Текст книги "Глаза слижут лоси (сборник)"

Сходи в библиотеку

 
В библиотеку лучше сходи,
Если грохочет в томной груди;
Умные книги, девичий взгляд,
Вечером – леди только сидят,
Жадно ласкают книг корешки.
Влейся в розарий и отожги!
 
 
А, после чтенья пары томов,
Ты возвратишься, вялый, домой,
Глянешь на книжный старенький шкаф —
В мир откровений твой батискаф,
Лучшее вынешь с миной Кусто,
Чуть полиставши, бросишь: не то.
 

Отрада

 
Качаясь в меру согбенной рябиной,
Собрав от жизни плюхи и призы,
Иду с работы в бар, а не к любимой,
Под нос гундося что – то из попсы.
 
 
Рекой пивко и запах сплетен стойкий,
Здесь каждый – червь, и каждый – полубог.
Душой кривят друзья по барной стойке —
Завидно им, что я не одинок.
 
 
Они мне не друзья, а – выпивохи,
Они нужны, как голой шее – жгут.
Бравадой маскируют грусть и вздохи,
Понятно, ведь родные их не ждут.
 
 
Хвастливлю им в болота со зрачками:
Жене, мол, всё равно, что я – в дрова,
Накормит и борщом, и пирогами,
Обнимет, поцелует раза два,
 
 
Затем с улыбкой спатеньки уложит.
А я ей прошепчу: «Люблю, люблю».
И даже цвет моей помятой рожи
Она зовёт так ласково: «deep blue».
 
 
Иду из бара, шаг чеканя гулко.
Сегодня был «редиской» и «флейфе».
Внезапно в душном склепе переулка
Мне сзади кто – то дал по голове!
 
 
Увидев звёзды, чуть не сделав сальто,
Как акробат, попавший на каток,
Я слёг в объятья бурого асфальта.
Налётчик взял барсетку и утёк.
 
 
Предстала жизнь занятной ерундою,
И вспышкой мыслю: «Вот же обормот!
Отрадно, я хоть близких не расстрою».
Всегда брехал. Никто меня не ждёт.
 

Я люблю
легкомысленных женщин

 
Я люблю легкомысленных женщин,
В них поверхностно всё, и так мило,
Если очи пустые, в них меньше
Философий и прочего ила.
 
 
С ними очень легко, не опасно,
Веселит иногда глупость даже,
И влюбляются если, то – страстно,
А разлюбят – так честно и скажут.
 
 
На их фоне легко быть Спинозой,
Как секвойя идея прямая:
В красоте их богатство и в позах,
Что в постели легко принимают.
 
 
Подавай мне блондинку – не меньше,
Чем глупей – тем красивей. И баста!
А любить деловых умных женщин —
Удовольствие для педераста.
 

Люди едят поэтов

 
Часто люди едят поэтов,
Заедают душевный яд,
И поэты из винегрета
Смотрят жадно, как их едят.
 
 
А бывает, что люди злые
Не едят, а, простите, жрут,
Упиваясь звериной силой,
Поглощают и не жуют;
 
 
Кто – то кость, кто – то пух лебяжий,
Кто – то сладость гурманских месс,
И поэт будет есть себя же,
Если кто – то его не ест.
 

Скамейка

 
В парке, выбрав одну скамейку,
Я присел от забот отдохнуть,
Пахла мне она карамелькой,
И сосала душевную муть.
 
 
Я ушёл, не ища иную,
И теперь там сижу по средам,
В промежутках её ревнуя
К жарким спинам, но больше – к задам.
 

Симуляция излечения несуществующей амнезии

 
Смену сдал. Пришёл домой. Разминая чресла,
По квартире по моей сонно ходит баба.
«Кто такая?! И вообще, как сюда залезла?!»
Я один давно живу, словно в банке жаба.
 
 
Вдруг из комнаты юлой вырулил парнишка:
– Папа! Папа! Ты пришёл! – и бежит с объятьем.
– Отвали! Ты кто такой?! – а в мозгу мыслишка,
Сговор что ль вокруг меня? Подшутил приятель?
 
 
– Впёрлись наглой стаей в дом! Как открыли двери?!
– Десять лет с тобой живём. Я – супруга Зина!
И, пока звоню ментам рассказать о хери,
Плачет, что не узнаю я жену и сына.
 
 
Я ещё в своём уме, и не пью по средам!
Это взлом! Но как же так? Соблюдал ряд правил!
Всё на месте: плазма, комп. (План их мне неведом)
Даже палка колбасы – в кресле, где оставил.
 
 
Трубку долго не берут. «Ваше дело – гибло!
Что вам нужно от меня?! Я не лох последний!
С головою я дружу! Память не отшибло!
Не намерен слушать плач и чужие бредни!»
 
 
Баба сына обняла, в три ручья рыдая:
– Ты нас гонишь на мороз? Как ты можешь, Коля?!
Глянул, баба – ничего, милая такая,
И мальчишка у неё краснощёк, не болен.
 
 
Вещи взяли и идут, утираясь скромно.
Жизнь – не только валидол, жизнь – курьёзов кладезь.
Я не Коля, а Кирилл – разница огромна,
Но в дверях я им цежу:
– Вспомнил.
Оставайтесь…
 

Книжно-паразитическое

 
Уверен, мамой завладело Нечто
С другой планеты. Вторглось без билета.
А я – наказан. Как бесчеловечно
Лишать меня в субботу интернета!
 
 
Всучила книгу с муторным названьем,
Чтоб оценил масштаб враждебной силы.
Брожу по дому, а сестрёнка в ванне
Уже букварь в деталях изучила.
 
 
Бабуля, что – то залпом прочитавши,
Меня глазами меряет как шпроту.
А старший брат ушёл, набитый фаршем,
Долдонить о прочитанном народу.
 
 
Какой кошмар! Какую ересь вдули
В мозги землян?! И в ком теперь защита?!
Гулять бы отпроситься у дедули,
Но он уже до крайности начитан!
 
 
О, как мне избежать образований
Внутри себя?! Раскисли очи – жерла.
И папа, прикорнувший на диване
С раскрытой книгой на лице – как жертва!
 

Снеговики лепят мужчину

 
В окошке день великолепен,
Слегка подтаяла земля,
Из грязи, палок и хламья
Снеговики мужчину лепят.
 
 
Мужик выходит молодецкий:
Коленки, волосы, кадык.
А у меня такой мужик
Не получался в мокром детстве;
 
 
Лепились чаще инвалиды,
И в жутких позах алкаши.
А здесь же – искорка души,
И сердце шире Антарктиды.
 
 
Потею, радуюсь, как чуду,
Шаблон Создателя готов,
Он не глядел на нас лет сто.
Да и успел ли за минуту? —
 
 
Его разрушил монтировкой
Внезапный жёлтый снеговик!
И убежал!
Я плюнул. Cник.
И слёзы капают с морковки.
 

Очень хочет жить ромашка

 
Очень хочет жить ромашка,
Множить лепестки,
Очень хочет жить букашка
Под столбом ноги,
 
 
Хочет муха под газетой,
Не успев понять,
И паук, увидев это,
Хочет жить и ткать.
 
 
Хочет жить хомяк немножко,
Прятать в щёки рис.
Хочет жить, наверно, кошка,
Вставши на карниз.
 
 
И помойный ризеншнауцер
В хватке челюстей
Хочет жить и размножаться,
И кусать детей.
 
 
Очень хочется вороне
Каркать не в прицел.
А мужчина на перроне —
Жить не захотел.
 

Ресторанный дебош патриота

 
Завалился в ресторан
В местности удобной.
В жопу рвотный ваш кальян!
Дайте харч съедобный!
 
 
Я – единственный клиент
В заведенье этом,
Есть хочу, аж спасу нет,
Русские котлеты!
 
 
А у них в меню – херня:
Устрицы, карпаччо.
Что за гадкая стряпня?!
Не пожру я, значит?!
 
 
Суки, где российский квас?!
Где борщи, пельмени?!
Я вам что ли папуас,
Иль с Разлива Ленин?!
 
 
Кучу б денег заплатил
За родное блюдо!
«Суши» точит пусть дебил,
Я – платить не буду!
 
 
С рожей приторно тупой
Замерла халдейка.
– Принесите суп любой!
И кусок индейки.
 
 
Покрошите мне салат:
Помидор, огурку.
Безо всяких авокад,
Трюфелей, окурков.
 
 
А ещё мне принеси
Хлеба пол краюхи!
Принеси мне, принеси
Литр медовухи!
 
 
Записала в свой блокнот,
Иль зарисовала.
Полчаса, как идиот,
Ждал её хлебала.
 
 
Притащила мне харчо,
Курицу, салатик
И берёзовый сочок
С мякотью (был кстати).
 
 
Замечаю, не слепой,
Мне в супец харкнула,
Пусть в грузинский, но родной.
Я вскочил со стула,
 
 
Цап деваху! Повалил!
Думала, что квиты?!
Суп насильственно залил
В рот её раскрытый!
 
 
Сопли ты сама глотай!
На, зажуй салатом!
И куда же, угадай,
Куру вставить надо?!
 
 
Ты зачем плюёшь в еду?!
Без стыда припёрла!
Запихать куда, найду,
Раз не лезет в горло!
 
 
Подоспело два бревна
С нравом полицейским!
На – под дых! По харе – на!
Кулаком Рассейским!
 
 
Вяжут руки за спиной
На мажорной ноте!
Я в стране один такой?!
Всех не перебьёте!
 

Часть 4
Рассказы

Амазонки не знают о мирмекофилии

– Завтра в шесть часов вечера? – переспросил Никита Чибисов, жмурясь и прихлёбывая обжигающий кофе.

Горяев кивнул и его зубочистка, сорвавшись с толстых губ, беззвучно приземлилась на столик. Затем Кирилл, потягиваясь, откинулся на спинку кресла, и, потирая лысую голову, прокряхтел:

– Ты что, ни разу в пейнтбол не играл?

Никита, на секунду отвлёкшись на молоденькую стройную официантку, проскользнувшую мимо него к соседнему столику, признался:

– Неа. А ты?

– Было пару раз. Завтра намечается особенная игра. Меня самого пригласил Женёк Володарский. Ну, этот, из сисадминов дочернего предприятия. Говорит, бери дружбана и схлестнёмся трое на трое. Пейнтбольный клуб «Амазонка».

– Странное название, – подумал Чибисов, борясь с горячим напитком: то дуя на него, то энергично размешивая ложечкой. А вслух выдал:

– Причём тут «Амазонка»? Ладно бы «Коммандос» или, на худой конец, «Рэмбо» какой-нибудь.

Горяев хмыкнул, ёрзая на сидении:

– Да там девки организовали это дело. Четыре сестры-близняшки. Одна из них, вроде, чемпионка области.

– Так что, мы будем сражаться с девками? – удивлённо крякнул Никита, выпучив свои серые глаза наподобие глубоководной рыбины, поднятой на поверхность.

– Хе-хе, ну да, Никитос! Только что-то мне подсказывает, что победа будет не на нашей стороне, и твои два года в РВСН нам не помогут. Считай, только Женёк одного уровня с профи, а мы… – он задумчиво взглянул на соседний столик, где феерично захохотала какая-то красотка в окружении вульгарно одетых подруг, и закончил, – мясо!

Чибисов, устав мучиться с инфернальным Эспрессо, взметнул руку вверх, привлекая внимание девицы в чёрном форменном переднике. «Счёт, пожалуйста!»

Кирилл, не отвлекаясь от соседнего столика, пробурчал:

– Завтра в шесть выходи на дорогу, мы тебя подберём. – И оторвав-таки взгляд от шумного «цветника», криво улыбнувшись, с грустью добавил, – Чувствую, амазонки надерут зад.

– Зады, раз уж на то пошло.

((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((

((((((((((((((((((((((((

Вечер выдался как назло душным, не располагающим не то что к занятию спортом, но даже к прогулкам. Чибисов, облачившись в футболку и шорты, прихватив бутылку воды, как и договаривались, ровно в 18:00 вышел на дорогу. Через пять минут усердной битвы с комарами, рядом с ним притормозила серебристая «ауди». За рулём восседал Кирилл, и жестом пригласил в салон. Никиту долго упрашивать не пришлось, он мигом заскочил внутрь, с облегчением вздыхая, попав в благодатное кондиционированное пространство. С переднего сиденья повернулся краснолицый Евгений с аккуратной испанской бородкой:

– Привет! Ну что, готов дать бабам бой?

– Дать бой бой-бабам! – саркастически поправил товарища Кирилл, тоже обернувшись на влетевшего.

Никита состроил крайне мужественное суровое лицо, и неожиданно для всех специально профальцетил:

– Конечно, мужики, о чём речь!

Дружно гогоча, компания двинулась за город, к месту назначения.

Разговоры о работе разбавлялись обсуждением политических событий в стране и мире в целом. По радио то играл шансон, то громко рекламировали препарат для вялых мужчин. Кирилл, утомлённый навязчивым голосом из колонок, переключил на другую волну, где транслировалась познавательная передача о животном мире. Биолог вкрадчиво рассказывал о мирмекофилии. Неожиданно в беседе возникла пауза, которую никто не решался заполнить и волей-неволей Никита усваивал информацию: «Мирмекофилия – это обитание вместе с муравьями в одном гнезде или рядом с ними различных организмов – мир-мекофилов. В муравейниках вместе с муравьями проживают сотни видов организмов, получающих ту или иную пользу от хозяев. Самым известным примером мирмекофилии является взаимовыгодные отношения муравьёв и тлей. Падь, выделяемая тлями – очень лакомая пища для муравьёв. Они буквально доят их, защищают и содействуют при распространении молодых особей. В некоторых случаях тля выделяет падь в ответ на прикосновения муравья своими антеннами. Муравьи в свою очередь, оберегают скопления тли от хищников и перемещают их на лучшие растения для кормления. При переходе на новое место многие семьи берут с собой тлю, чтобы обеспечить себе бесперебойный источник питания…»

– Здесь сворачивай направо, – прервал занимательный энтомологический экскурс Евгений.

«Ауди» свернула с трассы на укатанную щебёнку, проскочив два ярких указателя «база отдыха Бережок» и «пейнтбольный клуб Амазонка». Никита, разглядев название, присвистнул:

– Не тот ли это «Бережок», где несколько месяцев назад один мужик исчез?

Женёк почесал бородку. – И правда, – отозвался он, поёжившись, – по местным новостям мусолили.

– Да и пофиг, – рыкнул Кирилл, – найдите мне базу отдыха, где не было несчастных случаев. Сплошь и рядом: набухаются и в воду лезут, потом их водолазы рыщут, найти не могут.

Автомобиль эффектно подкатил к воротам, за которыми утопали в зелени различные строения. Охранник, позёвывая, отворил ворота, пропуская машину во двор. Пейнтбольный клуб находился в трёхстах метрах от базы и, оставив «ауди», пришлось идти по пересечённой местности до деревянных сооружений.

Спустя десять хлопков по открытым частям тела, что равнялось приблизительно шести трупам кровососущих насекомых, из крон деревьев выплыл двухэтажный дом с отверстыми глазницами окон. Обшарпанные стены покрывали круглые красные отметины – результат неточных попаданий. Перед особняком спортсмены увидели и саму «площадку» в пятьдесят квадратных метров, усеянную кольцами резиновых шин от грузовиков, поставленных одна на другую, какими-то конструкциями с дырками наподобие самодельных дзотов, свежими окопами. Здесь же находилось несколько древних разбитых Уазиков, в которых, видимо, тоже можно занять выгодную огневую позицию.

У крыльца одноэтажного деревянного строения, обросшего по периметру кустами сирени, компанию мужчин встретили четыре девушки в камуфляже.

– Вечер добрый, – поприветствовала одна из них. Никита присмотрелся и едва не потёр глаза кулаками, грешным делом подумав, что у него в глазах стало четвериться. Перед собой он видел четырёх абсолютно одинаковых рыжих представительниц прекрасного пола неопределённого возраста, приблизительно от двадцати пяти до сорока лет. Их физиономии покрывали крупные конопушки размером чуть ли не с кукурузное зерно. Причёски, заинтересованное выражение лиц и даже камуфляжная форма были у них до смешного идентичными.

Евгений им что-то радушно ответил, судя по всему, он уже не раз сюда наведывался. Смешавшись, группа перетекла в дом для приготовления к действу: приготовления физическому, а для Чибисова – и моральному. После того, как ребятам выдали форму: штаны, куртку, жилет, с Никитой – новичком провели подробный инструктаж.

Когда зарядили шариками ружья-маркеры, облачили торсы в военную одежду, лица защитили маской, а одна из сестёр переоделась в судейскую жёлто-чёрную форму, игроки ступили в зону боевых действий.

В этот вечер с амазонками никто не мог сравниться и в восьми партиях они одержали победу, восхищая мужчин слаженными, доведёнными до автоматизма действиями и меткими выстрелами. Никита чувствовал себя эскимосом в сауне: камуфляж промок до нитки, мышцы ног перенапряглись от перебежек и приседаний, к тому же стекло маски постоянно запотевало, и ухудшался обзор настолько, что вояку можно было брать голыми женскими руками.

После очередной почти всухую проигранной партии, Никита жадно пил воду. Таким истощённым он не был со времён службы в армии. Кирилл и Евгений что-то горячо обсуждали с тремя девушками, а четвёртая, судья, из-за раскраски издали напоминающая гигантскую пчелу, подобравшись вплотную к Чибисову, поинтересовалась:

– Ну, как тебе? Гляжу, ты насквозь мокрый…

– Понравилось, жарко только. Лучше всего в осенне-весенний период к вам приезжать, – краем глаза Никита заметил какое-то плотоядное любопытство со стороны конопатой воительницы. Он даже обратил внимание на то, как она страстно и демонстративно облизнула сухие губы после произнесённой фразы.

Постреляв ещё один заход, молодые люди, решив, что с них хватит, переоделись и, бросив потную форму в специальный ящик, расплатились. По дороге к машине они делились впечатлениями; Кирилл, попеременно то разминая лысый череп ладонью, то возбуждённо жестикулируя, вспоминал:

– Вас сразу положили, я один против двух бестий! Одну снял из окопа, пока перебегал к деревянному сортиру, чувствую, в плечо попала! Ни фига не вижу, кричу: «Осмотр!». Пока меня судья осматривала, я успел амазонку вычислить, где сидела! Но точно бьёт, лиса!

На полпути Чибисов, пошлёпав по карманам, спохватился:

– Ребят, кажись, я мобильный в штанах оставил, и их сдал! Я мигом!

Он потрусил обратно к домику, получив вдогонку от товарищей порцию смешков и улюлюканья: «Тебя после такого вечера на четверых не хватит! Не задерживайся там!».

Преодолев череду ступеней, он сразу же кинулся к ящику, куда они свалили одежду. Ящик пуст. Уже унесли. Чёрт! Никита вошёл в оружейную с хранящимися маркерами-ружьями, припасами и несколькими баллонами со сжатым воздухом. Там никого. Куда все слиняли?

– Эй! – осторожно позвал он и прислушался, внимательно оглядывая помещение. В полумраке с правой стороны чернела дверь в половину человеческого роста. Непонятно, для кого такую соорудили, для гномов что ли? Он протиснулся туда. За ней оказалась лестница, ведущая, скорее всего, на цокольный этаж. Странная лестница, винтовая. Никита какое-то время колебался, но затем опасливо начал спуск. Через десяток ступеней он расслышал голоса, идущие снизу. Напоминало нетерпеливый визг и скуление своры гончих. Лестница заканчивалась чуть приоткрытой дверью, такой же карликовой что и наверху. Явственно доносились стоны и скулёж, будто в комнате напротив взрывом гранаты ранило нескольких женщин. Никита подкрался к проходу и, сгорбившись, для начала приник глазом к щели. Пахнуло жаром сауны. Первое, что он увидел в полутёмном помещении – одну из сестёр по пояс голую, стоящую в коленно-локтевой позиции уткнувшись лицом в кучу камуфляжной одежды, в которой парни отбегали часа три, не меньше. Раздался сдавленный чавкающий всхлип. Выпучив глаза, ошарашенный Чибисов паралитиком застыл на месте. Девушка в неистовстве, захлёбываясь, рылась лицом в грязном белье с видом текущей самки! Похоже, ей это доставляло невероятное удовольствие! В следующее мгновение она выхватила чьи-то штаны из развалившейся по полу горы и, шумно вдыхая воздух, со сладострастием принялась тереть их об свою обнажённую шею и грудь. Никита, чувствуя поднимающиеся на голове волосы, как у заправского панка, ощутил себя идиотом. Как сейчас ему поступить? Покашлять? Покряхтеть? Постучать в дверь или, раскрыв её настежь пинком, влететь с гусарским задором и выпалить: «Я тут у вас свой телефон оставил! Привстаньте, дамочка, вы на нём сидите!». Ситуация крайне необычная и чем дольше Чибисов наблюдал за анормальными действиями похотливой амазонки, тем увереннее в нём крепла мысль, что нужно просто удрать отсюда подальше. И к дьяволу мобильник! Одна – здесь, беснуется на холме потного тряпья, а где же другие три? Только мелькнула у Никиты эта мысль, как из глубины комнаты прозвенел женский голос, подрагивающий от вожделения:

– Фая, иди, попей!

Никита, насколько это было возможным, прилип к прорехе, в надежде разглядеть вторую половину этажа, откуда прозвучало приглашение, жалея, что у него не рачьи глаза. Фая не слушала, а продолжала забавляться, уже извиваясь на полу анакондой в брачный период, зарываясь в вещи. Чибисов судорожно сглотнул и, испытывая мощное сердцебиение под кадыком, всмотрелся в еле-освещённый край комнаты. Три рыжеволосые полуголые девушки обступили круглый стол и, наклонившись, производили некие манипуляции с чем-то покоящимся на нём. Одна из них не разгибаясь, повернула голову и снова рявкнула: «Фая, иди, пей! Испаряется!». Донеслись чмокающие звуки, по всей видимости, близняшки обложили своими телами что-то или кого-то находящегося на столе! Да и вообще это не стол, а огромное блюдце! Две амазонки покинули позиции, открывая Чибисову кошмарную картину: к металлическому гигантскому блюдцу привязан раздетый, сверкающий голым задом квёло шевелящийся мужчина! Он находился в сознании! Чибисова перекосило, словно натурщика Пикассо. Неужели это тот самый, не так давно пропавший с базы отдыха «Бережок», незадачливый отдыхающий?! Что они с ним сделали?! Что они с ним делают? Почему он привязан в душном, похожем на сауну, помещении? Пленник? Что им от него нужно? Никита вновь уставился на корчащуюся Фаину, доведённую до экстаза запахом мужского пота. Затем перевёл взгляд на возбуждённое собрание у слегка наклонённого «стола», размещённого таким образом очевидно для того, чтобы естественная жидкость организма скапливалась в одном месте. Рыжая бестия прильнула губами к блюдцу, и раздался звук, с которым хлебают горячий чай.

– Фая! Иди, пей! – истошно горланила исчадие ада с набухшей грудью.

В этот самый миг, ошеломлённый увиденным Чибисов расслышал тихую мелодию своего звонка, будто тренькающую из забитого гроба. Вероятно, друзьям надоело его ждать, и они решили ему позвонить. Моментально шесть пронзительных рапир-глаз устремились на источник звука, находящийся под тазом своей сестры, самозабвенно мастурбирующей нестиранными штанами.

У Чибисова перехватило дыхание, и он на подгибающихся каучуковых ногах рванул прочь из подвала, затылком ощущая за собой погоню четырёх спятивших маньячек.

Побивая мировой рекорд бега с препятствиями, он доскакал до «ауди», где уже нетерпеливо покуривали братья по оружию. Из всего экспрессивного рассказа они поняли только несколько слов: амазонки, тля, пот и мирмекофилия, да и то в правильности произношения и этимологии последнего сильно сомневались. Никита талдычил про какую-то радиопередачу, но выяснилось, что кроме него её никто не слушал. О возвращении полным составом не было и речи – все чудовищно устали и посчитали, что у напарника лёгкое помутнение рассудка на фоне жары, истощения, нехватки кислорода и обидного поражения в мужской игре от представительниц прекрасного пола.

На пейнтбол Никиту больше не звали.