Текст книги "Лучше быть святым"

Глава 9

Когда раздался этот уверенный голос, она поняла, что спасена. Увлеченные предстоящим актом совокупления, все пятеро, даже Карась, не заметили, как в квартиру бесшумно вошел Меджидов. Теперь в руках у него была «беретта», и Лена знала, что из пяти выстрелов он не промахнется ни разу. Видимо, это поняли и державшие ее ноги «шестерки». Они испуганно замерли, не решаясь шевельнуться. Тип с лошадиными зубами так и остался стоять со спущенными брюками, а Грива, державший ее руки, уже привязанные к верхним стульям, даже не подумал достать свое оружие. Только Карась метнул было взгляд на автомат, но понял, что тот слишком далеко. И сразу успокоился. Словно что-то решил для себя. Все замерли.

Ей вдруг стало стыдно. Стыдно не этих подонков, только что раздевавших ее и пытавшихся изнасиловать. Она стыдилась Меджидова, увидевшего ее в таком виде. Он, понимавший ее состояние, старался по возможности не смотреть на нее, находящуюся среди четырех других тел, за которыми он внимательно следил.

– Некрасиво, – убедительно сказал Меджидов, не опуская оружия, – ты же вор в законе, – обратился он к Карасю, – а разрешаешь такие вещи. Очень некрасиво.

Он вдруг улыбнулся. И эта улыбка как – то сняла напряжение, словно все поняли, что он не будет стрелять. И заулыбались. «Лошадиные зубы» попытался поднять свои брюки, когда прозвучали два характерных щелчка. На «беретте» Меджидова уже был надет глушитель. Стоявшие у ее ног двое парней, так и не успевшие понять, что произошло, рухнули на пол с простреленными головами. Меджидов был лучшим снайпером группы. Он стрелял точно в лоб. Грива от страха икнул. «Лошадиные зубы» даже не пытался больше поднять свои брюки. Только Карась отвернулся.

– Развяжи ее, – приказал Меджидов Гриве.

Тот трясущимися руками развязал руки женщине, его била крупная дрожь. Ковальчук по-прежнему лежал без движения.

– Кто его? – спросил Меджидов.

Суслова показала на Гриву и, вдруг встав, как была голая, подошла к своему будущему насильнику и резко ударила его ниже пояса. Послышался хруст. Она вложила в удар весь свой стыд перед Меджидовым, весь свой позор.

«Лошадиные зубы» заорал на весь дом.

Меджидов с сожалением выстрелил еще раз, чтобы прекратить эти крики. Насильник как-то странно дернулся и, стукнувшись головой об пол, упал, словно подрубленный.

– Так и будешь стрелять? – спросил Карась, холодея от собственной смелости.

– Почему? – Меджидов старался говорить как можно спокойнее, хотя вид раненого Ковальчука бил по нервам. – С тобой мы будем говорить долго. Тебя я убью последним.

Карась промолчал. Только облизнул пересохшие губы и вновь посмотрел на автомат.

– Нужно уходить, – предложил Меджидов Сусловой, наклонившейся над тяжело раненным Ковальчуком.

– Он еще жив, – сказала женщина.

– Грива, – приказал Меджидов, – брось свой пистолет.

Оружие полетело на пол. Меджидов подошел к телефону.

– Вадим Георгиевич, это снова я. У нас случилась трагедия. Наш друг тяжело ранен. Нет, вы его не знаете. Здесь есть убитые, поэтому пусть сюда быстро приедут ваши люди. И ваши врачи. Сейчас я продиктую адрес.

Затем он положил трубку.

– У нас просто не было другого выхода, – тихо сказал он, обращаясь к женщине, – иначе мы его потеряем. Ты одевайся поскорее, мы уезжаем отсюда.

Женщина вышла из комнаты.

– Значит, стрелял? – обратился к почти обезумевшему от страха Гриве. Тот судорожно кивнул головой.

– Надо, чтобы ты почувствовал, как это больно, – почти участливым тоном сказал, едва сдерживаясь от бешенства, Меджидов. Первый выстрел был прямо в колено. Дикий крик Гривы, казалось, потряс все здание.

– Через пять минут здесь будет ФСК. Можешь кричать на здоровье, – мстительно сказал Меджидов, поднимая пистолет для следующего выстрела.

Грива орал как резаный. В этот момент раздался еще один выстрел, и он умолк. Пуля попала прямо в сердце. Меджидов оглянулся. На пороге стояла Суслова с оружием в руках.

– Не надо, – сказала она, – это действительно больно.

Меджидов перевел взгляд на Карася. От кровавой каши, устроенной в квартире, того просто мутило. Он вдруг судорожно дернулся, и его вырвало. Брюки у него были совсем мокрые.

– Теперь твоя очередь, – просто сказал Меджидов, оглянувшись на Ковальчука, все еще не приходившего в сознание.

– Не надо, – от былой храбрости Карася ничего не осталось, – только не это. – Он рухнул на колени, прямо в собственную блевотину, – я все расскажу, все.

– Откуда вы про нас узнали?

– Следили, следили, по поручению подполковника Корженевского. Он из особой инспекции, из МВД. Я ничего не знаю, – его просто трясло от страха, и он говорил, захлебываясь.

– В Ленинграде вы взорвали машину?

– Да, да, наши люди. И в Вильнюсе тоже были мы.

– Что там случилось?

– Мы взяли жену этого типа, Ви… Пилюнаса… – от страха Карась уже плакал, – и предложили ему добровольно ехать с нами. А он вместо этого выбросился в окно.

На лестнице уже раздавались многочисленные шаги.

– Что за документы вы ищете?

– Мы сами не знаем. Нам приказано убить всех находящихся в квартире людей, но прежде изъять документы…

В дверь уже стучали.

– Что вы сделали с женой Билюнаса? – строго спросил Меджидов.

– Мы… вы… они… – в таком состоянии человек просто не может говорить неправду, как на исповеди, Карась заикался от волнения. – Ее изнасиловали все вместе, но потом отпустили, честное слово, отпустили… – закричал он.

Меджидов выстрелил. Карась в последний момент дернулся, и пуля только скользнула по лбу. Он вскочил на ноги, и следующий выстрел свалил его навсегда. Меджидов достал пустой магазин из пистолета, вытер оружие, подошел к Ковальчуку.

Суслова уже открывала дверь, и вокруг были люди.

Олег Митрофанович вдруг открыл глаза.

– Бог все-таки есть, – прошептал он, увидев Меджидова, и попытался улыбнуться.

К ним подошел взволнованный Вадим Георгиевич.

Из истории гипотез

ГИПОТЕЗА № 4

На работу в органы милиции он пришел двадцатилетним парнем. Молодой казанский юноша с тех пор на всю жизнь связал свою судьбу с органами МВД. Только в восьмидесятом году, спустя двадцать лет, ему удается выдвинуться на очень незначительную должность – начальника одного из отделов управления БХСС МВД СССР. Для того чтобы сделать карьеру, Виктору Ерину нужен был трамплин. И он его получает в виде двухлетней должности первого заместителя министра внутренних дел Армении. Укоренившаяся на Кавказе манера дорогих подарков и роскошных угощений быстро делает его очень популярным в коридорах власти союзного МВД, и уже через два года он неожиданно становится заместителем министра внутренних дел СССР.

После трагической смерти Бориса Пуго, когда министром внутренних дел СССР становится его коллега из Азербайждана Виктор Баранников, Ерин передвигается на его место первого заместителя министра. В декабре девяносто первого года, когда по чьей-то бредовой идее Ельцин предлагает создать Министерство безопасности и внутренних дел Российской Федерации, Ерин назначается первым заместителем того же Баранникова.

Но Конституционный суд, признав неправомерность такого указа, вновь разделяет органы контрразведки и МВД, и Ерин, в пику бывшему министру внутренних дел РСФСР Дунаеву, недостаточно сильно, по мнению многих демократов, поддержавшего Ельцина в августе девяносто первого, назначается министром внутренних дел России.

Правда, пока его положение довольно сложное и обвальный рост преступности грозит свалить его с этого кресла. Именно на его период приходится начавшийся беспрецедентный рост преступности, повальная коррумпированность в органах МВД и, по существу, состоявшаяся криминальная революция, когда запуганное население многих российских городов с наступлением темноты не решается показаться на улице.

Преступность захлестывает страну, бандиты перестали даже прятать свои лица, не опасаясь наказания. Они грабят банки и страховые компании, универмаги и универсамы. В мае девяносто третьего не способная справиться с этим ростом преступности милиция тем не менее демонстрирует свою готовность, устроив грандиозное непрофессиональное побоище митингующих, но тогда Ерину удается уйти от ответственности, свалив все на московские власти.

В октябре девяносто третьего года деморализованная милиция фактически сдает город вооруженным отрядам бывшего Верховного Совета РСФСР.

Только после введения войск органы МВД сумеют оправиться от шока, нанесенного у «Белого дома», и вот тут они возьмут настоящий реванш.

Массовые избиения ничего не подозревающих и ни в чем не повинных граждан знаменуют собой триумф вооруженной милиции над собственными гражданами. Ерин, впервые в мировой практике, получает звание Героя России за массовую гибель собственных сограждан[4]4
  Белые офицеры во время гражданской войны отказывались от любых наград, ибо противно чести русского офицера получать награды за убиение своих соотечественников.


[Закрыть].

Он перешагивает через трупы сотен людей, стараясь не вспоминать происшедших событий. Его независимость и незаменимость достаточно сильно проявятся в тот момент, когда взбешенная убийством своего депутата Государственная Дума России почти единогласно примет решение о его снятии с занимаемой должности. Вопреки мнению большинства депутатов, Президент оставит Виктора Ерина на своем посту. Справедливости ради необходимо отметить, что профессиональный милиционер Виктор Ерин сделает чрезвычайно много для поднятия престижа и авторитета органов МВД, постепенно становясь одним из наиболее близких Президенту Ельцину людей.

– Вы можете внятно объяснить, что здесь произошло? – спросил изумленный Вадим Георгиевич. – Здесь как будто состоялось целое сражение.

– Все в порядке, генерал, – перевел дыхание Меджидов, только сейчас обнаруживший, что у него дрожат руки. Все-таки пятый выстрел он смазал. Быть палачом очень трудно. – Это бандиты, ворвавшиеся к нам в дом. Кличка одного из них Карась, он, кажется, вор в законе, проверьте по картотеке, остальные – его люди. А этот тяжелораненый – наш сотрудник. В больнице у него обязательно должна быть своя охрана.

– Конечно. Но как они узнали о вашей квартире?

– Потом. Сейчас, если можно, разрешите нам уехать.

Суслова вышла из другой комнаты уже одетая, внешне спокойная и с чемоданчиком в руках. Вадим Георгиевич с интересом посмотрел на нее.

– Она тоже ваш сотрудник?

– Да. Кстати, теперь вы знаете всех семерых. Тот раненый тоже наш сотрудник. У него прострелены обе ноги. Нужна срочная операция. И еще одна просьба – пока здесь ничего не трогайте. Просто увезите трупы и закройте дверь.

– Я выставлю охрану.

– Как вам будет удобно. А сейчас разрешите нам уехать.

Суслова подошла к Меджидову.

– Я отключила компьютер, стерла всю информацию, – просто сказала она, – все документы у меня с собой. – Молодая женщина избегала смотреть в глаза Меджидову, словно происшедшее как-то скомпрометировало ее. Но говорила спокойно, голос почти не дрожал. Он понял, каких сил стоило ей это спокойствие. И подивился ее профессионализму. Даже в такой ситуации она не забыла отключить компьютер и взять документы.

– Мы уезжаем, – просто сказал он, взяв чемоданчик из рук Сусловой. – До свидания, – сказал он на прощание генералу.

– Вам не кажется, что вы ошиблись? – спросил его уже вслед Вадим Георгиевич. – Решив бороться в одиночку. Теперь вы повторяете свою ошибку. Может, все-таки останетесь?

– Мы не ошиблись, – упрямо ответил Меджидов, – если бы мы сидели у вас, все было бы действительно спокойно, и эти подонки у вас, конечно бы, не появились. Но тогда бы мы многого не узнали. Нет, генерал, мы были правы. Всего хорошего.

На лестнице уже толпились соседки, зеваки, провожавшие каждое тело испуганными восклицаниями. Впрочем, особого удивления не было. За последние три года москвичи привыкли к разборкам между бандитами и стрельбе на улицах города.

Внизу на улице начинался дождик. Меджидов взял женщину за руку и осторожно перевел на другую сторону улицы. Поднял руку, останавливая попутную машину. Взвизгнули тормоза.

– В отель «Балчуг», – негромко попросил Меджидов. Женщина удивленно взглянула на него, но ничего не спросила.

Через десять минут они были у гостиницы. Меджидов протянул деньги, пригласил женщину выйти. Они прошли в холл гостиницы. Видимо, измученный вид Меджидова и несчастное лицо Сусловой не произвели на портье должного впечатления. Она неприязненно посмотрела на «лицо кавказской национальности».

– Что вам нужно?

– У вас есть свободные апартаменты?

– Да. Вы знаете, сколько они стоят?

Меджидов раскрыл чемоданчик, достав конверт с имеющейся валютой. Там было около тысячи долларов.

– Пожалуйста, на один день, – попросил он, уплатив за номер. – И пришлите к нам официанта из ресторана.

Суслова по-прежнему ничего не спрашивала. Они вошли в лифт, поднялись на свой этаж, отказавшись от портье, сами прошли по коридору и открыли дверь. Суслова вошла в номер и села на диван. Она по-прежнему ничего не спрашивала.

Меджидов подошел к телефону, набрал номер.

– Добрый вечер. Это говорит Кямал. Скажите, это библиотека? Извините, я, кажется, ошибся номером.

Термином «библиотека» обозначалось вынужденное опоздание. Сказав свое имя, он обратил внимание Подшивалова на опасность. В дверь постучали. Вошел прыщеватый молодой официант.

– Вызывали?

– Принесите что-нибудь поесть. И бутылку вина, – попросил Меджидов.

– Шампанское будете?

– Нет, я же сказал – вино. Два салата, закуски, горячее. И быстро.

Официант, не решившийся больше переспрашивать, почти сразу исчез за дверью. Меджидов сел на диван, взяв руки женщины в свои. Они были холодные и какие-то безжизненные. Он подул на них.

– Все хорошо, – улыбнулся он, – все в порядке.

И здесь она не выдержала. Накопившаяся боль, разочарование, стыд, испытанный страх, пережитое внезапно взорвалось в ней, и она разрыдалась.

Меджидов, осторожно обняв женщину за плечи, привлек к себе.

– Ничего, ничего, – бормотал он, обнаружив, что у самого трясутся руки. Так они и просидели двадцать минут в ожидании официанта. Тот, войдя, вкатил столик, быстро сервировал стол и, получив свои деньги, удалился.

– Садись за стол, – предложил Меджидов.

Она покачала головой:

– Я не хочу есть, – тяжело вздохнула, – пойду умоюсь.

Оставшись один, он снял пиджак и вдруг обнаружил, что нестерпимо хочется курить. Он бросил курить двадцать лет назад и с тех пор никогда не испытывал такого желания, а сегодня вдруг почувствовал нестерпимую тягу. Он даже подошел к телефону, чтобы попросить принести ему сигареты в номер, но чудовищным усилием воли сдержался.

Суслова вышла из ванной в банном халате, заранее приготовленном для посетителей. Она собрала волосы и выглядела еще моложе своих лет. Туфли она не надела, предпочитая вышагивать босиком.

– Кажется, я проголодалась, – застенчиво улыбнулась она, усаживаясь к столу.

Он прошел в другую ванную комнату, помыл руки, умылся, снял галстук и вернулся в комнату, усаживаясь напротив.

Бутылка вина была уже открыта, и он разлил вино в бокалы.

– За тебя, – просто сказал он.

– За тебя, – ответила она, впервые за шесть с лишним лет обращаясь к нему на «ты».

Ужинали молча, словно боясь нарушить хрупкое равновесие. Только еще дважды он разливал вино, и дважды они пили друг за друга.

Затем они долго сидели почти в темноте, не решаясь включить свет.

– Как твой сын? – спросил Меджидов, знавший, что у женщины есть восьмилетний мальчик.

– Ходит в школу.

Муж Сусловой погиб семь лет назад в Афганистане, после чего она приняла решение перевестись в особую группу «О», вернее, еще ничего не зная о группе, попросила свое руководство направить ее на самый трудный участок. Тогда руководители КГБ посчитали, что она может пригодиться в группе Меджидова. Кямал видел фотографию ее убитого мужа. Открытое, запоминающееся лицо. Парень чему-то улыбался, еще не зная, что впереди его ждет Афганистан.

– У нас в группе были две женщины, – вдруг начал рассказывать Меджидов, – ты никогда не интересовалась, что было до тебя.

Женщина насторожилась, откинулась на спинку стула и закрыла глаза, слушая Меджидова.

– Мы никогда не говорили об этом, – продолжал тот, – первая из них была из Молдавии. Мы работали вместе пять лет, пока она не погибла в Ирландии. Случайный выстрел какого-то экстремиста попал точно в спину. Она была еще жива, когда Билюнас пытался тащить ее на себе. Потом она умерла. Вторая была из Одессы. Примерно твоего возраста, но более темпераментная, разговорчивая. Ее мы оставили в Колумбии, когда пытались оторваться от преследующих нас боевиков – торговцев наркотиками. Она была снайпером и осталась сдерживать их. Позднее мы узнали, что она уничтожила пятнадцать человек и последнюю пулю пустила себе в висок. А я, оставив ее, молодую красивую женщину, оставив одну прикрывать меня, уходил в горы, спасая необходимые документы. И не мог остаться, потому что связной знал в лицо только меня.

Суслова молчала. Сидела, слушая его, закрыв глаза. И ничего не говорила. Он различал в темноте неясные контуры ее лица.

– У нее в Одессе осталось двое детей, – глухим голосом говорил Меджидов, – и нам, даже мне, не разрешили поехать в Одессу, увидеть, утешить ее детей. Даже не дали их адреса, посчитав, что это будет нарушением конспирации. Вот так я и живу с тех пор. Живу за себя и за мать этих двоих детей. Поэтому я был против твоей кандидатуры, решительно против. Когда я узнал, что у тебя погиб муж и остался сын, я представил на мгновение, что и ты можешь остаться где-нибудь в Колумбии или Ирландии, и тогда твой ребенок будет совсем один. А это очень страшно – быть совсем одному.

Она поднялась со стула и подошла к нему, касаясь губами его волос.

– Вы никогда не рассказывали об этом, – вне стола ей было трудно обращаться к нему на «ты».

Он взял ее руку, поцеловал.

– Это моя боль. Иногда трудно о ней говорить вслух.

Она понимала, что он привез ее сюда, чтобы она как-то отошла, успокоилась после таких потрясений. И вместе с чувством благодарности росло новое, какое-то неиспытанное чувство любви к этому седому, много страдавшему и много знавшему человеку. Словно пережитое сблизило их, породнив каким-то неведомым образом их души.

– Останешься здесь, – тихо сказал Меджидов, – закрой дверь и постарайся заснуть. Никому не открывай. Я повешу табличку на дверь, чтобы не беспокоили. Вот мой пистолет на всякий случай.

– Вы уходите? – спросила женщина.

– Я быстро вернусь. Хочу еще кое-что проверить.

Она не решилась возражать, понимая, что это действительно необходимо.

– Возвращайтесь, – попросила она, – возвращайтесь поскорее. Простите меня за мои слезы и за все остальное.

Она просила прощения за свою слабость, обнаруженную ею на той квартире, за свой выстрел в Гриву, за свой удар насильнику. Подсознательно она просила прощения и за свою наготу, словно ее обнаженное тело было проявлением слабости, не свойственной профессионалам. Еще глубже, где-то очень глубоко, ей было просто стыдно, как молодой женщине, показавшейся нагишом перед посторонним понравившимся мужчиной. Этот атавистический страх сидел во многих женщинах, считавших, что обнажение тела почти сродни обнажению души. Может быть, проституция начинается тогда, когда женщина дерзает отделить душу от тела, сознательно раздеваясь перед любым встречным. Но даже такая женщина не сможет механически скинуть с себя платье, оставшись в комнате с человеком, который ей нравится. Ибо в таком случае душа прилипает к телу и их очень трудно разъять.

– Ничего не было, – просто сказал Меджидов, вставая. Он положил свой пистолет на столик, проверил магазин, прошел в другую комнату, завязал галстук, надел пиджак и, уже выходя, добавил:

– Заодно узнаю, как себя чувствует Олег Митрофанович.

– Спасибо вам за все, – она не смогла удержать набежавшую слезу.

– Иди отдохни, завтра будет тяжелый день.

Он вышел из номера, захватив с собой табличку «не беспокоить». Повесил ее на дверь и зашагал по коридору. Внизу он довольно быстро поймал такси и, отъехав несколько кварталов, позвонил Вадиму Георгиевичу. Тот, несмотря на глубокую ночь, по-прежнему сидел в кабинете. Уже третьи сутки.

– Это я, – просто сказал Меджидов, – у меня к вам срочное дело. Кажется, мы вышли на след.

– Приезжайте поскорее, – предложил генерал. – У меня к вам тоже есть вопросы. Заодно узнаете некоторые новости.

– Как наш товарищ?

– Плохо, – честно ответил генерал, – врачи считают, что необходима ампутация. Он слишком долго пролежал без медицинской помощи. И потерял слишком много крови. Кроме того, у него, кажется, было больное сердце. Кстати, как его зовут?

– Ковальчук Олег Митрофанович. Он из Киева.

Меджидов положил трубку, затем поднял ее снова и снова позвонил. На другом конце ответил Подшивалов:

– Что-нибудь случилось?

– Олег Митрофанович тяжело заболел, – ответил Меджидов. – Лена сейчас отдыхает в гостинице «Балчуг», в апартаментах. Пусть Теймураз приедет и подежурит у ее номера.

По старой привычке он не назвал номера комнаты по телефону, справедливо рассудив, что это можно узнать и в самой гостинице.

– Помощь нужна?

– Пока нет. Я еду к Вадиму Георгиевичу. Кажется, что-то вырисовывается. Еще, – не удержался вдруг Меджидов, – скажи Теймуразу, что долги за Павку и Паулиса я уплатил. С хорошими процентами.

– Спасибо. Обязательно передам.

Меджидов повесил трубку.

Дождь обрушился на город каким-то неистовым ливнем.

Он поднял голову и впервые за этот день улыбнулся.

Впереди была долгая ночь.