Книга: Черный ветер, белый снег. Новый рассвет национальной идеи - Чарльз Кловер

Вот, пожалуй, и все, что я вынесла из книги.

Первая часть – биография Николая Трубецкого. Все бы хорошо, вот только пересказывать лингвистические теории Кловеру не стоило: слишком общо и непонятно для обычных людей, умеренный фейспалм – для специалистов. Вторая часть, о Льве Гумилеве, столь же маловразумительна. Об евразийстве, из которого, по мнению Кловера, вырос современный русский национализм, буквально абзац здесь, абзац там, да и то на уровне «они считали, что у России особенный путь, а Гумилев верил в пассионариев». Ни подробного пересказа, ни сколько-нибудь глубокого анализа работ Трубецкого и Гумилева вы не найдете. К чему тогда было писать такие викистатьи-переростки, для листажа?

Очевидно, что сердце книги – это современная Россия, и по объему пересказ последних 30 лет нашей истории занимает больше половины. Тут все и всё: августовский путч, лихие девяностые, чеченские войны, Крым наш, Ельцин, Жириновский, Лимонов и его партия, Путин, разумеется. И тональность резко меняется: от жизнеописаний и попыток теоретизировать Кловер переключается в режим журнализма: темные личности, кровавые подробности, хлесткие дефиниции. И заговоры, заговоры, заговоры. Центральные темы, вокруг которых выстроено повествование, – личность Александра Дугина и его пропаганда евразийства среди siloviki – ну правда, вся атмосфера книги просто требует написать здесь этот термин латиницей. Pogrom, Gulag, Silovik (из хорошего можно вспомнить Pirozhok).

Кловер очень старался, очень: перелопатил кучу литературы, взял сотни интервью. Подход к нашей стране у него заинтересованно-доброжелательный, он изо всех сил держится нейтралитета и пытается быть объективным. Уверена, что для студентов-первокурсников какого-нибудь американского университета книга будет очень полезна: для будущих советологов (или как они там теперь называются) это неплохое вхождение в предмет. Вот только зачем я ее прочитала, непонятно. Мало того что оригинальных мыслей или интересных поворотов сюжета не было, так еще на каждой странице приходилось читать банальности вроде «Пастернак – великий русский поэт, который написал "Доктора Живаго"». С другой стороны, я с удовольствием похихикала над шероховатостями, которые переводчик – сознательно? – не удалил в переводе: «украинские аристократы» о мелкопоместных дворянах, «он отправился в Гулаг» - что, прямо в московское управление? И несть им числа.

Впрочем, проблема не только в банальностях и неуместном использовании слов. Кловер периодически прокалывается на мелочах: «В среднеанглийском языке все гласные постепенно превратились в дифтонги» (я же говорю, не стоило ему лезть в лингвистику!), «Гумилева перевели в Норильск, что на Колыме» (и фигня вопрос, что от Норильска до Колымы примерно 3000 километров по прямой) – из того, что больше всего запало в душу.

Ерунда, с кем не бывает? Возможно. Но если о фонетике и географии России мне кое-что известно и я могу вычленить недостоверные утверждения, то в околокремлевские круги я не вхожа и не могу определить, где Кловер дает достоверную картину, а где натягивает сову на геополитический глобус или добросовестно заблуждается. Стандартная проблема: если часы пробили тринадцать раз, приходится усомниться в правильности не только последнего, тринадцатого удара, но и всех двенадцати предыдущих.

А в целом книга занятная – взгляд со стороны всегда интересен.

Ни о какой Евразии до революции никто в России не говорил. Россия всегда рассматривалась как часть Европы, как некий щит, защитивший западную христианскую цивилизацию от монголов. Так продолжалось до катастрофы 1917 года, которая вынудила многих интеллектуалов: а) оказаться в изгнании и подвергнуться жесточайшей ностальгии; б) жестко пересмотреть свои базовые установки в поисках ответа на вопрос: как же так могло получиться?

Например, блестящий филолог князь Трубецкой и его сподвижник Савицкий оказались в Праге. Ближе к концу жизни они начали синхронно впадать в депрессию, их филологические штудии стали все больше перемежаться политикой и историей. В конце концов они пришли к выводу о сходстве евразийских языков и общности судьбы всего евразийского пространства.

Ляпнули - и черт бы с ним. Никто бы об этом и не узнал. Но в 60-е годы из лагерей наконец-то вернулся Лев Гумилев. Как все знают, он с детства был помешан на гуннах, монголах и прочих степняках и считал иго меньшим из зол в сравнении с европейской оккупацией. Он наткнулся на труды Савицкого и даже успел с ним немного попереписываться, после чего окончательно сформулировал знаменитую, но жутко противоречивую концепцию пассионарности и этногенеза, а также вывел идею о евразийстве и особой миссии России на новый уровень.

С трудами Гумилева, а также идеями европейских "новых правых" в конце восьмидесятых ознакомился Александр Дугин. Он смешал их в убийственный микс, вышедший в 1997 году под названием "Основы геополитики". Там провозглашалось, что Россия всегда должна оставаться противницей Запада, что у нее принципиально другие ценности, что сближаться нужно не с Европой, а с Азией, формируя в противовес Западу евразийскую империю.

У Дугина появились сторонники, ему симпатизировали силовики и националисты. Опять же, и черт бы с ним - в ельцинской России они были никому не интересны. Однако проблема в том, что ельцинской России оставалось всего несколько лет. На смену ей уже шла авторитарная Россия Путина с теми самыми силовиками и националистами, которые вынесли Дугина и его идеи наверх. К третьему сроку Путина идеи евразийства окончательно превратились в нечто вроде новой национальной идеи, а Дугин стал этаким российским Маккиавелли. Во всяком случае, несложно заметить, что в случае с тем же украинским кризисом Кремль принимал ровно те решения, которые за 2-3 недели до этого ему советовал принять Дугин.

Вот так одна слабенькая, неаргументированная, во многом безумная идея, посетившая усталый мозг двух измученных эмигрантов, за 70 лет может разрастись до целого идеологического вируса и подчинить себе политическую элиту великой страны.

Собственно, об этом феномене и книга.

5/5