Текст книги "Тяжелый металл"

Чери Прист
Тяжелый металл

Килгор Джонс вылез из своего «Эльдорадо» и пнул дверь, закрывая ее. Дверь отскочила и снова открылась, и ему пришлось толкнуть ее бедром. Старая машина протестующе скрипнула и закачалась, но на этот раз замок защелкнулся – к счастью для него. «Веселый Роджер» был машиной немаленькой, но и водитель у него был такой же.

Не будет большой натяжкой сказать, что росту в нем было метра два, а весу, на первый взгляд, – под четверть тонны. Лысый, без фокусов в виде усов и бороды, он носил изрядные бакенбарды, рыжие, отливающие на солнце, и зеркальные очки-пилоты. Все остальное на нем было черным. Если спросить его, почему, он без обиняков отвечал, что черное стройнит.

Невзирая на такую одежду, Килгор отбрасывал округлую тень, эдакое затмение от одного человека. Сейчас он шел по куче выбоин в асфальте, называвшихся здесь стоянкой.

Перед ним было старое здание подъемника над шахтой, уродище девятнадцатого века постройки, предназначенное для работы, а не для красоты. Из красного кирпича, с зеленой крышей, размером не меньше старой церкви в Чаттануге, в которую его уже не пускали, поскольку распевающий о Сатане пастор – дело понятное, а вот прихожанин, рассказывающий о чудовищах, – просто дурачок.

Подходя к зданию, он увидел на стенах заплатки, там, где старые окна, двери и проемы обложили новым кирпичом. Заметил остатки белой краски вокруг главных ворот и входной платформы, обитых свинцом, ободранных и покачивающихся на холодном и резком ноябрьском ветру. Под ногами хрустел гравий, ветер ударял в складки пальто. Яркое солнце повисло в пронзительно голубом небе без единого облачка, не слишком-то согревая землю. Копчушки еще не такие хрустящие, как будут через месяц, но он ощущал их запах.

– Привет? – сказал в пустоту Килгор. Слово эхом отдалось от стен здания и бойлерной рядом с ним, отскочило от диспетчерской и буровой через дорогу, дребезжа горным оборудованием производства прошлого века, брошенным рядом. – Есть кто? Мисс Хьюсман?

Взойдя по ступеням на входную платформу, он встал на обшитом деревом участке, глядя на опустошенное здание. Там валялись тыквы, остатки после мероприятия по сбору средств в Хэллоуин, если верить до сих пор висящей растяжке. На поддонах с написанными от руки красным маркером ценниками со скидкой. Даже самые большие, килограммов по тридцать, выглядели крошечными под этим высоким угловатым потолком, под которым повисла арматура транспортеров и труб для перекачки рудной пульпы, сделанных еще до рождения бабушки и дедушки Килгора.

Ветер свистел среди них, по стропилам крыши, вороша опавшие листья и взъерошивая перья на маленьких толстых птичках, усевшихся на тяговых тросах.

– Привет? – снова окликнул он. – Есть кто?

– Привет? – откликнулся кто-то, потом что-то еще, но Килгор не разобрал, что. Голос шел откуда-то изнутри, из-за поддонов с тыквами, от дальней стены… может, от двери, ведущей в офис управляющего.

Килгор пошел на звук громкоговорителя.

– …простите, но если вы насчет Рича, он ушел домой, на один день, и, похоже, забрал с собой деньги за тыквы. Если хотите купить и у вас есть сумма без сдачи, погляжу, чем вам помочь. Вся выручка пойдет на поддержку музея…

Дверь с грохотом распахнулась от удара плечом. Вышла женщина, с руками, занятыми всякой всячиной – папками, бумагами, журналами времен Буша-старшего и курьерской сумкой, из которой торчал изящный краешек планшета. Остановилась. Если точнее, то замерла. Кого бы она ни ожидала увидеть, но явно не Килгора Джонса.

– Чем… чем могу помочь? – спросила она. Сдвинулась к стене и положила вещи на старую подставку для телефона, закрепленную там.

Молодая, рослая и худощавая. Длинные светлые волосы, блестящие и ухоженные. Большой, не по размеру, кардиган поверх черной футболки с изображением группы, неизвестной Килгору, какая-то надпись. Темные джинсы, покрытые пятнами красной грязи, обычной для городка Дактаун штата Теннесси, в форме отпечатков ладоней. Видимо, ее собственных, решил Килгор.

Сдвинул очки на лоб.

– Мисс Хьюсман?

– Да? В смысле, да. – Она кивнула, будто расслабившись, когда услышала свою фамилию. – Меня зовут Бетани. Кроме, как в университете, меня никто мисс Хьюсман не называл. А вы…

Он шагнул вперед, протягивая руку.

– Килгор Джонс. Думаю, Дженнифер Эндрюс вам сказала, что я должен прийти.

Напряженное лицо Бетани, готовой то ли бежать, то ли отбиваться, несколько расслабилось.

– Да! Вы тот парень, который работал с пастором Мартином в Сэнд Маунтин в свое время. А вы… вы Тяжелый? Ну, Джен сказала…

Она протянула руку, и они обменялись рукопожатием. У нее оказались маленькие холодные пальцы, унизанные изящными сверкающими серебряными кольцами.

Килгор улыбнулся, обезоруживающе, как он думал. С его габаритами дать людям расслабиться было весьма затруднительно, и он приучил себя следить за каждым своим движением.

– Позвольте, угадаю. Она сказала, что, когда вы меня увидите, сразу поймете, почему меня так называют.

Она покраснела, а может, просто румянец от холода на щеках проступил.

– Более-менее. Извините, не хотела показаться невежливой. Любой друг пастора Мартина…

Она умолкла и посмотрела в потолок здания, оглядывая его, словно чтобы убедиться, что они одни.

– Джен сказала, что пастор не придет. Как думаете, почему?

Килгор понял, что придется что-то рассказать по поводу Сэнд Маунтин. В конце концов, она сама об этом речь завела.

Но не открыл рта. Она имеет право знать правду, но ничего хорошего с этого ей не будет.

– Не могу сказать, но я пришел, чтобы помочь, если смогу. Если у вас есть немного времени, я хотел бы задать пару вопросов.

– О’кей, но давайте поговорим там, где потеплее.

– А что вы можете предложить?

– Туда подняться, – сказала она, мотнув головой. – Музей закрыт, но у меня есть ключ. А у них есть обогреватель.

Она взяла в руку курьерскую сумку, но все остальное оставила на полке.

– Можем пройтись, это не проблема. Даже в такой ветер, здесь так близко, что садиться за руль было бы безумием.

Он уже хотел было возразить, но сдержался.

– Хорошо. Могу помочь вам что-то донести?

– Не, – небрежно ответила она, дернув дверь офиса, и та с визгом закрылась. – Это все здесь без проблем полежит. Воровать нечего, никому это не нужно. С тех пор…

Она помолчала и, видимо, передумала.

– Уже нет. Я вам все расскажу, когда у меня в руке чашка кофе будет.

Подъем оказался коротким, но не настолько, чтобы он не вспомнил про «Веселого Роджера», въехать на котором было бы куда проще. Он терпеть не мог холмы и подъемы. Считал их одним из главных своих врагов. На вершине стоял музей, невысокое одноэтажное здание, не слишком старое по сравнению с остальными, но слишком новое, чтобы выглядеть старинным. Неровная крыша, окаймленная дешевым белым сайдингом, засыпанная гравием стоянка, на которой уместилось бы полдюжины машин, если их правильно расставить.

Килгор вытащил из кармана бандану и вытер лоб, вспотевший, несмотря на ветер.

– Похоже, в музей не особо ездят, так?

– Почему вы так сказали? – спросила она, откапывая ключи в сумке и открывая дверь.

– Судя по парковке, они не рассчитывают на обилие посетителей.

Она поглядела через плечо.

– О да, думаю, вы правы. Если подумать, я никогда не видела тут больше трех-четырех машин. Одна из которых – машина Эммау Пит.

– Эммау Пит? Координатора волонтеров?

Дверь распахнулась. Бетани пошарила рукой за дверью и включила свет, хотя на улице было вполне светло.

– Откуда вы знаете?

– Я звонил утром, перед тем как выехать, и на звонок ответила она. Похоже, она… интересная леди.

– Интересная, так и есть. Сама здесь почти каждый день работает, волонтером. А в остальном – она же на пенсии.

Бетани кинула сумку на стойку, двинулась дальше и провела его в очень грязную и очень запущенную кухоньку.

Порылась в шкафу, ища кофе «Фолджерс», наскребла его в фильтр и принялась возиться в маленькой холодной кухне. Кофе варился, только что включенный обогреватель нагрелся, и у них изо ртов перестал идти пар. От здания было ощущение чего-то дешевого и временного, как от трейлера, стены тоньше, чем сыр, порезанный для сэндвичей. Музей закрылся не более пары часов назад, но уже насквозь промерз.

Бетани вцепилась пальцами в чашку, оставив маленькие отпечатки на гладкой белой поверхности. Обогреватель громко гудел, от кофе шли теплые клубы пара.

Она прокашлялась.

– Понимаю, насколько безумно это звучит… но Адам и Грег мертвы. Я не понимаю, почему оно их забрало, и не знаю, не стану ли следующей. Столько… столько всего, что я не могу понять в происходящем. Про это место. И про это существо.

– Вы впервые в Дактауне? – настойчиво спросил Килгор.

Она кивнула.

– Если бы не программа, я бы никогда о нем и не услышала. На кафедре экологии университета Теннесси, в Ноксвилле, лет десять-двенадцать занимались очисткой здешних мест. Отслеживали, давали рекомендации. Я много прочла документов и журналов наблюдений, потрясающе, если ты чудик, который таким интересуется. Если бы я такой не была, то написала бы диплом на другую тему.

Она коротко тихо усмехнулась, вроде бы, чтобы разрядить обстановку, но ее смех прозвучал странно.

– Хорошо. Чтобы все по местам расставить. Вы, Адам Фрай и Грег Малькольм отправились в эту поездку вместе, правильно?

– Правильно. Я вызвалась, поскольку они первокурсники, а я через семестр уже защищаться буду. Большая часть моих исследований посвящена добыче со срезанием горы. Сами понимаете, угледобывающие компании к северу и востоку отсюда. Но рудник Бурра Бурра стал легендой, а ущерб, причиненный в результате работ в этом Меднорудном Бассейне, тоже уникален по своему масштабу. Поэтому, несмотря на то, что это не совсем мой кусок хлеба, когда выдалась возможность поработать в поле, я, что называется, бросила шляпу на стол. Тогда это казалось мне хорошей идеей.

– Золотые слова, – сказал Килгор, наливая себе еще чашку и ставя кувшин обратно на горелку. – А теперь скажите мне, когда вы сюда прибыли?

– Полторы недели назад. Остановились в «Холидэй Инн Экспресс», у шоссе. Университет обеспечил проезд и небольшие суточные, всего на девять тысяч. Мы должны были проверить рН почвы по намеченной схеме и составить каталог болезней растений вокруг охраняемой зоны.

– Охраняемой зоны? – переспросил Килгор, хмурясь.

– Полоса красной почвы, старая земля, выцветшая от воздействия диоксида серы. Там никто не живет и ничего не растет. В ходе правительственной программы рекультивации эту зону специально оставили нетронутой. Как я слышала, в качестве напоминания, но, полагаю, просто деньги закончились.

Килгор слышал о мертвой красной земле, но не знал, что такая еще где-то осталась. Видел старые снимки Агентства по защите окружающей среды, большую картинку на развороте «Лайф» многолетней давности, до начала рекультивации. Сто с лишним квадратных километров безжизненной земли, отравленные красные холмы, насколько глаза видят. Если не считать домов, церквей и шахтного комплекса посередине, будто на марсианскую поверхность смотришь.

Бетани продолжила рассказ, время от времени поглядывая на него, чтобы убедиться, что он ее слушает.

– Теперь нормально выглядит, будто деревья здесь всегда были, и вокруг нас старые естественные леса. Но на это ушли годы. Подобрать сорта травы, устойчивые к кислотной почве, чтобы закрепить ее, потом посадить особые сорта деревьев. Посадить растения, которые в состоянии фильтровать токсины корнями. Растительность дала этой земле шанс возродиться. Со временем.

Она махнула рукой в сторону долины.

– Это сработало. Но они оставили одну дебильную полоску земли, и рядом с водой. Поэтому нас и отправили все проверить. Почву и саму воду, в кратере.

Килгор навострил уши.

– А где кратер? Если музей находится на месте старой шахты, то он должен быть неподалеку, так?

– Прямо за стоянкой. Знаете что? Бросьте этот кофе, он ужасный.

Она внезапно вскочила и вылила остывшее содержимое чашки в раковину.

– Пойдемте. Я вам покажу.

Она вышла с кухни, мимо деревянной стойки с рекламными брошюрами о местных достопримечательностях. Весьма условно «местных». Килгор двинулся следом.

Ее ботинки шаркали и хрустели по неровной поверхности стоянки, и вскоре она остановилась рядом с большой металлической клетью, в которой шахтеров когда-то опускали на километр вниз, в шахту, добывать медь. Повернулась, и ветер разметал ее волосы. Чтобы Килгор ее услышал, ей пришлось почти что кричать.

– Здесь раньше была фабрика, прямо тут, на гребне естественного хребта! У них были поднятые над землей тросы для ковшей, в которых руду возили у них над головами!

Она обернулась, и ее волосы разлетелись ореолом, огромным и золотистым, больше чем у Медузы Горгоны. Такое впечатление, будто она стоит на краю утеса и готова прыгнуть в любой момент.

Она сказала что-то еще, но Килгор не услышал из-за ветра. Но подошел ближе и стал слушать дальше.

– Шахта обвалилась уже не один год назад, но в то время в ней уже медь не добывали, на самом деле. Больше денег зарабатывали на серной кислоте, которую делали из диоксида серы, побочного продукта при плавке шихты. Сами знаете, та штука, которая лишила эти земли копчушек. Ладно, вот оно. Вот озеро, в котором утонули мои друзья.

Позади клети по всему склону острого зазубренного хребта протянулся огромный кратер, наполненный лазурно-голубой водой и окруженный зеленеющими деревьями. Будто кто-то выдернул затычку, и часть земли утекла в гигантский слив, оставив после себя лишь этот лазурный пруд, сверкающий у самого дна мира.

Килгор с трудом сдержался от того, чтобы назвать зрелище «прекрасным», и отвел Бетани от края, чтобы ее ветром не сдуло.

Они вернулись на засыпанную гравием стоянку.

– Там они и умерли. Адам первым, через два дня после того, как мы приехали. Несчастный случай, нелепый, так они сказали. Он упал и… забыл, что плавать умеет, или какая-то подобная чушь, так и написали.

– А они отправили его тело домой? Не думаю, что у них тут есть возможность вскрытие провести.

– Ага, сейчас он уже дома. А вот Грег… он умер два дня спустя, и его тело до сих пор в медцентре Меднорудного Бассейна, и мне никто сказать не может, отдадут ли его. Никто мне ни фига не говорит. Эммау Пит считает меня мелкой наглой сучкой из большого города, будто Ноксвилль – это Нью-Йорк, а я там всю жизнь подковерными интригами занимаюсь. Не знает, что я слышала, как она это сказала, но, возможно, ей и плевать.

Она поглядела на Килгора как-то хитро.

– Может, с вами они нормально разговаривать будут.

– Я постараюсь вести себя максимально дружелюбно… но мой опыт говорит, что обычно люди быстрее открываются красивым женщинам, таким, как вы, а не здоровым мужикам типа меня.

Она пожала плечами.

– Не здесь. Они меня недолюбливают. Они мне не доверяют. Поставили на одну ступень с юристами и специалистами по охране природы, теми, кто закрыл шахты и лишил работы весь город. Ты либо за медь, либо против нее. Будто жизнь, которую мы вернули этой земле, ни фига не стоит.

Килгор Джонс издал неразборчивый звук, выражая недовольство, но она не отозвалась. Лишь глядела поверх хребта, в лазурную дыру в серо-красной земле, окруженную непокорными деревьями, вцепившимися корнями в стены кратера, держащимися за них, перекрученными, но живыми. Будто огромное живое «пошел на хрен» всей истории этого места.

Однако она так и не сказала того, что он ожидал услышать, и Килгор решил снова немного подтолкнуть ее. Дружески, но недвусмысленно.

– Расскажите мне, что вы видели тогда вечером, когда Грег утонул.

Она медленно кивнула. Не ему, а себе самой.

– Что-то поднялось, едва не вышло из воды, но не вышло. Оно что-то шептало Грегу, – сказала она, едва громче того шепота, о котором рассказывала. – Звало его. Манило его. А потом, когда он не поддался, схватило его и утащило прямо в озеро.

– Опишите это… существо, которое вы видели.

– Я… я не могу.

– Лучше бы смогли, поскольку я полный профан в чтении мыслей. Бетани, – сказал он, настойчиво, стараясь скрыть нетерпение. – Вы попросили о помощи. Так говорите же со мной.

Она сглотнула и скрестила руки на животе, подтягивая края кардигана.

– Оно выглядело, как человек, но это не человек. Как шахтер – шахтер прежних лет, века девятнадцатого. Но не совсем.

Она сдвинула брови.

– Думаете, это призрак?

Такой стиль разговора был для Килгора привычнее. А вот для студентки-дипломницы – явно нет.

– Призраки, по большей части, созданы на основе воспоминаний и воображения. Их собственного и окружающих. Единожды в тринадцатое полнолуние призрак может набраться сил, чтобы создать рябь в мире реальности, но я никогда не слышал, чтобы силы у него было столько, чтобы утащить взрослого мужчину.

Бетани спрятала руки в рукава и засунула в подмышки.

– Это существо… чем бы оно ни было, это не воспоминание. Оно было здесь, на самом деле. А если это не призрак, то что это?

– Пока не знаю, – ответил Килгор. Не надо высказывать догадки, они ее только испугают. Надо побольше информации, значит, надо поговорить с местными. Если забыть его вежливые протесты насчет отношения местных к Бетани, она для них – чужая. За милю видно.

Килгор тоже не был местным, да и Чаттануга – такая же сельская местность, как и Ноксвилль, для них. Но быть местным – это не только адрес, по которому ты живешь.

Он оставил Бетани на ступенях музея. Пожал ей руку, взял с нее обещание, что она будет на связи и будет держаться подальше от кратера. Она согласилась, но Килгор не знал, значит ли что-нибудь ее согласие. Безотчетный ужас, который охватил ее, когда она видела, как ее товарищ-студент тонет, ничто по сравнению с серенадой создания из иного мира. Или ее собственным любопытством.

Серенада. Сирена.

Слово само всплыло в памяти и отказывалось погружаться обратно. Он мысленно подметил это, поскольку нет смысла игнорировать совпадения. Сирены – водные элементали в своем роде. Они зовут, заманивают и убивают. Правда, обычно являются в более привлекательном облике, чем шахтер девятнадцатого века.

– Все когда-то бывает впервые, – пробормотал он. – А потом лишь повторяется.

Дернул непослушную дверь «Эльдорадо» и уселся в машину.

– Оно говорило с Грегом, и Грег не слушал. Тогда оно решило прибегнуть к силе.

Он поглядел на серебряное распятие, висящее над зеркалом заднего вида, дрожащее и покачивающееся, как маятник. Это был подарок от человека, которого он больше не услышит. Человека, которого он привык считать отцом. В третьей церкви, из которой его выгнали. Последней. Той, мимо которой он иногда проезжал, так и не закончив их спор, но зная, что ему лучше не входить.

Они изгнали его, будто он какой-нибудь проклятый богом вампир, который бы и сам через порог церкви не переступил.

В любом случае, он больше туда не приходил. Понимал, что там его видеть не желают, и на это не повлияет ни его желание, ни молитвы, сколько бы их ни было. По всей вероятности.

Он вздохнул. Конечно, сейчас ему бы помощь не помешала. Смирившись с этим, Килгор достал из кармана маленькую записную книжку и записал все, что узнал сегодня. Пролистал до последней страницы. Два адреса. Местное питейное заведение, точка, которую держит некий Эд, и местная женщина, которую то ли зовут, то ли прозвали Эммау Пит, волонтера, работающего в музее и придерживающегося не слишком хорошего мнения о бедной мисс Хьюсман.

Судя по тому, что часы показывают, насчет бара думать рановато. Там не будет тех, с кем поговорить стоит. А миссис Пит? Время ужина еще не настало, а она говорила, что он может заехать ближе к вечеру. Она знала, что он приедет, но ему хотелось бы сначала позвонить, из вежливости… но, как она сама призналась, у нее телефона нет. Всегда говорила по телефону в музее, и это ее вполне устраивало.

У Килгора Джонса телефон был, но дрянной, без GPS. Оставалось утешиться тем, что милостью Божией Дактаун все-таки был на картах Гугл, и пачка листов, заранее распечатанных дома, дала ему представление о здешних местах.

Эммау Пит жила на расстоянии плевка от шахты – в пешей доступности для человека, который любил ходить пешком больше, чем Килгор. Однако поиск подъездной дороги на «Эльдорадо» занял у него минут двадцать. Дорога не была никак отмечена, не была посыпана гравием, и он вычислил ее лишь методом исключения, проехав по четырем соседним, совершенно таким же. Загадка, как в таких городках почту разносят. У всех, наверное, свои хитрости. Все друг друга знают, редко, что теряется или пропадает. Однако тогда ситуация со студентами из университета выглядит еще загадочнее.

А может, и вовсе нет. Эти ребята – пришлые, местные не обязаны за ними приглядывать. Так что пропасть они могут куда проще, чем письмо какое-нибудь.

Он включил стояночный тормоз, машина резко дернулась и остановилась, привычно поскрипывая.

Дом Эммау Пит оказался хорошо отремонтированным крафтсмановским домиком, с садиком спереди, но не таким ухоженным, как висячие горшки с цветами на его крыльце. Сейчас там были исключительно лиловые и розовые петуньи, поскольку все остальное уже завяло. И эти завянут, где-нибудь перед Днем Благодарения. Но пока что они оттеняли белый домик с серой крышей, словно сигнализируя, что дом жилой. Что о нем кто-то заботится.

Килгор осторожно наступил на ступеньки, убедился, что они достаточно прочные, поднялся и постучал в выкрашенную в красный цвет дверь.

Из-за двери доносилось бормотание телевизора, вроде бы местные новости. Скрипнул стул, потом доска, послышались шаги, и в крошечном окошке, заменяющем дверной глазок, появился глаз.

Но дверь не открыли.

– Кто там?

Килгор постарался придать себе максимально вежливый вид, сложил руки на груди и слегка ссутулился, чтобы скрыть свой немаленький рост.

– Прошу прощения, мэм, мне нужно увидеться с Эммау Пит. Это не вы, случайно?

– А тебе-то зачем?

– Я Килгор Джонс. Мы сегодня утром по телефону разговаривали.

– Точно, припоминаю. Большой ты сукин сын, а?

– Мне так часто говорят.

– И что тебе тогда надо? Ты же не из патрульных, это я помню.

– Я автомеханик из Чаттануги.

Глаз в окошке прищурился.

– Расследующий случай случайно утонувшего…

– Не утонувшего, мэм. Того, что это вызвало.

Он услышал щелчок. Повернулась дверная ручка, и дверь со скрипом приоткрылась на дюйм.

– Ты меня заинтересовал, здоровяк. Не обмани мои ожидания.

Она открыла дверь, и Килгор ее увидел. Невысокая, пожилая, но не старая. С седыми волосами и яркими глазами, в опрятном синем платье и серых тапочках.

– Ты же не ясновидец, а?

– Нет, мэм. Я не вижу и не ощущаю ничего, кроме того, что видно обычным зрением.

– Значит, боец. Раз не ясновидец.

Она вздохнула и распахнула дверь одним движением руки в запястье.

– Тогда проходи, наверное.

Отойдя в сторону, чтобы пропустить его, она развернулась и неспешно пошла по заставленному вещами дому. Не захламленному и грязному, просто до отказа набитому необходимыми пожилой барахольщице вещами. Стопки книг о Гражданской войне и Диком Западе из «Тайм Лайф», серии книг о паранормальных явлениях восьмидесятых годов, статуэтки, местные и заморские, колокольчики, привезенные из туристических поездок, коллекционные ложки с эмблемами, фотографии родных и близких в рамках, занимающие все свободное пространство на стене, несколько аккуратно расставленных чайников, прихватки, ряды кофейных кружек на крючках у полок, домотканые шерстяные платки с яркими незатейливыми узорами, занавески из старых простыней, рождественские картинки деревень с людьми, катающимися на коньках, почтовыми отделениями и станциями железной дороги, домашними животными, машинами. И гирлянды на каждой двери.

– Я чайник поставлю, а ты присядь.

Конечно, чайник поставит. Килгор знал, что от пожилой южанки без чая из дома не уйдешь, точно так же, как с молодой южанкой разговор не заведешь, пока она кофе не сварит. Будто тут никто поговорить не может, что-нибудь не прихлебывая, чтобы отвлекаться иногда.

Но ведь и в Первой Баптистской все то же самое было, так? Если не совместный обед, то хлеб вкусить вместе, поэтому они и называли церковь Дом Братства.

Эммау, чье имя он сначала принял за обращение «грэндма», бабушка, показала рукой на обеденный стол, красиво отделаный и крепко сбитый, видимо, сделаный на заказ. Небольшие стулья с ним совершенно не сочетались, а еще они выглядели так, что ни один из них не выдержит вес Килгора без необратимых повреждений.

Он уже готов был предложить выйти на крыльцо, но тут заметил прочную кедровую скамейку, явно принесенную из сада. На кухне Эммау она служила столиком для стопки полотенец и литых чугунных кастрюль, стоявших одна на другой.

– Может, я, возможно… разберу на этой скамье? – сказал он. – Нам обоим лучше будет, если я ничего не сломаю.

Она поперхнулась смехом, как курильщик лет восьмидесяти, но возраст у нее еще не тот, да и сигарет Килгор не заметил.

– Как пожелаешь.

Дело не в смехе, понял он. Сказанные ею слова прозвучали так же хрипло, как и смех. В них сквозил не возраст, а нечто иное. Аккуратно приспособив мебель под себя, он уселся.

– Надеюсь, я не сильно потревожил, особенно если вы чувствуете себя нехорошо?

– Нехорошо? – переспросила она, бросив на него резкий взгляд, от плиты. – Ты кашель имел в виду? Это еще мелочи, ты просто в городе не освоился, иначе услышал бы и похуже. Все мы, кто постарше, кто здесь вырос… у всех один голос.

– Очень жаль это слышать.

– Почему? Ничего не болит, и я внимания не обращаю. Дает ощущение одного племени, – сообщила она, вытаскивая из шкафа коробку пакетиков с чаем. Сдернула со стены пару кружек. Себе оставила светло-розовую, с изящной ручкой, а ему дала большую, в виде Твити, сидящей на краю ванной.

– Когда-то давно между Дактауном и Копперхиллом жило большое племя. Компания хорошо о рабочих заботилась, – сказала она, хотя ее кашель говорил об обратном. – Теперь все это ушло, как и большая часть нас. Таков порядок вещей.

– Но земли здесь чудесно восстановились, – сказал он, показав, сколько налить кипятку, и окунул в воду пакетик. – Как-то так.

– Как-то так, да уж. Как-то змеи, как-то крысы, как-то жуки. Давно от них отвыкли, а тут, нате, снова они ползают. Не говоря уже об этих проклятых деревьях. Нравилась нам наша красная земля, я тебе скажу…

Она поглядела на Килгора поверх кружки.

– Но ты тут не за чаем и не за трепом. Хочешь поговорить насчет кратера и того, что в нем спит.

Килгору не понравилась фраза. Слишком много предположений и скрытого смысла. Интересно, что она на самом деле знает.

– Да, мэм, – откровенно сказал он. – Вы работали в музее дольше, чем кто-либо, и до мозга костей местная. Думаю, что лучше всего с вами об этом говорить.

– А что ты уже узнал?

– Только то, что Бетани Хьюсман видела, как она считает.

Эммау Пит презрительно фыркнула, и по чаю пошла рябь.

– Эта девочка. Думает, что очень много знает. Она мне не сказала, что что-то видела. И шерифу тоже не сказала.

– Мне сказала, что вы ее недолюбливаете. Считает, что потому, что она пришлая.

– Потому, что она попыталась заказать в буфете на заправке на краю города жиденькую хрень наполовину с кофеином, наполовину без, и что-то-там-еще, и вела себя раздражительно, когда ей дали простой кофе из капельной кофеварки, – выпалила она.

Килгор понял, что они говорят об одном и том же.

– Так что она ни фига мне не сказала… но с тобой поговорит. Ладно, значит, она там что-то видела, так?

– Что-то, похожее на шахтера прежних времен, поднявшееся из воды. Оно утащило в кратер ее друга и утопило его.

– Похожее на шахтера? – задумчиво переспросила Эммау, будто поставив вопросительный знак самой интонацией. – Что ж, иногда эти существа принимают ту форму, за которую их и прозвали. Показывают нам то, что мы ожидаем увидеть.

Она закрыла глаза и принялась глубоко дышать над кружкой, вдыхая пар и улыбаясь, но улыбка была мрачной.

– Это существа, бывшие здесь прежде нас… прежде шахты. Прежде индейцев. И пребудут здесь, когда уйдет последний из нас.

– Думаете, их это обрадует? Когда уйдут последние из нас?

– Не знаю. Они принадлежат этой земле.

Килгор нахмурился.

– Но студенты-экологи из университета тоже заботятся о земле – приводят ее в порядок. Можно было бы подумать, что местные привидения или элементали должны бы этому радоваться.

– Дактауну они не нужны. И тому, что на дне озера, – тоже не нужны. Мир не состоит из хиппи и солнечного света, парень. В нем должно быть равновесие, сам понимаешь. Здесь, в Бассейне, все всегда было завязано на металл. Земля, в которой скрыта медь, штуки, которые вытаскивают медь, штуки, которые работают с медью. Равновесие.

– Ага, точно, но 150 лет здесь равновесия не было, а эти ребята не должны были рисковать жизнями, чтобы восстановить его.

– Почему нет? – спросила она, подмигнув, но за этим светилось нечто жесткое. Килгор изобразил изумление, но она отмахнулась. – Нет, ладно. Ты же знаешь, я шучу. Что бы это ни был за старый черт, не следует оставлять его здесь и дальше. Нельзя позволить ему пировать. Так что выясни и разберись с ним.

– Как?

– Без понятия. Но если эта тварь такая мерзкая, что людей убивает, вряд ли ты чего-то разговорами добьешься. По крайней мере, ты.

Он задумался.

– Благодарю вас, – наконец сказал Килгор, отрывая губы от головы Твити. – Вы дали мне хорошую пищу для размышлений.

Допив чай, он снова поблагодарил женщину, а затем вернулся в отель, чтобы подготовиться к ночной работе. Снял номер в том же «Холидэй Инн Экспресс», что и студентка-дипломница, не особенно удобный, но на многие мили вокруг ничего другого не было.

Идя по коридору в номер, он столкнулся с Бетани. Та стояла босиком, с ведерком со льдом.

– Привет! – чирикнула она.

– Привет, – ответил Килгор, поправляя рюкзак на плече, чтобы не задеть ее.

– Даже не знаю, почему удивилась, увидев вас здесь, – сказала Бетани. – Хотя больше тут упасть некуда.

– Близко, и здесь чисто. Переночевать хватит.

– Так вы ненадолго? Один раз переночевать?

– Как пойдет. Посмотрим, что дальше будет.

Она задрожала, крепче ухватив ведерко со льдом.

– Уверены, что с вами все нормально будет?

– Как всегда.

Она нервно засмеялась. Интересно, она когда-нибудь по-другому смеется?

– Похоже, вас никто не беспокоит, по крайней мере, не слишком часто.

– Нет, мэм, не беспокоят.

Они пожелали друг другу спокойной ночи, и он дошел до своего номера. Включил свет. Ничего выдающегося, но и ничего ужасающего. Кровать с убогим одеялом, небольшая стопка туалетных принадлежностей размером с пробники, раковина с поцарапанным смесителем.

Интересно, почему Бетани решила, что если он спокойно вывалил самое сокровенное, сказал, что его обычно не беспокоят, но уж если беспокоят, то по-крупному. Все смотрели в кино про тюрьмы. Если что-то затеваешь, сперва надо свалить самого большого. Чудовища тоже это знают. Пока что ему удавалось избегать тесного с ними знакомства, только пару шрамов заработал, но таких хороших шрамов, что каждый день вспоминаешь тех, кому повезло меньше.