Текст книги "Третья раса"

«Но вообще мы не в последнюю очередь из-за пущенной ракеты приехали, – в лоб заявил Долговязый. – Есть у нас кое-какие соображения по поводу того, кто ее мог запустить».

Я пристально глянул Молчунье в глаза, но заметил только искреннее удивление. После этого у меня уже не осталось сомнений, что она не имеет к этой истории ни малейшего отношения, и все мы ошиблись на ее счет. Долговязый это понял не хуже меня, и не ясно было, что теперь делать.

– Вот барракуда! – вслух сказал отставник, чтобы глухонемая не поняла о чем речь. – Промашка вышла, ребята.

– Я с самого начала не верила, что она на это могла пойти, – ответила Леся.

– А кто тогда?

– У меня возникли кое-какие мысли, когда нам трип-чип предложили, – признался я. – Но тогда я сам не был уверен.

– Теперь-то поделишься? – спросил Долговязый.

– Охотно. Но думаю, раз уж так вышло, надо Молчунью во все посвятить.

«Что вы там щебечете? – она дернула меня за рукав. – Что-то случилось?»

«Сейчас все расскажем, – жестами пообещал отставник. – Пойдем, мы тут разведали приличное и малолюдное питейное заведение».

Глава 12
Третья раса

Мы вернулись в игорный клуб к толстяку-бармену, уселись вчетвером за стойку, заказали горячее и еще по порции выпивки. На удивление, здесь оказалась весьма приличная кухня, а бармен, сообразив, что мы при деньгах, изменил отношение со стандартно-презрительного на уважительное. Так что обстановку вокруг, включая малолюдность, можно было назвать комфортной. За едой мы по очереди рассказали Молчунье, кто чем жил этот год, а потом и главное – о трудностях охотников, столкнувшихся со старой пусковой установкой, и о затоплении «Рифа» тремя нигде не описанными биотехами. Конечно, мы последовательно объяснили, почему подумали на нее.

«Это Жаб! – горячо взмахнула руками Молчунья, едва мы закончили – Это он! Он жив, я чувствую!»

Мне не хотелось ее расстраивать горькой правдой, поэтому я отвел глаза и не стал отвечать. Но она схватила меня за рукав и требовательно потянула, продолжая жестикулировать.

«Он жив, Копуха! Я знаю, ты видел его труп, ты говорил. Но у Жаба был гибридный аппарат, а в голове декомпрессионная таблица к нему. Он мог всплыть! Даже раненым он мог всплыть. Я его знаю, мы с ним год охотились вместе».

«Просто ты его по-прежнему любишь, – ответил я. – И выдаешь желаемое за действительное. Даже если бы Жаб выжил после удара ультразвуковой пушки, то он все равно погиб бы при самоликвидации Поганки. Там пятьдесят тонн нитрожира рвануло! Наверняка даже базу «DIP-24-200» свернуло, несмотря на приличное расстояние!»

«А кто зафиксировал взрыв? – поинтересовалась Молчунья. – Может, Жаб добрался до программатора и отключил запущенную тобой самоликвидацию?»

Мы с Долговязым озадаченно переглянулись.

«Да у него от скафандра один фарш остался после выстрела! – мне хватило жестокости сообщить об этом Молчунье. – Представляешь, что там было внутри?»

– Погоди, Копуха! – сказал Долговязый вслух. – Не горячись. Она верит в одно, ты видел другое. Но я тоже отлично знал Жаба. Он мастер интриги, просто непревзойденный специалист. Подумай сам. Если биотехов на транспортник напустила не Молчунья, то кто? Если есть хоть малейшая возможность, что Жаб жив, думать следует на него. А такая возможность есть.

– Нет! – помотал я головой.

– Есть! Подумай, что было бы с Жабом, надень он под скафандр вибропластовую кольчугу. Ну?

Ничего бы страшного не было, я это знал. Ну, частичный ожог кожи на неприкрытых местах под скафандром.

– Ты же не считаешь Жаба таким дураком, что бы он полез к Поганке без всякой страховки?

– Погодите, ребята, – вклинилась в разговор Леся. – Я слишком часто слышу про эту Поганку, понимаю, что вы прозвали так огромную биотехнологическую платформу на дне океана, но не могу взять в толк, почему на ней свет клином сошелся. Поясните?

– Да, – вздохнул Долговязый. – Теперь в этом есть смысл.

Он жестом сообщил Молчунье, что введет Лесю в курс дела. Она кивнула и сделала добрый глоток джина.

– Мы тебе уже рассказывали, что Жаб напустил биотехнологическую торпеду на пиратский корабль «Голиаф».

– Я помню. Ваш командир двинулся на идее его потопить и добился своего.

– Точно. Но главное в этой истории, каков был груз на «Голиафе» в момент попадания биотеха.

Я увидел, что Леська напряглась. Еще не зная, о чем пойдет речь, она уловила наше психическое состояние и поняла, что дело очень серьезно.

– Радиоактивное топливо? – спросила она.

– Хуже, – покачал головой Долговязый. – Полный груз промышленного баралитола.

Леська биолог, она прекрасно знала о мутагенном действии этого вещества, но она не была охотником, поэтому от нее ускользнул весь ужас произошедшей много лет назад катастрофы.

– И что? В биосфере никаких особых мутаций не было замечено, – пожала она плечами, немного расслабившись.

– В биосфере да, – кивнул отставник. – Баралитол вместе с «Голиафом» рухнул на четыре километра, а там не так много живности, чтобы мутации как-то отразились на биосфере. Но проблема в том, что недалеко от места катастрофы на дне жил старенький биотех – ракетная платформа класса «Марина» с восемью пусковыми полостями. Поначалу мутации коснулись только ее, но затронули глубинные генетические механизмы.

– Стволовые клетки биотеха превратились в половые? – догадалась Леся.

– Скорее всего так. Никто точно не знает. Известно только, что однажды один из охотников нашей тогдашней команды случайно напоролся в Индийском океане на огромную, отожравшуюся биотехнологическую платформу. Это была редкая восьмишахтная «Марина». Они вообще отличаются умом, а эта, по всей видимости, оказалась особенно сообразительной. Или стала особенно сообразительной в результате мутации. Кроме того, у нее в подчинении, как и положено, было целое стадо торпед и несколько внушительных минных полей, не считая оплодотворенной икры, которую она метала по мере надобности. Уже измененной икры. В общем, жуткая штука. Ну, Жабу приспичило устроить на нее охоту. Мы все это поняли как искупление вины за потопленный запретным способом «Голиаф», так что тоже активно включились. В то время я был при делах и состоял в одной команде с Жабом, вместе с еще несколькими охотниками. Случайных людей у нас не было, Жаб таких не любил. Он сам был маньяком, и народ себе подбирал соответствующий, без царя в голове, что называется – настоящих фанатов охоты. Я тогда был помоложе и тоже спал и видел избавление человечества от биотехнологической опасности. В общем мы взялись за дело. Однако первая же наша атака провалилась с треском, а Жаб чуть не погиб. После этого платформу «М-8» мы прозвали Поганкой, а охотиться решили с умом и с соответствующей подготовкой. Между тем, чем больше проходило времени, тем сильнее Жаб зацикливался на Поганке. Он ночами ползал по карте, пытаясь разработать некий тактический ход, позволяющий подойти к платформе на дистанцию поражения. Однако это было крайне сложно – расположена Поганка была на глубине четырех километров, но в жидкостном сверхглубинном скафандре подойти к ней было совершенно немыслимо. Во-первых, ее охраняли торпеды, а во-вторых, она сама имела несколько мощнейших ультразвуковых пушек. Пару раз нам удавалось пробраться по дну через минные поля, обмануть торпеды, но добраться до самой Поганки не получалось.

– При этом они не знали, что Жаба начали одолевать совсем другие идеи – не те, которыми он со всеми делился, – вставил я. – Это только потом все полностью открылось.

– Погоди, Копуха, – прервал меня Долговязый. – На самом деле это лишь твои догадки.

– Нет. Я уверен, что Жаб заранее знал, что на борту «Голиафа» груз баралитола. И затопил его именно в этот рейс, а не в какой-то другой.

– По-твоему, Жаб сознательно хотел вызвать мутации биотехов? – удивилась Леся.

– Да.

– Но с какой целью?

На этот вопрос мне было не очень просто ответить. Не потому что я ответа не знал, а как раз напротив – мотивации Жаба до тонкостей были мне понятны. Именно это и пугало больше всего – мне иногда казалось, что при определенных обстоятельствах я мог бы поступить, как он. Когда-то ведь и наш взводный был зеленым салагой, только что вышедшим из учебки охотников. Это потом уже он стал таким. В процессе охоты. Это она его увлекла. И кто знает, если бы меня не списали, не повторил бы я в точности его путь?

– Он решил приручить Поганку, – выдал я свою давнюю теорию. – Сначала с помощью баралитола вызвал мутации, сделал платформу разумной, а затем пытался войти с ней в контакт.

Долговязый перевел мои слова для Молчуньи.

– Зачем? – тихо спросила Леся.

– А зачем люди приручили собак? – я вспомнил разговор с Тошкой и Лидочкой. – У нас нет клыков, нет когтей, но они необходимы нам для выживания. Зачем мы вступили в контакт с другой расой, с дельфинами? Они умеют нырять лучше нас и океан знают лучше. А биотехи лучше всех на свете умеют поражать цели. И в океане, и в небе, и даже на космических орбиталях, если речь идет о Поганке. Она бы запросто сняла эту ракету с орбиты, барракуда ее дери.

Все умолкли. Долговязый махал руками, переводя мой спич для Молчуньи, а Леся задумчиво прошептала:

– Третья раса.

– Ты такой же сумасшедший, каким был Дикий Жаб в твоем возрасте, – добавил отставник. – А рыбак рыбака… Знаешь, я склонен верить твоим выкладкам. Но тогда следует признать, что Жаб полный, окончательный, клинический псих. И если он вдруг каким-то чудом остался жив, то это действительно его рук дело. И нам надо приложить усилия, чтобы отправить его туда, где ему самое место – в психушку для особо опасных маньяков.

– Боюсь, что Молчунья может с этой концепцией не согласиться, – ответил я.

– Это мне знаешь… – он неопределенно махнул рукой. – До жопы, если честно. Жаб не первый, кого посещали такие идеи. Это древняя мечта всех патологических психов – подружиться с чудовищем, чтобы оно в клочья рвало задницы врагам. Еще Андерсен…

– Сказочник? – уточнил я.

– Вот именно. Сказочник, барракуда дери! Написал сказочку про наемника, вернувшегося с очередной войны. И вот ему в руки попала волшебная хреновина, с помощью которой можно вызывать прямо из ада трех чудовищных псов.

– Одного из них, кажется, звали Кербером, – вспомнила Леся.

– Не знаю, – в той книжке, что была у меня, имен у собак не было.

– Да я читал этот ужастик, – кивнул я. – Наемник потом этими собаками затравил весь город и взял в заложницы принцессу. Только мне казалось, что это вещь Стивена Кинга.

– Нет, Андерсена, – убежденно сказала Леся. – У Кинга стиль не такой мрачный.

– И все же странно, что Жаб за этот год никак себя не проявлял, – Долговязый простучал пальцами по барной стойке. – Хотя при надобности он умел. Спрятался же он на целых два года в учебке!

– Не верится, что он уцелел, – ответил я. – Слишком уж сомнительно при таком мощном ударе. У меня тут еще кое-какая идея возникла. Знаете, что я подумал, когда нам предложили трип-чип? А что, если это не фрагмент биотеха? Что, если подобные биоблоки кто-то научился выращивать в подпольной лаборатории?

– Сомнительно, – Долговязый покачал головой. – К тому же биоблок и целый биотех – разные вещи. Не думаю, что кто-то может вырастить торпеду.

– Но ведь скафандры для нас выращивают.

– На заводе. Там технологии такие, Копуха, что без полбутылки джина не разобраться.

– Если кому-то по карману содержать весь этот подземный город, то и на полбутылки джина у них наберется. К тому же технологи с заводов – тоже люди.

– Они охотники, – возразил отставник.

– Жаб тоже охотник. Но это не помешало ему напустить живую торпеду на «Голиаф».

– Ладно, Копуха, твою версию тоже попробуем проверить. Если уж действительно кто-то умудрился сварганить биотех, то сделали это именно здесь, в Ангарной Бухте. Другого места с подходящей инфраструктурой и материально-технической базой на Земле попросту нет.

И тут мы все трое переглянулись, потому что одна и та же мысль всем нам пришла в голову. Только Молчунья доедала бифштекс, не подозревая о наших планах.

– Барракуда… – шепнул я. – Так ведь если Жаб уцелел, то где ему быть, как ни здесь? Во всем регионе нет места лучше, чтобы спрятаться. К тому же с такими деньгами, как у него.

– Котелок у тебя варит, – одобрительно кивнул отставник. – Ну что, с Молчуньей поделимся соображениями?

– От этого никуда не деться, – пожал я плечами.

– Я тоже «за», – согласилась Леся. – Только не нажимай на нее. Жив ваш командир или нет, пока неизвестно, так что нечего зря Молчунью расстраивать.

Она была права. Известие о трех биотехах, потопивших мою жену, здорово Молчунью обрадовало. И как ни странно, я ее понимал – ведь это могло означать, что жив тот, кого она любила и не желала признать погибшим. Все же если и есть во Вселенной нечто по-настоящему бесконечное, так это человеческий эгоизм. Не глупость, как говорили древние, а именно эгоизм. Глупость является только производной от эгоизма, точнее, производной от той слепоты, которую эгоизм вызывает. Вот с ним-то уж точно – сами боги бороться бессильны. И я не мог, не имел права обижаться на глухонемую. Поскольку, если бы весть о том, что Леська жива, пришла бы ко мне вместе с вестью о гибели Жаба, я бы обрадовался несказанно.

– Я рассказал ей только о соображениях по поводу Жаба, – сообщил Долговязый, закончив жестикулировать. – Насчет возможности создания биотехов ей пока знать необязательно.

– И как ты ей подал необходимость поисков Жаба? – спросила Леська.

– Дал понять, что его надо остановить, а то он, неровен час, уронит термоядерную ракету людям на голову. Ну, типа у нее лучше получится его уговорить.

– Не удивлюсь, если это окажется правдой, – вздохнул я.

– Твоими бы устами… – кивнул отставник.

«Если Жаб жив, то он попытается завладеть шельфовой базой, – подумав, шевельнула Молчунья пальцами. – Там аппараты и все необходимое для погружения на четыре километра».

«Думаешь, он попытается снова?» – решил уточнить Долговязый.

«Если нет, то зачем тогда все? Зачем он инициировал запуск ракеты, если не собирался войти с Поганкой в контакт?»

Я в этом тоже не сомневался. Нам с Чистюлей довелось на собственной шкуре ощутить то маниакальное стремление, с каким Жаб искал встречи с Поганкой. Не знаю, что могло бы его остановить… Хотя сама Поганка сумела. Но это было в тот раз, а что будет в следующий, если наш взводный выжил? Он не из тех, кто, раз наступив на грабли, сделает это снова. Он и на чужих ошибках умел учиться, чего уж тогда говорить о собственных. Если его теперь не остановит Поганка, то получится ли у нас? Конечно, нас четверо, и Долговязый старше и опытнее Жаба. Но хватит ли этого? Если честно, у меня по этому поводу были большие сомнения. Но и когда в нас стреляли арабы на водородной станции в Африке, и когда мы перли на пиратский пулемет, закрепленный на мачте, у меня тоже были большие сомнения в том, что в такой мясорубке возможно уцелеть. Но то была охота. Правда, не наша – то была охота Жаба на Поганку, хотя мы это поняли до конца только на базе «DIP-24-200». А теперь? Могу ли я начать охоту на Жаба?

Проблема была в том, что больше некому. Даже мы четверо сомневались, что взводному удалось уцелеть. Заявись мы с подобной идеей в штаб охотников, например, нас бы подняли на смех. И не только потому, что охотник по прозвищу Жаб числился мертвым. В этом еще могли бы усомниться. Но вряд ли кто-то поверит в историю о человеке, способном по собственной воле инициировать запуск ракеты с термоядерной боеголовкой и потопить корабль, натравив на него биотехов. Конечно, океан по-прежнему бороздят пираты, и родители на Суматре продают собственных детей для любовных утех туристам. Но то совсем другое зло, если так можно сказать – местечковое. Но влупить из-за каких-то личных идей промеж глаз всему человечеству – это уже чересчур. Это надо быть каким-то особым, прямо гениальным злодеем. Хотя Жаб именно таким и был. Укротитель чудовищ, барракуда его дери.

Как-то очень легко мне передалась уверенность Молчуньи в чудесном спасении Жаба. И дело было даже не в том, что она сама в это верила.

– При мне ведь Поганка не первый раз зацепила Жаба, – поделился я мыслью вслух. – Она ведь уже стреляла в него.

– Да, было дело, – кивнул Долговязый. – Голову зацепила ему ультразвуком. Думаешь, отчего у него морда такая пупырчатая? Но там дистанция была много больше, даже жабры аппарата не пострадали.

– Что случилось один раз, могло произойти и в другой, – на этот раз уже я, самый неверующий, начал убеждать друзей. – Дистанция меньше, но и Жаб подготовился лучше. Скорее всего ты прав, и он не ограничился только баллонами с газовой смесью на случай повреждения жабер. Он мог надеть вибропластовую кольчугу, а мог и еще посерьезнее что-то придумать.

Я замолчал и перевел разговор для Молчуньи на язык жестов. Сердце билось в груди, едва не выскакивало. В эту ночь я окончательно понял, что как был, так и остался охотником. Ведь охотник – это даже не служба. Это некий рефлекс – драться в океане за все человечество. И если на этот раз угроза исходит от человека, а не от твари, то я начну охоту на человека. Да, где-то пираты нападают на корабли, где-то продают детей за бесценок. Но с этим мы как-нибудь разберемся со временем, как со многими проблемами разобрались после войны. Главное, чтобы не было людей, способных ради своих идеалов шарахнуть по Европе разделяющимися боеголовками.

– Кто бы это ни устроил, надо его найти, – жестко сказал я, сразу переводя для Молчуньи. – Это тоже охота. Жаб это или нет – не имеет значения. Никакие идеи не могут оправдать вывод ракеты на орбиту.

Долговязый как-то странно на меня глянул, но ничего не сказал. Не знаю, что он там подумал, но в данный момент это не очень меня волновало. Я уже принял решение, и никто, кроме Леськи, не смог бы меня свернуть с этого пути. Но она была на моей стороне, я это чувствовал. И не только потому, что наш неизвестный враг потопил ее вместе с транспортником. Даже не только потому, что он убил Раджа. Нет, Леська была из тех, кого больше волнует судьба всего человечества, чем своя собственная. Хотя женщинам это вообще свойственно. Инстинкт, что ли?

Молчунья тоже была готова устроить охоту. Из других соображений, я знал, но сейчас, точнее, пока, это не имело большого значения. Потом могут возникнуть проблемы, но когда возникнут, тогда их и надо будет решать. Сейчас же она хотела точно выяснить, жив Жаб или мертв. И если жив… Тут ее планы с нашими скорее всего разойдутся.

«Надо найти схему расположения шельфовых баз в регионе, – показала глухонемая. – Как это сделать, не знаю. В сети ее нет, конечно».

«Можно выйти через сетевой шлюз на базу действующих охотников, – ответил я. – И неофициально попросить помощи. Я с ними связывался, это не трудно».

«Дело, – кивнула Молчунья. – С этого и начнем. У вас на уровне есть терминал?»

«Прямо в отеле, – показала Леся. – А ты что, здесь останешься?»

– Ее без метки в отель все равно не пустят, – сказал Долговязый.

«Мне надо мотор до ума довести, – наклонившись к Лесе, показала Молчунья. – Гонку я бросить не могу. А работы еще много. Меньше суток до старта осталось».

Честно говоря, такой подход меня несколько озадачил. Я был уверен, что Молчунья все бросит, если забрезжит надежда найти Жаба живым. Ан нет, ошибся. Моторы и катера для нее, получается, важнее любви. Или, может, не моторы? Может, дело в собственной значимости? Хотя нет, доказать кому-то что-то из принципа – скорее мужская черта. Дело было в другом, но я не решился спросить напрямую в чем именно. Хотя любопытство меня одолело неслабое.

Закончив ужин, мы добрались до главной штольни уровня «Ди» и распрощались до следующего утра. Молчунья поспешила в эллинг, доводить катер, а нам надо было возвращаться на свой уровень, поскольку дел тоже было невпроворот.

С трофейными масками инфракрасного зрения двигаться по темным коридорам оказалось гораздо проще, а главное, безопаснее. Было бы, наверное, и быстрее, если бы не причуды Долговязого. Он настоял, чтобы в темноте мы пробирались только по краю коридора и держась за стены, словно ничего не видели.

– Это дезориентирует засаду, если она есть. А она тут почти всегда есть.

Едва мы вошли в зону без света, как его правота получила подтверждение – впереди замаячили четыре фигуры. Они тоже были в масках, но наш маневр действительно сбил их с толку. Вместо того, чтобы шарахнуть в нас издалека дружным ракетным залпом, они выдвинулись на середину штольни и решили подпустить нас поближе для верности.

«Приготовились, – показал Долговязый на Языке Охотников, удобнее перехватив рукоять ружья. – Очередями не стрелять. Я беру двух справа, Леська среднего, Копуха крайнего. Лазеры не включать. Готовы?».

Мы осторожно вытащили пистолеты и щелкнули кнопками предохранителей.

«Огонь!» – махнул отставник и пустил ракету.

По ушам зло ударило эхом, но я собрался и тут же отправил в темноту две пули одна за одной. Тут же жестко шарахнул Леськин «БМФ-400». В инфракрасном спектре были хорошо видны брызги горячей крови, разлетевшиеся в разные стороны. Леська попала среднему бандиту в живот, он согнулся пополам, выронил ружье и пополз на карачках. Долговязый снова шарахнул ракетой, чтобы расставить все точки в этой короткой стычке.

– От стен не отходить! – скомандовал он, когда еще не утих визг осколков, отрикошетивших от бетона. – Там еще могут быть охотники до чужих кошельков.

– Если бы им были нужны только кошельки, – зло сказала Леся, ставя пистолет на предохранитель.

– То что? Ты бы не так метко стреляла? – спросил я, потирая звенящие уши.

Она не ответила, и мы двинулись дальше.

– Неужели нам каждый раз придется кого-нибудь убивать, когда захотим перекинуться парой слов с Молчуньей? – пробурчал я. – Эти места перестают мне нравиться.

– Я предупреждал, – ответил Долговязый. – Так что нечего хныкать.

На самом деле я не за себя беспокоился. Всего ведь несколько дней назад мне чуть ли не оправдываться приходилось перед Леськой за то, что я служил охотником и вынужден был стрелять в людей. А теперь ей самой довелось убивать. Но беспокоил меня не сам этот факт, а то, как легко Леся его пережила. Словно с колыбели у нее пистолет лежал под подушкой. Словно родилась она не чуть менее тридцати лет назад, а в тяжелые послевоенные годы, когда весь мир пребывал в ужасе и напоминал Дикий Запад из вестернов, которые посматривал старый Бен, нализавшись джина.