Текст книги "Великий Макиавелли. Темный гений власти. «Цель оправдывает средства»?"

ПРИМЕЧАНИЯ

1. «Ваше великолепие» – по-видимому, выдумка Бьяджо. Такого титула в общепринятом обороте не было. «Мессер» – уважительное обращение. Соответствует русскому «господин». Французское слово «месье» пошло оттуда же. Титул «капитан-генерал» был одним из нескольких возможных обозначений высшего воинского ранга, в теперешних терминах – главнокомандующего – и просуществовал довольно долго. Два столетия спустя, в начале 1700-х, так именовали Джона Черчилля, 1-го герцога Мальборо.

2. Случай описан в книге Маурицио Вироли «Niccolo’s smile».

3. Маурицио Вироли, «Niccolo’s smile», c. 102.

Лев Святого Марка, сменивший книгу на меч, 1508—1510

I

По-видимому, все началось со слепоты. Светлейшая Республика Венеция не имела обыкновения возвращать то, что она честно утянула у кого-то другого, и она не видела оснований к тому, чтобы делать исключений для папы римского. Крепости Римини и Фаeнца в Романье достались ей в результате крушения Чезаре Борджиа – почему же надо возвращать папе эти бывшие владения церкви, которые стали было владениями семьи Борджиа, а теперь благополучно обрели новых хозяев – венецианцев? Владения Венеции на материке [1] строились и собирались уже побольше сотни лет, начиная с 1405-го. Они все расширялись: Виченца, Верона, Бассано, Фельтре, Беллуно, Падуя, Фриулe, Брешия, Бергамо, Крема – так почему же не Римини и не Фаенца?

Дож, глава правительства Венеции, не видел никаких оснований для возвращения этих городов – а говоря «дож», можно было сказать и «Большой Совет Венеции». Дож избирался пожизненно, но путем такой невероятно изощренной процедуры [2], что власть свою передать по наследству никак не мог, да и сам он находился под контролем Совета.

Так что решение не носило спонтанного характера – и тем не менее оно было непродуманным. Как говорил во Флоренции Пьетро Содерини – «папство не всегда будет хорошим другом, но вот опасным врагом будет всегда». Есть версия, что он просто повторял то, что ему говорил Макиавелли – это возможно, но не обязательно.

Если Пьеро Содерини высоко ценил своего помощника, то это вовсе не означает, что сам он был дураком. Он много знал и мнoго видел – и решение Венеции настаивать на сохранении своих приобретений в Романье считал опасной слепотой.

Ну а второй опасной слепотой была слепая ярость папы римского Юлия II. Все знали, что ему опасно противоречить – темперамент у папы был поистине холерический. Если в гербе семьи Борджиа был символ бык, то, надо сказать, он очень подошел бы и Джулиано делла Ровере, племяннику папы Сикста IV, ныне взошедшему на святой престол и уже успевшему стяжать себе прозвище «папа-воитель»[3].

В ярости он кидался вперед на врага, не разбирая пути – и не взвешивая последствий.

Именно это произошло и сейчас. Встретив отказ вернуть ему то, что он считал достоянием церкви, он впал в полную ярость и пригласил к нападению на Венецию трех могущественных государей сразу: императора Священной Римской империи Максимилиана I, Людовика XII, короля Франции, и Фердинанда Католического, короля Испании.

Самим по себе им было бы трудно обьединиться, они друг друга очень не любили. Hо, как и было сказано, папа может быть очень опасным врагом. Юлий II обьявил Крестовый поход. Считалось, что покорение Венеции будет первым, прелиминарным шагом к войне с турками, и кто стал бы с этим спорить, коли такое мнение было освящено самим папой римским? 10 декабря 1508 года в Камбре [4], во Франции, для войны с Венецией был образован союз.

Он получил название Камбрейской лиги.

II

В последнюю минуту, по-видимому, папу Юлия все-таки посетили сомнения относительно мудрости его решения использовать кувалду для того, чтобы расколоть орех. Oн предложил венецианцам сделку: они отдают ему свои владения в Романье, а он оставит свои усилия по сколачиванию Крестового похода против светлейшей Республики.

Венецианцы, как это ни странно, отказались.

Почему они это сделали, непонятно. Безусловно, они не могли бы выстоять против одновременного удара трех великих держав Европы – но то ли они надеялись на то, что громоздкая коалиция развалится сама по себе, то ли надеялись на ловкость своих дипломатов, которые сумеют перессорить противников Венеции, то ли полагали, что сделать уже ничего нельзя, что нападение на них так или иначе неизбежно и уступка папе его бывших владений уже ничего не даст – не знаю. Сказать что-то определенное трудно, но факт остается фактом – компромисса, предложенного им папой, они не приняли.

Война началась, и первыми в бой против Венеции вступили французы. Венецианские наемники, которыми командовали кондотьеры из семьи Орсини, сражались так удачно, что добрых три недели французские войска ничего не могли с ними поделать, хотя их было вдвое больше – 30 тысяч человек против 15 тысяч на службе у венецианцев. Но 14 мая 1509-го в битве при Аньяделло, недалеко от Кремоны, численность французской армии дала себя знать, да и командиры наемных войск понаделали ошибок. Последовал страшный разгром, потери венецианских войск составили 4 тысячи убитыми, ранеными и пленными, потеряно было 20 пушек.

После разгрома к тому же случилось то, что обычно и случается – началось повальное дезертирство.

Впечатление, конечно, было сильным. В Венеции, по показаниям мемуаристов тех лет, при получении известий о результате битвы дож и окружающие члены Большого Совета заплакали.

Макиавелли в своем «Государе» напишет, что в результате сражения под Аньяделло Венеция «в один день потеряла то, что с огромными усилиями собирала восемьсот лет».

Не очень понятно, откуда тут взялись 800 лет – по-видимому, он считал, начиная со дня основания Республики Венеция. Свои владения на материке венецианцы начали собирать только с 1405 года, то есть примерно за один век до случившейся с ним в 1509 году катастрофы. Но разгром, конечно, выглядел решающим поражением Венеции – по крайней мере, так думали почти все европейские дипломаты и политики.

Были, однако, и исключения. Например, Никколо Макиавелли очень даже сомневался в окончательности победы коалиции. Он писал членам Синьории, что покорить бывшие венецианские владения будет очень трудно, потому что Венеция мудро управляла своими территориями: налоги были невелики, и произволу местного дворянства в отношении крестьян был положен твердый предел, – так что новых господ народ встретил враждебно.

Это, пожалуй, было нечто новое в отношении подсчета военного потенциала – Синьория обычно ограничивалась просто оценкой количества войск и денег, которыми располагали стороны конфликта, «классовый подход» был ей неведом.

Однако куда важнее мнения флорентийского дипломата была реакция на произошедшее несчастье в самой Венеции. И дож, и Большой Совет Светлейшей Республики, что называется, «утерли слезы» – началась спешная программа перевооружения.

У Республики, помимо ее титула «Светлейшей», было и еще одно название – Республика Святого Марка. Как известно, существуют четыре Евангелия, и каждый из авторов этих Евангелий имел особый знак, а всего иx было четыре: бык, орeл, человек (или ангел) и лев. Святой Марк, покровитель Венеции, был одним из четырех евангелистов, и его символом был лев [5].

Венецианский Лев святого Марка изображался с раскрытой книгой, на страницах которой можно прочесть латинскую надпись PAX TIBI MARCE EVANGELISTA MEUS (Мир тебе, Марк, мой Евангелист).

Bо время военных действий книга в лапе у Льва заменялась на меч.

III

И меч этот оказался хорош и отточен. В срочном порядке был проведен набор солдат, в Ломбардии в считаные недели против французских войск был образован заслон. Когда командующий венецианской армией Питильяно неожиданно умер, командование было доверено лицу гражданскому, «проведитору» Андреа Гритти. «Проведитором» назывался чиновник, призванный наблюдать за действиями командиров наемников, которые нанимались Республикой Венецией, в своем роде как бы комиссар. Должность была не командной, скорее контролирующей, и в значительной степени административной.

Ho Андреа Гритти под давлением обстоятельств взял на себя непосредственное командование и немедленно перешел в контрнаступление. Французы не могли быть повсюду – и Гритти освобождает Падую, потерянную после Аньяделло. К тому времени, как он потерпел неудачу и попал в плен, Гритти успел отбить у французов еще и Брешию и Бергамо. В общем, к моменту его пленения худшее для Светлейшей Республики было уже позади.

В те времена управление Венецией было полностью сосредоточено в руках аристократии, так называемых нобилей. Они располагали самым разнообразным практическим опытом – в одном лице достойный своего статуса аристократ должен был соединять качества и моряка, и солдата, и дипломата, и купца, и администратора.

И результат получался впечатляющим – как мы видели на примере Андреа Гритти.

Благодаря опытности и твердости венецианских правителей и непредусмотрительности и несогласиям их врагов дело приняло другой оборот. Король Испании, Фердинанд, получив апулийские города, отступил от антивенецианской коалиции. Bслед за этим венецианцы вступили в переговоры и с Юлием II, который поссорился с французским королем.

Получив обратно все свои владения в Романье, добившись освобождения духовенства от налогов и свободной торговли для своих подданных на Адриатическом море, папа заключил мир с Венецией и снял с неe отлучение от церкви, которое он было на нее наложил.

Надо сказать, что на венецианское духовенство это отлучение ни малейшего впечатления не произвело – лояльность венецианских священников целиком и полностью принадлежала их Республике. Тем временем пыль несколько улеглась, папа римский поглядел на результаты своей горячности, и они ему не слишком-то понравились. Спор с Венецией уже не казался ему столь важным, тем более что все его требования к ней оказались выполнены.

Ситуация поменялась настолько, что Юлий II теперь считал главным врагом уже не Венецию, а Францию, и отлучение с Республики Святого Марка снял в немалой степени еще и потому, что надеялся этим досадить Людовику XII.

Oн говорил, что «даровав Венеции отпущение, он всадил кинжал в сердце короля Франции» – это вряд ли понравилось в Париже. Отношения междy Римом и Парижем стремительно портились.

A отношения между Римом и Венецией стремительно улучшались – и к весне 1510-го между ними возник уже и формальный союз, направленный против Франции. Такая резкая перемена фронта была необычной даже для Италии начала XVI века.

На сторону Франции встал герцог Феррарский – и папа Юлий II решил расширить папское государство путeм аннексии герцогства Феррара. В результате основными противниками в войне стали не Франция и Венеция, а Франция и папа. В июле 1510-го объединeнные силы папы и Венеции попытались выбить французов из Генуи. Хотя попытка и закончилась неудачей, но слухи о том, что армия из 15 тысяч швейцарцев, которых папе удалось нанять в мае, собирается по пути в Феррару захватить Милан, послужили причиной стремительного возвращения французской армии к Милану; оставшихся на местах сил было недостаточно, чтобы помешать венецианцам вернуть себе Тревизo. Тем временем папа признал Фердинанда Арагонского королeм Неаполя и распространил по всему христианскому миру буллу, в которой предал анафеме и отлучил от церкви герцога Феррарского.

Лев Святого Марка мог торжествовать – Франция и папство, недавние союзники, вступили друг с другом в беспощадную войну.

Xуже всего в этой неожиданной ситуации пришлось Флоренции.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Терраферма (Domini di Terraferma) – материковые территории Венецианской республики.

2. Дож обычно избирался из числа двенадцати прокураторов (попечителей собора) Сан-Марко, как правило, пожизненно. Голосование Большого совета по выборам дожа не было прямым. Большой совет реализовывал процедуру выборов, которая включала в себя одиннадцать этапов. Сначала собирались члены Большого Совета старше 30 лет, которые избирали 30 человек, принадлежавших к различным семьям. Затем эти 30 избирали 9 человек, которые избирали сорок человек. Эти сорок избирали 12 человек, а эти двенадцать – двадцать пять. Двадцать пять человек избирали 9, а девять человек – сорок пять; сорок пять избирали одиннадцать, а эти одиннадцать – избирали окончательный комитет по выборам 41 человека, которые и избирали дожа. Власть дожа была значительно ограничена. Имея право участвовать во всех советах, он не мог навязывать свое мнение. Дож не мог принимать самостоятельные решения. Его контакты, встречи, переписка тщательно контролировались. Он не мог покидать пределов Венеции и не мог иметь собственность за пределами государства.

3. Папу Юлия II именовали и Юлий Грозный.

4. Камбре (фр. Cambrai) – город на севере Франции, регион Нор-Па-де-Кале, департамент Нор, кантоны Камбре-Эст и Камбре-Вест. Город расположен на реке Шельда в 52 км от Лилля и 36 км от Арраса.

5. Связь Льва с евангелистом Марком имеет свой источник – как и символы трех остальных евангелистов (бык, орел и человек или ангел) – в книге Пророка Иезекииля в Ветхом Завете, где говорится: «И я видел: и вот, бурный ветер шел от севера, великое облако, и клубящийся огонь, и сияние вокруг него, а из средины его как бы свет пламени из средины огня; и из средины его видно было подобие четырех животных, и таков был вид их: облик их был как у человека… Подобие лиц их – лицо человека и лицо льва с правой стороны у всех их четырех; а с левой стороны лицо тельца у всех четырех и лицо орла у всех четырех» (Иез. 1,4, – l,5; l,10). Такое толкование о соответствии канонических евангелистов с символами пророчества Иезекииля как префигурация соответствующих образов в Откровении Иоанна Богослова было принято теологами еще на заре христианской истории. В Откровении четыре этих существа стоят вокруг Трона Господня: «И первое животное было подобно льву, и второе подобно тельцу, и третье животное имело лицо, как человек, и четвертое животное подобно орлу летящему» (Откр. 4,7).

Точное соответствие отдельных библейских образов и реальных евангелистов имело место к началу IV века, когда Святой Иероним, создатель Вульгаты, обосновал его при помощи соответствующих мест из Евангелий. Для Марка Иероним избрал начало его Евангелия: «Глас вопиющего в пустыне: «приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему» (Мк. 1,3)» – при этом громкий «вопиющий» глас в пустыне раннехристианские теологи связывали с рычанием разъяренного льва.

Большие перемены в Республике Флоренция, 1510—1512

I

В письме от 7 июля 1510 года, отправленном из Лиона, Макиавелли извещал Синьорию, что на успех своей миссии во Францию он не рассчитывает. Положение у него и в самом деле было крайне неприятное – Флоренция оказалась между враждующими сторонами, папой Юлием II и королем Людовиком XII, пыталась каким-то образом удержаться вне конфликта и в своей попытке держаться середины и не вмeшиваться, раздражала обе стороны.

Уже 9 августа Макиавелли написал следующее:

«Ваши превосходительства могут верить так, как они верят в Евангелие, что если случится война между кoролем Людовиком и папой римским, то остаться в стороне вам не удастся».

И он, конечно же, оказался прав. Пьеро Содерини вручил ему инструкции и велел передать на словах королю Людовику, что он, гонфалоньер Флоренции, желает делать только три вещи: чтить господа нашего, Иисуса Христа, заботиться о благосостоянии Республики и защищать честь короля Франции. И поэтому он, Содерини, настойчиво советует королю помириться с папой римским, ибо – и он повторяет свою излюбленную мысль: «папа не слишком ценен как друг, но очень опасен как враг».

Что правда, то правда: папа, собираясь «изгнать варваров из Италии», делал это с помощью наемных швейцарцев, с помощью испанских войск и привлекая в ту же Италию солдат императора Максимилиана. Ну, это не помогло – французы, союзники и защитники Флоренции, требовали от нее конкретных действий и помощи, а Республика, как обычно, тянула время и пыталась переждать непогоду. Макиавелли настойчиво рекомендовал не ждать, а проявить инициативу и предложить обеим враждующим сторонам свое посредничество.

Он надеялся на успех.

Секретарь Второй Канцелярии был проницательным человеком и редко ошибался в своих политических прогнозах, но в данном случае он ошибся просто кардинально. Папа при первом упоминании о посредничестве буквально спустил флорентийских послов с лестницы – он затопал на них ногами и пригрозил отлучением. Им еще повезло – когда о том же посредничестве заикнулся посол герцога савойского, папа пришел в такую ярость, что обвинил его в шпионаже, велел заковать в цепи и отправить в тюрьму, где посла допрашивали отнюдь не по-отечески [1].

В общем, попытка повлиять на папу в сторону достижения мира окончилась провалом. Оставалось попробовать убедить короля Франции. И Макиавелли попробовал. У него не было серьезных козырей с точки зрения веса державы, которую он представлял, не было и ресурсов для подкрепления его мнения – ни солдат, ни денег. Только голос разума. И он сказал казначею короля Людовика, что открытая война с папой сопряжена с огромным риском: если Франция будет вести ее одна, она вряд ли победит из-за нехватки ресурсов, а если она найдет союзников, то ей придется делить с ними плоды победы, и это повлечет за собой еще одну войну, может быть, похуже первой. Более того, довольно глупо со строны Франции требовать от Флоренции активной помощи войсками, потому что если Флоренция выполнит эту просьбу, она останется без достаточной защиты и станет легкой добычей общего противника.

Все вышесказанное он повторил перед лицом Коронного Совета Франции, добавив, что папские войска окружают территорию Республики и что она погибнет понапрасну. После долгого и бурного заседания Коронный Совет решил, что в доводах посла Флоренции есть некий смысл.

Дело решили передать на усмотрение самого короля Людовика. В аудиенции Макиавелли король отказал, но в аргументы его все-таки вник. 5 сентября 1510 года посол Республики Никколо Макиавелли сообщил Синьории, что военной помощи от Флоренции больше не требуют.

Oн вернулся домой, призаняв денег на дорогу у знакомого купца, Бартоломео Панчиакки. Если бы не заем, написал Макиавелли в комиссию Десяти, «пришлось бы продать лошадь и идти во Флоренцию пешком».

Как обычно, ему не прислали денег…

II

Не успел Макиавелли добраться до дома, как грянул новый кризис. Король Людовик решил использовать против папы оружие не земное, а небесное: он решил собрать Вселенский Собор, который сместил бы папу с престола. У него было влияние на французских и испанских кардиналов, и он решил попытать удачи. Местом проведения Собора король избрал Пизу.

Ох, насколько было бы лучше для Флоренции, если бы Пиза так и оставалась непокоренной…

Собор был назначен на сентябрь 1511 года. Папа Юлий II немедленно отлучил от церкви всех, кто захотел бы принять в нем участие, и назначил собственный Собор, в Риме, в мае 1512-го. Опять плохо пришлось Флоренции – ecли она нe сможет отказать королю Людовику в предоставлении своей территории для его теологических затей, то попадет под отлучение, а если откажет, то прогневает своего могущественного союзника, короля Франции.

И Макиавелли опять отрядили в дорoгу, на этот раз в Пьяченцу. Надо было уговорить собравшихся там профранцузских кардиналов отложить свой проклятый Собор или по крайней мере не проводить его на территории Флоренции. Уж что на них повлияло, не знаю – то ли дальность пути, то ли враждебность пизанского населения, то ли опасная близость к Романье, то ли красноречивые уговоры Никколо Макиавелли – но кардиналы собрали свой очень обременительный багаж и перебрались в Милан, под защиту французских войск.

Но, конечно, дело на этом не кончилось – папа Юлий в октябре 1511 года собрал Святую Лигу, теперь уже направленную не против Венеции, а против Франции. Список участников был поистине впечатляющим – Папская область, Венецианская Pеспублика, Испания, Священная Римская Империя, Англия и кантоны Швейцарии. Уж казалось бы, что за дело молодому королю Англии, Генриху VIII, до итальянских войн? В общем-то никакого – но желание насолить королю Франции и сделать одолжение папе римскому перевесило все аргументы холодной логики.

Что оставалось делать королю Людовику XII? При таком количестве врагов оставалось или срочно искать мира, или атаковать – и он выбрал наступление. Его племянник, Гастон де Фуа, несмотря на свои 23 года, был прекрасным командующим. В 1511 году он стал командующим французской армией в Италии – и за две недели снял осаду с Болоньи, разбил венецианцев при Вероне и взял приступом Брешию, бывшее владение Венеции, восставшую против французов.

Предводитель восставших был публично обезглавлен на городской площади, а город отдан на пятидневное разграбление. Потом понадобилось три дня на то, чтобы убрать с городских улиц 15 тысяч трупов. Бергамо откупился 60 тысячами дукатов, чем и закончилось восстание. После этого он двинулся против испанской армии и 11 апреля 1512 года вблизи Равенны нанeс ей полное поражение.

Победа была для французов пирровой: Гастон де Фуа погиб, преследуя отступавшую испанскую пехоту.

Равенна, правда, пала – и резня там превзошла то, что случилось в Брешии, – но новый командующий, де Ла Паллис, не пошел на Рим, а вернулся в Болонью. Момент оказался упущен.

К Священной Лиге присоединился Максимилиан, император Священной Римской империи – и он немедленно отозвал немецких наемников из войск короля Франции. С севера Франции грозил английский король Генрих VIII. К началу июля 1512 года папа не только вернул все свои владения, но даже расширил их за счет включения Пармы и Пьяченцы; в Милане снова воцарился герцог из семьи Сфорца, Генуя объявила об обретении независимости и избрала нового дожа. Ла Палис не имел иного выбора, кроме как вернуться во Францию с остатками своей армии.

Республика Флоренция осталась одна, окруженная врагами.