Книга: Теория описавшегося мальчика - Дмитрий Липскеров

«— И чему здесь уж так поражаться! У вас любовник — ксилофон. А у меня сын — бесполезный дятел»

⠀ Вообще меня поразил Липскеров такой свободой творческого полёта фантазии и самовыражения, было местами смешно, местами грустно, иногда даже умные мысли о параллельных вселенных возникают. Ведь книга как раз о теории мультивселенной (или "описавшегося мальчика" Вити, мать которого брошена мужем и вынуждена приехать к матери в Ковров, но ведь есть надежда, что всё может быть совершенно иначе, если не на этой Земле, то на параллельной хотя бы). ⠀ Книга напоминает мистический реализм, например, Владимира Орлова («Альтист Данилов»), чем-то мне напоминало всё это Мамлеева с его странными героями, есть сатира на грани Пелевина... В любом случае, интересный опыт чтения, автор явно выделяется в современной русскоязычной литератур, правда ничего нового автор не сказал.

Далее вас либо расцелуют, потому что наконец-то можно снять маску человека и поговорить без обиняков – как дятел с дятлом, как цветочное желе по форме человека с рептилоидом, как внетелесная сущность, прошедшая мириады смертей и перерождений, с метафизической структурой зороастрийской жизненной силы, ну или кем вы себя почувствуете после прочтения книги. Либо вам больше никогда не позвонят, что тоже неплохо, любые действия ведь должны вести к какому-то результату.

Впрочем, нет, не любые, и не действия, да и не должны вовсе, ведь описавшийся мальчик как уснул нигде, так и проснулся вникуда, уволакивая за собой в воронку всех остальных персонажей с их мыслями, мыслишками и разговорчиками в строю.

Липскеров щедро начиняет свою историю пространными разговорами о миссии, пути, трансформациях на этом пути, разбавляя резонёрские проповеди ксилофона (а какие ещё могут быть проповеди от кудлатого куска деревяшки с ручками) неожиданными пассажами, обличающими сумрачную натуру своего отечества, гиперболическое яростное рвение жить так, чтоб жилы вздулись и лопнули, потому что с полумерами жить – как-то оно не по-нашенски, оттеняя элегантным абсурдом человеческую типажную мелочность.

Персонажи его пустые, как амфоры на иконах: страдальчески глядят со страниц и таинственное олицетворяют собой что-то_другое, а что – пусть каждый придумает себе сам, тут Липскеров никого не неволит. Хотите, углядывайте в Исламе-Иване буквальный деревянный брусок с клавишами и богословской стружкой в голове, хотите – раскладывайте образ как адаптирующуюся к истошной скорости современного мира Веру, чья суть – приведение людей к свету, или как собирательный образ эпилептоида-пропагандиста, который насаждает безумие массам, в которое сам верит, хотя в предмете особо не разбирается. А при желании можно просто сформулировать всю историю как предутренний нелепый сон мальчика, который хочет писать и уже почти осознал это настолько, чтобы встать и проснуться, но ночной морок ещё липнет вымоченной в спирте ватой.

Эти образы-иконки-символы у Липскерова не лишены обаяния, потому что они не заинтересовывают личностно, но интересны, как может быть интересен небольшой запущенный колодец в густом лесу. Не от колодца зависит, что вы туда кинете, отодвинув крышку, и начнёте прислушиваться, как это что-то падает. Липскеров не даёт ответов кто, куда, зачем и почему, и сложно его за это винить – вы же не будете спрашивать заброшенный непримечательный колодец, кто и зачем его выкопал. Вскрывайте героям черепушки, смотрите в мякотку, наблюдайте, как они сами себя то угнетают, то милуют – в том и забавность всей «Теории описавшегося мальчика», что это не путь из точки в точку, это смешливый процесс из ниоткуда в никуда.

Но «Теория описавшегося мальчика» — книга-никак. О ней хочется написать невыразительное «Ну ОК» и жить дальше. И спустя годы о подобных книгах вспоминается только то, что особо вспомнить и нечего.

До этой книги я пыталась читать у Липскерова «О нем и о бабочках», но как-то не пошло. Напомнило мне смесь бульдога с носорогом, а если точнее, то Николая Гоголя и Филипа Рота. В современных российских декорациях. Настроения на подобное не было.

«Теория описавшегося мальчика» начиналась более бодро, но в итоге оказалась настолько не цепляющей, что я даже не смогу назвать больше ни одной книги, которая бы настолько меня не впечатлила.

Дочитав «Теорию описавшегося мальчика», я вспомнила, что однажды смотрела «Школу злословия», в которой Липскеров был гостем. Его спрашивали про ресторанный бизнес и Ходорковского, а он сидел весь такой маскулинный и серьёзный (уставший?), отвечал. Единственное, что запомнилось из того интервью — как Липскеров объяснил, что в ресторане хорошо постоянство. Чтоб заведение существовало десятилетиями, но даже если через годы человек заходил в определённое место, то он бы узнавал вкус блюд. Прожарка круассанов должна оставаться неизменной.

Учитывая, что я плохо знакома с творчеством автора, было бы странно утверждать, что он стремиться к чему-то подобному в литературе и сохраняет неизменность во всех своих работах. Что же касается «Теории описавшегося мальчика», то внутри этой книги как раз сохраняется невероятное однообразие текстового. И мне сложно сказать, что это хорошо.

В книге постоянно происходят какие-то события, всё такое шумное, пестрое, бредовое. Однако, нет ощущения, что сюжет хоть как-то развивается. Как главные герои Липскерова живут в никуда, так и текст вцелом живет в никуда. Да и из неоткуда.

Читатель понимает, что текст с чего-то начинается и к чему-то идёт. Вот это «к чему-то» оказывается смыслообращующим и в текстовом, и в жизненном. Текст может быть мозаичным, фрагментарным, включать в себя побочные линии или ретроспективу событий, но всё это многообразие служит одной задаче — высказать нечто.

В тексте есть что, как и зачем. Где-то на стыке всего этого рождается читательский восторг. И я его не испытала, так как не поняла, что у автора болит, кроме желания издать очередную вещь.

«Теория описавшего мальчика» собрана из лубочного, эдакого «русского духа», фантасмагорических элементов, бинаризма и псевдофилософии. При этом всё это дано просто ради самого себя. С моей точки зрения ни на какую цель оно не работает.

В 21 веке можно что-угодно превратить в искусство, если смотреть многозначительно и создать интерпретацию-посыл. Липскеров даже этим себя не утруждал. Вернее, он не пошёл дальше многозначительного взгляда — просто обратил его на читателя, который и должен, вероятно, придать глубину тому, что ею не обладает.

Герои Липскерова четко делятся на две категории — стереотипные представители некоторой группы и персонажи, которых надо было сделать гипертрофированными и странными, тем самым подчеркнув в них доминирующее проявление. А такая фиксация на странном как доминантном не даёт герою развиваться.

Первая группа персонажей — просто фон сюжета. К ним можно отнести военных, полицейских, соседей, политиков и зрителей на концерте. Они, конечно, нечто делают, но их поступки — поступки группы. Там нет личной истории, биографии, мотивов. Действия этих персонажей сводятся к реагированию.

Вторая группа — герои, у которых будто бы есть биография и действия которых будто бы развивают сюжет. К ним, конечно же, относятся главные герои и приближённые к ним персонажи.

Я написала «будто бы» не просто так.

Биография предполагает то, что некие события прошлого влияют на события настоящего, тем самым формируя определённое будущее. Жизнь может быть непредсказуемой, плохо прогнозируемой. Тем не менее, в ней прослеживаются некие причинно-следственные связи. В сюжетах происходит нечто подобное.

Липскеров же создаёт героев либо такими, чтоб мы ничего не понимали об их прошлом (например, главная героиня), либо же такими, чтоб это прошлое ничего не объясняло в их настоящем (например, главный герой). В итоге читатель может прийти к выводу, что он читает о персонажах, у которых нет никакой движущей силы, кроме демонстрации собственных странностей.

Героиня, которую регулярно смывают в канализацию и которая потом возвращается с новой внешностью. Психиатр-эротоман, жена которого превратилась в ворону, родив ему сына-дятла. Чеченец, которого усыновила еврейская семья, превратившийся в ксилофон с головой и членом. Продюсер с растущей головой, которого чернокожий водитель возит на лимузине. Провинциальная юная дева, которая не против лишиться девственности с ксилофоном и фантазировать о последующем замужестве и жизни в замке.

Меня не смущают эти персонажи сами по себе. Но мне хочется увидеть некий посыл, какую-то идею. Всю книгу я надеялась на то, что замечу нечто особенное: раскрытие того, как могло бы выглядеть новое Средневековье (мессия вот появился), какое-то высказывание о близких отношениях (заявка то была на рассмотрение невозможности удерживать определённую дистанцию и обнаружение того, что вечности-миссии-дела жизни хочется больше, чем отношений), китч как акт иронический (у главных героев имена для этого просто отличные: Иван, Настенька). В итоге получился пшик.

Монологи об отсутствии смерти и множественных вариантах жизни, где в одной мальчик уписывается, в другой добегает до туалета, в третьей сразу идёт в туалет, но потом уписывается во сне и так далее — нечто нелепое в контексте всего сюжета. Нелепое, так как срабатывает эта идея лишь один раз, когда главный герой умирает, не умирая, и проживает второй вариант события с одинаковым стартом. Остальные же части сюжета с этой идеей никак не связаны. Более того, почти все герои книги Липскерова могли бы хотеть переиграть определённые события жизни (например, отменить смерть дочери, превращение жены в птицу, измену любимого человека), но ничего этого не происходит. Жизнь как-то продолжается и выглядит всё более безумной.

В финале книги у планеты Земля появляется близнец. Эта планета-двойник отдаляется от неё и автор делает вывод, что однажды потомки ее найдут и поймут, что смерти нет. Учитывая, что все жители той планеты полностью повторяют жизни жителей этой, то это не столько история о вечной жизни, сколько об удвоении смерти. То есть и это пространственно-временная теория постепенно скатывается в безумие.

В итоге единственный вывод, который напрашивается из всей книги, заключается в том, что жизнь абсурдна. Хоть вечная, хоть раздвоенная или размноженная, она не имеет особого смысла, у людей нет особой связи с себеподобными, все растеряны (пусть даже в глубине души) и хотят найти того, кто им все объяснит и поведёт если не в светлое будущее, то хоть в какую-то точку Б из той точки А, в которой все вечно топчутся. А проводник — одинокий чеченец-ксилофон.

Мысль об абсурдности жизни можно донести и более изящно. Без жесткого бинаризма в виде противопоставления мужского и женского, материи и антиматерии.

Читать эту книгу стоит только тем, кто любит творчество Липскерова или готов читать абсурдное ради абсурдного.

И учтите, что это не литература абсурда как таковая, потому что там нелогичные элементы соединяются в логичное целое, а здесь абсурдные элементы просто будут рассыпаны перед вами, не создавая никакого внятного целого. Будет постмодерная фрагментарность.

Но если вас почему-то есть желание не просто интерпретировать, а додумать за автора, то вам может сильно понравиться эта книга.

Да, стиль его такой. Первое, что я у него прочел, было "Пространство Готлиба" - увлекательно, но мне не понравилось... Но все последующее меня очень склонило к этому писателю. Удивительным образом он оставляет ощущение гармонии и чистоты, легкий такой катарсис.)

Фантазия Липскерова воистину поражает. И отличный, легкий слог, совершенно ясный стиль, читается увлекательно. Весь этот бредовый сюжет нужен автору для выражения философских мыслей

Для себя я совершенно четко понял, что он хотел донести... В этой книге утверждается основная мысль, что смерти, по сути, нет. И жизнь, и смерть суть импровизации, фантазия. Импровизацию олицетворяет материя, ее антипод - материя (образ психиатра с сыном-дроздом). Ну, чем закончилось противостояние наверняка помните.)

В этой книге очень четкий, внятный сюжет. И столь же внятная основная мысль. В самой книге эта шизофреничность преподнесена весьма изящно и - что характерно - убедительно.) Общее впечатление: Отличный, легкий слог, совершенно ясный стиль, читается увлекательно

Чем меньше оставалось в ванне воды, тем миниатюрней становилось Настино тело. Казалось, косточки ее скелета истончаются и укорачиваются. Лишь глаза не мигая продолжали держаться за Иваново лицо… Через какое-то время тело девушки напоминало совсем детскую фигуру; после ускорения потока Настенькина видимая сущность истончилась, как эмульсионный слой фотографии, задрожала нестойкими красками, а затем смешалась в одноцветье и стремительно стекла с остатками воды в сточное отверстие.

Тут нет никакого иносказания, в реальности Липскерова так все на самом деле и произошло. Более того сцена особого смысла не имеет, просто автору очень понравились образ и имя и он к нему в книге многократно возвращается. Если вы думаете, что в этом завязка романа, то глубоко ошибаетесь. Завязка была гораздо раньше, когда волны от камня аж из антиматерии, брошенного в пруд, не расходились, а сходились к нему.  Но не рассказывать же содержание, которое полно событий, удивительных до безумия. Читают же люди про ведьм и орков? Да и в экстрасенсов верят.  Липскеров не хуже, а лучше в своем полном пренебрежении здравым смыслом, можно сказать он - квинтессенция фантастики. И вместе с тем как писатель реалист и бытописатель на мой взгляд значительно сильнее, хотя его бытописательство так же и вполне фантастично. Характеры экзотичны, но их действия вполне логичны в болезненном изгибе их душ и прекрасно вписываются в мир романа. Толика реализма все в романе все же есть и именно она демонстрируют того Липскерова, которого я люблю. А вот фантаста я лишь терплю, хотя и в восторге от некоторых его выдумок. Впрочем сейчас я уже начинаю сомневаться, в чем же на самом деле секрет Липскерова... А вот когда Липскеров начал философствовать, прозвучал звоночек, ибо в отличие от Виктора Олеговича делает он это с виртуозной уродливостью. Лучше б не брался.... Также я сильно не в восторге от языка романа, не люблю я нарочито коротких предложений. Но иногда в них есть и некоторая прелесть

Лаковые туфли бликовали дорогим прошлым.

Завернул на вилку всю яичницу с четырьмя солнцами и разом засунул в рот.

А как вы думаете, что такое "треугольник Малевича". Ни в жизнь не догадаетесь, а я умолчу!)) Мне оченьно нравятся чушики, но я не переношу пустой мистической бредятины про параллельные вселенные, если они не подкреплены уравнениями или должным образом обыграны в произведении. Не важно понимаю ли их я, важно, что есть люди, способные найти в них ошибки.  И вот чего уж я совсем не люблю, так это профанации. Игнорант, использовавший чиселки в подтверждение своего бреда без понимания для меня просто ничтожество. Липскеров увы этого не избег.  А тут еще и фразы говорящие, что и с мышлением у автора проблемы:

И цивилизация, к которой мы себя относим, есть лишь наш субъективный взгляд на цивилизацию. Искренне жаль. 

Масса фантасмагорических явлений завораживает и держит внимание на протяжении всего романа, но кончается все, увы, пшиком. Хотя очевидно, что автор это и сам хорошо понимал. По совокупности всего лишь унылая троечка, к которой так и просится жирный минус, но при этом книга мне понравилась.   А у вас такое бывало?