Текст книги "Фиалка"

– Ты… ты… – у него не хватало слов.

Он смотрел сверху вниз, туда, где алмазы поблескивали заманчиво и лукаво, посылая приглашение.

Джулиан встал на колени рядом с постелью и осторожно смахнул монеты с ее грудей, прикасаясь к ним кончиками пальцев и обнажая нежные бледные округлости. Он наклонил голову и коснулся языком ее приподнятых сосков, ощутив теплую сладость ее кожи со слабым металлическим привкусом золота.

Тэмсин лежала неподвижно и молча, и он освобождал ее тело от золотого покрова медленно, снимая монету за монетой и складывая их кучками на полу возле своих ног. Так он обнажал ее кожу, участок за участком, и на каждом его губы оставляли влажную печать.

Лежать неподвижно становилось все трудней. Она-то думала, что он в порыве страсти смахнет с ее тела все монеты разом, опьяненный гневом и желанием. Но это восхитительно медленное действие заставляло каждый ее нерв трепетать и посылало волну тепла, приливавшего к коже каждый раз, когда ее обжигали его пламенные поцелуи, и кровь бешено мчалась по ее венам.

Он не тронул изумруд в углублении ее пупка, продолжая обнажать живот, а его язык оставлял огненный след на ее влажной коже. Медленно он открывал ее бедра, икры, ступни, поцеловал каждый маленький розовый пальчик, пока она наконец не застонала, выражая не вполне искренний протест против щекотки.

Джулиан смотрел на ее распростертое тело. Из темноты ему подмигивали алмазы.

– Волшебница, – сказал он тихо. За долгие минуты это было первое произнесенное вслух слово в маленькой, сплошь заваленной драгоценностями комнате.

Он поднялся с колен, и она повернула голову, чтобы увидеть, как он наклонился над одной из шкатулок, перебирая камни, выбирая и откладывая.

Он повернулся к кровати, держа в руках пригоршню ожерелий и браслетов. Встав на колени снова, он начал украшать ее тело. Его лицо было сосредоточенным. Он надел и застегнул браслеты на запястьях и щиколотках. Переливающееся тусклым блеском жемчужное ожерелье надел ей на шею. Золотую цепь, усыпанную изумрудами, осторожно просунул под ее тело и застегнул, охватив им талию. Другим ожерельем он обвил ее грудь.

Потом отступил на шаг, чтобы полюбоваться своей работой. На губах его появилась едва заметная улыбка. Он посмотрел на отполированный алмаз на своей ладони, и улыбка коснулась и его глаз и осветила их.

– Повернись. – Его голос едва заметно дрожал. – Но сделай это очень осторожно.

Тэмсин осторожно перевернулась на живот, и золотой пояс с изумрудами прижался к ее коже. Она ощутила его прохладу и твердость.

Джулиан склонился над ее распростертым телом, и кожа ее собралась в крошечные складочки, как рябь на воде, под краем алмаза, которым он провел вдоль спины, прочертил им линии на ее лопатках, обведя ребра, пройдясь по позвоночнику. Ее пальцы изогнулись и зарылись в матрас, когда он начал чертить алмазом узоры на пояснице, а потом прошелся по ягодицам, медленно обводя их очертания до того, как раздвинуть нежные складки и вставить драгоценный камень в алмазный сад, расцветший между бедер.

Тэмсин быстро, почти испуганно вздохнула, потом улыбнулась про себя. Это был такой любовник, который охотно шел навстречу ее фантазиям и разделял их. Когда Джулиан выпрямился, она снова перевернулась на спину и сделала это очень осторожно, чтобы не потревожить свой алмазный сад.

Она жадно смотрела, как он раздевается, медленно, будто ему некуда было спешить. Будто он не горел желанием так же, как и она. Когда он встал перед нею обнаженный, она с неукротимой и неутолимой жадностью стала рассматривать его возбужденное желанием тело и наконец протянула к нему руки… Он склонился над ней, прижавшись ртом к ее губам, и в его поцелуе была свирепость и жажда утверждения. Ее руки обвились вокруг его шеи, губы приоткрылись, уступая этой настойчивой жажде обладания, она вся раскрылась для его ласк.

Наконец он оторвался от нее и отодвинулся, но продолжал смотреть, и в глазах его появилось нечто хищное, они были полны требовательного желания. Он медленно провел руками по всему ее телу, играя цепями и камнями, опоясывающими его. И наконец он раздвинул ее бедра, открывая потайные места и сокровища, которые были там скрыты.

– А теперь, – сказал он, – поищем клад.

Глава 11

Лондон

– Король безумен, Принни – высокомерный болван, а все остальные в этой семейке – идиоты.

Эта краткая, но исчерпывающая характеристика королевской семьи была принята в мрачном, но сочувственном молчании. Говоривший отхлебнул добрый глоток вина и оглядел сидевших за столом в одной из комнат Вестминстерского дворца, как бы бросая вызов потенциальному противнику. Это был человек лет шестидесяти с лишним – с черными, жесткими как кремень глазами, зорко смотрящими из-под кустистых седых бровей, с гривой серых как железо волос.

– И к тому же они слишком дорого нам обходятся, – пророкотал один из сидевших за столом мужчин, откидываясь на спинку стула и расстегивая пуговицу на полосатом жилете, туго обтягивавшем его обширное брюшко. – Да, это так, Пенхэллан.

– Павильон Принни в Брайтоне – нечто чудовищное! Никогда не видел ничего подобного. Чего стоят все эти купола и драконы!

Седрик Пенхэллан фыркнул.

– Потрясающее уродство! А общество сияет и расплывается в улыбках, и рассыпается в поздравлениях этому идиоту, хваля его вкус и фантазию, а парламент одобряет законопроекты.

– Совершенно верно, – согласился премьер-министр, сидевший так прямо, будто аршин проглотил, и имевший такой вид, будто решил наконец взять бразды правления в свои руки. – В этом-то и состоит суть вопроса, джентльмены. У нас на шее Веллингтон, с каждым почтовым судном присылающий просьбы о деньгах, адмиралтейство, желающее новых кораблей, а королевский двор день ото дня становится все более алчным. Мы не можем одновременно разбивать Наполеона и потрафлять странным причудам Принни, не говоря уж о требованиях его братьев по гражданскому ведомству.

Седрик Пенхэллан взял яблоко из серебряной, украшенной гравировкой вазы и начал тщательно очищать кожицу крошечным десертным ножом. Кожура снималась одной непрерывной, совершенной по форме спиралью. Беседа за обедом у премьер-министра, пригласившего на него своих немногих близких друзей, приняла знакомый оборот: говорили о том, как совместить расходы, необходимые стране для ведения войны, с финансовыми требованиями праздного регента-автократа, не понимавшего, почему его желания не могут мгновенно удовлетворяться рабски послушным парламентом.

– Стюарты дорого заплатили за науку, – сказал Пенхэллан с циничной усмешкой. – Может быть, нам следует и Ганноверскому дому дать попробовать лекарство Стюартов, пусть узнают, каково оно на вкус.

Наступила минута изумленного молчания – потом смущенный смех рябью прошел вдоль стола.

Люди, имевшие обыкновение обедать с лордом Пенхэлланом, всегда готовы были ожидать от него сардонической резкости оценок и готовности предложить самые крайние средства для решения проблем. Но даже для его близких друзей было чересчур выслушивать рекомендации Пенхэллана устроить революцию и организовать цареубийство, пусть это и было сказано в шутку.

– У вас опасное чувство юмора, Седрик, – заметил премьер-министр, чувствуя, что должен слегка пожурить друга.

– Да разве я шутил? – возразил лорд Пенхэллан, поднимая брови, а в глазах его заблестели насмешливые искорки. – Как долго еще английское правительство будет потворствовать вульгарной расточительности немецкого хама?

Он отодвинул свой стул.

– Вы должны меня извинить, джентльмены, и вы, милорд. – Он кивнул премьер-министру. – Великолепный обед. Я рассчитываю увидеть вас в Гровнор Сквер в следующий четверг. Наклевывается партия бургундского, хотелось бы, чтобы вы его оценили.

Попрощавшись, Седрик Пенхэллан оставил своих сотрапезников и вышел в холодный мартовский вечер. Он был утомлен и рассержен, но зато и им дал почувствовать свое раздражение и надеялся, что посеял в коридорах власти семена, которые смогут принести плоды. Должен же кто-нибудь положить конец расточительности королевского семейства, и он считал, что момент этот наступил. Пришло время напомнить королю и его семье, что они всего-навсего глупые смертные, которых может обуздать парламент.

Он улыбнулся про себя и бодро зашагал по улицам. Для такого крупного мужчины походка у него была на удивление легкой. Ему нравилось шокировать их небрежными намеками на казнь Карла Первого[15]15
  Карл I Стюарт – английский король, казненный во время английской буржуазной революции XVII века.


[Закрыть]. Конечно, он никогда не стал бы серьезно ратовать за такие меры, и они это знали… Или по крайней мере думали, что знают.

Он наращивал свое политическое влияние большей частью за кулисами действа, больше шепотом и намеками, чем прямыми заявлениями. В Палате лордов его редко можно было видеть поднявшимся с места и произносящим речь, но лорд Пенхэллан обладал огромным влиянием, и власть его простиралась далеко. Его улыбка стала еще шире, и он поднялся по ступенькам к парадному входу в свой дом.

Дверь перед ним распахнулась еще до того, как он взял в руки дверной молоток, и дворецкий приветствовал его поклоном:

– Добрый вечер, милорд. Полагаю, вы приятно провели время.

Седрик не ответил. Он хмуро застыл в колеблющемся свете свечи. Из библиотеки доносился пронзительный визг, перемежающийся взрывом пьяного мужского смеха.

– Мои племянники сегодня развлекаются дома, – кисло заметил он.

Теперь наступила очередь дворецкого промолчать. Седрик подошел к двери библиотеки и резко распахнул ее. При виде безобразной сцены, представшей перед ним, губы его искривились. Три женщины, на которых не было ничего, если не считать румян на щеках, исполняли на столе какой-то непристойный танец, а пятеро мужчин развалились на диванах и стульях со стаканами в руках.

– О, опекун! Не ожидали, что вы вернетесь так скоро. – Один из зрителей поднялся, с трудом удерживаясь на ногах, в его пьяном бормотании слышался страх.

– Конечно, нет, – не скрывая отвращения, подтвердил его дядя. – Я ведь уже говорил тебе, чтоб ты не превращал мой дом в бордель. Убери отсюда этих шлюх и развлекайся с ними в свинарнике, где им и тебе самое место.

Он посторонился, с презрением наблюдая, как мужчины с трудом поднимались на ноги, бормоча извинения, а дамы, спрыгнув со стола, начали торопливо натягивать платья и нижние юбки. Глаза их остекленели от выпитого, но все же в них можно было разглядеть хищный голодный огонь. Одна из девиц приблизилась к Дэвиду Пенхэллану с заискивающей улыбкой.

– Каждой по гинее, сэр, – напомнила она. – Вы обещали.

Племянник Седрика ударил ее по щеке тыльной стороной ладони.

– Думаешь, я такой дурак, чтобы заплатить гинею пьяному тощему мешку с костями? – спросил он яростно. – Убирайтесь отсюда, вы все! – Он снова поднял руку, и женщина съежилась, прикрывая пятно, оставленное пощечиной.

– Дэвид, давай дадим им что-нибудь за танец, – подал голос брат-близнец Дэвида, сопровождая свои слова хихиканьем, которое звучало скорее угрожающе, чем весело.

Чарльз запустил руку в карман и бросил женщинам пригоршню пенсов. Да так, что монетка угодила в глаз одной из женщин, и та с криком боли рухнула на спину, но кое-как поднялась и присоединилась к остальным, которые ползали по полу, собирая монеты. Прочие гуляки с хохотом подключились к новой забаве, и теперь монеты сыпались градом. Но жертвы обстрела не могли себе позволить убежать.

С возгласом отвращения Седрик повернулся на каблуках и вышел из комнаты. Он презирал племянников, и его не интересовали их инфантильные и жестокие развлечения. Те, кто служил мишенью для их извращенных забав, ничего не значили для лорда Пенхэллана – он просто не хотел видеть их в своем доме.

Седрик начал подниматься по лестнице, но на секунду задержался, чтобы бросить взгляд на портрет молодой леди, висевший над лестничной площадкой. Она смотрела на него сверху вниз все с той же вызывающей и лукавой улыбкой, которую он помнил, несмотря на то, что она была почти скрыта туманом двадцати прошедших лет. Головку ее венчали светлые, золотистые волосы, а на лице выделялись огромные фиалковые глаза. Его сестра… Единственное существо, удостоенное его привязанности. Единственная, кто осмелился бросить ему вызов, насмехаться над его честолюбием, таить угрозу его положению и власти.

Седрику казалось, что он до сих пор слышит ее голос, ее звенящий смех. Боже, что она тогда ему говорила! Подслушала его разговор с герцогом Крэнфордом, что Уильяму Питту, вероятно, будет любопытно узнать, как один из его доверенных советников плетет интриги у него за спиной, чтобы вытеснить того с политической арены… Ценой своего молчания она назначила свободу от опеки брата. Свободу заводить любовные интрижки, если бы ей захотелось этого, и свободу выбрать мужа самой, когда она окажется готовой к браку, независимо от того, сможет ли он оказаться полезным ее брату и сумеет ли послужить его честолюбивым целям.

Маленькая, хорошенькая и живая Силия становилась слишком опасной. Покачав головой, он продолжал подниматься по лестнице, не обращая внимания на возобновившиеся крики и взрывы пьяного хохота теперь уже в холле, куда перебазировались из библиотеки кутилы вместе со своими дамами в поисках новых развлечений.

Португалия

– Так ради чего предпринято это путешествие, малышка? Тэмсин взглянула на небо, следя за полетом орла. Он парил высоко над горным перевалом, и его великолепные развернутые по ветру черные крылья четко выделялись на фоне сверкающей безоблачной синевы.

– Мы едем, чтобы отомстить Седрику Пенхэллану, Габриэль. – Ее губы плотно сжались, выражение лица стало жестким.

Они ехали рядом по козьей тропе, проложенной на склоне горы.

– И мы добудем алмазы Пенхэлланов, они по праву должны были принадлежать моей матери, а теперь по праву принадлежат мне.

Габриэль потянулся к поясу и снял прикрепленный к нему козий мех с вином. Гигант наклонил его, и рубиновая струя полилась ему в глотку. Он знал эту историю так же хорошо, как Тэмсин. Он передал своей спутнице мех и задумчиво спросил:

– Ты полагаешь, Барон хотел бы, чтобы ты ему мстила, девочка?

– Знаю, он бы это наверняка одобрил, – сказала она с глубокой уверенностью. – Сесиль была лишена наследства своим братом. Он желал ее смерти. – Она наклонила мех, наслаждаясь прохладной жидкостью, лившейся в ее пересохшее горло. – Барон поклялся, что отомстит ему. Однажды ночью я подслушала, как они говорили об этом.

На минуту она замолчала, вспоминая вечера, когда лежала в постели: дверь в соседнюю комнату была открыта, и она прислушивалась к тихим голосам, к низкому журчащему баритону отца, к музыкальным переливам смеха Сесили. Но иногда в голосе Эль Барона слышались металлические ноты, если он обнаруживал в своих людях глупость или недостаток верности. Сесиль всегда умела рассеять его гнев, но никогда не вмешивалась в его отношения с людьми и не в ее силах было смягчить его ледяную ненависть к Седрику Пенхэллану, пытавшемуся с помощью Барона избавить мир от Сесили.

Габриэль нахмурился. Обычное благодушие оставило его. Он не понимал, как отнестись к плану Тэмсин, потому что не знал, как отнесся бы к нему Барон.

– У Барона, конечно, был зуб на семью твоей матери, – задумчиво сказал он, пытаясь решить, как поступить в данной ситуации. – Но думаю, он не считал, что и ты должна разделять его чувства. И Сесиль всегда говорила, что мстить не за что, раз планы ее брата провалились.

Тэмсин покачала головой, закрыла мех крышкой и передала его Габриэлю.

– Но ты ведь знаешь, отец полагал, что кое-чего все-таки удалось добиться. Он хотел убрать с дороги сестру, лишить ее законного наследства и преуспел в этом. Барон же всегда стремился восстановить справедливость. Его больше нет, значит, это должна сделать я.

Габриэль помрачнел еще больше.

– Сесиль считала, что несправедливость обернулась благом, – произнес он. – Ни у кого еще не было такой любви, как у них. Если бы не Пенхэллан, они бы не встретились.

– Седрик Пенхэллан заплатил за похищение и убийство Сесили. – Голос Тэмсин был почти лишен выражения. – И если она нашла счастье с тем человеком, кому Седрик заплатил за эту грязную работу, это не может служить ему оправданием. Он должен расплатиться!

Габриэль задумчиво прищелкнул языком. Барон вынашивал план мести семейству Пенхэлланов, чем часто делился с ним, Габриэлем. Может быть, теперь он обязан выполнить эту работу вместо отца Тэмсин? Конечно, главной задачей Габриэля было беречь и защищать единственное дитя Сесили и Эль Барона, и раз уж она решила мстить вместо отца, то, стало быть, ему и не требуется принимать решения. Габриэль с облегчением вздохнул: он привык действовать, а не принимать решения.

– Но как ты докажешь ваше родство?

– У меня есть медальон, портрет и кое-какие бумаги. Сесиль дала мне все необходимое, если понадобится доказывать, что я ее дочь.

Тэмсин уселась поудобнее в непривычном дамском седле.

– Она рассказала мне также, что ее настоящее имя Силия. Она начала называть себя Сесилью в четырнадцать лет. Ей казалось, что это имя красивее.

Ее губы тронула задумчивая улыбка – она будто снова услышала голос матери, делившейся с ней своими юношескими причудами.

– Она говорила, что, когда была девочкой, это имя казалось ей очень романтичным. А брата раздражало, что она отказывалась отзываться на любое обращение, кроме Сесиль.

Тэмсин бросила взгляд на Габриэля.

– Она говорила, что если мне когда-нибудь потребуется доказывать свое родство с Пенхэлланами, то стоит рассказать эту историю Седрику. Она должна его убедить, так как, кроме их двоих, никто больше не знал об этом.

Габриэль свистнул сквозь зубы и кивнул.

– Ну, если она дала тебе такие наставления, малышка, думаю, она была бы не против.

– Да, – ответила Тэмсин. – Сесиль назвала бы это восстановлением в правах.

Она хмыкнула. Изящные манеры и выражения Сесили всегда смешили ее любимого – разбойничьего Барона.

– Она дала мне также подробный письменный отчет о своем похищении, – продолжала девушка, снова став серьезной. – Если об этом будет написано в лондонских газетах и факты засвидетельствует ее дочь, у Седрика возникнут серьезные неприятности, не так ли?

– Если он еще жив.

– В этом все дело, – согласилась Тэмсин. – Если он жив, то понятно, что делать. Если же нет… тогда все будет зависеть от его наследника и остальных членов семьи. Были ли они в курсе планов Седрика?.. Посмотрим, Габриэль, что нас там ждет.

– Уж не о шантаже ли ты подумываешь, малышка? Тэмсин покачала головой.

– Нет, я собираюсь рассказать всей Англии о предательстве Седрика Пенхэллана. Но чтобы меня стали слушать, я должна иметь определенную репутацию. И вот тут нам очень поможет полковник. Если я получу признание в обществе как протеже такого аристократа, моя история приобретет гораздо больший вес, чем если она будет рассказана какой-то самозванкой. А как только правда будет обнародована, станет ясно, что алмазы, несомненно, должны принадлежать мне.

– И что из этого известно англичанину?

Тэмсин смотрела на горный склон, где через перевал змеилась широкая, известная всем тропа. Впереди их каравана с поклажей маячила высокая фигура полковника лорда Джулиана Сент-Саймона, караван сопровождали шестеро разбойничьего вида всадников, вооруженных до зубов, замыкала кавалькаду Хосефа, ехавшая верхом на муле.

– Ничего, – честно ответила Тэмсин. – Он ничего не знает ни о Пенхэлланах, ни об алмазах, ни о том, как должны были убить Сесиль. Он и Веллингтон знают только, что я сирота, что у меня есть родственники в Корнуолле, что я одна на свете и мечтаю обрести дом и семью.

Габриэль откинул назад голову и насмешливо фыркнул.

– И они попались на эту удочку! Ох, малышка, как же тебе не стыдно! И ты сумела заставить взрослых мужчин плакать над твоими баснями!

– Сесиль всегда говорила, что галантность английских джентльменов – весьма полезная слабость, – заметила Тэмсин с улыбкой. – Мне нужна в Корнуолле точка опоры, нужно, чтобы меня представили обществу, ввели в него. С помощью лорда Сент-Саймона, под его покровительством, обосновавшись в его доме, я смогу всего этого добиться.

– На твоем месте я бы с полковником держал ухо востро, – посоветовал Габриэль, – Он не из тех, кто может позволить с собой шутки шутить… каким бы галантным он ни был.

– Но я не шучу с ним, – сказала Тэмсин рассудительно, – я его только использую.

– Ему и это может не понравиться. Тэмсин согласилась.

– Но тут он ничего не может поделать. А потом, я же не собираюсь оставаться в Англии. Уеду, как только рассчитаюсь с Седриком. И полковник почувствует такое облегчение, что сможет вернуться к своей любимой войне, что, вероятно, на все остальное ему уж будет наплевать.

– Надеюсь, ты окажешься права, девочка. В ответ Тэмсин только пожала плечами и помахала Сент-Саймону, который как раз поднял голову и посмотрел в их направлении, прикрывая рукой, как козырьком, глаза от солнца.

Джулиан не ответил на ее приветствие, не помахал в ответ.

Его рассердило, что она, верная своей партизанской привычке, предпочла ехать отдельно, с Габриэлем. Из-за этого он остался в одиночестве, в обществе Хосефы. Эскорт также едва ли можно было счесть подходящей компанией. Его составляла кучка отъявленных головорезов, предводительствуемых одноглазым мерзавцем, который не делал секрета из своего отношения к английскому полковнику. Тем не менее, судя по их виду, они могли оказаться надежными защитниками сокровищ Тэмсин, если обстоятельства вынудили бы их к этому.

Он снова посмотрел вверх и увидел, что Тэмсин съезжает с козьей тропы. Цезарь спускался вниз, осторожно выбирая, куда ступить, но тем не менее уверенно пробираясь сквозь кустарники и кактусы, прилепившиеся к склону горы. Девушка и Сент-Саймон одновременно добрались до главной тропы, немного опередив караван с поклажей, из-под ног их лошадей градом осыпались мелкие камешки и гравий.

Для Тэмсин не составляло никакого труда ехать в дамском седле, что было полной неожиданностью для полковника. Она и в этом седле чувствовала себя как дома, будто оно с младенчества было ее колыбелью. Однако он представил себе, каково-то ей придется в жестком английском седле без спинки после экзотического мягкого испанского – с подушкой. Не поедет же она в нем в Гайд-парке или в английской деревне, по ее проселочным дорогам, если она и в самом деле рассчитывает на то, что наездники высшего ранга, способные брать любые препятствия, примут ее в свое общество.

– Вам одиноко? – бодро приветствовала она его и повернула коня на узкую тропу, чтобы ехать с ним рядом.

– Кажется, у тебя с Габриэлем был очень напряженный разговор? – вопросом на вопрос ответил он. На ее загорелых щеках появился румянец, и он про себя подивился, почему.

– О, я просто объясняла ему детали своего плана, – небрежно пояснила Тэмсин. – Раньше у меня не было времени сделать это.

– Понимаю. И он принял твой план с полным энтузиазмом?

– А почему бы и нет? – на явно иронический тон полковника Тэмсин отозвалась довольно яростно.

– О, конечно, ему нет никакой причины возражать, – пожал плечами Джулиан. – Я уверен, что ему совсем не трудно очертя голову ринуться за тобой в чужую страну, бросив все, к чему он привык. И даже если бы он был против, ты все равно бы знала, что он поступит по-твоему. – Его голос был сухим, как пожухлые листья. Румянец Тэмсин обозначился ярче.

– Не понимаю, о чем вы.

– Дитя мое, ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Когда ты чего-нибудь хочешь, ты делаешь все, чтобы получить это. Верность Габриэля не позволит ему бросить тебя, и ты этим воспользуешься без малейших угрызений совести.

– О! Вы ужасны! – воскликнула она. – Что за чудовищные вещи вы обо мне говорите!

– Ты забыла, что со мной обошлась точно так же, – ответил он так же сухо. – Ты и на минуту не задумалась о моих чувствах и о том, в каком я оказался положении.

Тэмсин прикусила губу, стараясь не дать пролиться слезам, которые уже щипали ее глаза. Резкость его суждения о ней была для нее неожиданна. И в глубине души она сознавала, что он отчасти прав. С того восхитительного вечера в «пещере Аладдина» два дня назад они вообще почти не встречались. Она понимала, что Сент-Саймону предстоит большая работа. Он должен был подготовиться к путешествию и передать кому-то руководство своей бригадой. Поэтому она и попыток не делала привлечь его внимание. Но когда нынче утром они выезжали из Эльваса, он был мрачен и необщителен. Ей показалось, что лучше оставить его в покое, и она поехала отдельно с Габриэлем. Но настроение его за это время не улучшилось. Значит, были тому причины. Она торопливо смахнула слезы и погнала Цезаря, стараясь обогнать полковника. Сначала ехала рысью, потом перешла на галоп и помчалась вперед по узкой предательской тропе.

– Тэмсин! – закричал Джулиан, сердце его подпрыгнуло к горлу, когда он увидел, как конь со всадницей проносится мимо опасного поворота на дорогу, где склон горы становился крутым и отвесно падал вниз. Потом они скрылись из виду.

– Вы ее чем-то расстроили, полковник? Лошадь Габриэля легко спустилась на тропу по горному склону.

– Она – совершенно невоспитанный и неуживчивый чертенок! – пожаловался Джулиан. – Она сломает шею, если только ее конь не сломает прежде ногу.

– Нет, – покачал головой Габриэль. – Я сомневаюсь. Они слишком хорошо знают друг друга. Что вы такое ей сказали?

– Пару прописных истин, – ответил Джулиан. – И давно уже следовало их сказать.

– Она всегда такая, – спокойно заметил Габриэль, предлагая полковнику мех с вином. – Не любит, когда ей говорят, что она не права. Такой же был и Барон… особенно, если был и в самом деле не прав. – Он хмыкнул, поворачиваясь в седле, чтобы посмотреть на груженых мулов, движущихся позади.

– Думаю, перед закатом мы съедем с дороги. Здесь есть кое-какие каверзные места на подъеме, и в темноте вовсе не хотелось бы попасть в засаду.

– Этим негодяям, которых вы набрали, похоже, сам черт не брат. – Джулиан вернул мех, благодарно кивнув.

– Может, и так, и все же не стоит рисковать попусту.

– Согласен. Остановимся в ближайшей деревушке на каком-нибудь постоялом дворе, если он там найдется.

– Приготовьтесь к тому, что их лучший постоялый двор будет не так уж хорош, – сказал Габриэль. – Такая местность.

Следующие полчаса, пока они ехали, Тэмсин не появлялась в их поле зрения. Джулиан пытался скрыть беспокойство, зато Габриэль, казалось, не беспокоился ничуть. Сент-Саймон говорил себе, что следует ее сурово отчитать. Она вынудила его оставить бригаду в самый неподходящий момент. Это было одно из тяжелейших испытаний в его жизни. Веллингтон послал в Бадахос подразделение солдат, и они воздвигли там виселицы на центральной площади. Людей судили за мародерство и вешали. На остальных это произвело тяжелое впечатление: они беспорядочными группами покидали город и бесцельно бродили по лагерю, где офицеры тщетно пытались снова вернуть их к воинской дисциплине, возродить понятия чести и долга. Это было ужасное время для всех офицеров, и в такой момент ему пришлось оставить свою бригаду! Его мало утешало, что она попала в надежные руки только что получившего новое звание Тима О'Коннора, к которому с симпатией относился весь офицерский корпус.

Поэтому Джулиан был в прескверном настроении сегодня утром, когда они покинули Эльвас, и не упустил возможности выбранить ту, кого считал причиной своих неприятностей. Хотя гнев за то, что она использовала его в своих целях не помешал ему почему-то беспокоиться за нее. И, не желая того, он признался себе, что почувствовал большое облегчение, когда она наконец появилась на горизонте и галопом понеслась прямо к ним.

– Там, впереди, примерно в трех милях, поселок, – объявила она о результатах своей разведки. – Ничего особенного, но есть стойла для лошадей и мулов и каменный хлев, где можно оставить наш груз. К хлеву трудно подобраться незаметно, и для его охраны достаточно будет двух пикетов. Поэтому, сменяя друг друга, мы сможем поспать по несколько часов каждый. – Она обращалась к Габриэлю и избегала взгляда полковника.

– А где переночуем все мы? – спросил Джулиан, стараясь говорить как можно более нейтральным тоном. Тэмсин пожала плечами.

– Хозяин предложил нам свой амбар и сеновал. Там будет чище, чем в его доме, и котором кишмя кишат паразиты.

Полковник кивнул. Еда у них была, они нуждались только в крове, который защитил бы их от холодного горного ночного воздуха. Он посмотрел на Тэмсин и заметил, что она все еще грустна. Его удивило, что она приняла его резкость так близко к сердцу. Это как-то не вязалось с ее привычным образом. Однако она своим поведением так и напрашивалась на суровое обращение.

– Ты меня обяжешь в будущем, если не будешь исчезать так бесследно, – кратко заметил он.

– Кажется, меня здесь не очень-то ждали.

– А ты как думала? – Джулиан смотрел вперед, на дорогу, губы его были плотно сжаты. – По твоей милости мне пришлось оставить своих людей в тяжелейшем положении, Тэмсин с несчастным видом прикусила губу, потом промолвила:

– Я постараюсь сделать так, чтобы наше путешествие и… дальнейшее совместное пребывание было для вас приятным.

Джулиан с сомнением посмотрел на нее. Ее взволнованный и печальный взгляд, обращенный к нему, казался искренним. Неужели она и впрямь не понимала, что делает с ним? Как это можно дожить до таких лет и сохранить полную невинность по части ответственности за свои действия? С какой луны она свалилась? Он глубоко вздохнул и попытался вразумить ее, что, конечно, заведомо было обречено на неудачу.

– Компенсация, которую ты предлагаешь, моя дорогая, нет слов, приятна, но дело не в этом. Нельзя вмешиваться в людские судьбы, передвигать их, как фигуры на шахматной доске, по своему произволу, а потом предлагать компенсацию в виде собственного тела и всего, что к нему прилагается, и считать, что этим исчерпываются все вопросы и снимаются проблемы.

– Но ведь это всего на шесть месяцев… Полнейшая неудача! Он покачал головой и сдался.

– Нет смысла спорить с тобой. Я уже увяз в этом деле по самую шею и сделаю все, что в моих силах и что я обязан сделать. Если нам удастся прожить эти шесть месяцев, не перегрызя друг другу горло, я буду считать это большим достижением.

Тэмсин поехала рядом с ним в задумчивом молчании и не открывала рта, пока они не добрались до деревни. Ей казалось очевидным, что шесть месяцев в жизни Сент-Саймона… пусть даже и образуют некий провал, но не должны слишком повлиять на его будущее. Зато в ее собственной судьбе эти шесть месяцев могли сыграть решающую роль. Для нее это было очевидно, а для полковника, должно быть, совершенно непонятно.