Текст книги "Твердая рука"

Глава 6

– Ну, вот и все, – проговорил Чико, когда нам принесли пиво и пирог из ресторана отеля. – Конец истории. У миссис Каспар поехала крыша, и к молодняку не подпустят никого, кроме Джорджа Каспара.

– Услышав это, она явно не придет в восторг, – отозвался я.

– А ты ей скажешь?

– Прямо сейчас. Если она по-прежнему убеждена, мои слова могут ее немного отрезвить.

Я набрал номер телефона Джорджа Каспара и попросил Розмари, передав, что звонит мистер Барнс. Она подошла и неуверенно спросила, как и всегда в разговоре с незнакомцем:

– Мистер... Барнс?

– Это Сид Холли.

Она сразу перешла в наступление.

– Я не собираюсь с тобой общаться.

– Но, может быть, вы со мной встретитесь?

– Конечно, нет. Мне незачем ехать в Лондон.

– Мне надо вам многое сообщить, – пояснил я. – И, честно признаться, не думаю, что вам нужно маскироваться и вести себя в таком духе.

– Я не желаю, чтобы кто-то в Ньюмаркете увидел меня вместе с тобой.

Однако она все же согласилась подъехать, усадить в свою машину Чико и двинуться, куда он укажет. Мы с Чико отыскали на карте место, способное привести в чувство любого параноика. Кладбище в Бартон Миллс, в восьми милях от Норвича.

Мы припарковались у ворот, и Розмари направилась со мной по дорожке вдоль могил. Она снова надела плащ и повязала шарф, но на сей раз обошлась без парика. От резкого ветра пряди ее светло-каштановых волос выбились из-под шарфа и упали ей на глаза. Она откинула их нетерпеливым жестом. Ее движения были не такими порывистыми, как во время визита ко мне, но по-прежнему слишком нервными.

Я рассказал ей о встречах с Томом Гарви и Генри Трейсом на их фермах. Я рассказал ей о беседе с Бразерсмитом и передал все, что они говорили. Она слушала и покачивала головой.

– Лошадей испортили, – упрямо заявила она. – Я в этом уверена.

– Каким образом?

– Я не знаю, каким образом, – отрывисто и злобно бросила Розмари. От волнения ее губы некрасиво подергивались. – Но я предупреждаю, скоро они доберутся и до Три-Нитро. Через неделю состоятся скачки в Гинеях. Вы должны сохранить его в безопасности хотя бы эту неделю.

Мы шли по дорожке мимо могильных холмиков и серых, потускневших от дождей надгробных памятников.

Траву скосили, но я не заметил на могилах цветов. Посетителей тоже не было видно. Казалось, что здесь покоятся лишь давно умершие и всеми забытые. Теперь хоронят, скорбят и оплакивают на муниципальном участке, далеко за городом, а тут – одни могильные холмики и пышные венки.

– Джордж удвоил охрану Три-Нитро, – сообщил я.

– Я знаю. Не мели чепухи. Я нехотя продолжил:

– Если события будут развиваться нормально, ему придется хорошенько оттренировать Три-Нитро перед скачками в Гинеях. Возможно, вплоть до субботнего утра?

– Я так полагаю. Что ты имеешь в виду? И почему ты спросил?

– Ну... – Я помолчал, размышляя, разумно ли делиться с Розмари появившейся у меня теорией, пока та не подтвердилась, да, очевидно, и не сможет подтвердиться.

– Продолжай, – неприязненно произнесла она. – Что ты хотел сказать?

– Вы не могли бы понаблюдать и попросить Джорджа принять все меры предосторожности, когда он выведет Три-Нитро в последний раз перед скачками.

Особенно если лошадь пустится галопом. – Я сделал паузу. – Проверить седло и тому подобное.

– О чем ты говоришь? – с яростью напустилась на меня Розмари. – Ради Бога, разъясни. Почему ты так озабочен?

– Множество скачек были проиграны, потому что лошадей чересчур загоняли на тренировках.

– Разумеется, – торопливо вставила она. – Это всем известно. Но Джордж так не поступал. Никогда.

– А что, если в седло положили свинец? А что, если трехлетка пустилась в галоп с пятью фунтами тяжелого груза? А потом через несколько дней ей предстояли тяжелейшие испытания в Гинеях? И от Напряжения у нее заболело сердце?

– Боже мой! – воскликнула она. – Боже мой!

– Я не утверждаю, что подобное случилось с Зингалу и Глинером. Я только высказал предположение. И если оно верно... то в этом замешан кто-то из вашей конюшни.

Она опять затряслась нервной дрожью.

– Ты должен продолжить расследование, – проговорила она. – Пожалуйста, попытайся еще что-нибудь узнать. Я привезла тебе деньги. – Она опустила руку в карман плаща и достала оттуда маленький коричневый конверт. – Тут наличные. Я не смогла выписать чек.

– А я его и не заработал, – откликнулся я.

– Нет. Да. Возьми их. – Она настаивала, и в конце концов я, не открывая конверт, положил его к себе в карман.

– Позвольте мне посоветоваться с Джорджем, – предложил я.

– Нет. Он страшно разозлится. Я это сделаю... я хочу сказать, что предупрежу его относительно галопа. Он думает, что я сумасшедшая, но, если я буду продолжать расследование, он наконец обратит внимание. – Розмари поглядела на часы, и ее волнение возросло. – Мне пора возвращаться. Я сказала, что поехала на прогулку в Хеф. Но я там никогда не была. Мне надо ехать, а не то они начнут беспокоиться.

– Кто начнет беспокоиться?

– Конечно, Джордж.

– Неужели он знает, что вы делаете каждую минуту?

Мы ускорили шаг, двинувшись к воротам кладбища. У Розмари был такой вид, словно она вот-вот бросится бежать.

– Мы всегда сообщаем друг другу о наших планах. Он спрашивает, где я была.

Он не подозрителен... просто это вошло у него в привычку. Мы всегда вместе. Ты же сам знаешь, что у нас в семье все связано со скачками. Владельцы могут приехать в самое неподходящее время. Джордж любит, чтобы я была на месте.

Мы подошли к машинам. Она как-то робко попрощалась и лихо понеслась домой.

Чико, ждавший меня в «Шимитаре», заметил:

– До чего же тихо. Даже призракам, должно быть, тут наскучило.

Я забрался в машину и швырнул ему конверт.

– Пересчитай, – сказал я и завел мотор. – Посмотрим, сколько мы заработали.

Он открыл его, вытащил аккуратную пачку новеньких банкнот и облизал пальцы.

– Ух, – произнес он, кончив подсчитывать. – Да она нам целую кучу отвалила.

– Она хочет, чтобы мы продолжили.

– В таком случае ты знаешь, на что идешь, Сид, – проговорил он, взмахнув пачкой. – Не деньги, а вечный укор. Они подстегнут тебя, если ты вздумаешь остановиться.

– Ну, что ж, это поможет.

Мы растратили часть гонорара, оставшись на ночь в Ньюмаркете и обойдя несколько баров. Чико пообщался там с местными ребятами, а я с тренерами. Это было во вторник вечером, и повсюду царило спокойствие. Из разговоров я не почерпнул для себя ничего интересного и выпил много виски. Чико вернулся и принялся икать.

– Ты когда-нибудь слышал про Инки Пула? – задал он вопрос.

– Это что – песня?

– Нет, это работающий жокей. А что такое работающий жокей?

– Чико, мальчик мой, работающий жокей – это парень, который объезжает лошадей и мчится галопом, – откликнулся я, – а ты пьян.

– Ни капельки.

– Так что же делает, по-твоему, работающий жокей?

– Ты сам только что сказал. На скачках от него пользы немного, но на тренировках он может здорово скакать галопом. Инки Пул, – сообщил Чико, работающий жокей у Джорджа Каспара. Инки Пул объезжает Три-Нитро и учит его галопу. Ведь ты просил меня узнать, кто ездит на Три-Нитро.

– Да, просил, – ответил я. – Но ты пьян.

– Инки Пул, Инки Пул, – повторил он.

– Ты с ним разговаривал?

– Я никогда его не видел. Это мне ребята проболтались. Работающий жокей Джорджа Каспара. Инки Пул.

Я взял бинокль, повесил его на шею и в половине восьмого утра направился к Уоррен-хиллу, чтобы понаблюдать за вереницей лошадей на утренней тренировке. Я понял, что много воды утекло с тех пор, когда я был одним из этих поджарых парней в свитерах и фирменных кепи. Тогда мне приходилось чистить трех лошадей и заботиться о них, вваливаться в общежитие в промокших бриджах, а после сушить и проветривать их на кухне. Замерзшие пальцы, очередь в душевую, так что как следует и не вымоешься, в ушах звенит ругань, и невозможно побыть одному.

В семнадцать лет все это приводило меня в восторг, потому что, кроме лошадей, для меня ничего не существовало. Прекрасные, восхитительные создания их инстинкты и реакции отличались от человеческих, как вода от масла, не смешиваясь, даже когда это их затрагивало. Проникнуть в сознание, понять, что они чувствуют, означало для меня открыть дверь в неведомое, выучить какой-то необычайно красивый иностранный язык и суметь с грехом пополам на нем объясниться. Понимание давалось с огромным трудом, я не мог услышать, о чем они просят, или догадаться, что им надо. Для этого мне следовало родиться телепатом.

Позднее на скачках меня иногда посещало чувство полного единства с лошадью, и я считал, что получил от судьбы бесценный дар, но готов допустить, что моя страсть и воля к победе тоже была для коней подарком. Каждый из них стремился прийти к финишу первым, и мне надо было только показать им, куда и с какой скоростью мчаться. Можно без преувеличения сказать, что, подобно многим жокеям на скачках, я подстрекал и направлял лошадей больше, чем того требовал здравый смысл.

Я мечтал увидеть их в Хефе и вдохнуть их запах, как моряк мечтает о попутном ветре. Я не мог отвести от них глаз, дышал полной грудью и чувствовал себя по-настоящему счастливым.

Каждую выездку сопровождал бдительный тренер, не спускавший глаз с лошадей и жокеев. Некоторые тренеры добирались до ипподрома на машинах, кто-то верхом, а кто-то и пешком. Отовсюду доносилось; «Привет, Сид, как поживаешь?», и я даже уставал здороваться. Одни приветствовали меня с искренней улыбкой, а другие торопились закончить разговор.

– Сид! – воскликнул тренер, для которого я ездил во флэте, пока мой вес не сравнялся с ростом. – Сид, мы не видели тебя здесь целую вечность.

– Виноват, – с улыбкой ответил я.

– Почему бы тебе не приехать и не покататься для меня? Когда будешь здесь в следующий раз, позвони мне, и мы выберем время.

– Вы это серьезно?

– Конечно, серьезно. Если тебе это по-прежнему нравится.

– С удовольствием. Вам известно, как я люблю ездить.

– Ну и отлично. Потрясающе. Не забудь. – Он повернулся, помахал мне рукой и принялся кричать на молодого жокея, заслужившего его гнев тем, что трясся в седле, словно студень. – Черт возьми, ты еще ждешь, чтобы лошадь обращала внимание, как ей ехать, асам под носом ничего не видишь.

Через двадцать секунд жокей сидел уже вполне достойно. Он далеко пойдет, подумал я, и Ньюмаркет для него лишь начало.

В среду утром лошади скакали галопом во весь опор, и на ипподроме собралось немало зрителей, владельцев, журналистов и букмекеров. Бинокли казались непонятно откуда возникшими вторыми глазами, и по рядам то и дело передавали записки. Утро было холодным, однако страсти в новом сезоне уже разгорелись. Чувства собравшихся устремлялись к одной-единственной цели, и все предвкушали захватывающее зрелище. Империя конного спорта расправляла мускулы.

Деньги, прибыль и налоги совершали свой привычный круговорот под небесами-Суффолка. Я по-прежнему оставался частью этого мира, пусть даже мое положение стало иным, не похожим на старое. Да, Дженни была права, я бы умер в конторе.

– Доброе утро, Сид.

Я оглянулся. Джордж Каспар верхом на лошади, не отрывая глаз, смотрел на табун, бегущий к Хефу из конюшни на Бьюри-роуд.

– Доброе утро, Джордж.

– Ты решил здесь остановиться?

– На пару деньков.

– Ты должен был дать нам знать. Мы сейчас постоянно дома. Отдыхаем, отлеживаемся. Позвони Розмари.

Взгляд Джорджа был прикован к табуну. Его приглашение не более чем простая вежливость, и я вовсе не обязан его принимать. Розмари сделалось бы дурно, услышь она эти слова, подумал я.

– Три-Нитро тоже там? – поинтересовался я, кивнув в сторону табуна.

– Да. Он шестой в первом ряду. – Он оглянулся на зрителей, которые с жадным любопытством следили за бегущими лошадьми. – Ты не видел Тревора Динсгейта? Он обещал приехать из Лондона. Его нетрудно узнать.

– Нет, не видел. – Я покачал головой.

– Он купил двух лошадей из этого табуна. И когда был здесь, убедился, что они первоклассные. Но он может их лишиться, если опоздает.

Я чуть заметно улыбнулся. Некоторые тренеры любят прохлаждаться до приезда владельцев, но Джордж был не из их числа. Владельцы выстраивались в очередь, чтобы услышать его похвалы, и высоко ценили каждое его слово, а Тревор Динсгейт при всем его могуществе ничем не отличался от других. Я взял бинокль и начал следить за табуном – сорока сильными жеребцами. Они приблизились и помчались по кругу, предвкушая, как после поворота пустятся в галоп. Лошади из другой конюшни уже заканчивали разминку, и следующим шел выводок Джорджа.

У парня, ехавшего на Три-Нитро, был красный шарф, полыхавший, как пламя, на фоне оливковой куртки. Я опустил бинокль и впился в него взглядом, когда он сделал круг. Он с любопытством посмотрел на лошадь. Так поступали все жокеи.

Хороший, гнедой жеребец, рослый и крепкий, с широкой грудью, но ничего выдающегося я в нем не обнаружил. При виде такой лошади никто не закричит с трибун, не скажет, что это – несомненный фаворит зимних скачек в Гинеях и Дерби. Как они любят выражаться, если вас не знают, то не узнают и впредь.

– Джордж, вы не возражаете, если я его сфотографирую?

– Сколько угодно.

– Спасибо.

В последнее время я почти не расставался с фотоаппаратом. Он лежал у меня в кармане. Шестнадцать миллиметров, автоматический экспонометр и расходы, связанные только с пленкой. Я достал его и показал Джорджу. Он кивнул: «Делай что хочешь».

Джордж закашлялся и с озабоченным видом отправился навстречу своему выводку. Парни, выезжающие из конюшен, – не те, что скачут по дорожкам, и обычно на полпути команда жокеев меняется, на поле попадают лишь лучшие наездники. Парень в красном шарфе спешился с Три-Нитро и взял его под уздцы, а другой жокей, гораздо старше его, сел на лошадь.

Я приблизился к табуну и сделал три или четыре снимка замечательной лошади, а потом быстренько заснял жокея.

– Инки Пул? – обратился к нему я, когда он уже отъехал на шесть футов.

– Он самый, – отозвался тот. – Отойдите. Вы мне мешаете.

Ну что ж, это был откровенный и грубый выпад. Если бы он не видел, как я разговаривал с Джорджем, то попросту выгнал бы меня отсюда. Я принялся гадать, с чем связана его грубость – результат ли она того, что он не стал жокеем, или его забраковали как раз из-за этой бесцеремонности, и почему-то почувствовал к нему симпатию.

Джордж начал советовать своим парням, обступившим его плотным кольцом, как им одновременно пустить лошадей галопом, а я вернулся на место и решил немного понаблюдать.

Машина подъехала очень быстро и резко затормозила, вспугнув находившихся поблизости лошадей. Они пустились вскачь, а жокеи возмущенно вскрикнули.

Тревор Динсгейт выбрался из своего «Ягуара» и со всего размаха захлопнул дверцу. В отличие от собравшихся он был одет по-городскому и выглядел так, словно явился на официальный прием. Аккуратно причесанные черные волосы, гладко выбритое лицо, вычищенные до блеска ботинки. Мне не хотелось бы дружить с таким человеком. Я отнюдь не стремился к контактам с сильными мира сего и не преклонялся перед ними. С нервным смешком подбирать любые, невзначай брошенные ими крохи – этого я просто терпеть не мог. Хотя прекрасно понимал, что в мире скачек с ними нельзя не считаться.

Букмекеры подобного масштаба могли повлиять на исход какого-нибудь запутанного дела, и зачастую их влияние шло нам на пользу. Я с иронией подумал, что положение позволяло им протолкнуть дело и обеспечить выживание лобби, знавшего, что монополисты тотализатора на скачках вернут назад все, что забрали букмекеры. Тревор Динсгейт представлял уже новое поколение: сугубо городских людей, мечтающих стать членами элитарных клубов, украшением Лондона и льстящих аристократам.

– Хэлло, – сказал он, увидев меня. – Я встречался с вами в Кемптоне. Вы знаете, где сейчас лошади Джорджа?

– Они только что вышли на дорожки, – указал я. – Вы приехали как раз вовремя. – Это все чертовы пробки на шоссе.

Он двинулся по траве навстречу Джорджу, держа в руке бинокль. Джордж торопливо поздоровался с ним и, видимо, посоветовал ему понаблюдать за скачками вместе со мной, потому что Динсгейт вскоре вернулся и с важным видом уселся рядом.

– Джордж говорит, что два моих скакуна побегут в первой связке. Он попросил вас прокомментировать, как у них это получится. Ну и наглец же он.

Будто я сам ничего не вижу. Думает, что, кроме него, все дураки, совсем зарвался.

Я кивнул. Тренеры нередко уходили с трибун, останавливались на холме и следили оттуда, чтобы лучше разглядеть пустившихся галопом лошадей.

Четыре жеребца выбежали на дорожки и замерли на старте. Тревор Динсгейт поднял бинокль и подкрутил его, чтобы лошади оказались в фокусе. Блейзер цвета морского кителя в тонкую красноватую полоску. Ухоженные руки, золотые запонки, кольцо с ониксом, как и в первый раз.

– А какие из них ваши? – спросил я.

– Вот эти два гнедых. Того, что с белыми гольфами на ногах, зовут Пинафор.

А второй – так себе.

Жеребец «так себе» был ширококостным, с круглым крупом. Возможно, он когда-нибудь займет второе место, подумал я. На вид он понравился мне больше, чем сухощавый, похожий на гончую Пинафор. Они дружно пустились галопом по сигналу Джорджа. Их спринтерская кровь сразу дала о себе знать. Пинафор замешкался и отстал, не оправдав расходов своего владельца. Тревор Динсгейт со вздохом опустил бинокль.

– Вот оно как. А вы пойдете завтракать к Джорджу?

– Нет. Не сегодня.

Он снова взял бинокль, сосредоточившись на гораздо более близкой цели, мчавшейся по кругу. Судя по тому, под каким углом он смотрел, я понял, что его интересуют жокеи, а не лошади. Наконец его взгляд задержался на Инки Пуле: он опустил бинокль и принялся следить за Три-Нитро невооруженным глазом.

– Сегодня ровно неделя, – сказал я.

– Он выглядит как картинка.

Я рассчитывал, что Динсгейт, подобно всем букмекерам, обрадуется, узнав, что признанный фаворит может проиграть в Гинеях, но уловил в его голосе лишь восхищение великолепной лошадью. Три-Нитро встал на дыбы на повороте, по сигналу Джорджа вырвался вперед вместе с двумя другими лошадьми и резво побежал по кругу. Я с любопытством заметил, что Инки Пул сидел в седле не шелохнувшись и мастерски управлялся с лошадью. За это ему нужно было бы заплатить в десять раз больше положенного. К сожалению, хорошо работающих жокеев у нас недооценивают.

Очень легко погубить лошадь, испортить ее нрав или повредить пасть. Но, похоже, Джордж Каспар отобрал для своей конюшни прекрасных наездников.

Это был не тот отчаянный галоп на ровном, гладком поле, вроде Лаймекилнс, в который лошади пустятся утром в будущую субботу. Но для пологого склона Уоррен-хилла им хватило и такого испытания. Три-Нитро бежал легко, без малейшего напряжения и коснулся грудью финишной ленты с видом победителя, способного промчаться еще добрых шесть кругов.

Да, он производит впечатление, решил я. Журналисты явно одобрили нового победителя и принялись строчить заметки в своих блокнотах. Тревор Динсгейт задумчиво поглядел, ничего другого ему и не оставалось, а Джордж Каспар спустился с холма и, не скрывая удовольствия, приблизился к нам. Наверное, все почувствовали, что о скачках в Гинеях не стоит беспокоиться. Фаворит определился, и дело в шляпе.

Потрудившись на славу, лошади потянулись вниз с холма и присоединились к все еще стоявшему в круге выводку, а работающие жокеи поднялись на вершину холма. Три-Нитро вновь поступил в распоряжение своего жокея в оливково-зеленой куртке и красном шарфе. Табун отправился домой.

– Вот так-то, – произнес Джордж. – Ты готов, Тревор? Пойдем завтракать.

Они попрощались со мной и сели – один в машину, а другой на лошадь. Однако я по-прежнему не сводил глаз с Инки Пула, который четыре раза въезжал на холм, а теперь с угрюмым видом брел по теневой стороне дороги к машине.

– Инки, – сказал я, подойдя к нему сзади, – галоп на Три-Нитро был великолепен. Он понуро поглядел на меня.

– Мне нечего вам ответить.

– Я не из газеты.

– Я знаю, кто вы. Видел, как вы скакали. Да и кто вас не видел.

Он говорил недружелюбно, почти насмешливо.

– Чего вы хотите?

– Можно ли сравнить Три-Нитро с Глинером, каким он был год назад?

Он нашарил в кармане своего сюртука ключи от машины. Судя по выражению его лица, он отличался прямо-таки безнадежным упрямством.

– Когда вы объезжали Глинера за неделю до скачек в Гинеях, вы чувствовали то же самое?

– Я не желаю с вами разговаривать.

– А как насчет Зингалу? – не отставал я. – Или Бетезды?

Он открыл дверь машины и проскользнул на водительское сиденье, смерив меня напоследок враждебным взором.

– Заткнитесь, – бросил он и хлопнул дверью. Воткнул ключ зажигания в щиток, разогнал машину и уехал.

Чико проспал до завтрака и сидел в обеденном зале пивной, держась за голову.

– А ты как стеклышко. Завидую, – заметил он, когда я сел с ним рядом.

– Закажу-ка я бекон и яйца, – проговорил я. – Или, может, копченую рыбу. И клубничный джем.

Он только простонал в ответ.

– Я возвращаюсь в Лондон, – пояснил я. – А тебе не трудно будет тут остаться? – Я достал из кармана фотоаппарат. – Прояви несколько снимков и, если можешь, постарайся успеть к полуночи. Тут фотографии Три-Нитро с Инки Пулом.

Как знать, вдруг они нам пригодятся.

– Тогда ладно, – отозвался он. – Но я тоже попрошу тебя об одном одолжении – позвони в школу и передай им, что мой черный пояс в чистке.

Я рассмеялся.

– Там несколько девушек объезжают лошадей из выводка Джорджа Каспара, сказал я. – Посмотрим, удастся ли тебе из них что-нибудь выудить.

– Разве это входит в мои обязанности? – удивился он, но в его глазах заиграли веселые огоньки. – Что я должен у них спросить?

– Попробуй выяснить, кто седлает Три-Нитро для утренних разминок, какое у них расписание до следующей среды и нет ли опасностей в здешних джунглях.

– А как быть с тобой?

– Я вернусь вечером в пятницу, – пообещал ему я. – Чтобы посмотреть, как они проскачут в субботу. Три-Нитро, конечно, придет к финишу первым, а они примчатся вслед за ним. Тренировки будут нелегкими, но он должен предстать в самой лучшей форме.

– Ты действительно думаешь, будто что-нибудь случится? – спросил Чико.

– Пока не ясно. Честно тебе скажу, не знаю. Лучше я сейчас позвоню Розмари.

Я опять назвал себя мистером Барнсом, и Розмари взяла трубку. Голос у нее, как обычно, был взволнованным.

– Я не могу говорить. Мы пригласили к завтраку гостей.

– Тогда выслушайте меня, – начал я. – Попытайтесь убедить Джорджа изменить распорядок, Когда Три-Нитро поскачет в субботу. Ну хотя бы предложите ему взять другого жокея. Не Инки Пула.

– Не считаешь ли ты... – Она повысила голос и осеклась.

– Мне ничего не известно, – ответил я. – Но если Джордж заменит все и всех, шансов для надувательства станет гораздо меньше. Сложившийся распорядок лучший друг мошенника.

– О чем ты? А, да. Хорошо. Я попробую.

А как ты?

– Я наблюдал сегодня, как они неслись галопом. Я буду здесь, поблизости, вплоть до скачек в Гинеях. Мне надо убедиться, что все пройдет благополучно.

Но, прошу вас, позвольте мне переговорить с Джорджем.

– Нет. Он страшно рассердится. Мне пора к гостям. – Я услыхал, как Розмари неловко повесила трубку, и решил, что у нее по-прежнему трясутся руки. Если Джордж считает свою жену неврастеничкой, то он скорее всего прав, подумал я.

Мы с Чарльзом, как обычно, встретились на следующий день в «Кавендише» и уютно устроились в креслах бара.

– Неплохо выглядишь, гораздо счастливее, чем в прошлый раз, – произнес он, взял бокал и указал жестом на мою руку. – Ты как-то воспрял духом. А я привык к твоему стоическому терпению.

– Я был в Ньюмаркете, – сообщил ему я. – Наблюдал вчера утром за скачками.

– А я-то полагал... – внезапно он оборвал себя.

– Что я вне себя от ревности? – откликнулся я. – Так оно и есть. Но мне это очень нравится.

– Ладно.

– Я снова поеду туда завтра вечером и пробуду вплоть до скачек в Гинеях.

Они состоятся на той неделе, в среду.

– А как мы поступим с нашим ленчем в четверг?

Я улыбнулся и заказал ему большую бутылку розового джина.

– К тому времени я успею вернуться. Затем мы съели эскалоп в вине с тертым сыром, и он поделился со мной новостями.

– Оливер Квэйл отправил запрос по тому адресу, который ты упоминал. – Он достал бумагу из нагрудного кармана и отдал ее мне. – Оливер до сих пор расстроен. Он говорит, что полиция активно занялась расследованием этого дела и Дженни почти наверняка ждет суд.

– Когда?

– Я не знаю. И Оливер тоже не в курсе. Иногда такое тянется неделями, но не всегда. И когда ей предъявят обвинение, Дженни придется предстать перед городским судом, а они вправе передать дело в Верховный суд. И поскольку речь идет о больших деньгах, ей, конечно, назначат поручителя.

– Поручителя?

– Оливер говорит, что, к сожалению, ее скорее всего осудят. Но если суд примет во внимание, что она действовала под влиянием Никласа Эша, Дженни может рассчитывать на сочувствие, и наказание будет условным.

– Даже если его не найдут?

– Да. Но, разумеется, если его отыщут, осудят и признают виновным, Дженни вполне могут оправдать. И я на это надеюсь.

Я затаил дыхание, а потом сказал:

– В таком случае нам нужно его найти.

– Но как?

– В понедельник я чуть ли не полдня просматривал ящик с открытками, да и сегодня утром тоже. Они от людей, которые отправили деньги и заказали воск.

Этих открыток скопилось чуть ли не восемнадцать тысяч.

– И чем они могут помочь?

– Я стал рассортировывать их по алфавиту и составлять список. – Он скептически поморщился, но я продолжил:

– Любопытно, что все фамилии начинаются с букв "Л", "М", "Н" и "О". А от "А" до "К" никого нет. И от "П" до "Я" тоже.

– Я не понимаю...

– Это может быть часть списка клиентов, – пояснил я. – Вроде каталога. Или даже для Фонда милосердия. Там должны быть тысячи списков, но вот этот оказался нужным, а значит, я имел дело не с документом о регистрации собак.

– Ты рассуждаешь вполне разумно, – сухо откликнулся он.

– Я подумал, что мне стоит переписать их всех по порядку, а потом выяснить, есть ли на аукционах Кристи или, допустим, Сотби, как-никак они связаны с антикварной мебелью, сходный список клиентов. Я понимаю, что это долгое дело, но попробовать стоит.

– Я могу тебе помочь, – предложил он.

– Уж больно нудная работенка.

– Она – моя дочь.

– Ладно. Я не против.

Я разделался с эскалопом, откинулся в кресле и выпил холодное белое вино, которое заказал Чарльз.

Он предупредил, что переночует в своем клубе, а утром явится ко мне на квартиру и займется разбором открыток. Я дал ему запасные ключи на случай, если я в это время выйду за газетами или сигаретами. Он закурил сигару и посмотрел на меня сквозь кольца дыма.

– Что тебе наговорила Дженни, когда вы остались вдвоем после воскресного ленча?

Я окинул его беглым взглядом.

– Ничего особенного.

– Она весь день была подавлена. И даже поругалась с Тоби. – Он улыбнулся.

– Тоби заспорил, а Дженни сказала ему: «Во всяком случае, Сид никогда не ныл».

– Он помолчал. – Я решил, что она нагрубила тебе, а после почувствовала себя виноватой.

– Этого не видно. Скорее она боится, что Эша смогут найти.

– Своевременное опасение.

Из «Кавендиша» я отправился в штаб-квартиру Жокейского Клуба на Портмен-сквер. Утром мне позвонил Лукас Вейнрайт, и мы договорились там встретиться. Мое поручение могло считаться сугубо частным, однако он как официальное лицо предпочел беседовать со мной в своем служебном кабинете. Я выяснил, что отставной суперинтендант Эдди Кейт уехал в Йоркшир проверять тесты на наркотики, а на прочих сотрудников мой визит не должен был произвести никакого впечатления.

– Я достал для тебя все документы, – сказал Лукас. – Отчеты Эдди о синдикатах и справки о махинациях, которые он одобрял.

– Тогда я начну действовать, – заявил я. – Вы позволите мне взять их с собой или хотите, чтобы я ознакомился с ними здесь?

– Здесь, если тебя не затруднит, – предложил он. – Я не желаю привлекать внимание секретарши. Она сразу поймет, что кто-то забрал их или решил ксерокопировать. Ведь она работает и на Эдди. Я знаю, что она его просто обожает. И непременно доложит ему. Лучше перепиши все, что тебе надо.

– Ладно, – согласился я.

Он усадил меня у себя в кабинете, предоставив в мое распоряжение один из столов и удобное кресло. Я целый час, если не больше, читал документы и делал выписки. Он сидел за другим столом, что-то строчил и шуршал бумагой, но в конце концов я догадался, что он ничем не занят, а только делает вид. Нельзя сказать, чтобы Лукас ждал, когда я кончу, но он заметно нервничал.

Я оторвался от работы и взглянул на него.

– Что-нибудь произошло? – поинтересовался я.

– ...произошло?

– Вас что-то тревожит? Лукас заколебался.

– Ты уже сделал то, что хотел? – проговорил он, кивнув на мои записки.

– Я едва дошел до половины, – пояснил я. – Можно мне поработать еще час?

– Да, но... Ладно. Буду с тобой откровенен. Ты должен об этом знать.

– О чем именно?

Обычно Лукас, даже торопясь, держался вежливо. Я успел изучить его характерный для моряков стиль рассуждений. Тут мне помогло длительное общение с моим тестем-адмиралом. Но теперь Лукас выказывал явные признаки беспокойства.

Морских офицеров неизменно задевали за живое столкновения между военными кораблями и служащими портов, женщины, появляющиеся на судне, когда вся команда в сборе и свободна от обязанностей, а также бесчестные поступки высокопоставленных джентльменов. Первые две причины я сразу отверг. Интересно, сработает ли третья?

– Кое-какие факты я от тебя утаил, – произнес он.

– Продолжайте.

– Я посылал еще одного человека проверить синдикаты. Это было довольно давно. Полгода назад. – Лукас принялся бесцельно перебирать вырезки из газет и больше не глядел в мою сторону. – А Эдди взялся за них уже потом.

– И каким оказался результат?

– А. Да. – Он откашлялся. – Мы так и не получили отчет этого человека, его фамилия Мэсон. На него напали на улице прежде, чем он смог что-то мне рассказать.

– Напали на улице... А что это было за нападение? – осведомился я. – И кто на него набросился?

Лукас покачал головой.

– Неизвестно, кто на него напал. Его нашел лежащим на тротуаре какой-то прохожий и вызвал полицию.

– Ну... а вы спросили его самого, этого Мэсона? – Однако, задав вопрос, я уже догадался, каким точно иди приблизительно будет ответ. – Он так и не выздоровел, – с горечью проговорил Лукас. – Похоже, что его здорово искалечили.

Повредили голову, да и все тело. У него тяжелейшая мозговая травма. Он до сих пор в больнице. И останется там на всю жизнь. Он... стал слабоумным и ослеп.

Я закусил кончик ручки, которой делал заметки.

– Его ограбили? – спросил я.

– У него исчез бумажник. Но часы остались. – Лицо Вейнрайта помрачнело.