Текст книги "Глаза слижут лоси (сборник)"

Яйцо и ложечка

Когда вижу, как кто-то поглощает куриное яйцо ложечкой, ужас охватывает меня, а память возвращает на два десятилетия назад в лихие годы не чуждые не только бандитскому беспределу, но и мистике.

В ту нелёгкую пору пришлось работать в антикварной лавке бок о бок с одним ничем не примечательным молодым человеком. Я не хочу вам раскрывать его подлинное имя, назовём его Кэмел. Он был заядлым курильщиком и курил только эту марку сигарет. Работал он, в отличие от меня, с энтузиазмом, очевидно получая удовлетворение от возни со старыми вещицами.

В один из дней, когда шефа не было на месте, а покупателей больше интересовал гастроном по соседству, Кэмел, прикуривая, таинственно на меня глянул и заговорщицки спросил:

– Хочешь, одну страшную историю поведаю?

От скуки мне сводило скулы, поэтому вы догадываетесь, что я ему ответил.

То и дело глубоко затягиваясь и выпуская синеватые клубы дыма вверх, он рассказал мне об одном то ли испанце, то ли португальце-колдуне, замученном в сырых казематах «Святой инквизицией» в середине 18 века. Извергам было мало физических страданий старика и кому-то показалось любопытной некоторая задумка, далеко выходящая за грани дозволенного в тот период угасания применения жестоких пыток: из его же собственной сломанной ноги извлекли осколок кости, и мастеровитый затейник вырезал нечто наподобие ложечки, которая была выдана узнику для непосредственного использования по прямому назначению. Жидкую пищу хлебать не представлялось возможным ввиду её отсутствия, а вот куриные яйца, сердобольно подсовываемые изувеченному подследственному, поедались под дружные сардонические насмешки стражи. В случае отказа от использования «столового прибора» новые документально нигде не отражаемые пытки не заставили бы себя ждать, и, наверное, этот акт повиновения им доставлял особое удовольствие. Во время процедуры расследования старик признался в колдовстве, алхимии, копировании и распространении запрещённых книг, и чёрт ещё знает в чём. Он раскаялся в своих грехах и вместо сожжения на костре ему грозило провести остаток жизни в тесной камере закованным в кандалы и цепи. Преклонный возраст, перенесённые физические и нравственные страдания сделали своё дело, и до вступления приговора в силу колдун не дожил, отдав Богу душу (или дьяволу?).

Кэмел, не вытаскивая пожёванной сигареты изо рта, загадочно улыбнулся, извлёк из внутреннего кармана кожаной куртки желтовато-серую расплющенную на одном конце палочку, и вместе с табачным дымом из уголка рта хрипло вырвалось:

– Вот! Она самая!

– Чушь это всё! – я не скрывал своего скепсиса, и помнится, мы с ним спорили аж до вечера. В конце концов, я плюнул и потерял интерес, окрестив его простофилей. С его слов, за эту раритетную вещицу сомнительного достоинства он выложил словоохотливому продавцу все свои сбережения. И сколько я не пытался ему втолковать, что он напрасно отдал деньги за кустарную поделку предприимчивого фантазёра, Кэмел отмахивался фразой: «Я ощущаю её колдовскую мощь».

Да, он питал слабость ко всякой магической чепухе и носил при себе эту ложку как амулет, даже не брезговал каждый день ею размешивать сахар в чае и уплетать вторые блюда в столовой, привлекая недоумённые взоры «местной черни».

Со временем меня больше стало заботить его психическое состояние: он замыкался в себе, подолгу пребывая в собственных мыслях, вследствие этого, перестал справляться с должностными обязанностями. Часто он мог сидеть с ложечкой в руках, что-то бормоча невнятное под нос, когда я его возвращал к действительности зычным окриком, он раздражался и легко приходил в ярость. Я был твёрдо убеждён, что на него влияет эта гадкая вещица, и стал задумываться: неужели и вправду ложка таит в себе колдовские силы и постепенно подчиняет разум паренька? Моё недоверие к магическому предмету разрушилось окончательно, когда у Кэмела вошло в привычку на полдник съедать куриное яйцо всмятку и непременно омерзительной ложкой. При этом его взгляд становился абсолютно безумным и звериным, одному богу известно какие картины проносились в его мозгу во время этой трапезы. Казалось, сквозь юношеское конвульсивно подёргиваемое лицо, как сквозь кожаную маску, проступали иные черты – зловещие, присущие совершенно неизвестному мне человеку. Его движения делались судорожными, в высшей степени нервными. Я с опаской глядел на него в эти минуты, сердце моё учащённо билось, а мурашки табунами носились по спине.

Однажды, не выдержав ежедневных пыток, я его решительно спросил, кто продал ему мистическую вещь? Оказалось, что предприимчивым продавцом был мой знакомый (назову его Уинстон, по тем же соображениям). Он регулярно сдавал в лавку изделия из фарфора и слыл коллекционером всяческого антиквариата. Связавшись с ним, я объяснил положение дел Кэмела; моральное состояние парня ухудшалось, его надо было выручать. Я хотел, чтобы Уинстон потребовал у покупателя ложку назад, вернув, естественно, все деньги. Узнав, что незадачливым покупателем являлся мой коллега, Уинстон чистосердечно признался в том, что мистическая ложка представляла собой грубую подделку, выточенную из косточки забитого кабана, а легенду он лично выдумал ради пущего соблазнения потенциального любителя магии. Осмыслив происшедшее, он согласился повиниться перед парнем и вернуть ему деньги.

На следующий день Уинстон заявился в лавку и, рассыпаясь в извинениях, поведал Кэмелу правдивую историю о рождении «магического артефакта». Что случилось в следующий миг, мне трудно было предугадать, хотя стоило: губы Кэмела задрожали, в глазах блеснули отчаянные огоньки, а голос был насмешлив и презрителен:

– Вы лжёте! Я не верну ложку!

– Юноша, поверьте мне, в этом мосле не больше магии, чем в моей шариковой ручке, – настаивал на своём Уинстон, заметно раздражаясь, – так что возьмите свои деньги обратно, а мне верните-таки эту фиговину, пока я не передумал.

Кэмел бросил на продавца взгляд полный лютой ненависти, так смотрит пёс на конкурента, пытающегося отнять у него кость. Я хотел высказать что-то примирительное и успокаивающее в этой накалившейся обстановке, но замешкался. То, что случилось далее, меня шокировало: Кэмел, бесспорно ведя себя неадекватно, резко сорвался с места к выходу, в дверях он развернулся и, размахивая костяной ложкой, точно буйно помешанный дирижёр палочкой, громогласно выплеснул на Уинстона какую-то гневную тарабарщину от которой, мне показалось, сотряслись стены. Затем хлопнул дверью и был таков. В лавке Кэмел никогда больше не появлялся.

Через месяц мне позвонил предельно обеспокоенный Уинстон. Мы не встречались после того инцидента, и я не слышал о нём никаких новостей. Он меня убедительно попросил разыскать Кэмела, однозначно умалчивая о каких-то неприятных деталях. Я, не очень понимая, для чего ему сдался этот больной на голову парень, согласился помочь. На всякий случай, Уинстон дал мне свой домашний адрес, и хотя я не верил в положительный исход дела, всё-таки записал его в свой ежедневник.

Как и предполагал, парня разыскать не удалось. На выходных я рыскал по своим делам в городе, и проезжая мимо дома Уинстона, решил заскочить непрошенным гостем на разговор. Дверь открыла траурного вида женщина и с прискорбием сообщила, что хозяин квартиры нездоров. Несмотря на это я проявил настойчивость и вымолил с ним встречу, представившись хорошим знакомым. Спустя годы я корю себя за эту настойчивость, ведь зрелище, свидетелем которого я стал в тот вечер, до сих пор время от времени тревожит моё сознание, и сердце сжимает сверхъестественный, безотчётный страх. Шагнув в душную, плохо освещённую комнатку я с внутренним содроганием увидел кровать, прогнувшуюся до пола под тяжестью беспомощного идеально овального рыхлого тела, наполовину прикрытого одеялом. Уинстон действительно был далеко не здоров. Безволосая опухшая голова кошмарным образом срослась с плечами, плавно перетекая в невероятно раздутый уродливый корпус с мясистыми боками. Неестественно тонкие высохшие ручки безучастно покоились параллельно телу, нелепо возвышающемуся посреди комнаты декоративной бледно-розовой горой. Железная кроватная сетка издала характерный скрип – отвратительная яйцеобразная туша Уинстона безуспешно попыталась двинуться. На секунду наши взгляды встретились: мой – исполненный ужаса и сострадания, и его – измождённый и покорный судьбе. В следующее мгновение, я уже летел вниз по лестнице, подгоняемый первобытным страхом, забыв, зачем приходил.

С той поры, когда вижу, как кто-то ест куриное яйцо ложечкой, меня берёт оторопь и в памяти всплывают пугающие картины произошедших событий.

Зов моря

Покашливая после двух выкуренных подряд сигарет, гражданин Попов зашёл в кабину лифта. Приметив свежеоставленную надпись на полстены, обвиняющую некую «Любку» в промискуитете, Михаил возмутился под нос: «Что за люди… всё им только портить да ломать. Нет бы умное что-нибудь сделать, полезное, хотя бы для родного дома, в котором живёшь. Вместо расписывания стен, лучше бы пол вымыли в подъезде, ей-богу». Атакуемый сей мыслью, с силой нажал на кнопку восьмого этажа. В это время в дверях кабины появился невесть откуда взявшийся коренастый и невероятно сутулый субъект в мрачном длинном чёрном плаще с капюшоном, прикрывающем пол-лица. Михаил не услышал его шагов и поймал себя на том, что невольно вздрогнул от его бесшумного появления. Незнакомец не мог этого не заметить, даже если из-под капюшона он видел только не слишком чистый пол и нижнюю часть тела Попова.

– Я на восьмой, – Михаил проговорил это и вопросительно глянул на несуразного человека. Тот лишь кивнул. Дверцы с душераздирающим лязгом съехались и лифт, строптиво дёргаясь, начал подниматься.

Во время подъёма Михаил с опаской косился на тёмную гнетущую фигуру, ожидая чего угодно: от банального грабежа до нападения вампира. У него и так нелёгкий рабочий день выдался в строительной компании, а тут ещё возникла угроза вообще не дожить до следующего дня. Но незнакомец не шелохнулся ни разу и производил впечатление фанатика, глубоко погружённого в мир своих грёз. Лифт крякнул и остановился на восьмом этаже. Михаил осторожно обошёл подозрительного субъекта, стараясь ненароком его не задеть, и поспешил к своей двери, попутно выуживая из кармана пальто ключи. Краем глаза он с ужасом заметил, что субъект заторможенной походкой последовал за ним попятам. Михаил, нервничая пуще прежнего, со второго раза вставил ключ в замочную скважину и хотел уже повернуть, как до его слуха донёсся отвратительный булькающий голос плащеносца:

– Миша, нам надо поговорить.

Миша съёжился, а сердце провалилось в область пятки. «Сейчас достанет нож и прирежет», – мелькнула предательская мысль, и он физически ощутил, как утекает самообладание из его организма. Но через секунду заставил себя выдавить фразу, мобилизуя все силы на то, чтобы голос не дрогнул:

– А вам откуда известно моё имя?..

– Мне многое известно, Миша.

Голос незнакомца был ужасен: смесь бурления чайника во время кипения и шума воды в сливном бачке унитаза.

Незнакомец беспристрастно продолжил:

– Зайдём к тебе, поговорим. Ты хочешь узнать о своём брате?

Последние слова пронзили Попова. Его брат пропал без вести полгода назад во время занятия дайвингом у берегов Венесуэлы. Тело до сих пор не было найдено.

Замок щёлкнул, и Михаил раскрыл дверь, повинуясь желанию странного человека, одетого по моде заядлых сатанистов, эксгибиционистов и прочих одиозных личностей.

– Проходите…

Жена ещё не вернулась с работы, конец квартала, поэтому раньше десяти её можно не ждать. Он будет один на один с этим потенциальным грабителем или того хуже – убийцей. Хотя, если бы он хотел убить, то вероятнее всего сделал бы это ранее в лифте.

Они прошли в небольшую гостиную с крепким овальным столом и креслами. Михаил по дороге повесил пальто на вешалку, а незнакомец не стал ни раздеваться, ни разуваться, более того – не скинул капюшон, оставляя открытой только нижнюю половину лица. Лишь сейчас Михаил почувствовал стойкий неприятный запах, исходящий от плаща. Пахло коктейлем из болотной тины и несвежей рыбы с нотками чего-то ещё, не менее гнусного. Попов жестом предложил гостю сесть. Когда гость присаживался в удобное мягкое кресло, из-под одежды раздалось неясное клокотание.

– Чаю? – громко предложил Михаил тоном радушного хозяина, надеясь под предлогом удрать на кухню за ножом для разделки мяса, какое – никакое, но оружие.

– Воды…

Гость тяжело и со свистом задышал, а Михаил заметил, что при разговоре губы незнакомца не двигаются, да и само лицо, вернее его часть, выглядит декоративно, как у резинового пупса.

На кухне он спрятал за пояс тесак так, чтобы его не было видно, но при желании можно было извлечь с молниеносной быстротой. Звонить в полицию пока не имело смысла, к тому же гость обладает какой-то информацией о его пропавшем брате. Не исключено, что он захочет продать эту информацию подороже, может он сам в чём-то заинтересован. И откуда он знает его имя? Следил? Наводил справки? Нужно просто не поддаваться панике, сохранять самообладание, держать голову холодной. Очевидно, незнакомец явился для какой-то сделки.

Набрав воды в стакан, Михаил вернулся в гостиную уже наполнившуюся ни с чем не сравнимыми «ароматами» и поставил его на стол рядом с загадочным субъектом. Тот минуту или две сидел неподвижно и безмолвно будто бы, погрузившись в свои мысли и фантазии, вообще потерял всякий интерес к делу. Попов неторопливо сел напротив, напряжённо поигрывая желваками и одновременно сожалея, что насморк вылечен на прошлой неделе. Он решил ожидать от гостя первого шага. Прохлада стального тесака на копчике действовала успокаивающе.

Наконец, издав не поддающийся классификации звук, гость нарушил томительное молчание:

– Миша, как ты относишься к чудесным исцелениям?

Михаилу до этого казалось, что он готов к любому вопросу.

«Господи, что этот маньяк имеет в виду?» – застигнутый врасплох, он заметался в поисках ответа, и ляпнул первое, что пришло на ум:

– Положительно отношусь. Чудо – это синоним Бога, – он старался изъясняться естественно и сосредоточенно следил за своим собеседником, лицо и шею которого, казалось, закрывала желтоватая непрозрачная маска.

Вдруг незнакомец произвёл резкое движение и закатал правый рукав плаща. Под тканью обнаружилась бледная, как кусок брынзы, плоть конечности с сетью малиновых кровеносных сосудов. Но не это хотел продемонстрировать загадочный человек; на внутренней стороне предплечья красовалась зеленоватая татуировка в форме головы льва.

– Узнаёшь?..

Хозяин раскрыл рот от удивления:

– Откуда у вас такая татуировка? Точно такая была у моего брата…, – тут он осёкся и выпучил глаза, – Игорь? Это ты??

Незнакомец придал рукаву изначальную форму и пробулькал:

– Конечно я, Миша, – в его бульканье при желании можно было расслышать нотки нежности, – не удивительно, что ты меня не узнал. Видишь ли, я сильно изменился за полгода.

– Но каак?? Что произошло?? – Михаил порывался вскочить и обнять брата, но пока получилось только выпрямить спину и чуть податься вперёд, упёршись ладонями в подлокотники кресла.

– Я утаил от тебя, от престарелой матери и своей бывшей супруги, что смертельно болен. У меня обнаружили рак на поздней стадии. Врачи дали понять, что лечение бесполезно и можно рассчитывать только на ослабление болей. Мне отмерили максимум несколько месяцев жизни, – Игорь медленно взял стакан в бесцветные одутловатые руки и клокотал далее, – Я полетел на Багамские острова, намереваясь перед смертью вволю понырять в Карибском море. Я давно хотел туда… у меня даже зрела идея умереть во время погружения, разглядывая красоты кораллового дна, их морских обитателей.

Михаил слушал и не мог поверить, как родной брат мог скрыть от него свою болезнь! Меж тем, он уверился, что лицо брата действительно скрывала маска, за период рассказа рот (а это единственное, что было видно из-под капюшона) не сделал ни единого движения, и звук голоса, ко всей своей необъяснимой диковинности, был глухим.

Игорь отвернулся, и по характерному движению головой, Михаил понял, что почти пол-литра воды исчезли одним махом в пересохшем рту, как в бочке. Из-под капюшона донеслось склизкое плямканье, и брат продолжил, видимо, забыв на каком месте рассказа он остановился:

– Оно меня вылечило.

– Кто тебя вылечил??

Проигнорировав вопрос, Игорь взвинтил темп речи:

– Я арендовал яхту и снаряжение, и в одиночку производил погружение в месте, куда местные не отваживаются нырять. Но мне же было всё равно, я был живым мертвецом. Я плохо помню, что случилось со мной на глубине у огромного кораллового рифа неописуемой красоты, но в лодку я поднялся ИНЫМ. Оно меня вылечило!

Михаил хотел повторить свой нехитрый вопрос, как в горле запершило, и он только кашлянул, с раздражением отметив, что так и не привык к зловонию.

– Я изменился полностью: мой разум, моё мировоззрение, моё тело, наконец! Ты не поверишь, я могу обходиться под водой без акваланга!

Брат глядел на брата, мало что понимая из этой фантасма-горичной истории, и на задворках сознания прозвенела тихим колокольчиком мысль, что спасшийся родственник либо сошёл с ума, либо это кто-то другой выдаёт себя за Игоря, преследуя неведомые цели. По мере дальнейшего повествования звон этого колокольчика становился всё громче и громче, а сам колокольчик превращался в Царь-колокол.

– Я могу дышать под водой! Я почувствовал тонкую духовную связь с морем, крепчающую день ото дня, будто море и есть мой дом, море – моя мать, исцелившая и полюбившая меня в новоявленном качестве. Приласкавшая меня, новорождённого. Но я был не один! Со мной находились мои друзья, с которыми я наладил тесный контакт. Сотни лет назад они спустились с неба, и тоже считают море своей матерью, даровавшей им новую жизнь. Выходит, они – мои братья! Я вспомнил о кровном брате. Я всегда помнил о тебе, но именно в тот миг, когда эта мысль пришла мне в голову месяц назад, я загорелся идеей показать ТЕБЕ истинное величие подводного царства, нежность материнской любви, дух братства. Мы отправимся прямо сегодня! Путешествие не займёт много времени, ибо друзья наделили меня способностью сжатия пространства! Нас ничто не держит на суше! Ты должен это увидеть, почувствовать, ты даже не догадываешься какая это благодать, какое это умиротворение! Миша, ты брат мне или нет? Чтобы хоть немного подготовить твоё сознание к желанной встрече с нашей КОЛЫБЕЛЬЮ, я принёс в себе толику материнского сердечного тепла, прими его СЕЙЧАС!

Заключительные слова прозвучали раскатами клокочущего грома и, выстрелив их, Игорь, выскочил из кресла с завидной прытью, подлетел к брату, на ходу раскрывая плащ и сбрасывая капюшон с уродливой бесформенной головы, поросшей редкими пучками зеленовато-бурых то ли волос, то ли водорослей.

Михаил в страхе попытался отпрянуть и одновременно достать спасительное холодное оружие из-за спины, но действия развивались настолько стремительно, что в нужный момент дрожь в руках подвела его. Последнее, что он увидел после импульсивного снятия маски это приближающаяся вплотную головогрудь со стебельчатыми крабьими глазами и огромным ротовым отверстием, окружённым извивающимися, словно растревоженные черви, щупальцами.

///////////////////////////////////////////////////////////////////////////////

//////////////////////////////////////

– Алло, Лидия Олеговна, здравствуйте. Это Света. Миша у вас?

– Нет, Светочка, а что случилось?

– Хм. Странно. Я вчера возвращалась поздно с работы и столкнулась у лифта с Мишей, он был с неким подозрительным другом, скрывавшим свою внешность под капюшоном. Я спросила, куда это ты собрался на ночь глядя, а он ответил, что они отправляются к маме! При этом, взгляд у него был одурманенный, а действия – заторможены. Я думала, он выпил…

Чувство вины

Мне пришла смска от старого приятеля: «Сроч провер элпочт оч важ». Он преподаёт историю в университете, каждое лето ездит куда-нибудь на археологические раскопки. Мы с ним не виделись около полугода, так как он находился в длительной заграничной поездке, и это неожиданное корявое сообщение, очевидно набранное в большой спешке, меня не на шутку взволновало. Открыл почту. Письмо от Анатолия. Не знаю, почему он решил написать письмо вместо того, чтобы позвонить или назначить встречу, если дело неотложное. Хотя, это может свидетельствовать о том, что он всё ещё за рубежом. Я, прервав ход своих размышлений, принялся вчитываться в текст письма.

«Привет. Извини, что приходится обращаться к тебе, как к последней надежде. Видит бог, я не хотел, чтобы мы пересеклись с тобой после моего возвращения с раскопок именно при таких обстоятельствах, но это, видимо, судьба. Так сложилось, что ты единственный человек, которому я могу доверять безоговорочно. Конечно, читая это, тебя может посетить мысль, что я не в себе. Но уверяю тебя, я нахожусь в здравом уме и твёрдой памяти как никогда ранее. Теперь я поведаю тебе вкратце свою историю. Ты осведомлён о том, что я ездил в составе экспедиции в Южную Америку на раскопки древнего города. Все произведённые в той области находки укладываются в принятую мировым сообществом историческую модель. Не буду на этом заострять внимание, как-нибудь мы с тобой отдельно поговорим на эту тему, а сейчас у меня мало времени. Я поведаю только о том, о чём тебе действительно необходимо знать, в связи со сложившейся нетривиальной ситуацией. Меня очень заинтересовала культура одного местного племени аборигенов. Работы велись в экстремальных для европейцев климатических условиях. С вождём племени, обитающего глубоко в джунглях, у нас сложились самые тёплые и дружеские отношения, и некоторое время наша группа проживала в их деревне. Проводник и переводчик в одном лице оказался прибалтийцем, навсегда покинувшим свою страну ради проживания в естественной природной среде. Я чрезвычайно был удивлён местному обряду инициации, который должен пройти мальчик, чтобы стать мужчиной. Невдалеке от деревни находилась поляна, сплошь усыпанная странными диковинными растениями. Можно сказать цветами. Плотно сжатыми бутонами они напоминают всем известные тюльпаны, но это единственная схожая деталь. Цветение происходит два раза в год (после чего цветок погибает). В этот кратковременный период, цветок раскрывает свой бутон подобно хлопушке, выстреливая в воздух облако спор. Так вот, перед раскрытием бутона, мальчика приводят на эту поляну и сажают перед конкретным растением, прямёхонько на линии огня! После такого обстрела с молодым аборигеном происходит крайне странная вещь: из него выходит душа и поселяется в этот самый цветок, споры которого он вдохнул. Через полгода душа к нему вернётся во время следующего цветения. Отец ребёнка или старший брат выкапывает этот сосуд с душой, пересаживает в отдельный горшочек, который бережно хранится в его жилище. Конечно же, за ним следят: ухаживают, поливают, разговаривают с ним, как с живым. В то время, когда наступает вторая и заключительная пора цветения, к раскрывающемуся бутону подводят тело ребёнка, которое жило полгода без души, и во второй раз в своей жизни оно обволакивается облаком спор. В этот самый момент к нему возвращается душа, заточённая прежде в цветок, и мальчик становится мужчиной, взрослым членом племени. Я чувствую, как ты скептически улыбаешься, это напрасно, мой друг. Поначалу мне сие таинство показалось забавным фокусом, пока не столкнулся с телами юных туземцев, души которых находились в цветках. Они напоминали зомби: не могли разговаривать, заниматься какой-либо работой, в общем, существовали как ходячие овощи. Кормить их приходилось родителям с рук, так как даже самостоятельно подносить пищу ко рту они не способны. Оставались только естественные реакции на внешние раздражители, в том числе на боль – тело отдёргивало конечность, подвергнутую воздействию огня. Обряд инициации скорее направлен на закрепление семейных отношений в наивысшей фазе своего проявления, подогревая мыслью о ближайшем будущем независимого мужчины (полгода кормить и водить за руку манекена таки не самое весёлое занятие). В этот период вся родительская любовь достаётся цветку в горшке, в котором томится душа будущего охотника и воина. По возвращении души в тело, родители, облегчённо вздыхая, прекращают всяческие ухаживания навсегда. Мужчина предоставлен сам себе и должен покинуть так называемый родительский дом.

Тебе, наверное, любопытно, что чувствует душа в цветке? Аборигены говорили, что ничего не происходит. Только что ты сидел перед раскрытым бутоном на поляне, и в следующее мгновение ты уже в родительской хижине, где тебя горячо приветствуют родственники.

Для чего это всё я тебе рассказываю? Я принял решение провести обряд инициации! Мне чертовски интересно, что же случится, если напротив бутона в период цветения окажется взрослый европеоид. Вполне возможно, ничего. Есть вероятность, что обмен душой с цветком – всего лишь мифический ритуал, психическое состояние, вызванное самим юным аборигеном, своего рода самогипноз, ведь его с самого рождения подготавливают к этому священному действу. Я вернулся из поездки с цветком, выкопанным на поляне помощником-студентом по моей просьбе. На днях поссорился с женой, она уехала к маме. С коллегами у меня возникли профессиональные разногласия, которые на данный момент не позволяют мне кому-либо из них доверить свою жизнь. Мне больше не к кому обратиться, кроме как к тебе! Если эксперимент удастся и моя душа переберётся на полгода в цветок, только ты сможешь позаботиться о моём немощном теле. Я на тебя очень надеюсь, ведь тебе ничего не будет стоить приютить меня на полгода в своём стационаре. И самое важное: уход за растением – полив и солнце. Цветение происходит ровно через полгода, минута в минуту. Сейчас я пишу это и краем глаза замечаю набухающий пульсирующий бутон. Да, чуть не забыл! Я послал тебе конверт с запасным ключом от моей квартиры. Зайди ко мне как можно скорее! Представляешь, какая родится сенсация, если эксперимент завершится благополучно! Ровно полгода! Запомни, с сегодняшней даты и часа. Посади моё тело напротив растения! Начинается! Увидимся, друг!».

Я не мог поверить своим глазам! Шутка? Я слишком хорошо знал Анатолия, на подобные розыгрыши он не способен. Тут же одевшись, выбежал из квартиры, достал из почтового ящика конверт с ключом и понёсся к нему в другой конец города.

Третий этаж, № 47, чёрная двойная дверь. Не знаю для чего, я сперва прильнул к ней ухом. С момента начала эксперимента и возможного переселения души прошло около часа с небольшим. Внутри квартиры раздавались какие-то шумы или мне показалось. Если бы что-то пошло не так, уверен, Толя перезвонил бы. Открыв дверь, осторожно зашёл в прихожую, стараясь громко не дышать. Сердце громыхало, словно тамтам. Я уже представил, как обнаружу Толю сидящим в кресле с потерянным взглядом зомби, безвольно пускающим слюну на грудь. Мне его стало жалко, человек ради науки решил рискнуть собственным здоровьем, а может быть и жизнью. Однако из комнаты внезапно выскочил с воплями и улюлюканьем более чем энергичный Анатолий собственной персоной и, набросившись на меня, сбил с ног! Я с ужасом предположил, что он сошёл с ума и намерен задушить меня до смерти! А вся эта мишура из сообщений была лишь предлогом заманить к себе и истребить! Только за что?!

Уже хотел выползти за дверь, дабы спасаться бегством, но он опередил меня и, выскочив на лестничную площадку, хаотично заметался там, как раненный зверь. Обвёл ошалелым взором стены, будто очутился в кабине летающей тарелки, попрыгал на месте, затем покатился кубарем вниз по лестнице, выкрикивая какую-то абракадабру.

Тем временем на психотерапевтическом сеансе-тренинге на тему «Освобождение от чувства вины»

«… доктор, меня беспокоит чувство вины по поводу ещё одного случая. Недавно мы с группой археологов ездили на раскопки в Южную Америку, я был помощником, так сказать, на подхвате. Однажды профессор попросил меня выкопать один цветок, который считается священным у местного племени туземцев. Цветы росли вдали от деревни, на поляне. В этот день у меня ужасно болела голова, и топать далеко не было ни малейшего желания. Я взял точно такой же цветок в одной из хижин, благо никто не заметил. Профессору соврал, что выкопал на поляне. Вроде бы мелочь, но мне стыдно до сих пор за этот поступок. Пожалуй, я попрошу у него прощения. Пусть буду выглядеть глупо, но это единственный способ избавиться от чувства вины.»