Текст книги "Скрытая угроза"

Инспектор издали наблюдал за тем, как Сара после обеда зашел в турагентство «Мэджик турс». Как и во время допроса в участке, одет этот человек был старомодно, все в тех же коричневых матерчатых брюках с кожаным ремнем. Перед тем как войти в турагентство, он на несколько минут присел на площади на скамейку и покрошил голубям сухой хлеб.

Может, ощущение безотлагательности этого дела было навеяно Аврааму отчетом о прежнем расследовании, который он прочел нынешним утром? Потребностью доказать самому себе и Илане, что выводы из ошибок сделаны, что он способен возглавить группу, расследующую это страшное нападение, и за несколько часов разгадать тайну? Во время их разговора Лим сказала: «Когда мы раскроем это дело, уже никто не посмеет попрекнуть тебя Офером. А теперь тебе нужно отставить то дело в сторону и заняться новым расследованием».

Но причина была не только в Офере Шараби. Хава Коэн с полудня лежала в послеоперационной палате больницы, все еще в коме, а Авраам все еще ее не навестил. В дни, предшествовавшие нападению, он сомневался в словах воспиталки и испытывал все большее омерзение, когда слышал ее имя. Инспектор и сейчас считал, что она ему наврала, что она знала, кто подкинул ей этот чемодан, и была знакома с избившим ее человеком; но сейчас он испытывал еще и чувство долга перед ней. Почти желание извиниться. Она оказалась жертвой нападения. И у нее был сын, который даже не знал, что его мама посреди ночи вышла из дому и не вернулась назад. Этот день был так переполнен событиями, что о полученном утром отчете Авраам уже почти забыл. Но сейчас он вдруг вспомнил про настойчивые звонки Иланы, желающей сообщить ему о нападении. А он, как надувшийся ребенок, сидел в своем кабинете и не желал отвечать…

А Марьянка не позвонила, хоть и обещала.

Внезапно Авраам почувствовал, как ручка словно сама тянется к лежащему перед ним листку и связывает черную точку со словом «Филиппины» с точками «Холон» и «Тель-Авив». Даже если жена Хаима и пребывает вне Израиля, это еще не значит, что инспектор ошибся. По их с Иланой рабочей гипотезе, следует искать женщину и мужчину. Мужчина подбросил чемодан на улицу Лавон, а женщина позвонила с угрозами. Эта женщина назначила Хаве Коэн встречу, а мужчина приехал вместо нее. Но, по крайней мере, первый звонок по телефону – когда, как инспектор точно знал, звучал женский голос – можно было сделать откуда угодно. Обнаружить говорившего они не смогли, но, разумеется, выяснить, был ли звонок из Израиля или из-за границы, можно. Авраам подумал, что стоит звякнуть Илане и поделиться с ней этой мыслью, но он знал, что это не изменит ее решения по поводу ареста и допроса Хаима. До завтрашнего утра они так и так должны встретиться.

* * *

У двери Хавы Коэн в послеоперационном отделении сидела молодая сотрудница полиции в униформе.

В коридоре на скамейке сидел грузный мужик в майке – руки в татуировках, – а рядом спал высокий худой подросток. Голова его лежала на плече мужика, а свернутое калачиком тело было прикрыто одеялом. Авраам решил, что мужик – это бывший муж Хавы, и только потом выяснилось, что это ее брат, а спящий подросток – сын. Сын, которого вызвали в операционную и который посмотрел на мать через плечо хирурга, чтобы подтвердить для полиции ее личность. С тех пор он домой не возвращался. Авраам предъявил свое полицейское удостоверение, и его коллега открыла ему дверь в палату.

– Позвать кого-нибудь из отделения? – спросила она, и инспектор ответил, что нет.

Ему хотелось побыть с пострадавшей наедине.

Разглядеть Хаву Коэн в палате, освещенной только крошечной горящей над кроватью лампочкой, было трудно. Лицо ее было скрыто под повязкой, а тело укрыто одеялом. Правая часть головы, не перебинтованная, была побрита. Черные следы побоев были видны и на ее шее, и на обнаженных участках лица, на правой щеке и на лбу. Глаза оставались закрытыми.

Авраам не увидел ничего, чего не знал после телефонного разговора с хирургом, который оперировал Хаву, и все же он посидел возле нее какое-то время, словно надеясь, что в его присутствии она очнется. Врач сказала, что Коэн может пробудиться с минуты на минуту, но может и оставаться без сознания много дней подряд. И трудно сказать, в каком состоянии она очнется, потому что неизвестно, какова тяжесть причиненного ей ущерба.

Выйдя из палаты, Авраам представился ее брату, назвавшись ведущим следователем этого дела. Сын Хавы не проснулся, хотя вокруг говорили в полный голос, и инспектор спросил себя, сумеет ли тот забыть картину, открывшуюся ему в операционной. Он задал брату воспитательницы несколько общих вопросов, хотя ответы его не интересовали. Брат ничего не знал ни про детсад, которым заведовала его сестра, ни про Хаима Сару. Он жил в Хайфе и в последний раз видел Хаву Коэн в канун Рош ха-Шана. Прощаясь с Авраамом, мужчина спросил:

– Еще не знаете, кто ее так отделал?

Полицейский покачал головой, потому что расследование держалось в тайне.

Но он был убежден, что знает.

Только вернувшись домой, Авраам нашел сообщение от Марьянки.

Было уже за полночь. Он снял рубашку, налил себе холодной воды, а потом открыл почту, и взгляд его застыл. У него было предчувствие, что Марьянка напишет, потому что она не позвонила, но он не представлял себе, что именно она напишет. Строчки были короткими, как в траурном сообщении.

Не жди меня, Ави.

Сейчас точно не жди.

Я знаю, что время неподходящее и ты по уши в расследовании. Постарайся изо всех сил сосредоточиться на нем, а обо мне не думай.

Возможно, когда-нибудь все выйдет иначе.

Позвоню и объясню, когда смогу.

Часть II

9

Этой ночью пришла осень.

Несмотря на то что зной, скопившийся за лето в узких пролетах между стенами домов, еще не рассеялся, небо вдруг затянулось непривычно темными тучами, и к утру холодные капли дождя застучали по нейлоновым листам, покрывающим сцену нападения, чтобы защитить от влаги оставшиеся следы преступления.

Авраам не смог заснуть, как ни старался. Когда за окном стало голубеть, инспектор понял, что сон не придет, встал с постели и оделся. Он отправился искать открытое кафе, чтобы оказаться среди людей, но не нашел. Некоторое время Авраам вот так бесцельно и рулил по городу, но в конце концов понял, куда ему ехать.

Полицейское радио в то утро передавало в основном сообщения о ДТП. В полшестого утра фургон фирмы «Штраус» занесло на подсохшем масляном пятне, которое дождь размазал по асфальту, и он сбил мотоциклиста, ехавшего в противоположном направлении.

Авраам предложил своей коллеге, сидящей у двери в палату Хавы Коэн, выйти на перерыв.

– Точно можно? – засомневалась она. – Тогда подскочу домой принять душ и побыть утром с детьми. Я живу тут рядом.

Инспектор сказал, что может посидеть здесь до половины девятого. Встреча следственной группы должна была состояться в девять в штабе Тель-Авивского округа.

Когда женщина-полицейский ушла, он открыл дверь. Хава Коэн без сознания лежала в своей палате. Лицо у нее было поспокойнее, чем накануне. В коридоре, на темной скамейке, все еще спал ее сын, а вот ее младшего брата Авраам нигде не видел. Он купил в автомате чашку растворимого кофе и сел на его место, напротив сына. В общем-то, у него не было никаких причин там сидеть. Ему уже не казалось, что Хава почувствует его присутствие и очнется. Внезапно ему подумалось, что он приехал в больницу для того, чтобы охранять не Хаву Коэн, а ее сына, спящего, свернувшись калачиком. Одинокого, оставшегося за дверью ее палаты. И именно там, напротив спящего мальчишки, и у Авраама стали слипаться глаза.

Коридор был пустым и темным, и лишь в дальнем его конце, где находился пост медсестер, горел свет.

Инспектор проснулся оттого, что одна из сестер тронула его за плечо и спросила, не хочет ли он поесть. Скамейка, на которой спал сын Хавы, была пуста, и Авраам увидел, как тот выходит из туалета.

* * *

В зале заседаний «В» в тель-авивском штабе сидел сержант Лиор Зайтуни, молодой следователь, с которым Авраам познакомился в офисе Иланы. Он первым пришел на заседание следственной бригады, и низ его брюк был таким мокрым, будто он всю дорогу скакал по лужам. Лицо у Лиора было юное и гладкое, и Аврааму он показался уж больно молодым для инспектора полиции – может, лет двадцати с небольшим. Во время заседания сержант почти не открывал рта, а когда говорил, его голос дрожал от волнения. Он не смог самостоятельно подключить свой ноутбук к проектору, и ему пришлось обратиться к Илане, которая появилась точно в девять и спросила:

– А чего Элиягу-то еще нет?

Маалюль пришел с легким опозданием – как всегда, из-за пробок, которые возникли на дорогах из-за неожиданного дождя. Авраам попросил Илану подсоединить его к бригаде, хотя дело пока что не было связано с детьми или подростками, и когда из Отдела по делам несовершеннолетних ей передали, что сейчас он не занят ни в каком срочном расследовании, Лим согласилась. Элиягу положил на стол коричневую кожаную сумку и попросил разрешения пожевать во время заседания, потому что не успел позавтракать. Секретарша Иланы подала всем слабенький кофе в картонных стаканчиках.

Прежде чем выложить завернутый в фольгу бутерброд с крутым яйцом и огурец без шкурки, Маалюль до блеска протер квадратик стола вынутым из сумки белоснежным платком. Увидев, что Авраам ждет его, чтобы начать заседание, он сказал:

– Начинай, Ави, начинай. Меня не жди. У меня разговор влезает в одно ухо, а еда – во второе.

Вздрогнув, Авраам взглянул на него. Хотя Элиягу не мог знать, в чем тут дело.

Это была фраза, которую написала Марьянка:

«Меня не жди».

Илана громко рассмеялась, а Маалюль, видимо, заметил что-то не то в глазах Авраама и прошептал ему беззвучно, одними губами:

– У тебя все нормально?

По экрану проходили картины того, что было заснято в ночь нападения. Хава Коэн в канаве под мостом, среди пустых пластиковых бутылок и разного тряпья. Она была распростерта на животе, и судебно-медицинские следователи, которые проанализировали эту сцену, сделали вывод, что последние удары по голове были нанесены, когда женщина лежала вот так, неподвижно. Она выглядела такой уверенной в себе, когда вышла на стоянке из своей красной «Субару Джасти» примерно за час до того, как была обнаружена в канаве, и Авраам подумал о разнице между этими снимками. Как же сильно жизнь человека может измениться в мгновение ока…

– Давай, Ави, поторапливайся, – сказала ему Илана. – Потому что мы запаздываем. Объясни нам, что произошло.

А он все еще пытался понять это.

* * *

Ночью, сразу как прочел послание, он позвонил Марьянке, хотя она и просила этого не делать. Телефон в ее маленькой квартирке на Площади Альфреда Бувье звонил и звонил, но она не ответила. Если б Авраам мог пойти к ней пешком или поехать на машине, он немедленно сделал бы это. Вломился бы в дверь и потребовал объяснений, не обращая внимания на все ее просьбы. В конце концов, он послал ей письмо, в котором была одна строчка: «Почему ты не отвечаешь?»

На секунду инспектор подумал, что, может быть, в последние дни мало говорил с ней из-за расследования. Он чувствовал, что она куда-то ускользает, и даже спросил ее, не случилось ли чего, а она увернулась от ответа. Эта девушка пробыла в его квартире всего неделю в июне, больше трех месяцев назад, но он ощущал ее присутствие в каждом уголке: на балконе, который стал его и Марьянкиным, в гостиной, стены которой предстояло выкрасить белым и голубым, в спальне, где полупустой шкаф и старые деревянные полки дожидались ее вещичек… Под утро, перед тем как пойти в больницу, он снова открыл свою почту. На его письмо она не ответила.

Маалюль, прикрыв рот рукой, методично жевал свой бутерброд.

– В ночь с понедельника на вторник рядом с пляжем в Тель-Авиве, – начал Авраам, – было совершено нападение на Хаву Коэн, жительницу Холона, сорока двух лет от роду, по профессии воспитательницу детей-дошкольников. Как можно заметить из снимков, расправа была жестокой и осуществлена камнем, который сейчас лежит в участке. Этой расправе предшествовали угрозы, и, судя по всему, муляж взрывчатки, подложенный к садику на улице Лавон, которым заведовала пострадавшая, тоже имеет к этому отношение. Место преступления грязное, и в лаборатории судебной экспертизы, видимо, будет немало находок – отпечатков пальцев и следов подошв. Так что когда мы задержим подозреваемого, нам будет над чем поработать.

Маалюль положил свой бутерброд на стол и вытер платком кончики пальцев.

– Прости, что прерываю, – сказал он, – но что это значит: «Видимо, перед нападением были угрозы и муляж взрывчатки?»

– Не видимо, – поправил его Авраам. – Муляж взрывчатки был, и звонок с угрозами в детский сад тоже был. Того, кто звонил, или людей, подложивших этот муляж, мы не нашли. Но убеждены, что между этими событиями есть связь, хотя жертва нападения уверяла, что она понятия не имеет, кто это сделал, а звонок с угрозами вообще скрыла от нас.

На этот раз его прервала Илана:

– Я хочу подчеркнуть, что это версия Ави, а не наша совместная. И даже если в качестве рабочей гипотезы она кажется мне приемлемой, я не хочу, чтобы связь между муляжом взрывчатки и нападением воспринималась как неопровержимый факт. Я считаю, что нужно проверить и другие направления.

– И какие же? – спросил Элиягу.

Несмотря на свой возраст, Маалюль казался Аврааму школьником на перемене, который сидит и жует завернутый в фольгу бутерброд.

– Например, случайное нападение. Или ограбление, – предположила Лим. – Украдены ее телефон и кошелек. Мы знаем наверняка, что изнасилования не было, но, например, нельзя исключить попытку изнасилования или сексуальных домогательств, которые сорвались.

Авраам подождал, пока Илана не закончит говорить, и, не прореагировав на ее слова, продолжил. Несмотря на то что он вздремнул в больнице возле сына Хавы Коэн, голова его была тяжелой от усталости.

– Наш главный подозреваемый – это Хаим Сара, житель Холона, пятидесяти семи лет. У него есть мотив, о котором я могу рассказать. Никакой судимости за ним не числится. Его сын посещал детсад, которым заведовала жертва. И у него, по-видимому, возникло подозрение, что она издевается над мальчиком. Может случиться, что это и явилось причиной нападения. Жертве нанесены удары по голове, и, возможно, тут есть некий знак, о котором стоит подумать. Улики, собранные против Сары, являются косвенными, однако серьезными. В ту ночь, когда произошло нападение, он позвонил жертве и побеседовал с ней до того, как она вышла из дома. На следующий день после нападения он приобрел для себя и детей авиабилеты, предполагая исчезнуть из Израиля в пятницу утром.

– А запрет на его выезд из Израиля получен? Если нет, так, может, стоит обратиться в суд? – тихо спросил Зайтуни, и в его голосе выразилось волнение.

Он единственный выглядел и вел себя так, будто расследование нападения на Хаву Коэн – дело его жизни. Для Иланы это было еще одним делом среди прочих, что лежат на ее ответственности, для Маалюля – передышкой в рутине работы с подростками. А Аврааму следовало что-то доказать и себе, и Илане. Но ему казалось, что чем больше он пытается приблизиться к решению, тем больше оно отдаляется от него. А Марьянкино послание отдалило его еще сильней.

Вместо него на вопрос Зайтуни ответила Лим:

– Если понадобится, мы выпустим его в четверг. У нас в распоряжении есть два дня, и я надеюсь, что за это время уже придут результаты из лаборатории и мы сможем доставить подозреваемого на допрос, взять у него отпечатки пальцев и подошв и предъявить ему улики, полученные с места преступления. А главное – я надеюсь, что жертва нападения придет в себя и будет в состоянии сообщить нам, кто на нее напал, или описать его. Конечно, если она его видела.

Лиор что-то поспешно записал в блокноте. Маалюль, закончивший свой завтрак, разгладил ладонью фольгу, в которой лежал бутерброд, сложил ее вчетверо и убрал к себе в сумку.

– Есть еще одно дело, связанное с подозреваемым, которое я со вчерашнего дня пытаюсь разгадать, – продолжил Авраам. – Наше… или, как сказала Илана, мое предположение состоит в том, что в истории с муляжом и в нападении принимали участие женщина и мужчина. В садик с угрозами звонила женщина, и, как нам кажется, Хава Коэн не отправилась бы встречаться с мужчиной, который ей угрожал. Судя по регистрации в пограничной полиции, жена подозреваемого, гражданка Филиппин по имени Дженнифер Салазар, обладательница временного израильского паспорта, выехала из Израиля двенадцатого сентября и не вернулась. Но в этом деле есть что-то неясное. Я запросил большинство авиакомпаний, чьи самолеты летают на Филиппины, и пассажирки по имени Дженнифер Салазар не было ни на одном из рейсов. Ни в этот день, ни в какой-либо другой. Я постараюсь связаться с филиппинской полицией, чтобы выяснить, когда она въехала в страну, если вообще въехала, и числится ли за ней что-нибудь криминальное.

Илана с любопытством взглянула на Авраама. До начала заседания он не успел рассказать ей об этих своих переговорах с авиакомпаниями.

Были ли сомнения Лим связаны только с ее стилем работы? Или все же это была потеря доверия к нему из-за ошибок в прошлом расследовании? В общем-то, идея обзвонить авиакомпании возникла у него из-за слов, которые Илана сказала ему во время поисков Офера Шараби. Когда после начала поисков прошло больше недели, Авраам выдал ей в минуту отчаяния, что, быть может, с Офером ничего и не случилось. Может, он полетел себе в Рио-де-Жанейро и лежит там на пляже? И Илана тогда ответила: «Но ты же знаешь, что он не в Рио-де-Жанейро; во всяком случае, можешь это узнать. Ты проверяешь в пограничной полиции, покинул он пределы Израиля или нет. И если да, проверяешь списки авиакомпаний, летающих в Бразилию, и видишь, был ли он в период начиная со среды на одном из рейсов в Рио-де-Жанейро или в другой промежуточный аэропорт. Он не поднимется на борт с фальшивым паспортом; он не агент «Моссада», а школьник».

Теперь же Илана спросила:

– А что, если она полетела куда-то в другое место?

– Во время допроса подозреваемый заявил, что его супруга улетела на Филиппины поухаживать за больным отцом, – ответил Авраам. – И то же самое он сказал сотруднице турагентства, у которой заказал билеты для себя и своих детей. Но, может, ты и права. Если он соврал насчет поездки, это будет лишним доказательством его причастности к нападению и к тому, что чемодан подложил он, разве не так? Иначе зачем ему врать?

* * *

До самого окончания заседания он не думал о Марьянке и только два раза проверил под столом, нет ли на сотовом каких сообщений. Лим продолжала упорствовать в том, что Сара – не единственное направление для расследования, и Аврааму не хотелось настаивать. Они с Иланой выпили еще по стакану кофе, и в половине одиннадцатого между ними были распределены обязанности. Зайтуни начальница велела продолжить расследование нападения, расценивая его как грабеж. Он должен был проверить связь с другими сходными случаями, произошедшими в последние месяцы в этом районе, и снова допросить суданцев, обнаруживших Хаву Коэн в канаве, а также постоянно проверять, не воспользовался ли кто ее кредитными карточками. Еще надо будет узнать, что с ее мобильником, не говорил ли по нему кто-то и не пытались ли его продать. Маалюлю вменялось в обязанности заняться работниками детсада и родителями. Он должен был проверить подозрение, что Хава Коэн физически наказывала детей, и выяснить, не было ли и у других родителей мотива отомстить воспитательнице. А Аврааму предстояло продолжить тихую слежку за Хаимом Сарой и его женой. С предыдущего вечера, после того, как приобрел билеты на самолет, Сара не выходил из квартиры на улице Аронович и не звонил по телефону.

– А самое главное – скрестим на удачу пальцы и пожелаем, чтобы потерпевшая пришла в себя и облегчила нам жизнь, – закончила свою речь Илана. – Если этого все еще не произойдет, встретимся здесь в четверг утром и подумаем, как мы приведем сюда Сару до его отлета.

Маалюль снова попросил слова. Обращаясь к Аврааму, он сказал:

– Ави, перед тем, как начать, хочу тебя послушать – объясни, почему ты решил, что это он? Ты ведь в этом уверен, верно? А я полагаюсь на твое чутье.

Неужели снова нужно объяснять? Авраам не сомневался из-за телефонного звонка, а также мотива и авиабилетов. Из-за этой странной истории с поездкой. И были еще дополнительные причины, которые он сумел объяснить самому себе лишь задним числом, когда расследование уже закончилось. Пока он говорил, Илана изучала выражение лица и удивленные глаза Элиягу. Это его не убедило, и она спросила почему.

– Я бы поверил, если б нападение было спонтанным, – сказал Маалюль. – Например, в детсаду или сразу после его закрытия. Но если есть связь между чемоданом и нападением, то здесь ясно вырисовывается преступный план – сперва фальшивая бомба, за этим – звонок с угрозами и, наконец, ночная встреча в безлюдном месте. Все это указывает на криминальную задумку, а не на хулиганский поступок, вызванный потерей контроля над собой. Мне трудно представить себе, чтобы пятидесятисемилетний человек без криминального прошлого был способен на такие спланированные заранее действия. Люди его типа совершают преступления без продуманного плана и иногда непреднамеренно, просто потому, что вышли из себя. С другой стороны, я его не видел и не допрашивал и доверяю Авиному чутью.

Зайтуни снова стал что-то торопливо записывать в своем блокноте. Эти слова Элиягу – «люди его типа» – вызвали у Авраама возмущение по поводу сомнений, высказанных о его расследовании.

– А кто-нибудь из нас думал, что родители Офера Шараби способны скрыть смерть сына и придумать изощренную сказку про его исчезновение? – тихо ответил он.

И тотчас же пожалел о том, что сказал. Ведь сейчас Маалюль, Илана и он впервые собрались вместе после того дня, когда было раскрыто дело Офера. И впервые он вслух сказал об уроках, вынесенных из того расследования. Говорил, что на все нужно смотреть трезвым взглядом и никому не верить.

Оба собеседника взглянули на него как-то странно, и Лим сказала:

– Там другое дело и другие люди, Ави. И я склонна согласиться с Элиягу. Но поживем – увидим.

Они пошли вместе к лифту по длинному коридору – впереди Зайтуни с Маалюлем, за ними Авраам с Иланой.

– У тебя такой вид, будто ты не спал, – заметила Лим. – Всё в порядке, Ави?

– Спал очень мало, – только и сказал инспектор.

А когда они подошли к лифту, Илана спросила:

– Слышали, что случилось в больнице?

Авраам удивленно обернулся к ней, потому что решил: то ли что-то случилось с сыном Хавы Коэн, то ли кто-то донес про его неуместный сон. Пока она рассказывала, Маалюль держал дверь лифта открытой.

Как оказалось, патрульный полицейский, прибывший на место ДТП, где произошло столкновение фуры с мотоциклом, заметил, что у лежащего на дороге мотоциклиста под кожаной курткой – футболка, на которой написано: «POLSKA». Он поспешил доложить об этом еще перед тем, как мотоциклиста забрала «Скорая». Шрапштейн ожидал раненого в больнице с ордером на арест, и вскоре после этого у него в руках уже было документально заверенное признание, так что тайна попытки убийства на улице Шенкар была раскрыта.

И все это случилось, пока Авраам спал на скамейке перед входом в палату, где лежала Хава Коэн, почти возле приемного покоя? Он не стал рассказывать Илане, что пришел туда проверить, как она, потому что не мог уснуть, и что почему-то задремал рядом с ее спящим сыном.

– Еще мудрецы говорили: «Удача идет к праведнику», – сказал Элиягу. – Так ведь?

* * *

В продолжение всего этого дня, до самого вечера, когда приехал домой, Авраам умудрялся не думать про Марьянку. Он вернулся в участок и выслушал короткий отчет о том, что делал Сара. Его подготовка к поездке продолжалась: в одиннадцать Хаим вышел из дома и снова пешком отправился в центр города, на этот раз купить чемодан. Дети все еще были не с ним, жены тоже нигде не было видно. И сам он ни с кем не встречался. Представитель «Ройял Джорданиан», последней авикомпании, в которой Авраам должен был узнать про его жену, подтвердил, что Дженнифер Салазар в Манилу через Амман и Гонконг не летала.

Инспектор пообедал в буфете и вернулся к себе в кабинет. Он сверил время через сайт «Уорлд клок» и выяснил, что если в Холоне сейчас двенадцать дня, то в Маниле – ровно шесть, после чего позвонил туда. Поразившись тому, что он услышал густой мужской бас, ответивший ему из полицейского информационного центра Манилы, инспектор сказал по-английски:

– Говорит Авраам Авраам, офицер израильской полиции. Могу ли я поговорить с офицером следственного отдела?

Филиппинец не сразу понял, о чем речь и зачем его собеседнку потребовалось говорить по-английски со следственным отделом, который у них называется Отделом уголовных расследований и надзора. Аврааму пришлось объяснить, что ему требуется помощь местной полиции для расследования дела с муляжом взрывчатки и совершенным в Тель-Авиве покушением на жизнь человека, хотя раскрывать подробности этого дела ему не очень-то и хотелось.

Он подумал, что, может, ему стоило связаться со службой безопасности аэропорта или попросту обратиться в службу международных связей при филиппинской полиции, и снова повторил:

– My name is Chief Inspector Avraham from the Israel police and I investigate an attack and demy-bomb[8]8
  Я старший инспектор израильской полиции Авраам, и я расследую нападение и использование муляжа бомбы (англ.).


[Закрыть], – после чего добавил, что дело безотлагательное. Мужчина на проводе попросил Авраама подождать.

Сайт филиппинской полиции был полон информации о ее структуре и сотрудниках, но изображения главного полицейского управления не было, поэтому израильскому инспектору не удалось представить себе, где сидит ответивший ему мужик или как выглядит помещение, из которого ему через минуту ответит офицер Отдела уголовных расследований и надзора. На многочисленных фотографиях мелькали улыбающиеся и подтянутые филиппинские полицейские. Все они были худощавыми, многие в очках, придававших их лицам изысканный и элегантный вид. На самом деле Авраам очень мало знал про Филиппины – только то, что эта страна находится где-то в Азии и что экономическое положение там, наверное, очень тяжелое, если столько филиппинцев приезжает в Израиль на заработки. И как выглядят улицы из окон Главного полицейского управления в Маниле? Инспектор пожалел, что не проверил все более серьезно перед тем, как звонить в полицию, и попытался открыть страницу «Википедии» про Филиппины, но в этот момент услышал на линии другой голос, почти птичий.

Бригадный генерал Ансельмо Гарбо, глава Службы уголовных расследований и надзора, спросил его на беглом английском:

– С кем имею честь разговаривать?

Авраам понадеялся, что этот человек не разочаровался, когда он коротко сказал:

– Chief Inspector[9]9
  Старший инспектор (англ.).


[Закрыть].

Имя и звание филиппинского полицейского следователя тут же вызвало в нем зависть.

– Я так понимаю, что вы звоните в связи с обнаружением взрывного устройства, – сказал Ансельмо Гарбо.

– Совершенно верно.

– В Маниле? – спросил генерал, и Авраам внезапно понял, что филиппинский телефонист все перепутал, решив, что он звонит предупредить о террористическом акте.

– Нет-нет, я звоню не по поводу террористического акта. Я из уголовного розыска, – стал объяснять инспектор.

Чтобы избежать недомолвок, он прочитал продолжение, глядя на разложенный перед ним листок бумаги:

– Нам требуется ваша помощь в розыске гражданки Филиппин, проживающей в Израиле. Согласно переданной нам информации и регистрации в пограничной полиции, она вылетела из Израиля на Филиппины двенадцатого сентября, но каким рейсом, выявить не удается. Хотелось бы, чтобы вы помогли нам убедиться в том, что она находится на Филиппинах, и проинформировали нас, как с ней связаться.

Ансельмо терпеливо выслушал его речь, попросил у Авраама сообщить ему все детали, и, видимо, записал их. Израильскому инспектору показалось – хотя у него и не было на то причин, – что следователь, с которым он разговаривает, очень сообразителен и схватывает все на лету. Говорил он кратко, и его голос входил в ухо Авраама, как сверло.

– Вы хотите сообщить мне, что гражданка Филиппин пропала в Израиле? – спросил Гарбо.

– Нет. Я хочу выяснить, въехала ли она в вашу страну и когда, – ответил Авраам.

– Можете ли вы сообщить мне, с какого числа она отсутствует и кто подал заявление?

– Заявления никто не подавал. Нам просто нужно пригласить ее для дачи показаний.

Ансельмо не отступился, и его коллеге пришлось рассказать, что ему нужно вызвать пропавшую гражданку на допрос по поводу произошедшего в Тель-Авиве нападения. Авраам объяснил, что она не подозревается в том, что является соучастницей этого нападения, но ее свидетельство необходимо. Ему почему-то показалось, что Гарбо ему не поверил. Получив от Авраама номер паспорта Дженнифер Салазар, филиппинец коротко сказал:

– Я передам это своему руководству и в Отдел международных связей и координации, и мы срочно с вами свяжемся.

С этими словами он положил трубку.

Авраам прочел в «Википедии», что Манила – самая густонаселенная столица мира и что в ней проживает более пятнадцати миллионов человек, и не понял, как может следак обнаружить в таком вареве безымянного бандита или человека, подложившего муляж бомбы.

Он был потрясен, когда, «погуглив», вышел на этого филиппинского полицейского. Бригадный генерал Ансельмо Гарбо был самым прославленным офицером манильской полиции. Четыре года назад, сообщалось в газете «Дейли трибьюн», он захватил серийного убийцу, который в течение полугода наводил ужас на жителей города. Этот убийца прикончил одиннадцать человек. Он вспарывал им животы и вкладывал внутрь, в кишки, редкий цветок – мишоксию колокольчатую, – после чего с тщательностью хирурга зашивал живот. Гарбо присоединился к расследованию на позднем этапе, потому что в течение года пребывал в Париже, на курсах усовершенствования при Академии уголовных расследований. Через две недели после своего возвращения он напал на след убийцы, разгадав смысл его жуткой символики.

Инспектор почувствовал себя так, будто поговорил с героем какого-то фильма или романа. К статье прилагалась фотография мужчины с мелким и узким лицом, с ястребиным носом, в круглых очках и, как и Авраам, тоже лысеющего.

Выкурив сигарету, инспектор позвонил в больницу и побеседовал с грубой докторшей из травматологии. Потом связался с судебным экспертом, и ему пообещали, что до завтра закончится анализ находок, обнаруженных на месте преступления. Ранним вечером, открывая дверь в свою квартиру, он услышал звонок. Ему показалось, что телефон давно звонит среди пустых стен и что звонит Марьянка, и он поскакал отвечать. Но трубка молчала. Авраам подождал, надеясь, что телефон зазвонит снова, а затем послал Марьянке еще одно послание: «Уж больше не разговариваем, никогда?»