Книга: Июнь - Дмитрий Быков

Быков демонстрирует великолепное владение стилем. В «Июне» он воспроизводит манеру письма, ассоциирующуюся с концом тридцатых годов. Она обладает умиротворяющим ритмом, благодаря которому с первых строчек романов, написанных в те годы, мы считываем информацию о том, что описываемый конфликт хорошего с лучшим непременно разрешится в пользу лучшего — просто потому, что иначе быть не может. Взяв на вооружение гипнотизирующий стиль советской литературы первой половины двадцатого века, Быков воспроизводит любовную драму студента-ифлийца, подобную той, которую пришлось пережить Григорию Мелихову, который по воле его создателя Михаила Шолохова был привязан сразу к двум женщинам: страстной Аксинье и сдержанной Наталье. У Быкова эту пару воспроизводят порочная красавица Валентина и обладающая ангельски нежной красотой Лия. Между ними разрывается Миша Гвирцман, вожделея тела обеих и не зная при этом, кому из них отдать сердце.

Во второй части развивается еще один сюжет, который закручивается вокруг уже другого героя — Бориса Гордона. Будучи женат, он встречает приехавшую из-за границы девушку Алю и безоглядно в нее влюбляется. Та отвечает ему взаимностью, и некоторое время они счастливы, пока жена Бориса не пытается покончить с собой, а потом еще и Алю арестовывают по подозрению в шпионаже. Прототип женского образа — дочь Марины Цветаевой Ариадна Эфрон. О своей к ней по меньшей мере симпатии Дмитрий Быков говорил неоднократно. Сама Марина Цветаева тоже проявляется в романе, но вовсе не в ипостаси автора стихов, а как мать дочери Али и сына Шура, у которого тоже есть прототип — Георгий Эфрон. Быков изменяет одну букву в его домашнем прозвище Мур. Только в этой новелле проступает политическая реальность: отец главного героя проявляет признаки шпиономании, Шур спрашивает у Бориса, что тот может рассказать о нем на допросе, понимая, что после ареста отца и сестры пребывать на свободе им осталось недолго.

Игнатий Крастышевский, герой третьей части «Июня», одержим желанием повлиять на мир с помощью текстов. Речь не об идеологическом влиянии, а о магическом. И в этом случае со слов самого Быкова мы знаем, что речь идет и о его личном желании написать литературное произведение, которое могло бы косвенным образом повлиять на политическую реальность. Романы для власти, напрямую обращенные к вождям, — а именно таковыми Дмитрий Быков считает «Мастера и Маргариту» Булгакова, «В окопах Сталинграда» Некрасова, «Бурю» Эренбурга — постоянно повторяющаяся тема его публичных высказываний. Как мы можем предположить, именно в этом Быков видит одно из предназначений мастера слова: не просто развлекать или сеять «разумное-доброе-вечное» в еще не окрепшие души, а влиять на тех, кто принимает судьбоносные решения. В тексте Быков идет еще дальше: его герой обращается к тем, кто стоит над людьми, — неким Вестникам, вершащим судьбы мира, и это срабатывает. Зов автора услышан, ход истории меняется, движущие ею колеса в этот момент словно замедляются, и Быков описывает это замедление — то, как воздух едва дрожит в этот момент. И тогда мы понимаем, что все, что происходит, происходит накануне войны.