Текст книги "Битва за Атлантику. Эскорты кораблей британских ВМС. 1939-1945"

За ленчем офицеры обсуждали теоретические вопросы рыбной ловли, и наш артиллерист развил целую теорию, суть которой заключалась в том, что самым целесообразным способом ловли рыбы является использование подрывного заряда, помещенного в корзину с рыбьими внутренностями, призванными служить приманкой, и взорванного с берега при помощи дистанционного управления.

Чтобы не портить удовольствие сидящим с удочками матросам, офицеры взяли катер и отошли подальше от корабля. Снаряд был уложен в корзину для использованных бумаг и прикрыт рыбьими внутренностями. Я настоял, чтобы моторный катер находился именно на «Шикари», потому что хотел иметь возможность посещать другие эсминцы группы в любую погоду.

Когда катер достаточно удалился от корабля, мы аккуратно спустили корзину в воду и уже совсем было собрались ее подорвать, когда кто-то, по-моему это был доктор, заметил, что на «Шикари» подняли флаги катера – нас вызывали. Проклиная нечто неизвестное, помешавшее рыбалке, мы во все глаза глядели на корабль – было видно, что на верхней палубе суетятся люди. Затем сигнальщик на мостике начал семафорить.

– Номер один, окажите любезность, прочитайте, что они хотят, а я пока все-таки взорву эту корзину с костями, – сказал я и тут же обратился к артиллеристу: – Так что, вы говорите, я должен сделать? Тронуть этот контакт батареи?

– Да, сэр.

Я так и сделал. Где-то внизу раздался глухой взрыв, и любопытные физиономии перегнулись через борт, стараясь высмотреть в воде результат. Сначала ничего не происходило, но через несколько секунд из воды вылетел довольно-таки крупный пузырь воздуха, доставивший обратно все рыбьи внутренности.

Теперь на старшего помощника, который все еще читал передаваемый с эсминца сигнал, обратились четыре мокрых и перепачканных в рыбьих внутренностях лица. И только доктор пытался выловить из воды единственную оглушенную маленькую камбалу – все, что мы могли доставить к офицерскому рыбному пиршеству.

– Итак, Блэки, – спросил я, с изрядным трудом отмывшись, – что они хотят?

– Вас повысили в звании. Полугодовое повышение, сэр.

– Повысили? И что я получил?

– Наверное, коммандера, сэр.

– Чепуха. Этого просто не может быть. Мне только тридцать пять. Даже будь я кадровым офицером Королевского флота, и то мне пришлось бы послужить еще год-другой, а что касается офицеров добровольческого резерва, там штат коммандеров очень мал, и я не слышал, чтобы за последнее время кто-нибудь умирал. Кроме того, если речь идет о полугодовом повышении, это не может быть временное звание.

Мотор катера был запущен, и мы отправились обратно на корабль. Команда изрядно повеселилась, когда мы поднимались на борт – мокрые, грязные и с единственной маленькой рыбкой в качестве улова. Но все оказалось правдой. Проблема старшинства для операции «Розовый сад» была решена именно таким способом.

Примерно через месяц я сидел на ковре из мягкого вереска в небольшой впадине между двумя горами на Фарерских островах. Внизу я видел зеркальную поверхность фьорда – его длина составляла около шести миль, а ширина на всем протяжении нигде не превышала три четверти мили. Часть, обращенная к югу, сияла и переливалась всеми оттенками золота, отражая полуденное солнце. Северная половина имела яркий, насыщенный цвет, как и безоблачное голубое небо над ней. Ничего не было слышно – только легкий ветерок чуть тревожил вереск – что было довольно необычно, чаще всего ветры здесь бывали очень сильными. Периодически над горами по другую сторону фьорда появлялись клочья разорванных северо-восточным ветром облаков и устремлялись куда-то вдаль по чистому небу, отбрасывая бесформенные тени на спокойное зеркало воды.

Далеко внизу стояли мои корабли. «Шикари» возглавлял колонну. За ним расположились три эсминца, направленные флотом метрополии, – «Метеор», «Ориби» и «Оппортун», дальше – остальные эсминцы класса S – «Сардоникс», «Сейбр», «Саладин» и «Скимитар». Всего в операции «Розовый сад» принимало участие восемь эсминцев. Более 1800 человек – серьезная команда! Но на сердце у меня было тяжело. Операция «Розовый сад» потерпела неудачу, и на мне лежала обязанность сообщить командующему флотом Западных Подходов, что продолжать ее нет никакого смысла. Возможно, я полез в горы именно для того, чтобы найти уединение и спокойно подумать обо всем. Нас разбил вовсе не противник – самым страшным врагом оказалась погода. Но как сказать адмиралу, что мои усилия с треском провалились? Прежде чем достать из кармана карандаш и листок бумаги, предусмотрительно захваченные с собой, чтобы составить черновик письма, я закурил трубку и глубоко задумался. Перед моим мысленным взором проходили события последних недель.

Ровно три недели назад мы прибыли в Галфьорд – пять эсминцев вошли в гавань, чтобы выполнить серьезную работу.

Еще следуя по узкому входу, мы увидели три эсминца, уже стоящие на якорях. Мой старшина-сигнальщик извлек небольшой сине-белый флаг. Этот флаг, вернее треугольный флажок, обычно у нас, в группе флота Западных Подходов, не использовался. Зато он пробуждал ностальгические воспоминания о предвоенной подготовке, когда море казалось непрекращающимся праздником и по нему не рыскали «волчьи стаи» немецких подводных лодок.

– Что это у вас, сигнальщик? – спросил я.

– Вымпел старшего офицера, сэр.

– Вы же знаете, что мы им не пользуемся.

– Но на флотских эсминцах этого не знают, сэр. Вчера я обнаружил, что у нас такого нет, и сделал его сам.

– Хорошо, старшина, пусть висит, пока мы здесь.

Я задумался. На флотских эсминцах не знают, что у нас на Западных Подходах обычно корабли становятся на якорь независимо друг от друга. Так принято не только потому, что наши якорные стоянки обычно настолько перегружены, что просто невозможно найти достаточно большой свободный участок, чтобы все корабли группы стали вместе друг за другом. Дело в том, что в группах обычно имеются корабли самых разных типов и размеров, снабженные разными якорями и якорными цепями, так что постановка на якорь в одном месте зачастую не только опасна, но и невозможна. В дополнение к этому существовала и техническая причина, по которой корабли не становились на якорь всей флотилией вместе. Когда якоря начинают опускаться одновременно, корабли обычно еще двигаются вперед, и цепь может задеть не слишком прочный купол, в котором размещается асдик. В отличие от фрегатов, корветов и траулеров, на эсминцах асдик может быть втянут внутрь корпуса. А значит, нет никакой причины, мешающей нам стать на якорь всем вместе – флотилией.

– Сигнальщик, группа будет располагаться флотилией. Передайте всем и проверьте, чтобы не забыли поднять купола асдиков. Лучше послать помощника боцмана за еще одним сигнальщиком на мостик. Вам он понадобится.

Вскоре на нок-реях затрепетали ярко расцвеченные флаги: на нашей – приказ, на других – ответ. Сигнальщики передавали информацию о постановке на якорь и скорости «Шикари», чтобы корабли, следующие за ним, сохраняли свою позицию. Мы подошли к выбранному месту стоянки. Так, теперь помедленнее – мы настолько снизили ход, что почти не создавали волны. Стоп машины! Царившее вокруг спокойствие казалось даже странным. Раздавался только гул больших вентиляторов, гнавших воздух в котельные отделения, а привычное к этому ухо его не слышит. Еще один сигнал – вымпелы упали, и пять якорей одновременно погрузились в глубокую прозрачную воду.

– Сигнальщик, запросите «Метеор» – какого роста их капитан?

– Около шести футов, сэр.

– Мне придется занять вашу каюту для совещания. В моей высота только пять футов девять дюймов.

– С радостью!

Тот день оказался последним, когда мне довелось испытывать что-то приятное. Уже на следующий день поступило сообщение с самолета об обнаружении немецкой подводной лодки, мы немедленно вышли в море – даже раньше, чем получили соответствующий приказ командующего. По спокойной воде под прикрытием берега мы двигались со скоростью 25 узлов. Вслед за «Шикари» шел «Метеор» – на наш взгляд, он был просто огромным. Обойдя мыс, «Шикари» буквально утонул в первой же волне, захлестнувшей нас в открытой Атлантике. Нам пришлось немедленно снизить скорость, испытывая закономерные опасения, что «Метеор» может нас протаранить, однако он тоже пошел заметно медленнее. Когда он поднимался на очередной волне, я мог созерцать и его мостик, и пластины обшивки киля. Восемь эсминцев, которые еще несколько минут назад были компактной, упорядоченной боевой единицей, теперь оказались разбросанными на довольно обширном пространстве. Килевая и бортовая качка, взлеты и падения на волнах создавали впечатление, что корабли отплясывают некий странный, безумный танец, при этом периодически поливая себя фонтанами воды. Когда они проваливались между волнами – видны были только мачты, иногда верхушки дымовых труб. Затем невидимая сила выбрасывала их на гребень волны, обнажая всю носовую часть, словно корабль на секунду оказался в сухом доке, а в это время по бортам с палуб стекали бурные потоки пенящейся воды.

Точка, где с самолета заметили подводную лодку, находилась в сотне миль от нас. Мы должны были добраться туда за пять часов после поступления первого сигнала – было слышно, что самолет продолжает наводить нас на цель. Но переход занял у нас 12 часов. Я уже приказал флотским эсминцам идти вперед, но оказалось, что их возможности в части скорости в такую погоду не превосходят наши. По прошествии шести часов самолету пришлось улететь. В условиях жестокого шторма мы провели 24 часа в бесплодных поисках, после чего вернулись в Галфьорд.

Дальше было то же самое, если не хуже. В первый день хотя бы связь с самолетом была хорошей – впоследствии и этого не было. По неведомой мне причине в этой части света радиосвязь всегда плохая.

В конце концов я решил, что лучше всего написать личное письмо.

«Уважаемый адмирал Хортон!

Я вынужден вам сообщить, что из-за ненастной погоды и плохой связи мне не удалось достичь успеха в операции „Розовый сад“. Все мои достижения за три прошедших недели заключаются в том, что пять эсминцев флота Западных Подходов, несмотря на неустанную заботу, приведены в немореходное состояние. Подробный отчет о полученных из-за непогоды повреждениях отправлен мной в Лондондерри.

Я рассматривал возможность перехода на один из флотских эсминцев, оставив лейтенанта Блэквуда командовать „Шикари“, но, хотя на больших эсминцах созданы лучшие условия для людей, на деле они не обладают сколь бы то ни было существенным преимуществом в скорости по сравнению с эсминцами класса S. Кроме того, я считаю, что у наших кораблей больше шансов достать врага. Флотские эсминцы могут сбросить только пять серий глубинных бомб, у них нет тяжелых зарядов для глубоководных подлодок, да и в плохую погоду на высоких скоростях они не слишком хорошо управляемы.

Офицеры флота оказали мне полную поддержку и проявили себя с самой лучшей стороны, а действия наших людей вообще выше всяких похвал. Всякий раз, выходя в море, на жилых палубах наших кораблей плескалась вода глубиной не менее фута, но я ни разу не слышал жалоб.

Все можно было бы перенести, если бы только радиосвязь была хотя бы немного лучше. По-моему, в здешней атмосфере есть что-то особенное, препятствующее связи. Нередко мы не могли установить прямую связь с самолетом, описывающим круги над нашими головами, и были вынуждены передавать сообщения на него через Исландию. Два дня назад нам пришлось запросить Квебек (Канада) передать сообщение самолету, находящемуся в шести милях, а моя последняя информация для вас, сэр, шла через Нью-Йорк, потому что мы не смогли выйти ни на одну из станций Великобритании.

По моему глубокому убеждению, имеющимися силами в существующих условиях продолжать операцию „Розовый сад“ нет никакого смысла.

Настоящий рапорт написан мной с чувством глубокого разочарования, однако я счел своим долгом это сделать».

Я отложил карандаш и снова посмотрел вниз. «Шикари», подхваченный порывом ветра, слегка повернулся и отклонился в сторону – насколько это позволила длина якорной цепи. Теперь он находился немного в стороне от остальных кораблей. Местные солдаты обратились к нам с просьбой о помощи, поэтому мы этим утром отправили с каждого корабля часть людей на берег. Лодки только что вернулись и еще покачивались на воде у борта кораблей. На «Ориби» решили воспользоваться затишьем, чтобы покрасить надводный борт – на его бортах висели люльки и копошились люди.

Неожиданно раздавшийся рев мощных двигателей заставил меня взглянуть вверх. Прямо над моей головой летел «хейнкель». Между холмами он шел так низко, что я вполне мог сбить его, окажись под рукой соответствующее оружие. Я отчетливо видел, как его нос чуть наклонился вперед – самолет следовал рельефу местности. Мгновение – и он уже был ниже меня – он летел вниз – к воде – к моим кораблям! Я мог точно сказать, в какой момент он начнет атаку. Его крыло опустилось, когда он ушел на поворот, – заходит на бомбометание. Теперь опустилось другое крыло, он снова повернул и теперь шел прямо на стоящие внизу корабли. Он разбомбит «Шикари» и обстреляет остальные. Я молился и отчаянно ругался, причем, по-моему, делал это одновременно. На палубах было полно народу. Наши корабельные радары были бесполезны под прикрытием высокого берега, поэтому в отношении предупреждения о воздушных налетах мы полагались на береговые станции. Самолет летел очень быстро. «Боже! „Шикари“! Сделайте же что-нибудь!» Они действуют! Спасибо Тебе, Господи, они действуют! Я увидел след трассирующих пуль «эрликона» левого борта, затем взрыв. А вот заговорил и «эрликон» правого борта на «Шикари». Молодцы, ребята! Как нестерпимо медленно маленькие красные точки поднимаются навстречу огромному черному самолету! Я отчетливо видел, как немец дернулся – так ведет себя испуганный фазан, когда пуля пролетает над его головой. Заход на бомбометание был испорчен. Немец резко пошел вверх – какими же черными казались его крылья на фоне золотисто-голубой воды! Клуб белого дыма показался над кормовой трубой «Шикари». Превосходно! Они вспомнили о зенитном орудии. Самолет уходил – он быстро набирал высоту. Только теперь до меня донеслись звуки первых выстрелов. В дело вступили флотские эсминцы – загрохотали зенитные установки. Теперь вслед удаляющемуся «хейнкелю» со всех кораблей неслись точки трассирующих пуль. Я никогда не забуду чувство, охватившее меня при виде зловещей железной птицы, скрывшейся за горой на другой стороне фьорда. Стрельба прекратилась. На якорной стоянке снова воцарился мир и покой. Но если бы парни на «Шикари» не успели вовремя, картина была бы совсем другой – везде начались бы пожары, хаос, смерть.

Я опустился на колени на мягкий вереск и вознес благодарственную молитву Богу и людям, которые не подкачали. И как тут не вспомнить матросов, погибших в Норвегии, чтобы мы приобрели бесценный опыт.

Итак, нас обнаружили. Немец наверняка успел сфотографировать якорную стоянку. Даже если для летчика это ничего не значит, офицеры штаба не смогут не понять по нашей бело-зеленой маскировке, что здесь находится эскортная группа, ожидающая подводные лодки. Только группы кораблей флота Западных Подходов несли такую маскировку, и это было столь же явным признаком, как если бы на голубой площадке была нанесена надпись белыми буквами: «Осторожно!» Теперь все лодки будут проходить «Розовый сад» под водой. Обнаруживать их будут значительно реже, да и осень уже не за горами…

В июне капитан Уокер в районе Бреста отправил на дно три немецкие подводные лодки, в июле – еще две. В «Розовом саду» счет так и не был открыт. Я аккуратно сложил письмо, засунул его в карман и пошел вниз, где у кромки воды меня ожидал катер.

Орудийный расчет, стихийно сформировавшийся на «Шикари», чтобы отразить смертельно опасную атаку, оказался весьма своеобразным: кок, буфетчик, заболевший рулевой и котельный машинист. Котельный машинист был наводчиком первого «эрликона», открывшего огонь. Повар выскочил из камбуза и с ходу открыл огонь из зенитной трехдюймовки. Подоспевший штатный наводчик был весьма раздосадован, обнаружив свое орудие измазанным в каком-то сладком креме.

Я отправил Максу Хортону свое письмо. Спустя неделю нас отозвали. Флотским эсминцам было приказано следовать в Скапа, четыре эсминца класса S пошли в Лондондерри на ремонт, а я получил приказ тоже идти на «Шикари» в Скапа, где в Гатстоне будет ждать самолет, который доставит меня на совещание в Розайт.

Был август 1943 года. За три года, на протяжении которых я не был в Скапа, здесь произошли фантастические изменения. Там, где раньше были бесконечные заболоченные поля и размытые грунтовые дороги, теперь разместились добротные дома и была построена сеть автомобильных дорог с твердым покрытием. Для матросов и офицеров были построены удобные столовые. Короче говоря, место соленого дикого безмолвия теперь занял деловой и очень занятый город, на дорогах даже стояли регулировщицы из состава женской вспомогательной службы – ничего подобного здесь раньше и в помине не было.

Мы пришвартовались у борта плавбазы, и я получил приглашение от командующего флотом метрополии адмирала Фрейзера поужинать на его флагманском корабле «Кинг Джордж V». Должен признаться, я был здорово выбит из колеи и крайне угнетен неудачей с операцией «Розовый сад» и считал, что об этом уже все судачат. Адмирал Фрейзер проявил столько такта и понимания, был настолько приветлив, что его доброта немного вернула меня к жизни. Он прекрасно понимал, с какими трудностями нам пришлось столкнуться, и, поговорив с ним, я начал надеяться, что наш собственный адмирал, хотя и будет разочарован, несомненно поймет, что моей вины здесь нет.

На следующий день я отправился в Гатстон, где меня должен был ждать самолет. Погода была отвратительной, видимость не превышала 200 ярдов, шел дождь, а когда он ненадолго прекращался, все вокруг окутывал густой, тяжелый туман. В этих условиях крохотный самолетик, который я в конце концов отыскал, не показался мне надежным транспортным средством. Пилота я обнаружил в столовой, и первым делом он счел своим долгом сообщить мне, что не имеет никакого желания лететь. Я не мог с ним не согласиться. Мы вместе поели, но во время еды его позвали к телефону. Вернувшись, он сказал, что придется лететь, потому что на встречу с нами пожалуют очень важные люди из адмиралтейства.

С явной неохотой мы забрались в самолет. Видимости хватало примерно на половину взлетной полосы. Обернувшись ко мне, пилот проворчал, что этим важным людям придется посетить наши похороны для придания мероприятию представительности. Затем он включил сцепление – или что там делают с самолетами, – и мы рванулись в туман.

Через минуту полного ничегоневидения я поинтересовался:

– Когда же мы взлетим?

– Мы уже в воздухе. – Да?

Это казалось мне маловероятным. Я продолжал ничего не видеть.

Вслед за этим мы в довольно быстрой последовательности едва не задели маяк, корабль, вошедший в Пентленд-Ферт, и верхушку утеса в районе Данкэнсби-Хед. Последнее показалось мне явным перебором. Я желал знать, почему бы нам не подняться на безопасную высоту и не воспользоваться навигационными приборами, а не пытаться вести самолет по ориентирам на земле. Оказалось, что на этом самолете нет более точных навигационных приборов, чем человеческий глаз. Только теперь я понял, почему пилоты маленьких самолетов всегда очень неточно определяют свое местонахождение и вовсе не стремятся учиться. Сначала мы летели вдоль гребня хребта, затем у Нэрна повернули на Питерхед.

Питерхед принес нам нешуточную головную боль. Дело в том, что местный отряд аэростатов заграждения, который забыли предупредить о нашем смелом перелете, поднял по тревоге все свои шарики, так что мы едва не остались там навсегда. Зато после Абердина установилась нормальная ясная погода, и около трех часов пополудни мы приземлились в Доннибристле. Здесь, поскольку полетов не было, поперек посадочной полосы выкопали траншею, которую нам пришлось перепрыгивать.

После таких захватывающих приключений совещание воспринималось как возможность передохнуть. Здесь присутствовали самые разные высокопоставленные офицеры, причем я оказался единственным представителем командующего флотом метрополии и командующего флотом Западных Подходов. Я слишком устал, чтобы стараться быть вежливым и тщательно выбирать слова, поэтому высказал все, что накипело на душе. Никто не казался удивленным, никто не спорил. Это был конец операции «Розовый сад». Больше я никогда не слышал, чтобы о ней кто-то вспоминал.

Любопытно, как теоретически безупречный план оказался провальным на практике, и тем более в водах, которые всегда являлись жизненно важными для защиты островов. Если в Великобританию придет война, представлялось очевидным, что будет сделана еще одна попытка использовать субмарины, чтобы перерезать наши торговые пути. Большинству этих субмарин, если не всем, придется проходить через «Розовый сад». Только в двух случаях вероятность встречи с немецкими подводными лодками максимальна: когда волки обгладывают дичь – иными словами, нападают на конвой, и когда они вынуждены идти на свои базы по определенным маршрутам. Задачу их потопления в этих районах мы в той войне так и не решили.

После совещания мне предложили воспользоваться тем же транспортным средством, на котором я прибыл сюда, чтобы вернуться. Я наотрез отказался и воспользовался поездом и паромом. Что поделаешь, нет у меня особой склонности к полетам.

В Лондондерри мы присоединились к группе. После того как самые серьезные повреждения были устранены, мы взяли курс на Ротси, что расположен на входе в Кайлз-оф-Бьют, который является первым поворотом налево после прохождения маяка Кумбрей по пути вверх по Клайду.

Британский подводный флот прекрасно зарекомендовал себя на Средиземноморье, в особенности при нападении на быстроходные суда у итальянского побережья. У итальянцев имелось некоторое количество небольших быстроходных эсминцев, и, чтобы обезопасить себя от наших субмарин, они стали создавать барьеры вокруг своих маленьких конвоев.

Торпеда похожа на снаряд только в одном отношении: оба выстреливаются из трубы. На этом сходство заканчивается. Снаряд движется со скоростью нескольких сотен миль в час, и его путешествие длится секунды. Скорость торпеды чуть меньше чем в два раза превышает скорость быстроходного торгового судна, и она находится в пути несколько минут. Чтобы субмарина могла успешно атаковать, она должна занять строго определенную позицию, которая находится примерно в миле от цели под углом 45 градусов к ее курсу. Если быстроходные эсминцы идут на зигзаге по обе стороны конвоя, капитан субмарины испытывает очень большие затруднения при выводе подлодки на удобную позицию для атаки, поскольку должен постоянно поднимать перископ, во-первых, чтобы увидеть цель, а во-вторых, чтобы не допустить близкого контакта с вражеским эсминцем. Чем чаще он поднимает перископ, тем больше вероятность обнаружения лодки. В Ротси перед нами была поставлена задача изображать итальянские эсминцы, эскортирующие торговые суда. А наши молодые капитаны-подводники должны были овладевать азами своей профессии.

Это был замечательный период, во всяком случае с точки зрения судовождения. Мы ходили взад-вперед по Лох-Лонгу со скоростью 30 узлов не только днем, но и ночью. Мы довели до совершенства все свои обычные маневры и даже выучили ряд новых, так как было известно, что их часто применяют итальянцы. Мы достигли воистину высочайшего уровня судовождения, редкого даже в мирное время, когда движение на высокой скорости практикуется нечасто из соображений экономии.

Мы научились выполнять самые сложные зигзаги, следуя вместе в тесном строю. Это была ювелирная работа и не могла не радовать глаз – ведь на свете не существовало более красивых кораблей, чем мои. Проекты «Худа», тяжелых крейсеров «Хокинс» и «Фробишер», а также эсминцев класса S были созданы примерно в одно время. Это был период, когда красота, изящество линий удачно сочетались с требованиями эффективности. По моему мнению, ни один из современных кораблей, возможно за исключением некоторых эсминцев, созданных перед самой войной, не был так красив. Построенные позже корабли уже не имели плавных обводов своих предшественников и поэтому не были столь изящными. Наиболее впечатляющим зрелищем было движение группы эсминцев класса S на высокой скорости. Из-под высоких, крепких форштевней в стороны разбегались волны, словно птицы расправляли крылья. Поворот руля – и корабли синхронно поворачиваются, корма каждого описывает широкую дугу, как бы разглаживая волнующееся море. Узкие корпуса медленно выравниваются – корабль устанавливается на новом курсе, и группа в том же безупречном порядке следует дальше.

Я до сих пор не знаю, как нам удалось избежать несчастных случаев с нашими субмаринами. Но моментов, когда казалось, что катастрофы уже не избежать, было множество. Элемент опасности присутствовал всегда, и это не могло не тревожить офицеров. Ведь в любую минуту, даже не выполняя никаких сложных маневров, можно было протаранить свою же субмарину, капитан которой на секунду растерялся. Постоянное напряжение сказывалось на многих из нас, люди чувствовали переутомление, лично я тоже страстно желал оказаться где-нибудь в другом месте – все равно где.

От напряжения нельзя было избавиться нигде – здесь оно висело в воздухе. Плавбаза, у которой мы швартовались, когда находились в гавани, была школой подводников. Встречаясь с ее учениками, мы не могли не обратить внимание на колоссальные учебные нагрузки, которые эти ребята выдерживали. И ведь они справлялись – одни лучше, другие чуть хуже, но справлялись все! Лично мне кажется, что представители каждой из многочисленных служб, родов войск, считали, что несут на своих плечах все тяготы войны, и вкладывали эту мысль в головы молодых офицеров. Хотя правда заключалась в том, что определенная доля этих тягот выпадала на долю каждой – сегодня одной, завтра другой. Сегодня в сражении участвуют летчики, завтра – моряки, послезавтра успеха добиваются подводники. А в конце концов всех спасает незаметный трудяга-пехотинец, который на своих двоих проходит по территории врага и говорит остальным: «Порядок, парни, можете расходиться по домам. Мы победили».

Мы зашли в Лондондерри для очистки котлов, и я, воспользовавшись возможностью, нанес очередной визит адмиралу Хортону. После операции «Розовый сад» мы встретились впервые. И он мне кое-что пообещал. Он сказал, что вскоре у нас произойдут большие изменения. Американцы заканчивают постройку новых фрегатов класса «Капитан», а с наших верфей в ближайшем будущем начнут сходить новые фрегаты класса «Ривер».

В заключение он сказал:

– Как бы там ни было, Райнер, я рассчитываю на вас как на перспективного старшего офицера. Куда бы я ни послал вас временно, можете не сомневаться, что рано или поздно у вас появится новая группа.

Прежде чем покинуть группу, я имел удовольствие поприветствовать еще одного офицера из КВДР – лейтенанта-коммандера Э. Плейна, назначенного на «Сардоникс». Кроме того, я слышал, что лейтенант-коммандер Норман Вуд, как и я, из дивизиона Мерси, получил эсминец класса «Хант». В целом я считаю, добровольческий военно-морской флот оправдал доверие поддерживавших нас кадровых офицеров. Нас никогда не было много, потому что всегда существовал кто-то, уверенный, что выходцы из КВДР могут служить только младшими офицерами, и не более того. К счастью, нас поддерживали достаточно серьезные люди.

Вернувшись на «Шикари», я получил приказ следовать в Грэнджмаут в сухой док, а там меня уже ждало назначение на корабль его величества «Уорвик» – вместо коммандера Маккливса.

В октябре 1943 года я выехал в Ливерпуль – на «Уорвик».