Текст книги "Три покойных кормильца"

Дмитрий Титов
Три покойных кормильца

Глава I
Суета

Все случилось очень просто. В одном и том же городе в одну и ту же минуту по разным причинам трагически ушли из жизни три человека. За пару минут до трагедии происходило приблизительно следующее…

Под серыми облаками плыл красивый город. Особенно красивым и загадочным он виделся в линиях могучего ливня. По проспекту среди редких машин на большой скорости мчался старенький «опель», обдавая окрестные пейзажи снопом серых брызг. За перламутровым рулем, часто пилькая глазами, зевал полный господин лет 35-и, он очень хотел спать.

В кармане господина заверещал мобильник.

– Да, Лапуль, что ты хотела?.. Лапуль!.. Ну, Лапуль!.. Да какие гости! Не могу я сегодня, мне бы выспаться!.. Да знаю, что у Данилы день рождения… А вчера не мог, потому что… Да успеем мы еще встретиться, он на шашлыки приглашал, Лапуль!.. Ну, не обижайся, ну!.. Ну, Лер!

Абонент отключился. Толстый господин вздохнул, швырнул телефон в кресло и переключил дворники на более интенсивный режим. Вода с неба текла безостановочно. Господин бросил осуждающий взгляд в небеса и в сердцах выкрикнул: «Алё! Ты опять протек на нас, Господи! В конце-то концов, купи себе памперсы!»

Сквозь окна автомобилей, залитых ливнем, прохожие выглядели сильно искривленными, но один мужчина лет пятидесяти к ним не относился. Просто не исчезающая улыбка располагалась на его лице слегка наискосок. Он был невысокого роста, в рабочем комбинезоне и с маленьким чемоданчиком над головой. Мужчина вбежал в спасительный подъезд, отряхнулся, как лохматый пёс, и нажал кнопку звонка первой квартиры. На вопрос «кто там» громко ответил:

– Сантехника вызывали? Открывайте, а то уйду!..

– Куда?

– Что «куда»? Открывай, бабуля! Куда, куда… В монастырь!

…Старушка провела мастера в ванную комнату, жалуясь на ходу:

– Это Сергей Петрович окаянный на меня протекает, а сам сантехника вызывать не хочет, и не пускает никого, говорит, что это не у него, а у меня за досками вот за теми что-то проржавело, под потолком, не знаю. Посмотри, сынок! А что за досками, что за досками? Сухо там было, я в 75-м туда лазила…

– Ты, мать, не шуми. Темно-то! Переноска есть?.. Ну, лампочка на длинном шнуре… Есть? Вот тащи!.. А что в ванной-то вода?!.. Замочила?.. И засорила! А как мне туда?.. Босиком? Ох, мать…

Под хлопоты старушки мастер засучил брюки и открыл чемоданчик с инструментом:

– Ты, бабуль, в следующий раз и к себе, и к нему специалиста вызывай, договорись с ним, а то чё я тут буду колдовать, если до евонных труб не добраться?!

– Каво? Сергея Петровича? Так протек на меня ирод! Старый же мужчина! Уж не знаю, что там у него еще и течет-то!

Ливень привнёс в городские дворы вечерний сумрак. За одним из окон, выходящих на лоджию, заваленной бытовым хламом, светилась неказистая кухня. В кухне – холодная война. Высокий, худой мужчина средних лет сдержанно огрызался на несправедливые упреки жены. В узком коридоре то и дело сталкивались их дочь-подросток в ночнушке и сын студенческой внешности, с гантелями. Мужчина пытался завтракать. На краю стола дремал молодой серый кот. Женщина стояла буквально за спиной мужа и читала ему нотацию, крутя в руках ненужное полотенце, краем которого, правда, изредка убирала слезу:

– А если ты будешь всё время такую зарплату приносить, то я уже не знаю, что и делать! Вон Алёнка наглядится на эту нищету, а потом посмотрит, как гулящие девки живут, да и свернет на кривую-то дорожку. А что? Думаешь, нет? Один Господь знает, куда дело вывернет… А Сережка? Много он будет иметь с этого твоего института? Учись, учись, а толку-то! Вон ты выучился и что?!

– Наташа, отойди. Ты мне уже всю шею обрызгала.

Полный господин за перламутровым рулем, несясь по проспекту и далеко по сторонам разбрызгивая встречные лужи, с трудом боролся со сном. Вот он продолжительно моргнул, вот моргнул еще продолжительней, и, наконец, моргнул окончательно, сомкнув веки практически в последний раз. Мягкая улыбка украсила круглое лицо – ему снился сон: лазурный берег, он сам, большой, с колыхающимся животом, бежит навстречу юной и стройной, как газель, супруге, а за нею вдоль кромки воды бегут к нему три замечательных мальчика – его дети. Но… музыку этой картинки, как ножом, срезал визг автомобильных тормозов, и повсюду наступила тьма. Где-то заплакал испуганный ребенок.

Слесарь-сантехник стоял по колено в мутноватой воде, заполнившей ванну. Нишу под потолком он уже взломал, там одиноко ржавела труба, за которую мастер теперь и держался. Бабуля взгромоздилась на табурет. В её вытянутой руке тускло светилась лампочка – бабуля помогала мастеру.

– Повыше немного, мать, не видно ни черта… И осторожно! Лампу в воду уронишь – мне каюк.

– Каво, говоришь? – и бабуля уронила лампу. Лампа погрузилась в воду и лопнула, патрон зашипел в воде, мастер крикнул последним криком, рухнул в воду, и повсюду наступила тьма, в которой слышались теперь только одинокие капли да испуганный призыв старухи:

– Сынок… Сынок, ты чего…

Холодная война на кухне продолжалась. Дети по своим дневным делам выбежали из квартиры. Супруга была уже в шляпке и кофте, но всё еще рылась в бельевом шкафу. Её осуждающий голос временами доносился до супруга из недр квартиры. Супруг ковырял ложечкой в яйце, сваренном в мешочек. Кот проснулся, заинтересовался яйцом и прямо с ложки получил свой кусок. Мужчина был уже достаточно миролюбив:

– Наташа! Ну, ты зря стараешься! Ты у меня всё равно единственная, и я тебя, получается… я тебя люблю. – Мужчина выловил из банки маслины и, поиграв ими во рту, проглотил. Жена последних слов мужа не слышала и, может быть, поэтому продолжала распаляться. Нотки её голоса в комнате уже походили на визг. Вот она гневно вышла в коридор с прозрачным шарфиком на шее и, пыхтя, стала запихивать в туфлю толстую пятку. И запихивала до тех пор, пока ложечка не сломалась. Тут женщина не выдержала:

– И вообще! Я всем во дворе расскажу, что ты импотент! – С этими словами супруга покинула квартиру, шумно хлопнув дверью.

На слове «импотент» одна из маслин в ротовой полости мужчины подпрыгнула, как будто оскорбили именно её, и сиганула в дыхательное горло, напрочь его заблокировав.

Мужчина удивился до глубины души. И это его удивление понемногу заволокло какой-то плотной и безнадежной тьмою. Тишину нарушили только звук упавшего на пол тела и звон разбившейся чашки.

В белом облаке тумана проявилась мокрая физиономия сантехника. Волосы, одежда – всё мокрое, на лице непонимание:

– Старуха, ты где?

Навстречу сантехнику из того же тумана выдвинулся толстый господин с улыбкой на лице. В руках он всё еще держал перламутровый руль, а сзади, меж лопаток, уже белели маленькие, трепетные крылья. Сантехник всё понял сразу!

– Старуха!!!! Я тебя убью, старуха!!!! Я ж сказал! Я ж попросил, по-человечески попросил – не-у-ро-ни! Зараза!!

– Вы чего орете? – Это был голос уже проснувшегося толстяка. – У вас крылышки сзади! Прикол?.. Мы где? Это что такое?

Из тумана с тем же успехом появилась жертва маслины. Все некоторое время молча смотрели друг на друга. Наконец жертва маслины с дрожью в голосе произнесла:

– Похоже, я подавился маслиной… И умер… Не вовремя.

Толстяк не верящими глазами оглядел всех и отбросил, как жабу, перламутровый руль, который, спустя довольно длительное время, загремел где-то внизу по кровельному железу.

– Старуха! – заплакал сантехник. – Что ты наделала, старуха! Господи!

Солнце подсушило город. С крыши высокого дома город наблюдали трое вновь преставившихся. Сидя рядком на коньке крыши, они молча глядели на машины и людей, спешащих по своим делам. Говорить было не о чем. На их спинах вяло, как у засыпающей бабочки, шевелились крылышки. Толстый сидел посередине. Глянув на своих соседей, он протянул руку худому и вяло представился:

– Бывший Николай.

– Стас…

– Василий, – горько шепнул сантехник и добавил со смешком: – Бывший.

– Познакомились, – резюмировал Николай. – Дальше-то что?

– А что дальше… – Сантехник поднялся и оглядел небо. – Дальше всё! Девять дней, сорок дней и привет.

– А у моих даже на похороны нет денег, – сказал Стас. – Девчонка маленькая, сын – студент, жена-учитель три с половиной тысячи в месяц получает, у родителей пенсия… копеечная, сбережений – ноль. Одни долги.

– Ничего, – успокоил его сантехник Василий. – Бог даст – закопают как-нибудь.

– Что значит «как-нибудь»? Завод должен помочь. Я там 20 лет протрубил.

– Ну и что? Двадцать лет! Подумаешь! Инженер! Ты что ж, на боевом посту помер? Тебя что, кульманом придавило, или, может, ты в конструкторском бюро в чернилах утонул? Нет! Пролетариат тебя не поймет. Ты дома на кухне подавился маслиной! Заметь, капиталистическим продуктом! Нет, на помойку тебя снесут, вот посмотришь…

– Да что вы такое говорите! Я честно пахал всю жизнь… А кульманов у нас нет давно, я с компьютерами работаю!

– Хватит, мужики! – Николай поднялся и положил руки на большой живот. – Померли, так померли. Как закопают, где – не важно. А если у нас и правда только сорок суток, то надо… Нашим семьям жить надо. А они кормильцев лишились. Так что подумайте, что мы сделать можем. У меня жена молодая и три малыша. Она не работает, я содержу. Содержал… А теперь кто?

– А в моей семье, – Василий незаметно утер слезу, – одним едоком меньше стало… Мишка в лицее питается, Люська замуж выскочит – вмиг! Она у меня красавица. Прокормятся… Ой, выскочит! Да за этого хмыря и выскочит, за Пашку, у него денег – куры не клюют. А он же подлец!

– Ну, вот ты и постарайся, чтоб у неё не было нужды за подлеца выходить, а, Вася? – Николай заглянул сантехнику в лицо и отвернулся. И по могучей его спине с крылышками было понятно, что он тихонько плачет.

Проспект окончательно проснулся и зашумел. Покойная троица стояла на пешеходном переходе и наблюдала, как дорожные службы вместе с милицией выковыривают из осветительного столба старенький «опель». Машины проезжали прямо сквозь трех мужчин с крылышками, и те не обращали на это никакого внимания.

Василий не выдержал. Подойдя к одному из специалистов в конореечном жилете, зашумел:

– Да прямо за бампер тросом цепляй, бестолочь, что ты вошкаешься!

Тот, естественно, совета не слышал. Василий в сердцах плюнул и уплыл в сторону. Вдруг он что-то вспомнил:

– Мужики! А ведь я, кажется, застрахован! Точно! В начале года нас всех… Обязательная страховка была, мы еще к начальнику ходили протестовать! А я ж в рабочее время кони-то двинул, а!.. А может, и не застраховали, мы ж отказались наотрез… А все равно надо проверить. Компанию составите?

Троица спустилась в подвальчик старенького дома. На крашенной масляной краской табличке кудрявились буквы «РЭУ». Ниже, на стене, углем было выведено – «сантехники». Василий радостно пояснял на ходу:

– Из зарплаты по пятьдесят рублей грозились вычесть! А если кто в рабочее время околеет, тому 30 тысяч! А мы, придурки: «Не надо! Нам это не надо! Оставьте в покое наши 50 рублей!»

– 30 тысяч баксов? – Николай аж остановился.

– Ага! «Баксов»! Деревянные! Родные!

Прямо сквозь стену они прошли в маленькую прокуренную комнату, где за столиком дымили папиросами и дулись в карты живописные сантехники. Обходя их по кругу, Василий объяснял своим свежим приятелям:

– Вот этот, лысый – это Вова, у него всегда козырный туз в рукаве. А дед – это Максимыч. Он писатель. Всем на день рождения стихи дарит: «Ты, Вова, самый хитрый зверь, будь счастлив полностью теперь!» Нам туда!

Василий пропал за стеной. Стас и Николай, брезгливо оглядев убогое помещение, последовали за ним.

В просторном кабинете начальник РЭУ с тяжелым взглядом ходил по ковровой дорожке. У стола сидела сильно накрашенная, заметно потертая жизнью женщина – бухгалтер с губами бантиком. Начальник остановился посреди комнаты, как раз перед народом с крылышками, смирно стоящим у стены:

– А сейчас он где?

– Ну, где… В морге он, Иван Демьяныч.

– Вот ведь балбес! Знал я, что-нибудь подобное с ним случится. С бодуна, небось, был?

– Не знаю, но скорее всего!

– Какое с бодуна! – Василий возмущенно прошел сквозь начальника и оглянулся. – Какое с бодуна! Две недели в рот не беру! С бодуна! Сама с бодуна! Страховку гони!

– Тут такое дело, Иван Демьяныч… Он застрахован был, ну как все. Помните, они еще на работу выходить отказывались, мол, насильно заставляют страховаться.

– О! – Василий поднял указательный палец. – Застрахован был! То-то! Это и на поминки хватит, и на гранитный памятничек! Слышали? За-стра-хо-ван!

Василий исполнил по кабинету нечто вроде восточного танца, правда, с футбольным припевом «Оле-оле, оле, оле!»

– Много там? – осведомился начальник.

– 30 тысяч.

– Ну, оформляй, жена получит, он же в рабочее время…

– В рабочее-то в рабочее…

Женщина как-то странно заломила руки. Николай прошел и сел в свободное кресло начальника, примеряясь к высоте стола и ширине подлокотников. Стас присел на краешек стула, безучастно оглядывая кабинет, и только Василий напрягся, вглядываясь в лицо бухгалтерши:

– Ну-ка, ну-ка, стрекоза, выкладывай, что там у тебя на умишке…

– Иван Демьяныч! Он нам больше должен! Вы помните, сколько унитазов со склада пропало! А потом Бирюкова наши унитазы у его клиентов обнаружила. А деньги в карман! Не заслужил он страховки! Вот всей своей работой не заслужил!

– Ах ты… – Василий задохнулся возмущением. – «Не заслужил!» А кто заслужил?! Ты заслужила!? Иван Демьянович! Она нашу премию, которую по вашему приказу, урезала всем на четверть! Вот эта вот тварь, Иван Демьяныч, спросите хоть у кого! – Василий понял, что его не слышат, и со стоном грохнулся на стул.

Между тем Иван Демьянович обошел стол и грузно сел в кресло, прямо на зазевавшегося Николая – тот рассматривал чудной чернильный прибор.

Николай подскочил, как ужаленный:

– Господи… Чуть не раздавил.

– Нечего там давить, – отозвался Стас. – Нету нас.

– Ты, Ирина, что предлагаешь-то, говори по существу! – пробасил начальник РЭУ.

– Я что хотела сказать… Они, наверняка, не знают, что застрахованы. Они ж тогда подумали, что добились своего. А я всем премии начислила на 50 рублей, а потом вычла на страховку, они и не заметили. В общем, если деньги у страховщиков изъять, я знаю, надо свидетельство о смерти, еще кое-что… то нам с вами как раз по 15 тысяч получится, Иван Демьяныч. Не знаю, как вам, а мне деньги сейчас очень нужны…

Начальник долго исподлобья глядел в глаза бухгалтеру, и его молчание было непостижимо. Василий, зверски поглядывая на женщину, стал медленно приближаться к столу начальника, пытаясь разгадать его затянувшееся молчание. И тут Иван Демьянович в размышлении потер крутой лоб и спросил:

– А сумеешь?

– Не в первый раз, Иван Демьяныч, конечно! – Она очень обрадовалась. – 15 тысяч, может, для кого и не деньги, а для нас с вами… А если еще кто-нибудь так же… в рабочее время…

Василий просто онемел от возмущения. Иван Демьянович поднял на женщину изумленный, изучающий взгляд, и та поторопилась к двери.

– Я хотела сказать, не дай Бог, конечно, но… В общем, я всё сделаю, не беспокойтесь.

В кабинете воцарилась тишина. Начальник покрутил в пальцах ручку, бросил её, откинулся в кресле и, ни кому не обращаясь, пробасил:

– Интересно, а я застрахован?

– Ты не застрахован!! – взорвался Василий. – Ты не застрахован, а ты козёл, понял ты кто?!!! Козел!.. Пошли, мужики, отсюда.

Троица пошла на стену и пропала в ней.

Уже на улице, немного успокоившись, Василий вдруг шмыгнул носом и заговорил:

– А с унитазами-то теми как вышло…

– Да ладно уже! – оборвал его Николай. – «С унитазами»! Понятно – поживился за государственный счет… Что твоя страховка, что твои тридцать тысяч рублей для семьи? За свет заплатить, за квартиру – и все!

– А мне за свет не надо, у меня счетчик в обратную сторону крутится! Кстати, мне Чубайс точно должен! Вот точно! Если посчитать…

– Заглохни, Василий. Без тебя тошно. – Стас поднял голову, глядя на окна ветхого дома. – Вот тут я и живу… Жил. Вам хорошо, вы уже в морге, с вами уже специалисты работают – патологоанатомы, гримеры, стилисты, портные, плотники, а я… Серега на сборы поехал, Аленка к подруге пошла жить – собачку выводит, пока та в отъезде, а моя… Моя когда злая – сразу к теще! И может у тещи два-три дня проживать! А сегодня с утра она что-то особенно злая была…

– Ну, и что теперь? – возник сантехник. – Тебе-то что, где она ночевать будет, какая тебе-то разница?! Я не понимаю.

– И не поймешь! – наехал вдруг Николай. – Он о чем говорит-то, ты слушай, Вася! Нас с тобой послезавтра уже, небось, на кладбище отнесут, а Стас еще два-три дня будет в квартире портится! Верно я говорю, Стас?

– Вот именно! А если еще Барсик проголодается, да нос мне отгрызет… – Стас всхлипнул. – Вы-то в гробу будете красивенькие лежать, а я-а-а-а…

– Какое «красивенькие»! – обиделся Николай. – «Красивенькие»! Ты меня в машине видел? Я сам не понял, где у меня голова, а где… а где задница!

И все трое ярко представили себя «красивенькими» в гробу, и всем стало до того горько и обидно, что, отвернувшись друг от друга, они, каждый по-своему, заплакали. Стояли и плакали. Но никто во дворе их плача не слышал.

На обзорную площадку Исаакиевского собора приземлились три голубя. Один толстый, один длинный и один маленький. И сразу превратились в трех мужчин с крылышками.

– В красивом городе мы жили, – заметил Николай, обводя взглядом залитые солнцем зеленые, цинковые и коричневые крыши.

– Я здесь, на верхотуре, один раз был. Еще мальчиком. С папой, – сказал Стас.

А Василий вздохнул:

– А я здесь никогда не был… Ни разу. Все на земле, да под землей. А так… хорошо птичкой-то летать… Кого хочешь обосрать можно, хоть губернатора.

– Хватит болтать! – Николай зачем-то похлопал себя по карманам. – Действовать нужно!.. Вот, допустим, сколько надо денег, чтобы средняя семья была обеспечена лет на… Лет на 50.

– Много… – допустил Стас.

– Один квартирный вопрос чего стоит! – Василий стал считать, шевеля губами и пальцами на обеих руках. – Миллион долларов, наверное.

Николай недоверчиво поглядел на него:

– Миллион долларов – это хорошо, но давайте исходить из того, что у нас есть.

При этих словах Николай вдруг с интересом оглядел фигуру Василия.

– А чё это ты меня разглядываешь?

– А ты у нас самый целенький. Меня в комок слепило, Стаса, небось, уже кот доедает, а ты у нас и не пострадал вовсе. Ну, током шлепнуло. Тело-то можно в институт продать! За тебя, правда, много не дадут, но все равно деньги.

– В какой институт?

– В медицинский! – подтвердил Стас. – Я слышал. Можно продать свое тело еще при жизни. Для студентов! Они потом изучают, что где находится, что где может болеть, что резать надо… Правда, у тебя там и изучать-то нечего.

– Чё?.. Сам ты… Коля, скажи ему, чего он обзывается! – Василий вдруг замер. – Стоп, стоп, стоп, стоп… Так если я, как вы говорите, самый целенький… Может… Так может, я еще в реанимации? А?

– Твоя бухгалтерша сказала, что ты в морге с утра, – сказал Стас.

– Бухгалтерша?!! Да она дура! Дура она! Дура хитрая! Дура она! Дура! Дура! Дура-передура!.. Стас! Ты меня не доводи!.. И вообще… Надо в морг. Мало ли, ошибка какая? Шлепнуло током, да не того, а я живой где-нибудь? А?

– А что ты тут тогда делаешь?! С крылышками?! – вскипел Стас. – «Живой!»

– Ладно… – Николай вздохнул. – Полетели в морг, пусть он успокоится.

– «Успокоится»! – ворчал Стас. – Куда уж покойней…

Мужчины обратились голубями и вспорхнули в направлении районного морга.

Мерцающее белым кафелем помещение встретило три души приглушенным светом и гулкой, непостоянной тишиной. Кое-где довольно деловито передвигались женщины в белых халатах и мужчины в прорезиненных комбинезонах, везущие впереди себя всевозможные каталки. Душа Василия довольно долго изучала столики, пока вдруг не сказала потерянно:

– Вот он я…

Василий застыл над собственным телом. Николай и Стас деликатно отошли в сторону и отвернулись. И долго переживали за приятеля, пока за их спинами не раздался заговорческий шепот:

– Мужики, посмотрите, я правильно искусственное дыхание делаю? Что-то не получается.

Николай и Стас довольно быстро удалялись от здания морга. Позади едва поспевал Василий:

– Мужики, да что вы ей богу, я просто попробовал. Мало ли! Я вот никогда не доверял этим… всем этим людям в белых халатах. Помните еще анекдот: «Вы куда меня везете? – В морг. – А доктор сказал – в реанимацию! – Фигня, морг ближе…» Ой… Моя идет.

Николай и Стас невольно оглянулись. Василий с улыбкой уставился в конец аллеи. Было на что посмотреть. Молодая высокая женщина в простом темном платье, с пышной гривой темных волос двигалась к зданию на дивно длинных ногах. Мягко очерченные губы, грустные серые глаза под темными линиями бровей, стройный стан, небрежный, усталый полет руки, а походка!

– Врет, такая не может быть его женой, – сказал Стас. – Точно врет.

Николай не ответил. А Василий медленно направился навстречу женщине. И только когда она уже прошла мимо него, Василий тихонько и как-то безнадежно её окликнул:

– Люсь.

Женщина будто вздрогнула, оглянулась на пустую аллею, чуть помедлила и пошла дальше, к крыльцу морга, на ходу извлекая из сумочки носовой платок.

– Люблю, когда она грустная. Когда она не грустная – она бешеная. Всё в квартире вверх дном! Телевизор – вдребезги! Торшер – вдребезги! Посуда…

– Как это ты такую приворожил? – поинтересовался Стас. Но Василий его не слышал и продолжал: – Ревнивая – жуть!.. Коза. Забыла, как я за неё носы кобелям бил!.. Точно за Пашку выскочит! Эхе-хе… Так на что она меня хоронить-то будет, а? Мужики! Колян, ты у нас самый умный – думай, вон пузо какое. А что это ты у нас такой умный? Наверное, ученого какого-нибудь съел, а?.. А это ты верно сказал – надо нам их обеспечить. Если не на всю жизнь, так хоть на половинку… Крылышки у нас симпатичные трепыхаются. Интересно, на сколько они потянут, если их на Сенном толкнуть?

– Балбес! – отозвался Стас. А Николай посмотрел на уличные часы в конце аллеи:

– В это время я уже обедал.

В Макдональдсе Николая очень заинтересовал процесс потребления народом всевозможных блюд. Мягко помахивая крылышками, они втроем стояли возле одной прожорливой пары. Василий скучал, стоя между Стасом и Николаем. Николай судорожно глотал слюну. Стас был безучастен.

– Господи, как я любил поесть! – горевал Николай. – А картошечка-фри! Да с кетчупом… А еще коктейль, потом холодный сок грейпфрута и кофе-глиссе, и сосиски с собой, много, к пиву, и горчицу. А пиво в банках, запотевших. Здесь пиво не дают, пиво за углом, там Мариша торгует, обсчитывает безбожно, но зато с какой улыбкой…

– Вообще, можно, конечно, труп и продать, – Василий говорил о своём, не понимая гастрономического настроения Николая. – Мне не жалко, но я не знаю, когда лучше продать: до того, как его выпотрошат, или уже после? Там кишки оставляют, или прямо с ними закапывают, а, Стас?

Николай изменился лицом, прикрыл рот ладонью, часто замахал крылышками и медленно поднялся к потоку, а затем через вентиляцию – прочь, на воздух.

– Ты чурбан! – разозлился Стас. – Пошли. Ничего ты не продашь! Мы даже ручку в пальцах не удержим. Вон, тренируйся!

Стас покинул кафе, а Василий воровато оглянулся по сторонам и попытался поднять со стола чужой гамбургер. Ничего не вышло.

– Извиняйте, обжоры! – обратился он к едящим. – Жирное и острое очень вредно. Очень! Ужасно вредно. Так что, приятного вам аппетита и до встречи, любезные. – С этим и удалился.

Никольский собор встретил их раскатистым колокольным звоном.

Николай и Стас чинно перекрестились и вошли внутрь. Василий попробовал перекреститься сначала от пупа ко лбу, потом слева направо, чертыхнулся и отстал – понаблюдать, как осеняют себя крестным знамением вновь входящие. Понаблюдал, отрепетировал, перекрестился грамотно и вошел.

Николай и Стас молча созерцали внутренности собора, пока рядом не раздался восклицательный шепот Василия:

– Ты смотри-ка, сколько их тут, с крылышками!

Вокруг них меж простых смертных бродили и личности с крылышками. К одному из них, седому старцу, Николай подошел и тихо спросил:

– Отец, скажите Христа ради, что делать-то теперь?

Старик пошамкал губами, озорно поглядел на Николая и пояснил шепотом:

– Ну, что… В институты поступай, женись, детишек строгай!..

Николай обалдело уставился на старика:

– Как это?

– А так! Сам-то покумекай! «Что теперь делать»! Ничего не делать! Кто где закончил, тот с тем и осталси! Молиться не запрещают, хотя, я так думаю, не наше это теперь дело. Пускай теперь за нас молятся. А мы уж отмолилися. Мы теперь к Господу нашему ближе всех остальных, теперь уж он с нами решит, раз уж мы пред ним предстали-то! – И старец забормотал что-то, неся ко лбу щепотку пальцев. – А я-то… – вдруг продолжил дед, – я за старуху свою молю, чтоб поскорее догоняла. Нечего ей теперь здеся без меня делать. Семечки во дворе переводить с соседками, а?.. Вот так, сынок.

– Не согласен я! – Николай быстро шел по соборному парку. Василий и Стас едва за ним поспевали. – Не может быть, чтоб всё так просто! Хлоп и нет тебя навсегда! И никаких следов! И ничего сделать не можешь. Вот я ведь тебя вижу, и вот тебя! И слышу! И всё знаю, везде могу быть, и что?.. Так! Кто молитвы знает?

– Отче наш, еси на небеси… – заговорил Стас и тут же смолк. – Не знаю я, Коля, дальше.

Василий наморщил лоб:

– А я знаю только «Айм сори, ай лав ю» и еще это… как его… Не помню… Всё.

Николай поднял голову и почти крикнул в высокие кроны деревьев:

– Господи! Если ты есть… Дай нашим женам и детям на хлеб… Хоть как-нибудь!

Последние слова почему-то подхватило эхо. «Нибудь-нибудь-будь» прошелестело в кронах. Вдруг вверху что-то щелкнуло, и троице явно послышался равнодушный женский голос: «Почем у вас нынче хлеб?»

– Так это… Нарезной по 13, а Дарницкий по 12.50, если круглый! – С готовностью отозвался Василий. И через мгновение на тропинку рядом с крылатыми мужчинами откуда-то сверху рассыпалась горсть монет. Василий наклонился и тут же посчитал разбросанные на земле деньги. – Смотри-ка, как в аптеке! Ровно 25 рублей 50 копеек!

На тропинке возникла старушка. Мужчины инстинктивно расступились, пропуская её. Увидев монеты, старушка охнула, оглянулась по сторонам и подобрала их:

– Как раз! И на булочку для голубков, и на свечки. Спасибо тебе, Господи! – Старуха перекрестилась на облака и двинулась к собору.

– Вот что они там все замаливают?! – вскипел Василий. – Грешить надо меньше! «Для голубко-ов»! – И вдруг вперил подозрительный взгляд в лицо Николая:

– Слушай, Колян. А вот не скажу я, что ты из бедных, хоть убей меня! Наверняка, ведь бизнесмен! Наверняка, ведь скопил миллиончик! Прикидываешься, небось, нищим-то! Поделился бы, а?

В это время по тропинке прямо сквозь них на большой скорости промчался пацан на спортивном велосипеде.

– Разъездились!! – закричал ему в след едва отпрыгнувший в сторону Стас. – Будет когда-нибудь в этой стране уважение к покойникам?!! …А ты, Вася, что несешь?! Какое твое-то дело, кто как жил? Тоже мне, совесть ходячая!

– Да сам ты козёл! – огрызнулся сантехник.

Николай отвернулся от них и пошел прочь.

– Николай! Ты куда? – окликнул его Стас.

Николай отмахнулся:

– Я вас потом найду.

В квартире Николая было довольно напряженно. Дети продолжали играть, но странное поведение матери их настораживало. Вдова Николая, Лера, с заплаканным лицом сидела на кухне с телефонной трубкой и только кивала, ничего не отвечая абоненту. Теребила в руке носовой платок. А Николай с крылышками расположился на верхней крышке пианино и одновременно видел и детей, играющих в комнате, и жену. По лицу его блуждала улыбка. Он все-таки устроил семье неплохую квартиру, «настрогал» симпатичных детишек, и жену себе выбрал не просто красивую, а с изюмом.

Николай легко спрыгнул с пианино, прошел по коридору, одобрительно хлопая по обоям, которые, видимо, подбирал сам. Зашел в детскую. Три белокурых пацана-погодки (пять, четыре, три) только что на голове не стояли. На лице Николая появилось отражение их шкодливых улыбок.

– А какие у меня крылышки прикольные! – попробовал пошутить Николай, но дети его не услышали, и Николай погрустнел.

Лера в кухне продолжала хлюпать в телефон, периодически повторяя:

– Спасибо… Спасибо… Да нет, я ничего… Спасибо…

Николай понял, что это звонят друзья с соболезнованиями, и попробовал угадать, кто именно. Тут же, на стене просторной кухни висели фотографии, на которые он и Лера снимались в кругу друзей. Николай выделил для себя сокурсницу Леры – Свету, ткнул в неё палец и вопросительно оглянулся на супругу, но в это время Лера сказала:

– Да нет, ты же сам его знаешь…

Разговор шел с мужчиной, и Николай снова вгляделся в фотографии. Наверное, это Леркин брат – Серега. На фотографии они были еще совсем молодыми, вместе с Леркиными родителями. Николай остановил толстый палец на Сереге. Но в это время Лера сказала еще одну фразу:

– Нет, Данила… Да как ты можешь!.. Ну, ты выбрал время!! Ты что?!! Да ты что?!! Не теперь, Данила… Данила, ты сумасшедший!

Данила? Николай насторожился. Данила был на фотографии, где они втроем – Данила, Лера и он, Николай. Все смеялись. Причем, Данила держал над головой Николая козлиные рожки.

– Отстань! Всё! – Продолжала Лера. – Через год поговорим, если ты так настаиваешь!.. Через год! Всё!

Лера бросила трубку, встала и прошла из кухни прямо сквозь Николая, как хлесткая пощечина. Николай опешил. И единственное слово, которое он смог произнести в непостижимом волнении, было «…Данила»!

– А я тебе говорю, получится! – Василий снизу вверх глядел на недовольного Стаса, бормочущего что-то про нечестность, мухлёж и подлость. – Получится, говорю, обязательно, если вместе. Напрягись в том момент, когда надо остановить шарик – и всё. Главное грамотно напрячься!

Они уже полчаса бродили по казино. Ранним вечером народу там было немного, внимание «крылатых», а вернее, внимание сантехника привлекла пара буржуинов, давно оседлавших кресла за одним из столов и ставящих на рулетке бешенные суммы.

– Вот смотри! Седой поставил уже 12 тысяч, а лысый перекрыл вдвое! Ты представляешь, какие там бабки! Стасик, вникай!

– Какая нам-то разница, кто из них возьмет эти деньги, Вася! – вразумлял его Стас. – Семьям-то нашим они точно не достанутся!

– Фигня! Главное – тренировка, а там поглядим, пошли.

От напряжения глаза играющих стали нечестными. Огромная стопка фишек возвышалась на столе в то время, когда прозвучала фраза «Ставки сделаны, господа». Профессиональной рукой белый шарик был легко послан по чаше рулетки. Напряжение возрастало.