пролетарий». Попасть после прогулки вокруг нее в бывшую конюшню японского агента Рабиновича было равносильно тому, как после попадания в выгребную яму искупаться в хрустально чистой воде озера Рица. Кстати, голубая чаша этого озера, на берегу которого стояли со сберкнижкой в руках улыбающиеся мужчина и женщина, была изображена на плакате, прикрепленном к торцу аптеки, расположившейся у самой кромки лужи. Плакат в городе любили, и не только потому, что под ним была надпись «Лучшая книжка – сберкнижка», но и потому еще, что он знаменовал собой несбыточную мечту бобруйчан оказаться однажды на месте изображенных художником персонажей. При всем при том большинство горожан считали озеро Рица чем-то совершенно мистическим, как, к примеру, ЦК ВКП(б), о котором все знали, что этот ЦК есть, но никто не мог сказать, что когда-либо находился там или хотя бы видел его поблизости.

3

Было у знаменитой лужи еще одно свойство, вызывавшее у горожан чувство законной гордости: лужа эта не замерзала в самые свирепые морозы. А поскольку никто из местных интеллектуалов не мог объяснить этот природный феномен, то городское начальство время от времени ощущало острое желание вызвать для изучения бобруйского чуда какое-нибудь столичное светило. Светило, по их задумке, должно было при помощи цифр и соответствующих формул предоставить несознательным гражданам марксистско-ленинское обоснование странных свойств непонятного и к тому же дурно пахнущего (во всех смыслах) объекта.

Говорят, что однажды идеологическим отделом горкома были даже составлены официальные письма, которые отправили в адрес сразу нескольких отделений самой главной Академии Наук. Впрочем, и этот отчаянный шаг ни к чему не привел. Возможно, столичные светила оказались заняты по горло другими более значительными лужами, чем какая-то там бобруйская, а возможно, в стенах Академии образовалась острая нехватка соответствующих специалистов, но, как бы там ни было, знаменитое место около аптеки так и не сумело из области мистики перейти в область науки.

Зато юным оболтусам было чем занять себя во время крещенских морозов, которые, не смотря на антирелигиозную пропаганду, приходили точно по расписанию, утвержденному где-то в далеких заоблачных инстанциях. И поскольку качели в городском парке мирно покоились под глубокими сугробами, а до передвижных зверинцев с плюющим на горожан верблюдом и грустным худым медведем была еще целая вечность, то любопытные бездельники, основательно утеплившись, выстраивались на противоположной стороне улицы, чтобы поглазеть как фонтан зловонных брызг, вылетавший из-под колес машины, обдавал с головы до ног какого-нибудь приезжего человека, не подозревавшего, что зимой может замерзнуть все что угодно, только не лужа на Бахаревской.

Но самым удивительным качеством лужи, нагло попиравшим известные законы диалектического материализма, был тот невероятный факт, что в темных ее водах исчезало безвозвратно все, что когда-либо туда попадало или по крайней мере могло необъяснимым образом там оказаться, даже если находилось на достаточном от нее расстоянии.

Перечень таинственных пропаж можно было выделить в отдельное многотомное издание. В него вошли бы и внезапно исчезавшие с полок магазинов разнообразные товары первой необходимости, и запчасти к изношенным городским автобусам, и даже паспорт внештатного сотрудника газеты «Бобруйский коммунист» Семена Розенбахена, который, после того как засмотрелся на плакат с голубым озером, случайно выронил свой документ в прожорливые воды. А поскольку паспорт, естественно, был утерян безвозвратно, то гражданин Розенбахен сумел всеми правдами и неправдами приобрести новый, но теперь уже на имя Ивана Буйнова, то есть на тот самый псевдоним, которым он подписывал свои внештатные опусы.

Все вместе взятое объясняет искреннее почтение, которое горожане испытывали к луже на Бахаревской. Однако особый шик придавала этому месту история о том, что именно здесь теща доктора Беленького выронила однажды три рубля семьдесят четыре копейки, заработанные ею на продаже семечек, после чего тронулась рассудком и ушла торговать пивом в ларек, расположенный напротив кинотеатра «Пролетарий». Рассказ об этом происшествии жители Бобруйска шепотом передавали из поколения в поколение, зашифровав в нем некое тайное послание, смысл которого никто из посторонних разгадать так и не смог.

4

Кончалась улица Бахаревская довольно неожиданно. Дойдя до пустыря, заваленного металлоломом, посреди которого стояло убогое фанерное сооружение, гордо именуемое «Приемный пункт конторы “Вторчермет”», улица делала поворот практически под прямым углом и шла уже дальше перпендикулярно самой себе. Правда, при этом она меняла свое название, превратившись из Бахаревской в улицу имени революционера Урицкого, что, естественно, наводило на некоторые мысли. Впрочем, мысли эти были столь глубоки и запутанны, что за все время существования вышеперечисленных названий ни один бобруйчанин так до конца и не смог в них разобраться. А потому место это тоже считалось мистическим и предполагало множество странных происшествий, которые, не будем кривить душой, никогда здесь не случались, впрочем, до того момента, пока на должность приемщика конторы «Вторчермет» не назначили сутулого человека по имени Моня Карась с пенсне на тощем носу.

Глава вторая,
в которой рассказывается про Моню по фамилии Карась, про его войну, про доктора Геббельса и еще раз про тетю Басю
1

Моня Карась слыл человеком странным. И дело было вовсе не в фамилии, хотя, если честно, фамилия тоже была не подарок. Но, с другой стороны, жил неподалеку от Мони человек по фамилии Окунь. Так вот его почему-то странным не считали, а наоборот, держали за очень хорошего зубного техника. Этого техника фашисты расстреляли в первые же дни оккупации Бобруйска. А вот у Мони никого не расстреляли, потому что мама его умерла еще при родах, а отца арестовали в 37-м за религиозную пропаганду (он публично обсуждал версию о том, что лужа около аптеки на Бахаревской образовалась со времен библейского потопа), и что с ним стало потом, Моне никто сообщить не удосужился.

От отца Моня Карась унаследовал пасхальный лапсердак, пенсне, любовь к библейским историям, а также старинную книгу в потрескавшемся кожаном переплете. Кроме этого, отец успел обучить его древнееврейскому языку, хотя никакой видимой пользы от этого знания не было. Не мог же Моня, в самом деле, на вопрос анкеты: «Какими иностранными языками владеете» – написать: «Владею древнееврейским».

– С кем вы собираетесь общаться на этом языке? – могли спросить озадаченные кадровики. – Мы здесь, знаете ли, строим государство рабочих и крестьян, среди которых древних евреев никто пока еще не обнаружил.

Может быть, оттого, что Моня в свои неполные восемнадцать остался на белом свете совершенно один, да еще с никому не нужным грузом подозрительных знаний, в нем постепенно стало развиваться чувство отчужденности от всего того, что происходило вокруг. Ему никак не удавалось приспособиться к миру, где правили бал не постулаты седобородых мудрецов, а написанные казенным языком партийные директивы, провозглашавшие железную необходимость напрячь последние силы и отдать их на строительство чего-то такого, о чем сами авторы директив если и догадывались, то, похоже, весьма смутно. Все это напоминало Моне библейский рассказ о Вавилонской башне, которую честолюбивые потомки Адама решили построить, чтобы добраться до Божественных Чертогов, устроить там бедлам и нагадить на каждом углу так, чтобы обитатели этих чертогов сбежали прочь, и желательно навсегда. Чем вся эта затея обернулась для человечества, было известно. Чем закончится все то, что творилось вокруг, сомнений у Мони тоже практически не вызывало.

Ощущение неотвратимой катастрофы было порой таким пронзительным, что, случалось, он не мог сдержать слезы, когда думал о полной беззащитности перед ней всех тех, кто жил на огромном пространстве страны, украшенном лозунгами о неотвратимом наступлении того, что, исходя из речей новоявленных пророков, называлось прекрасным будущим. Возможно, его чувства были сродни тем, что довелось испытать праведнику Ною, когда он смотрел на своих беззаботных соплеменников и понимал, что все они обречены на мучительную смерть в мутных водах Потопа. Правда, в отличие от деятельного праведника, который день и ночь трудился над возведением ковчега, Моня Карась не предпринимал ровным счетом ничего, а потому на случай ожидаемого катаклизма у него не существовало плана, предполагавшего хоть какой-нибудь вариант спасения. Единственное, что он мог сделать сам для себя, – это изо всех сил избегать сердечной привязанности к другим людям, неважно – мужчинам или женщинам. Он был убежден, что дружба или, упаси Боже, любовь – столь же хрупки, как и мир, в котором они периодически возникают, а потому эти чувства уже заранее обречены на катастрофу, хоть и небольшую по масштабу, но вполне разрушительную по своим последствиям.

Подобные мысли в конечном счете укрепили его в желании жить по возможности уединенно и проводить время не между своими согражданами, а между всякого рода механическими приспособлениями, в которых он стал разбираться так же виртуозно, как в странных буквах никому не нужного языка.


Страницы книги >> 1 2 3 4 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации