Текст книги "Фиалка"

Глава 25

– Куда, она сказала, отправилась? – Габриэль буравил Хосефу взглядом, и в его глазах медленно разгорался огонь гнева.

Женщина продолжала стоять на своем, хотя губы ее уже" слегка дрожали.

– Она не сказала, куда поедет. Сказала только, что собирается покататься верхом и вернется к пяти часам.

Габриэль бросил взгляд на часы на стене конюшни. Они показывали, что шесть часов уже миновало.

– Какой она тебе показалась? В каком была настроении?

Хосефа нахмурилась, соображая, а Габриэль нетерпеливо и со все растущим беспокойством стучал ногой по булыжнику.

– Ну, ты знаешь, какой она бывает перед делом, – сказала наконец Хосефа. Ее глаза блестели, она сосредоточилась и теперь уже ни о чем другом не могла думать. – Ты же знаешь, как это с ней бывает, – повторила она.

– О да, знаю, – ответил Габриэль мрачно. – Я дурак! Я же знал, что она не откажется от этой своей затеи с Пенхэлланом!

Он повернулся на каблуках и заревел голосом, способным сдвинуть с места горы:

– Немедленно оседлать моего коня!

– Но где же она? – с трепетом спросила Хосефа.

– Поехала искать на свою шею неприятностей, – ответил Габриэль тихо, глаза его смотрели в одну точку. – Одна. А там эти грязные свиньи… Поспеши-ка, парень! – рявкнул он на грума, пытавшегося сладить с подпругой его лошади, и в нетерпении оттолкнул его в сторону:

– Я сам этим займусь.

Его большие руки оказались на диво ловкими, он легко справился с ремнями, прыгнул в седло и галопом промчался к выезду с конюшенного двора.

Лошадь легко преодолевала высокие изгороди, отделявшие одну проселочную дорогу от другой, чувствуя волю своего седока и его нетерпение. Габриэль низко сидел в седле, в нем бушевала ярость на Тэмсин, что она обманула его, затем гнев сменился ужасом. Она не вернулась в назначенное время, значит, с ней что-то случилось. Она была умницей и хорошим бойцом и, как правило, не совершала ошибок, но это дело было совсем другого рода – вопрос эмоций. Сложность ситуации усугублялась еще и тем, что она не хотела посвящать полковника в свои тайны, поэтому и действовала в спешке. Хотя Габриэль надеялся, что при этом она сохраняла трезвость ума. Одна маленькая ошибка, один только раз проявленная беспечность – и все! Трое Пенхэлланов легко могли уничтожить одну женщину.

Его лошадь обогнула угол, резко отшатнулась от изгороди, потому что чуть не столкнулась с мощным вороным, который появился, казалось, неизвестно откуда.

Габриэль натянул поводья, удерживая своего коня:

– Мадре де Диос, полковник, откуда вы взялись? Джулиан не ответил. Выражение лица Габриэля вызвало у него дрожь, мурашки поползли вдоль хребта.

– Куда вы, черт возьми, так стремительно несетесь, Габриэль? Где Тэмсин?

У Габриэля не оставалось времени подумать, стоит ли открывать тайну Тэмсин этому человеку. Ему бы пригодилась еще одна пара рук, а руки полковника были именно такими, какие бы он выбрал, если б ему позволили выбирать.

– Ланджеррик – это ответ на оба ваши вопроса, полковник, и лучше бы вам присоединиться ко мне. Не знаю, что мы там найдем.

– Боже милосердный, я так и думал! Джулиан почувствовал, как на лбу его выступила испарина, а живот свело от страшного предчувствия:

– Она узнала, что семья Сесили – Пенхэлланы!

– Она всегда это знала, – резко ответил Габриэль, снова пуская свою лошадь в галоп.

Страшное предчувствие все росло, как огромный и жесткий ком в груди, и стало совсем невыносимым, когда он повернул Сульта на узкую дорогу и поравнялся с Габриэлем:

– Что вы хотите этим сказать? Теперь они ехали бок о бок.

– С каких пор она это знает?

– Да она всегда знала, что Пенхэлланы – ее родня.

Джулиан погрузился в молчание, и в его крови отдавался только ритмичный стук копыт Сульта по разбитой проселочной дороге. Почему он этому не удивился?

– Так она знала об этом еще до того, как мы покинули Испанию?

Хотя картина в его мозгу приобретала ужасающую ясность, ему все-таки требовалось подтверждение.

– Угу. Она решила отомстить за то, что сотворили с ее матерью.

– Как отомстить? – спросил Джулиан тупо, хотя все части шарады легли на свои места: и подлинные размеры ее обмана и предательства, и как она использовала его, Джулиана, – все теперь вырисовывалось с особой четкостью. А также высшая степень его легковерия. Так отчаянно поверить в ее изначальную честность, в невинность ее цели, в необходимость искать его защиты и покровительства и убежища под его кровом! Но какая уж тут честность, в ней говорил только холодный расчет, с этой же целью она и соблазняла его, и бесконечно лгала, лгала… С того самого момента, как она увидела его, все между ними было – ложь.

– Она собиралась публично опозорить Седрика за то, как он поступил с ее матерью, хотела обличить его перед всем светом. Но потом она передумала, решила, что не сможет сделать так, чтобы скрыть от вас. И потому, как я догадываюсь, отправилась всего лишь получить алмазы Пенхэлланов. Месть, гораздо более простая… и девчушка должна их получить, потому что они по праву принадлежали ее матери, и потому теперь – ее.

Габриэль покачал головой.

– Ей не нужны алмазы, конечно, но у нее слишком сильно развито чувство справедливости… всегда было развито..

– И сильно развитое чувство справедливости может быть оправданием кражи?

– Ох, малый, да она вовсе не собирается их красть. Она убедит Пенхэллана отдать их ей. У нее есть кое-какие тайные бумаги против него, сильное оружие.

– А, понятно. Шантаж, – сказал Сент-Саймон все тем же невыразительным тоном.

– В известном смысле, да. Но она считает, что продолжает дело Барона.

– Какой замечательный родительский пример! – промолвил Джулиан с горьким сарказмом. – Так вы хотите сказать, что она отправилась в Ланджеррик шантажировать Седрика Пенхэллана и отбирать у него семейные бриллианты? И она полагает, что Седрик просто отдаст их ей по первому требованию?

Он презрительно рассмеялся.

Губы Габриэля сжались.

– Этот человек способен на убийство, и она знает об этом. Она готова ко всему. Но, конечно, ей не следовало ехать туда одной.

Дыхание с трудом вырывалось из его груди, оно было тяжелым и хриплым.

– Если эти подонки, если эти гаденыши там, то она там окажется одна против троих. Однажды они уже поймали ее. Боже мой, вы ведь понимаете, на что они способны! Вы знаете, что они могут с ней сделать?

Так она уже и с ними пообщалась. Было ли хоть что-нибудь, чего она не знала? С тех самых пор, как они встретились, были ли минуты, чтобы она не интриговала, не строила планов и не использовала его? В Лондоне, "когда она лежала в его объятиях, пленяя его своей любовной игрой, ее движения были нежными и сладострастными, а глаза сияли мягким блеском, и сила ее страсти… и все-таки каждую минуту она преследовала свои хитроумные разбойничьи цели и продолжала свое лживое лицедейство. А он-то поверил в правдивость ее чувств! Бог ему в помощь, он ведь уже с трудом мог справиться со своими собственными!

Собиралась ли она бросить его, как только добьется успеха в своем шантаже? Нет, конечно, нет. Он был ей нужен, чтобы вернуться с его помощью в Испанию. Он был ей нужен, чтобы, будучи слепым глупцом и простофилей, помочь перевезти их всех. Он ей был необходим, потому что она могла безопасно путешествовать с таким эскортом в качестве гостьи Британской армии. А когда она наконец окажется дома… Тогда она, должно быть, собиралась его оставить. Зачем он ей нужен? Намеревалась ли она скрыться тайно, ночью, как воришка, изолгавшийся воришка, кем она, собственно, и была? Удрать не простившись и ничего не объясняя?

И вдруг сквозь разъедающий его душу гнев прорвался страх. Он вспомнил о близнецах, о том, что они могли с ней сделать, если бы она, беспомощная, оказалась в их власти. А Габриэль сказал, что однажды они уже добрались до нее.

– Что вы имели в виду, когда сказали, что однажды они уже наложили на нее лапу?

Габриэль поведал ему всю историю.

– Но они принадлежат мне, полковник. Они мои. Не забывайте об этом.

– У меня с ними свои счеты, и я им кое-что должен, – сказал Джулиан резко. – Сначала надо разделаться с Пенхэлланами, а потом… разобраться с Тэмсин.

Габриэль покосился на него в бледном свете месяца. Лицо полковника было напряженным и сердитым, но за его гневом таилась печаль человека, оказавшегося лицом к лицу с горькой правдой. Это вызвало у Габриэля тяжелое предчувствие. Но он ничем не мог утешить полковника, смягчить неприятное впечатление от своих слов и компенсировать нанесенный ему удар. Тэмсин сказала, что любит этого человека, и только она могла бы навести в этом вопросе порядок. Когда окажется вне опасности, которую сама на себя навлекла.

– Сначала я разделаюсь с Пенхэлланом, – объявил Габриэль, низко пригибаясь к луке седла и пришпоривая коня, чтобы увеличить его резвость при въезде на земли Ланджеррика. – Но охотно разделю это удовольствие с вами, полковник, – вежливо добавил он.

– Мы проедем через утес. – Джулиан повернул коня в сторону пролома в изгороди. – В данном случае не хотелось бы входить через парадную дверь.

Габриэль последовал за ним, и они галопом проскакали по плоской вершине покрытого торфом утеса к серому дому, неприветливо маячившему в темноте, неряшливому, с неосвещенными окнами.

– Минуту. – Джулиан натянул поводья, побуждая своего коня повернуть назад. – Там, в бухте, я вижу свет.

– Кому понадобилось выходить в море на лодке в такое время? Для ловли крабов слишком темно.

Они направили своих лошадей к вершине утеса и остановились, стараясь разглядеть, что делается внизу. На берегу моря, на песке, подмигивал и трепетал свет фонаря. Слышно было, как прибой ревет и шипит, ударяясь об обнаженную скальную породу, а потом обрушивается у самого берега в пенящуюся полоску воды.

– Мы вытянули счастливую карту, полковник, – пробормотал Габриэль, спрыгивая с коня. – Подонки, кажется, на берегу.

– Думаю, вы правы. – Джулиан спешился, и они привязали своих лошадей к тощему терновому кусту, потерявшему свой естественный вид от постоянных ударов морского ветра. Теперь Джулиан был полон холодной решимости. Он хотел, чтобы Тэмсин наконец оказалась в его руках, и тогда он даст волю своей горькой обиде и глубокому презрению. Но, может быть, ее и не было там, на берегу? Вполне возможно, что она исполнила задуманное и уже мчится по пути в Тригартан с алмазами Пенхэллана за пазухой.

Но в глубине души он знал, что это не так. Сделав знак Габриэлю, он стал дюйм за дюймом нащупывать путь вниз, с утеса, и обнаружил узкую, как лента, тропинку, лежавшую среди осыпей и кустарника, которая змеясь спускалась к берегу и бухте. Со стороны бухты она была скрыта утесом, и они бесшумно спустились на песок и спрятались за скалой, чтобы оглядеть место действия.

Близнецы сидели на песке, и от сигары, которую курил Дэвид, поднималась струйка голубого ароматного дыма. Между ними стояла бутылка коньяка. У самого берега качалась на волнах весельная лодка. Братья смеялись и тихонько разговаривали, и Джулиан почувствовал дуновение ужаса. Он уже и прежде видел их такими, как сейчас. Расслабившимися, удовлетворенными, отдыхающими, прежде чем вернуться к извивающейся, избитой девочке, лежавшей на траве перед ними.

Холодея от ужаса, он всматривался до боли в глазах и думал, что вот-вот увидит блеск золотистых волос на песке, крошечную фигурку, бледную и обнаженную, и разбросанную по земле порванную одежду.

Но в неверном свете фонаря и слабом сиянии луны на песке ничего не было видно. Габриэль вытащил из-за пояса нож, и его серые глаза обратились к Джулиану. Джулиан кивнул, и" его пальцы сомкнулись на рукояти пистолета.

Они, как два огромных привидения, скользнули из-за укрытия за скалой и приблизились к сидящим на песке.

Тэмсин лежала на дне лодки, прижавшись носом к планширу, и боролась с тошнотой, накатывавшей на нее волнами, сменявшими одна другую.. Действие зелья, которое подсыпал ей в вино Седрик, начало проходить, но голова ее все еще была туманной, и особенно досаждали приступы тошноты. Она мрачно боролась с ними, с ужасом представляя, что ей придется лежать в луже собственной блевотины, связанной, как рождественская гусыня. Руки ей скрутили за спиной и прикрепили веревкой к щиколоткам. Когда они ее связывали, она все еще была без сознания, но потом, когда лапали ее, расстегивали рубашку, задирали юбку, она все это ощущала…

Тэмсин плотно зажмурила глаза, стараясь подавить очередной приступ тошноты. Пока это было все, что они с ней сделали. Она не подавала признаков жизни, не показывала, что очнулась, а они, как видно, решили дождаться, пока она оживет, и уж тогда приступить к развлечениям по-настоящему. В ее мозгу все еще звучал пьяный лепет Чарльза, его скабрезный смешок, когда он говорил, что не имеет склонности к некрофилии. Дэвид пробормотал что-то об опекуне, а затем тоже захихикал и грубо просунул руку под ее рубашку. Потом они оставили ее, и она услышала, как они разговаривают и смеются на берегу. Братья несколько раз подходили посмотреть на нее, а она все лежала безжизненно, не меняя позы, хотя голова ее постепенно прояснялась и она уже пыталась сообразить, как выбраться из этой ловушки.

Ситуация казалась неразрешимой, как и в случае с Корнише. Было ли изнасилование предпочтительнее, чем если бы с нее живьем содрали кожу? Она не хотела думать об этом. Ее единственным желанием и тогда, и теперь было – умереть. Если бы только ее так не тошнило! Но, возможно, если бы ее вырвало на этих омерзительных близнецов, они сочли бы ее слишком отвратительной, чтобы изнасиловать?

Пожалуй, этот вариант стоит, рассмотреть. Они, видимо, хотели поднять ее и отнести на песок, потому что узкая, неудобная весельная лодка никак не годилась для подобных забав. И, вероятно, им пришлось бы ослабить путы. И тогда, возможно, если бы у нее началась сильная рвота, это усыпило бы их бдительность и сбило их с толку. И если бы при этом у нее было пространство для маневра, может быть, ей удалось бы что-нибудь предпринять.

Это был не самый верный план, но другого у нее не было. Она лежала тихо, прислушиваясь и ожидая, когда они замолкнут и послышится шарканье ног по песку. А потом они приблизятся…

Она услышала звук, тихий и легкий, как вздох, потом глухой удар, шаги… Тэмсин старалась лечь на спину. Лунный свет падал на ее белое лицо, исчерченное отпечатками планок, к которым она прижималась щекой, на лоб, покрытый капельками испарины.

Сверху вниз на нее смотрел Джулиан. Как случилось, что он оказался здесь? Он стоял очень тихо, но его взгляд был жестким, и ярким, и вопрошающим, и она ощущала его гнев и раздражение каждой мучительно нывшей косточкой своего тела. На глаза навернулись слезы слабости, но она продолжала лежать тихо, глядя на него. Теперь он знал все. И это знание горело в его глазах и обжигало ее презрением.

Потом рядом с ним появился Габриэль, и на нее пролились его любовь, теплота и беспокойство.

– О малышка, как ты могла так меня наказать? – сказал он, наклоняясь, чтобы поднять ее.

Но внезапно его отстранил Джулиан, – Предоставь мне позаботиться о ней.

Его слова прозвучали грубо, как команда, и голос у него был резкий и хриплый, но Габриэль все-таки сделал шаг назад.

Джулиан наклонился, его руки скользнули под ее спину, он поднял ее. То, что она изменила положение, оказалось слишком большим испытанием. Со стоном Тэмсин попыталась отвернуться от полковника и, к своему несчастью, не смогла удержать рвоту, забрызгав его сапоги.

– Простите меня, – прошептала она. – Я знала, что это случится, поняла в ту самую минуту, как сдвинулась с места.

– Не имеет значения, – ответил он, и нежность, прозвучавшая в его голосе, удивила их обоих. Он положил ее на песок, и она перекатилась на бок, пока он перерезал веревки, связывающие ее. Когда приступ тошноты прошел, он отер ей рот своим носовым платком и взял у Габриэля бутылку коньяка, принадлежавшую близнецам. Габриэль взволнованно суетился рядом.

Она отхлебнула глоток, и в ее желудок пролился жидкий огонь, хотя все внутри протестовало. Произошло чудо. Тошнота начала проходить. Она отерла влажный лоб тыльной стороной руки и беспомощно посмотрела на Джулиана. Его лицо было будто изваянным из гранита, но выражение глаз показалось ей смущенным. Она повернула голову, чтобы посмотреть на Чарльза и Дэвида, лежащих на песке и не подававших признаков жизни.

– Они мертвы?

– Нет, просто отдыхают после хорошего удара по голове. Они причинили тебе вред?

Вопрос прозвучал почти бесстрастно, но теперь его глаза, казалось, изменили цвет и стали лиловыми. Она осторожно покачала головой;

– Не особенно. Они ждали, пока я приду в себя. Седрик подмешал что-то в шампанское… Не знаю, что это было. И не знаю, как долго я оставалась без сознания. Но, когда я вошла в библиотеку к Седрику, еще не было темно.

– Сейчас около восьми.

Он отвернулся от нее, успокоившись, что сейчас состояние ее было вполне удовлетворительным.

– Что думаете, Габриэль?

– Джулиан ткнул носком сапога в безжизненное тело Чарльза.

– Они еще недолго будут без сознания. Как насчет того, чтобы раздеть их догола и пустить плавать в море в этой самой лодке? – предложил Габриэль, не задумываясь. – Возможно, завтра кто-нибудь подберет их из жалости, но какое зрелище они будут представлять!

– Тебе придется отвезти их и грести, пока не выйдешь в море, – вмешалась Тэмсин. – И как же тогда ты доберешься до берега?

– Вплавь, – ответил Габриэль с усмешкой. – Я буду грести, пока мы не окажемся за пределами мыса. Прилив уже сходит на нет, и к утру их отнесет достаточно далеко от берега.

– Придется плыть против течения, а оно здесь сильное, – заметил Джулиан.

– Я тоже сильный, – возразил Габриэль, усмехаясь. – Поможете мне их раздеть, полковник?

– С удовольствием.

Тэмсин наблюдала, как Габриэль стягивал с близнецов сапоги. Они ворочались и стонали.

– Забавно! – заметил Габриэль. – Кажется, на их ступнях совершенно одинаковые раны!

– Да, – ответила Тэмсин. – Я отдала им кое-какой должок.

Взгляд Джулиана метнулся к ней, сидевшей на песке. Он пытался преодолеть приступ упорной и раздражающей амнезии, охватившей его, когда он увидел ее лежащей на дне лодки. Она смотрела на него с молчаливой и трепетной мольбой, – и сердце его подпрыгнуло от радости, что она жива. И эти радость и облегчение вытеснили боль и гнев, единственной потребностью в тот момент было сжать ее в своих объятиях.

Он холодно отвернулся от нее, чтобы помочь Габриэлю поднять и отнести безжизненные тела в лодку.

Ночь была теплая, но Тэмсин дрожала. Эта дрожь зарождалась где-то внутри. Она видела его глаза и могла с легкостью прочесть его мысли, как если бы он был открытой книгой.

Габриэль разделся, оставив на себе только длинные шерстяные подштанники, и помог полковнику оттолкнуть лодку от берега и направить ее в плескавшиеся волны прибоя. Потом впрыгнул сам и вложил весла в уключины.

Дэвид пошевелился и застонал, и веки его затрепетали.

– Поспи еще, паренек. – Габриэль слегка ударил его пяткой в челюсть.

Джулиану это показалось легчайшим прикосновением, но Дэвид снова упал на спину, как безжизненная кукла. Силу этого непредсказуемого гиганта трудно было переоценить.

– Вы не собираетесь их убивать? Габриэль покачал головой и бодро ответил;

– День на палящем солнце в открытом море подействует очень хорошо, полковник. Если хотите, я даже оставлю им весло.

Джулиан смотрел на обнаженные тела и думал, что они будут чувствовать в открытом море под палящим солнцем, ожидая, пока их подберет рыбачья лодка. Перспектива была приятной.

– Оставьте им одно весло, – согласился он. Габриэль кивнул.

– А вы отвезете малышку домой?

– На одну ночь она еще может остаться под моим кровом, – заявил Джулиан бесстрастно. – В конце концов, раз ваше дело здесь окончено, я думаю, вы больше не нуждаетесь в моем гостеприимстве.

В лунном свете было заметно, как Габриэль нахмурился, потом сказал спокойно:

– Оставьте моего коня там, где он сейчас. Я заберу и его, и свою одежду, когда вернусь.

Джулиан отступил по песку назад, наблюдая за Габриэлем, с силой гребущим к выходу из бухты. Потом обернулся. Тэмсин сидела на скале, руки ее были сжаты и лежали на коленях, голова опущена, будто она рассматривала что-то на песке.

Она подняла голову, и ее глаза на бледном лице показались ему огромными и усталыми, – Итак, теперь ты знаешь все.

Джулиан поднял бровь.

– Не может быть, – процедил он. – Неужели больше не осталось тайн, ни одного крошечного заговора, зреющего в твоей изобретательной голове? Ты уж прости меня, Виолетта, но мне трудно в это поверить.

– Есть одна тайна, – сказала она вяло, – но только одна, и ты знаешь ее, должно быть, так же хорошо, как и я. Я люблю тебя. Люблю так, что мне от этого больно. И никогда не полюблю так никого другого.

Ее руки упали вдоль тела.

– А теперь, – продолжала она, – все верно, я обманывала тебя, я использовала тебя, я лгала тебе и вмешалась в твою жизнь, и изменила ее так, чтобы она лучше подходила для осуществления моих планов. Я заставила тебя уехать из Испании, и я – незаконнорожденная дочь женщины из семьи Пенхэлланов и разбойничьего барона. Но я люблю тебя всем сердцем и душой и отдам тебе всю мою кровь до последней капли, если она тебе понадобится. Она встала.

– Но, конечно, она тебе никогда не понадобится. Поэтому я сейчас уйду. И можешь не опасаться – наши пути никогда больше не пересекутся.

Отвернувшись от него, она побрела по песку.

– Ты забыла упомянуть еще кое-что. Ты запачкала мои сапоги. Так что включи это деяние в свой каталог причиненного мне зла, – сказал Джулиан, Тэмсин остановилась и медленно повернулась.

– Думаю, ты имеешь на это право, – сказала она. – Имеешь право насмехаться. С чего бы тебе поверить в мою любовь? В любом случае это такая малость, что не может искупить всего, что я причинила тебе;

– Боже мой! – сказал он. – Думаю, эта из ряда вон выходящая демонстрация самоуничижения вызвана тем зельем, что подлил тебе Пенхэллан. Но, полагаю, его действие будет недолгим.

Это было уж слишком! Вся печаль и слабость Тэмсин улетучились как дым. Она не собиралась уйти из его жизни, как сломанная лилия. Полковнику Джулиану Сент-Саймону было суждено запомнить еще кое-что.

– Ты презренный мерзавец! Бес-с-совестный пес! Она наклонилась, подобрала горсть песка и бросила в него. Потом, метнувшись в сторону, подняла пустую бутылку из-под коньяка. Та просвистела в воздухе и, прежде чем упасть на песок, задела его плечо.

– Дьяболло! Фурия! Мегера! – поддразнивал Джулиан, уклоняясь от летящего в него сапога Габриэля.

– Негодяй! Мерзавец! Подлец! Невоспитанная свинья! – вопила она, шаря в поисках метательного снаряда. – Ты не можешь даже должным образом ответить, когда перед тобой извиняются!

Джулиан сделал движение к ней и повалил ее на песок. Он чувствовал себя удивительно, будто принял причастие. Будто переродился: его гнев и боль исчезли вместе с туманом непонимания. Теперь для него больше не имело значения, как и почему все это началось. Значение имело только то, что было теперь. Она любила его. Он верил ей, верил каждому сказанному ею слову. Верил, потому что знал, потому что сам испытывал то же самое. Он отвоевал это знание… он сражался, боролся с ним неделями… и теперь битва была проиграна. Она была не признающей никаких законов, правил и приличий, незаконнорожденная, вечно интригующая полукровка, и вовсе не подходящая жена для Сент-Саймона, но ему было наплевать на это. Он прижал к песку ее ноги, пригвоздил тонкие руки над головой, навалился на нее всей своей тяжестью и спросил:

– Когда ты решила, что любишь меня?

– Много недель назад, – ответила она, не шевелясь и пытаясь разгадать, что означал свет в его глазах, и невероятная, немыслимая надежда начала по капельке просачиваться в ее жилы. – Но ты никак не мог поверить, что можешь полюбить меня, хотя я и знала, что ты меня уже любишь… И я надеялась, что, когда мы окажемся в Испании, ты сможешь заглянуть в свое сердце. Но мне еще надо было разделаться с Седриком… я чувствовала, что обязана это сделать ради отца и Сесили. Но я уже не могла позволить себе разоблачить его перед всеми – тогда бы ты все узнал, а я подумала, что тебе это будет неприятно, и пришлось обмануть тебя.

– Неприятно? Да ты мастерица эвфемизмов, – заявил Джулиан, и губы его чуть заметно дрогнули. – Но, может быть, ты и для шантажа найдешь более благородное название? Чтобы я мог с ним примириться.

– Это не было шантажом, это – возмездие.

– Чуть получше. Продолжай в том же духе.

– Алмазы принадлежали моей матери, – сказала она тихо и наконец рассказала ему всю историю целиком. – Это только справедливо, – заключила она.

– Только справедливо, – размышлял Джулиан вслух, все еще прижимая ее к песку. – Думаю, я смогу с этим примириться. Женщина с прекрасно развитым чувством справедливости и вовсе не шантажистка.

Он кивнул, как бы признавая разумность ее слов.

– Да, думаю, смогу.

– Ты очень тяжелый, – заметила Тэмсин. – Я не хочу, чтобы меня снова вырвало на тебя.

С невнятным восклицанием Джулиан быстро откатился в сторону, – Мне надо вернуться назад, в Ланджеррик. – Тэмсин села. – Мое чувство справедливости не удовлетворено… и Цезарь все еще там.

Джулиан встал и помог ей подняться.

– Что ж, давай нанесем визит твоему дяде!

– Ты не обязан идти со мной.

– Но я иду, – ответил он. – У меня тоже прекрасно развито чувство справедливости.

– Тебе очень неприятно, что во мне течет кровь Пенхэлланов? – спросила она нерешительно, пока они поднимались на вершину утеса.

– О, едва ли, – ответил он с холодной улыбкой. – Твое родство с этим убийцей-виконтом, пожалуй, самое респектабельное, что в тебе есть.

Седрик все еще был в библиотеке и грел в руке бокал с бренди, мрачно ожидая возвращения племянников, когда раздался сильный стук в парадную дверь. Он резко выпрямился, прислушиваясь к шагам слуги по мраморной мозаике, потом к звуку отодвигаемых засовов.

Дверь библиотеки распахнулась настежь, и в комнату вошел Джулиан Сент-Саймон, за спиной которого стояла дочь Силии.

– Кретины все испортили, – сказал виконт Пенхэллан устало. – Мне следовало это предвидеть. Он указал на графины на низком буфете:

– Наливайте себе.

– Я не рискнула бы пить в этом доме, – сказала Тэмсин едко.

– О, коньяка или портвейна можно не опасаться, – возразил виконт, откидываясь на спинку кресла и глядя на нее прищуренными глазами.

– Вы убили их?

– Нет, – ответил Джулиан, наливая себе стакан коньяка. Тэмсин взяла яблоко из вазы с фруктами.

– Не все Пенхэлланы убийцы, дядя. – Она с хрустом надкусила яблоко. – Где моя лошадь?

– Этот великолепный жеребец в моей конюшне, – сказал он. – Поздравляю, уникальный экземпляр!

– Подарок моего отца, – заметила она, продолжая жевать яблоко. – Я же говорила вам, что Сесиль удачно вышла замуж.

– Да, ты говорила.

Седрик повернул голову и лениво скользнул взглядом по Сент-Саймону.

– Чем могу служить?

– Всему свое время, – ответил Джулиан спокойно, опираясь о буфет, скрестив свои длинные ноги, и отхлебнул небольшой глоток коньяка.

– Я хочу наконец довести до конца то, что не успел мой отец: рассказать всему миру о вашем бесчестном поведении! Я не могла себе этого позволить прежде, опасаясь, что лорд Сент-Саймон меня не правильно поймет, но теперь он все знает. – Тэмсин замолчала, заметив, что Джулиан предостерегающе поднял бровь.

– Вы считаете, что я не права, полковник?

– Кто я такой, чтобы оспаривать мудрость и желания Барона?

– Если вы не хотите, чтобы я… если вам будет неприятен этот скандал, то я не стану… – сказала она медленно. – Тогда я удовольствуюсь алмазами. Но ведь это шантаж, а вы не одобряете подобных методов.

– Шантаж? – переспросил Сент-Саймон, и брови его поднялись так высоко, что чуть ли не скрылись под волосами.

– Нет, компенсация. Я забыла, как мы это назвали. Возмездие, – сказала она неуверенно.

– И прекрасно развитое чувство справедливости, если помнишь.

– Да, и это тоже.

– Итак, ты собираешься сделать то, что намеревалась сделать твоя мать двадцать лет назад. – Седрик протянул пустой стакан Джулиану, который отодвинулся от буфета, и передал ему графин. Виконт кивнул в знак благодарности. – Я тебя правильно понял?

– Да.

Седрик наклонил голову и сделал хороший глоток бренди.

– Ну, если с делами покончено, может быть, вы уберетесь из моего дома?

– Конечно.

Джулиан поставил стакан и направился к двери, но вдруг обернулся.

– Есть еще одна вещь, всего лишь пустая формальность, но следует соблюдать приличия, я уверен, вы с этим согласитесь. – Его улыбка была сардонической, когда он отвешивал поклон хозяину дома. – Раз, судя по всему, вы единственный близкий родственник Тэмсин мужского пола, как бы она ни сожалела об этом, полагаю, я должен просить у вас руки вашей племянницы.

– Если вы не заставите меня вести ее к алтарю, – сказал Седрик спокойно. – А теперь вы оба можете убираться к дьяволу.

– Благодарю вас, сэр. – Джулиан снова отвесил поклон. – Пошли, Лютик. Он увлек ее из комнаты.

– Ты действительно хочешь на мне жениться? – спросила Тэмсин отчаянным шепотом, когда они шли через холл.

– По-видимому, – сказал он любезно. – Моя совесть английского джентльмена повелевает мне сделать из тебя честную женщину, но, – добавил он задумчиво, – вероятно, я слишком занесся в своих мечтах.

– Чудовище!

– Разбойница!