Текст книги "Небо в огне. Штурмовик из будущего"

И потянулись однообразные, похожие друг на друга дни. От завтрака до обеда, а потом до ужина сидели в раскаленной от солнца огромной палатке. Записывали в тетради множество цифр, которые предстояло выучить наизусть, перечерчивали схемы, слушали лекции по штурманскому делу, теории стрельбы, бомбометания, управления звеном.

Народ на курсах подобрался с боевым опытом, большую часть того, что стояло в программе, давно освоил на практике, и потому самым тяжелым для многих оказалось не заснуть. И если для некоторых летчиков кое-что и было в диковинку, то Григорий с его солидной подготовкой откровенно не знал, чем себя занять. Руководитель занятий попытался пару раз подловить нерадивого курсанта, но получил столь исчерпывающие ответы на самые каверзные вопросы, что махнул рукой и перестал обращать внимание на сонную физиономию экспата.

– Скоро перегонят новый «Ил», – сказал он, – отправлю вас на практические занятия.

– Ух ты, – мигом проснулся Дивин. – Товарищ капитан, а что за машина?

– Двухместная, – пояснил преподаватель, – с новым прицелом. Двигатель стоит новый, мощный. В общем, мечта, а не самолет!

Курсанты оживились, начали возбужденно переговариваться. Все они не раз побывали под огнем немецких истребителей и на своей шкуре прочувствовали необходимость стрелка, который может прикрыть спину пилота. Да и необходимость замены прицела давно назрела – нынешний был очень неудобен, сужал обзор, а при вынужденной посадке практически всегда разбивал летчику лицо.

– Это дело! – довольно крякнул Артемьев. – Давно пора.

Три новых штурмовика прилетели на следующий день. Курсанты дружно облепили их, невзирая на окрики командиров. Каждый хотел понять, как изменилась машина, определить ее плюсы и минусы.

Естественно, первое, что бросалось в глаза, – это появившееся место воздушного стрелка. Отштампованное из дюраля жесткое кольцо на заводе врезали в «бочку» фюзеляжа и закрепили на нем пулемет Березина калибра 12,7 мм. Для защиты стрелка поперек фюзеляжа со стороны хвоста поставили бронеплиту. Образовавшаяся кабина сверху прикрывалась прозрачным откидным фонарем.

Но уже первые пробные полеты на новом «Ил-2» выявили серьезный недостаток. Введение полноценной, защищенной броней кабины стрелка с мощным пулеметом и запасом патронов к нему добавило ни много ни мало почти триста килограммов к весу штурмовика, а также заметно сдвинуло назад центр тяжести самолета.

– Как тебе? – поинтересовался у Григория Артемьев после того, как экспат слетал по кругу. Летчики сидели под навесом в курилке, организованной на краю аэродрома.

– Знаешь, мне показалось, что взлетать стало тяжелее, – задумчиво ответил Дивин. – Внимания дополнительного при управлении требует. Да и свойства пилотажные явно ухудшились.

– Вот-вот, я тоже на это внимание обратил! – воскликнул сержант. – Интересно, можно ли это как-то исправить?

Экспат задумался. Теоретически проблема не столь страшна. Достаточно немного изменить стреловидность крыла, и все придет в норму. Другое дело, что осуществить такую переделку возможно только на заводе. Написать им, что ли? Но вот вопрос – прислушаются ли там к мнению безвестного сержанта, вдруг решат, что это не его ума дело? Да и мотор помощнее явно не помешал бы.

– Я думаю, конструкторы разберутся, – ушел от прямого ответа Григорий. – Расскажи лучше, что ты никак с новым прицелом не совладаешь?

– Да хрен его знает! – взвился Артемьев. – И так и сяк пробую, а не выходит.

Новый прицел назывался ВВ-1 – визир Васильева. Как рассказали курсантам, придумал его инженер Куйбышевского авиазавода Григорий Кириллович Васильев. Прицел представлял собой закрепленный на носовой части бронекорпуса перед кабиной пилота штырь, несколько визирных линий, нанесенных там же белой масляной краской, перекрестие и несколько линий на внутренней стороне бронестекла. Что называется, дешево и сердито.

К сожалению, не всем удавалось привыкнуть к новшеству. И сержант Артемьев относился как раз к таким бедолагам.

– Расскажи подробно, что ты делаешь, когда на цель заходишь? – предложил Григорий. Авось из рассказа станет понятно, в чем ошибка.

Пашка страдальчески скривился, будто лимон проглотил.

– Да не знаю я! – почти выкрикнул он. – Я уже все перепробовал, не получается!

– Погоди, не верещи, – поморщился экспат. – Не хочешь рассказывать, не надо. Давай я тебе объясню, что и как делаю, а ты послушай. Вдруг увидишь свою ошибку?

– Ладно.

– Долетели до ворога, – начал Дивин. – Начинаем атаку. Исходим из того, что бомбим с высоты, а не с бреющего. Скажем, тысяча – тысяча двести метров для начала. Итак, плавно ведем цель по левому обтекателю мотора. Маневрируем, не забываем следить за воздухом. Облегчаем винт, даем полные обороты – запас мощности нам не помешает. Не упускаем из вида цель, ее в это время должна постепенно накрывать передняя кромка крыла. Делаем энергичный доворот влево, падаем в пике. Держим цель под верхней дужкой на бронестекле. Следим за высотой: запомни, если на высотомере, к примеру, указано шестьсот метров, то фактически – четыреста.

– Почему? – заинтересовался Артемьев.

– Показания чуть запаздывают, – терпеливо пояснил Григорий. – Не перебивай. На чем мы остановились? А, да, тянем ручку. Вторая дуга перекрывает цель. Жмем кнопку бомбосбрасывателя. На приборной доске загорается зеленая лампочка – бомба пошла. Левый крен, правая педаль, идем в набор высоты.

– А дальше?

Дивин оглянулся. Надо же, пока рассказывал, не заметил, что к ним подошли еще несколько летчиков.

– А все, – обескураживающе улыбнулся он, – цель поражена!

Пилоты задумались, осмысливая его рассказ. А потом на Григория обрушился настоящий шквал уточняющих вопросов. Старший сержант терпеливо отвечал. А как иначе, ведь этим ребятам не сегодня завтра в бой. И лучше, если они пойдут в него подготовленными. Конечно, он не может поделиться с ними скоростью реакции, остротой зрения, но, хотя бы, объяснит теорию. Вдруг да поможет?

Наконец, товарищи отстали. А к экспату подошел один из инструкторов.

– Молодец, – похвалил он вскочившего летчика. – Да брось тянуться, присаживайся. Я тут постоял, послушал – хорошо объясняешь, доходчиво. Не хочешь остаться у нас?

– Зачем? – осведомился с подозрением Григорий.

– Летчиков обучать.

– Нет, спасибо, – отказался Дивин. – Я лучше обратно, в полк.

– Жаль, из тебя получился бы отменный инструктор, – командир разочарованно вздохнул. – Но ты подумай еще хорошенько.

А чего тут думать, воевать надо. Экспат бросил окурок в ведро с песком, поднялся со скамейки и пошел обратно к учебному самолету.

* * *

– Младший лейтенант Дивин прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы!

– Прибыл, значица, – Хромов придирчиво оглядел экспата с ног до головы. – А что, молодец. Орел! Смотри, комиссар, какого бравого летчика воспитали, а?

Батальонный комиссар тепло улыбнулся.

– Здравствуй, Дивин. Как добрался, устал, поди, с дороги?

Григорий смущенно улыбнулся.

– Есть немного. В транспортнике растрясло здорово.

– Это тебя с голодухи, – авторитетно заявил комполка. – Знаю я, как в тылу кормят, это тебе не фронтовые нормы. Мы тут, правда, брат, нынче тоже не шикуем. – Майор с огорчением вздохнул и побарабанил пальцами по поверхности стола. – Вовремя приехал, может быть, с твоим приездом все наладится. Ладно, не делай удивленное лицо, сам поймешь, чай не маленький. Иди лучше к своим. Узнай там у дежурного, в каком они домике разместились. Да, ты ведь на ужин опоздал… Извини, Дивин, сегодня придется потерпеть.

– Обойдусь, товарищ майор. У меня тушенка есть, не помру.

Полк вновь остановился в том же самом доме отдыха под Куйбышевом, что и в прошлый раз. Поэтому найти маленький коттедж, где расположились пилоты второй эскадрильи, оказалось несложно даже в темноте. И уже совсем скоро Григорий толкнул скрипучую дверь, предвкушая встречу с друзьями. Надо же, оказывается, у него здесь все-таки друзья. Причем самые настоящие, проверенные боем. Дивин улыбнулся. Зашел в комнату и…

– Что за херня?! – вырвалось у него от неожиданности.

– А, Гришка, ты? Приехал. Ну заходи, чего застыл в дверях?

В комнате накурено, хоть топор вешай. Малахов сидел за столом в несвежей нательной рубахе. Небритый, с помятым, отечно-серым лицом. Перед ним стоял стакан с водкой, тарелка с надкушенным огурцом и какой-то квелой зеленью. Консервная банка полна окурков. На полу несколько пустых бутылок.

– Что с тобой?

Капитан вяло отмахнулся, глядя мимо экспата. Глаза пустые, равнодушные. Взял со стола стакан, лихо опрокинул и шумно выдохнул.

– У тебя деньги есть?

– Есть, конечно, что за вопрос, – удивился Григорий. – Сколько нужно?

Комэск смешно зашевелил губами, что-то подсчитывая, но, похоже, сбился. Гневно сдвинул брови и со всей силы ударил кулаком в стену несколько раз.

– Катункин! А ну, мухой сюда! Кому говорят?!

В соседней комнате что-то упало, послышалось раздраженное ворчание, кто-то спрыгнул с кровати – заскрипели пружины. Открылась дверь, на пороге возник всклокоченный, сонный сержант.

– Ну что еще? О, товарищ младший лейтенант! Поздравляю со званием. Рад, что вы вернулись.

– Ты зубы не заговаривай, – Малахов закашлялся. – Дуй за водкой!

– Мне не продадут больше, – насупился Катункин. – Говорят, в долг не отпускают.

– Так, а ты расплатись, – комэск тихо засмеялся и ткнул пальцем в Григория. – Младший лейтенант сейчас тебе денег даст. Ведь дашь, дружище?

Экспат нахмурился. Происходящее ему совсем не понравилось.

– В бочке у крыльца вода есть?

– Была вроде, – настороженно отозвался сержант. – А вам зачем?

– А это не мне. Ну-ка, пособи!

Дивин поставил на пол у вешалки свой чемоданчик и решительно шагнул к капитану.

– Чего заснул? – прикрикнул он на боязливо жмущегося Катункина. – Бери его и потащили!

Через полчаса относительно трезвый после принудительного макания в бочку и потому злющий, как черт, Малахов вновь сидел за столом, а Дивин вместе с повеселевшим сержантом наводили в доме порядок.

– Устроили тут похабель, – ругался младший лейтенант, энергично орудуя мокрой тряпкой. – Где Прорва, почему за командиром не смотрит? В доме скоро пауки и мыши гнезда совьют! Окно пошире открой, пускай протянет хорошенько.

– Он у поварихи своей живет, – наябедничал Катункин. – Мы как сюда въехали, так он практически сразу к ней и слинял.

– А еще в доме есть кто?

– Новички. Ну, в смысле, летчики, которых нам из запасного полка прислали. Но они на танцы ушли. Спорить с товарищем комэском не рискуют, вот и гуляют до утра.

– А ты чего остался?

– Я женат, – с достоинством ответил сержант. – У меня сыну два года.

– Вот это номер! – искренне поразился экспат. – Когда ж ты успел-то?

– Да понимаете, – вдруг засмущался Катункин, – перед войной в Одессе работал. Там и познакомились. А потом быстро все – раз и свадьба. А после и ребенок.

– Тебе с такой скоростью не в штурмовики надо было идти, – мрачно заметил Малахов, – а в истребители. Гришка, не будь свиньей, дай на водку!

– Перебьешься, – отозвался хладнокровно Дивин. – Валера, организуй нам лучше кипяточку. Керосинка имеется? Отлично. Сейчас тушенку разогреем и будем чай пить.

– Ты когда на курсы уехал? – комэск вопросительно глянул на товарища. Катункин после позднего ужина давно отправился на боковую, а капитан остался за столом вместе с Григорием поговорить по душам. – Ах да, точно, двадцатого. Ну вот, а двадцать третьего августа немцы устроили бомбардировку Сталинграда. Ты представляешь, – Малахов скрипнул зубами, – я потом узнал – в городе все жили своей обычной жизнью. Магазины работали, родители детей по садикам развели. Никто ничего не подозревал.

А в шесть вечера началось. И ведь, по закону подлости, зенитчики в это время на северной окраине уже несколько часов атаку танковую отбивали. И приказ у них был, чтобы, значит, не по самолетам стрелять, а по танкам, понимаешь?

Город большой, вдоль Волги на многие километры протянулся – не промахнешься. Они и не промахнулись. Налетали волнами, в группах по тридцать-сорок бомберов. И так раз за разом, раз за разом! – комэск ожег бешеным взглядом эскпата. – Горел не только город, земля и даже Волга горели – резервуары с нефтью разбили. Вместо домов одни руины.

– Быть такого не может! – ошеломленно сказал Григорий. – Откуда ты все это знаешь?

– Да уж знаю, – криво усмехнулся Малахов. – Товарищ отца отписал. В деталях, с подробностями. Батя полез соседских ребятишек спасать, на улицу с ними выскочил, а там такая жара стояла, что враз одежда загорелась. Им бы водой облиться, да куда там – немцы у Мечетки главный подъемник отрезали, водопровод не работал. Отец до укрытия добежал, детей отдал, и все… У него почти все тело обгорело, врачи потом сказали, что его никто не спас бы.

Экспат негнущимися пальцами расстегнул ворот гимнастерки, который стал вдруг очень тугим. Бессмысленная жестокость, с какой гитлеровцы расправились с мирным населением, просто не укладывалась у него в голове. Зачем, какой смысл? Разве можно воевать вот так – по-варварски – не щадя простых людей? Одно дело на фронте, там все понятно, и с той и с другой стороны солдаты, но так…

– А дети? Дети выжили?

– Нет, – тихо ответил капитан после долгого молчания. – Они тоже погибли. Там десятки тысяч за этот день погибли. Женщины, дети, старики…

– Погоди, а как же товарищ твоего отца, как он спасся?

– Спасся… Его обломками рухнувшего дома завалило. Огонь поверху прошел, а ему повезло – в канаве оказался. Стена удачно сверху прикрыла. Чудом каким-то жив остался. На следующий день спасатели откопали. Весь переломанный, едва не задохнулся, но выжил. Бывает. В госпитале немного оклемался, в себя пришел и письмо мне отправил. А потом тоже умер – это мне медсестра в том самом письме дописала. Три дня как получил.

– Выходит, ты три дня пьешь?

– А что, осуждаешь? – с вызовом посмотрел Малахов. – Давай, заклейми позором. Выволочку устрой, проработай, партсобрание собери. Слышал уже, комиссар с Хромовым приходили, увещевали, потом трибуналом грозили. Напугали! А ты подумал, как я матери и сестрам обо всем сообщу? У мамы сердце больное, я ведь этим письмом и ее убью. Гарантированно! Эх, не рви душу, налей лучше водки, а? Выпьешь, забываешься и полегче сразу становится.

– А потом?

– Да брось ты, – комэск откинулся назад, оперся спиной на стенку домика и нервно обхватил себя руками. – Я уже решил все. Не буду своим ничего писать. Не могу! На фронт улетим, а там будь что будет. Лучше пускай в бою сгину. А отец… пропал без вести, и точка. Помнишь, надежда умирает последней.

Григорий молчал. Крутил в руках пустой стакан и молчал. Да и что тут скажешь, любые слова в подобной ситуации бессмысленны. Пока не потеряешь кого-нибудь из близких, ничего не поймешь. Война… одновременно красивая и уродливая, славная и подлая, блестящая и грязная. И никогда не знаешь, каким боком она повернется к тебе в следующую секунду.

– А новички? Ладно, сам сдохнешь, но ведь и они за тобой следом пойдут. Их же учить нужно, иначе сгорят в первом же вылете. Нельзя так, Леша.

– Думаешь, я совсем сволочь? – мигом окрысился Малахов. – Не волнуйся, я свои обязанности назубок знаю. И летчиков учу как надо, никто не подкопается. А чем в свободное время занят – это никого не колышет. Хоть стойку на голове буду делать, имею право!

– Что, и летаешь с похмела? – тихо спросил экспат. – Не боишься, что машину и людей угробишь?

– Боюсь! – вдруг очень серьезно ответил капитан. – Вот этого боюсь, честное слово. Но теперь, когда ты вернулся, поможешь ведь другу, правда?

– А куда я денусь? – улыбнулся Дивин. Но тут же взглянул на Малахова строго: – Но пить все равно больше не дам, так и знай!

* * *

В этот раз полк майора Хромова задержался в Куйбышеве аж до ноября. Основная проблема, с которой столкнулись летчики, заключалась в дикой нехватке самолетов. Многие заводы эвакуировали из западных областей СССР, они находились в пути или только-только начинали налаживать производство на новом месте и по понятным причинам не могли удовлетворить запросы военных.

Командование полка несколько раз ездило на Куйбышевский авиационный, пыталось хоть как-то сдвинуть дело с мертвой точки, но тщетно. На все уговоры, просьбы и даже угрозы каждый раз следовал неизменный ответ: «Машин нет!»

Все, что удалось выбить с превеликим трудом в несколько приемов, – это пять «Ил-2». Зато в двухместной модификации. Один – учебная спарка. Комполка долго чертыхался, вздыхал сокрушенно, а потом приказал составить график полета на них таким образом, чтобы самолеты не простаивали ни одной минуты. Ну и, само собой, основной упор был сделан на доведении до нужных кондиций новых пилотов, коих опять набралось изрядное количество.

Малахов ходил мрачнее тучи. После смерти отца он хотел только одного – мстить! А ему вместо этого приходилось возиться с плохо обученными летчиками далеко в тылу. Дошло до того, что он подал рапорт Хромову с требованием отправить его на фронт, в действующую армию.

– Скажи-ка мне, капитан, – миролюбиво начал комполка, вызвав комэска к себе, – что самое главное при оценке боеспособности штурмового авиаполка?

Малахов посмотрел на командира настороженно, подозревая подвох. И потому счел за благо промолчать и всем своим видом изобразить полнейшее неведение.

– Не знаешь? – благодушно поинтересовался Хромов. – Я тебе подскажу. Часть боеспособна, если располагает ведущими. Ведущий – это наиболее опытный в группе летчик. Ведущий – это тот, кому можно «нацепить на хвост» молодых пилотов. Ведущий – это вожак и самый лучший советчик для желторотика. Ведущий собирает взлетевшие самолеты. Ведущий может провести группу по маршруту. Ведущий поможет обойти зенитные и истребительные заслоны. Ведущий отыщет на земле цель и своим примером покажет, как тактически грамотно, в соответствии с обстановкой выполнить атаку. То есть ведущий на фронте на вес золота. А ты мне предлагаешь самолично подарить кому-то несколько десятков килограммов этого благородного металла. Я правильно тебя понял?

– Дивин остается, – угрюмо сказал капитан. – Сами знаете, у него не голова, а Дом Советов. Он вам не только любую группу проведет, но еще и учебник по тактике штурмовой авиации в два счета напишет.

– Дивина я и так назначил твоим заместителем. А ты подумал, что будет, если его собьют? Целая эскадрилья мгновенно превратится в стаю слепых кутят. Ты этого добиваешься? В общем, так, – Хромов взял в руки рапорт комэска и с наслаждением разорвал его на несколько частей, – еще раз сунешься с подобной бумажкой, я тебя в запасном полку до конца войны запру. Понял?!

– Не подписал? – только и спросил Григорий друга, когда он мрачнее тучи ввалился в домик, где они жили. Тот лишь раздраженно мотнул головой и ушел в комнату. Погода сегодня не побаловала, с самого утра зарядил противный мелкий дождь, небо затянула серая пелена, полеты отменили, и летчики остались в своих маленьких коттеджах. Экспат решил не терять зря времени и провести теоретическое занятие. Сегодня он рассказывал молодым пилотам о том, как важно не полагаться на чувства, а доверять приборам и карте, тщательно изучать район полетов. – Выучите наизусть опорные ориентиры, – негромко втолковывал Григорий сержантам. – В полете следуйте нехитрому правилу: глядим сначала на компас, часы, карту, потом – на землю и на другие самолеты. Ведите счет путевому времени, верьте компасу и тогда ни за что не потеряете ориентировку. А это, скажу прямо, одна из самых страшных бед, что может приключиться с летчиком. Особенно это важно, когда летите вслепую, в облаках или тумане. Во время слепого полета всегда кажется, что машина отклоняется от курса. Это ложное чувство! Решите немножко подправить показания компаса и гарантированно окажетесь где угодно, но только не там, куда намеревались попасть изначально.

– Товарищ младший лейтенант, – один из новичков по-школьному поднял руку, – а что делать, если все-таки собьешься с курса?

– Хороший вопрос, – поощрительно улыбнулся Дивин. – Если мы над своей территорией, то можно выбрать подходящую площадку, сесть и провести опрос местного населения. Или, коль повезет встретить товарищей, пристроиться к ним. Есть и другие варианты – например, «компас Кагановича».

– А что это? – летчики недоуменно переглянулись.

– Темнота! – покровительственно улыбнулся Прорва. – Это железные дороги. Если вдруг блуданул ненароком, наш первейший помощник. Увидел рельсы и лети над ними. Добрался до станции, снижайся и читай название. А потом восстанавливай ориентировку!

Все засмеялись.

– А вообще Гриша прав, – посерьезнел Рыжков. – У меня случай был в одном из первых вылетов. После атаки отбился от группы и полетел обратно в одиночку. Показалось на минутку, что компас врет и машина отклоняется от нужного курса влево. Решил исправить ошибку. Через какое-то время гляжу, впереди аэродром. Мне бы, дураку, сообразить, что по времени он никак не может быть нашим, но куда там, уши развесил, от радости позабыл все на свете, снижаться начал, шасси выпустил. И только в последний момент заметил, что в капонирах «мессеры» стоят. Дал по газам, кое-как набрал высоту и удрал на бреющем. Хорошо, что фрицы, судя по всему, не поняли, что чужой самолет к ним приземляется, и из зениток меня не приголубили, иначе хрен бы я сейчас с вами здесь сидел.

В начале ноября полк наконец-то укомплектовали самолетами. Одна беда – кто-то наверху решил почему-то, что присылать заранее воздушных стрелков не обязательно. Мол, на месте встретятся с пилотами, ничего страшного. С точки зрения экспата такая постановка вопроса выглядела откровенно нелепо, но оспаривать решения высоких штабов он не мог.

С другой стороны, комполка решил воспользоваться сложившейся ситуацией и отправить на месте стрелков техников. Этот вариант встретили на ура – старожилы еще не забыли, как после передислокации на Сталинградский фронт им пришлось до прибытия наземных специалистов самостоятельно обслуживать самолеты. Один из штабных командиров даже пошел дальше и предложил посадить мотористов и оружейников в гондолы шасси – дескать, имеется такой утвержденный в главном штабе ВВС способ перемещения личного состава, но после ехидного предложения Хромова показать пример остальным горе-новатор быстро отказался от своих слов.

Большая же часть наземного хозяйства полка должна была догонять улетающие самолеты по железной дороге. Самое разное штабное имущество, передвижные авиамастерские, полевые кухни, хозяйственная часть с запасами обмундирования, продовольствия, десятки ящиков с документами и почти четыреста человек ждали погрузки в эшелон и отправки к новому месту службы.

В отношении того, куда именно направят полк, ходили самые разные версии. Многие надеялись вновь оказаться под Сталинградом, но всезнающий Прорва, со слов своей поварихи, что «случайно» услыхала разговор командиров в столовой, сообщил товарищам, что их ждет Западный фронт.

– Точно вам говорю, – вещал Рыжков, раздувшись от чувства собственной значимости, – в первую воздушную армию нас сунули. Летим куда-то под Ржев.

– Хм, – задумался экспат, который старался внимательно следить за ситуацией на фронтах. А что, еще в училище ВКС он уяснил для себя, что плох тот солдат, который не понимает, чем занята его часть, какую задачу выполняет. – Там с конца июля и до начала октября изрядная мясорубка была. Наши пытались Ржевский выступ ликвидировать, но не смогли. О причинах толком не сообщалось, но и так понятно, что немцы так просто не дали инициативу перехватить.

– Точно, – поддакнул Прорва. – Мне знакомый один здесь в городе рассказывал, будто там бои шли чуть ли не страшнее, чем в Сталинграде!

– А он об этом откуда знает? – недоверчиво поинтересовался Малахов. – Или твой знакомый в Генштабе служит?

– Не, он после ранения в Куйбышеве лечится, – пояснил Рыжков. – А приложило его как раз там. Говорил, будто деревень и городов почти не осталось – все разрушено артиллерией, танками, бомбежками. Одни развалины повсюду.

– Первая воздушная, – задумался комэск. – Ладно, разберемся. А пока давайте обговорим, в каком порядке летим. Я пойду ведущим группы. Со мной Катункин и вот ты, – Малахов показал на одного из новичков. Прорва – ты во втором звене. С тобой эти двое, – палец капитана ткнул поочередно еще в двух летчиков. – Ну а ты, Дивин, будешь замыкающим. Возьмешь оставшихся. Помни, на тебе контроль за всей группой в целом. Следи, чтобы никто не отстал, не сбился с пути. Если, не дай бог, кто на вынужденную сядет – отмечай место на карте, чтобы помощь выслать. Проинструктируй хорошенько своего механика, чтобы клювом не щелкал, а следил за обстановкой. Я на тебя надеюсь, Гриша, не подведи.

– Сделаем, – ответил лаконично экспат. Замысел командира ему был понятен. На фронте они уже делали подобное не раз. Было очень важно поставить самых слабых пилотов под пригляд более опытных. – Следите за мной, – обратился Григорий к своим ведомым. – Чтобы шли все время рядом как пришитые. Повторяйте мои маневры и слушайте радио. В воздухе не рыскать, над строем не «вспухать», вниз не проваливаться. Набрали высоту, приклеились ко мне и потопали потихоньку. Насчет карты и компаса урок усвоили? Отлично. Учите ориентиры, вечером проверю. Машины перед вылетом проверяйте вместе с техниками самым тщательным образом. Помните, от их исправности зависит прежде всего ваша собственная жизнь! Это ясно? – Дивин дождался согласного кивка сержантов и ободряюще подмигнул им. – Не робейте, славяне, прорвемся!

* * *

– Где твой ведомый? – Малахов смотрел на Прорву набычившись, с плохо скрываемой злостью. – Отвечать!

Рыжков стоял перед комэском навытяжку и, несмотря на то, что на улице было довольно холодно, обильно потел. Полк благополучно приземлился на новом аэродроме, и только здесь Прорва обнаружил, что потерял одного из сержантов, который летел в его звене.

– Не знаю, – убито мычал старший сержант, глядя в землю. – Всю дорогу рядом держался. Я следил за ним, честное комсомольское! А на посадку пошли, смотрю – нету!

– Дивин! – Капитан перестал прожигать взглядом провинившегося подчиненного и подошел к экспату. – Докладывай.

– Вот здесь он сел, – показал Григорий на карте место вынужденной посадки новичка. – У самого села, прямо на дороге. Двигатель сильно дымил. Я со своими круг сделал, видел, как пилот и техник из кабины выбрались. С ними все в порядке, они нам руками махали. Если разрешишь, командир, я «У-2» возьму и смотаюсь вместе со Свичкарем туда. Поглядим, что да как. Если мелкая неисправность, то попытаемся на месте устранить. Ну а коль что-то серьезное, то вернемся и будем думать с начальством. Да здесь недалеко, всего километров двадцать будет.

– Добро! – Малахов ткнул кулаком приятеля в плечо. – Молодца, глазастый черт. Маска-то тебе не помешала, выходит?

Дивин усмехнулся. Ох уж эта маска, и чего она всем покоя не дает? А всего и дело-то: вязаный подшлемник, который отлично закрывал голову, лоб и лицо и имел небольшие прорези для глаз и рта. Удобнейшая вещь, особенно в его нынешнем положении. В кабине «Ила» Григорий ее снимал – и так тепло от работающего мотора, а вот когда приходилось мотаться куда-нибудь на «кукурузнике» или долго находиться на улице – вещь незаменимая!

Наступление холодов экспат переживал очень тяжело. Сожженная кожа на лице реагировала даже на самый легкий морозец мучительными болями. Григорий честно мазал наиболее пострадавшие места какой-то гадостью, что сумел выпросить в полковом медпункте, но лучше не становилось.

Уж неизвестно, как о его беде прознала та самая официантка – Тая, – что как-то давным-давно заступилась за него, но однажды она подошла к нему за ужином и, немного смущаясь, положила на стол небольшой сверток.

– Вот, держите, это поможет. Я сама вязала. Мы когда под Сталинградом стояли, по случаю немного шерсти мериноса купила. Думала, себе носки на зиму сделать, но вам ведь нужнее, правда?

– Что это? – удивился экспат. Взял в руки шерстяной комок, встряхнул его, разворачивая, и…

– Га-га-га!!! – столовая, казалось, вздрогнула от хохота десятка здоровых глоток. Несчастная официантка вспыхнула, как маков цвет, и поспешно скрылась за дверьми кухни. А летчики на все лады принялись обсуждать странную шапку, которую держал, не зная куда деть, растерянный Григорий. Даже Хромов с Багдасаряном, сидевшие за отдельным столом, поглядывали на необычный предмет с улыбкой.

– Почему они смеются? – искренне переживала Тая, подозрительно блестя глазами и шмыгая носом, но сердито сдвинув при этом брови, когда Дивин отыскал ее на улице за домом. – Я читала, во время Крымской войны такие шапки-маски придумали английские солдаты, потому что сильно мерзли под Балаклавой. Они их так и называли – балаклавы. По-татарски, если хотите знать, «балак» – это штанина или чулок, а «балаклау» – натягивание штанины или чулка. Вот! – яростно выпалила девушка, сверкая глазами. Григорий даже залюбовался ею. – А шерсть мериноса, она же единственная, которая не колется. И пот очень хорошо впитывает, кожу не раздражает. Да и теплая в придачу. Вам тоже моя шапка не понравилась, товарищ младший лейтенант?

– Да нет, что ты! – яростно запротестовал экспат. – Совсем наоборот. Просто неожиданно как-то. Спасибо тебе, я и не знаю, как тебя благодарить. А откуда ты столько знаешь про Крымскую войну?

– Я на исторический факультет перед войной поступила, – помолчав, грустно улыбнулась девушка. – С детства любила о прошлом что-то новое узнавать. А после первого курса к родственникам в Крым поехала летом, там с одним историком-любителем познакомилась, он мне и дал кое-какие материалы почитать.

– Скажи, – набрался смелости Григорий, – а ты пойдешь сегодня кино смотреть?

Тая удивленно нахмурилась, посмотрела с подозрением, но вдруг лукаво улыбнулась и вихрем взлетела на крыльцо. Остановилась перед дверью, искоса взглянула на замершего в растерянности летчика и негромко ответила:

– Я подумаю!

К месту вынужденной посадки прилетели под вечер. Возле штурмовика никого не оказалось, и экспат пошел вместе с техником искать товарищей. Село оказалось небольшим – всего две улицы, и Дивин решил, что им надо разделиться и обойти все дома, поспрашивать у местных, куда подевались летчики.

– Ты бери правую сторону, – показал он Свичкарю направление, – а я по левой пошурую. Прочешем эту улицу и, если никого не найдем, перейдем на другую.

В каждом доме было полно народа. Война согнала людей с насиженных мест, разорила их родные деревни, сожгла жилища, заставила скитаться и мыкать горе по чужим углам. Григорий с ужасом наблюдал за тем, в каких нечеловеческих условиях вынуждены жить старики, женщины и дети, как голодно и холодно им. Дивину было нестерпимо стыдно перед ними за то, что он такой высокий, сытый, хорошо обутый и одетый. Поэтому уже во второй избе он отдал кусок сахара, случайно завалившийся в карман летной куртки, двум маленьким ребятишкам, которые устроились за столом с какими-то черепками и затеяли игру. Дети мгновенно разломали его на две части и торопливо запихали в рот. Захрустели громко, тараща на незнакомца блестящие любопытные глазенки.