Книга: 14 декабря - Дмитрий Мережковский

Что мы помним о декабристах? Страшно далеки они от народа; разбудили Герцена; Некрасов "Русские женщины"; не обещайте деве юной любови вечной на земле. Еще? Два общества: Северное и Южное; Сенатская площадь; Пущин, Чаадаев, Рылеев, Трубецкой, Пестель, Кюхельбекер, Сергей Муравьев-Апостол (имена отчего-то лучше всего помнятся)? Толстой начиная "Войну и мир" прежде полагал написать роман о декабристе, который возвращается, спустя годы, из каторги. И все.

"14 декабря" - роман тщательно и хронологически скрупулезно восстанавливающий подробности декабрьского восстания. Большая часть подготовки: собрания, заседания, трескучие фразы, коими заговорщики обосновывают необходимость цареубийства; непримиримые, на первый взгляд, противоречия между "Русской правдой" Пестеля и конституцией Муравьева; сословно-имущественный дисбаланс между членами Союза благоденствия и Южного обществом - все это уже описано в предыдущем романе трилогии "Александр I". Так же, как биографические детали, внешность и особенности характера ключевых фигур.

У любого события есть причина и внешний повод, который служит толчком к началу. Катализатором этой ситуации стала чехарда с престолонапследием после смерти Александра I, не оставившего за собою наследника. Формально трон должен был перейти к старшему в роду, цесаревичу Константину Павловичу. Который склонности править не имел и еще при жизни Александра отрекся в пользу третьего августейшего брата Николая, а все три с лишним месяца (!), прошедшие со смерти царя и до его похорон. находился в Варшаве. Николай, в свою очередь, тоже не рвался взваливать на себя бремя власти и надеялся, что Константина все же принудят воссесть на престол. Ощущал себя фельдфебелем, а не государем, на царствие на готовился и позже войдет в историю под именем Николая Палкина (прозвище. красноречиво свидетельствующее о фельдфебельских методах правления).

Нет царя, но есть разветвленный многофигурный заговор, исполнители которого люди решительные и привыкшие повелевать. И есть многие основания полагать, что о заговоре известно, а новая власть, буде утвердится, не станет так либеральничать, как прежняя. Ту привыкли называть "тиранством", но на деле Александр проявлял неслыханную снисходительность. Днем восстания решают сделать дату принесения присяги новому правителю, используя павовую вилку "мы не станем присягать самозванцу", три полка приведены были на Сенатскую площадь, выстроены в каре (сильная, практически неуязвимая позиция в условиях города). Правительственные войска подтянуты, но пролить кровь на заре царствования Николай I не решается. Толпа симпатизирует бунтовщикам.

И вот тут впервые за три книги недостатки Мережковского-рассказчика оборачиваются достоинствами. Он многословен и тяготеет к незначимым деталям и, может быть, излишне сентиментален. Подробная хронология событий четырнадцатого декабря - время его триумфа. Четко и протокольно точно восстановленный день. Кто где стоял, кто что сказал, попытки переговоров; убийство Каховским Милорадовича; переход Якубовича на сторону власти; взаимная нерешительность и упускаемое преимущество во времени из-за нежелания кровопролития. Зимний питерский день, переходящий в ночь; стояние на морозце без провианта и (пардон) сортира; толпа вокруг жаждет грабежей и погромов.

И уже под утро орудийные залпы. Первый поверх голов, но сразу за ним боевой. Убитые, раненые, вопли, стоны, давка в толпе. Запоздалая картечь со стороны заговорщиков, невский лед проседает и ломается под весом. Потрясающей силы утренняя сцена с мытьем и катаньем. Герой, князь Голицын, очнувшись после контузии, возвращается на площадь и слышит многие непривычные звуки. Это скребут и замывают кипятком от крови, присыпая после свежим снегом, следы вчерашнего восстания. А тела сбрасывают под лед. Некоторые застревают в наспех выбитых прорубях, так и оставляют - вмерзшими. Трагическая картина мощи необычайной.

Не думаю, что много найдется читателей, чей интерес к неактуальным ныне событиям и не самому популярному из авторов пересилит инерцию, но в эпизодах восстания это того стоит. После, следствие, заключение, казнь - материализация мерзейшей мощи во всех ее ипостасях: от государственной машины подавления до иезуитской беспринципной хитрости, умело играющей на душевных струнах жертв. Это наша история, моя и ваша и теперь я знаю о ней чуть больше. Стоило читать.

Я видел сон. С восставшими ротами, шайкой разбойничьей, я прошел по всей России победителем. Всюду вольность без Бога - злодейство, братоубийство неутолимое. И надо всей Россией черным пожарищем - солнце кровавое, кровавая чаша диавола. И вся Россия - разбойничья шайка, пьяная сволочь - идет за мной и кричит: - Ура, Пугачев - Муравьев! Ура, Иисус Христос!

Сюрпризом оказался вклад некоторых декабристов, кого я привыкла считать вождями восстания. Очень очевидно прочитывается разрыв между моральным долгом перед страной/народом, перед собой и перед историей. Можно ли строить новую жизнь на крови? Добро ли оно, если с кулаками, которые активно пускает в ход? И факт того, что "страшно далеки они от народа", проходит красной нитью в двух последних книгах.

Безумно жаль, что повернулась история так, как повернулась. И насколько меньше было бы крови после, если бы восстание удалось? Я понимаю, что это вопросы без ответов, да и сама не люблю играть в "если". Но именно в этом случае всем сердцем ждала, что Оболенский начнет атаку, хотя и знала, что не начнет.