Текст книги "Вся моя жизнь"

В Натали-младшей проявилось чудесное сочетание черт матери-датчанки и отца франко-славянского происхождения – тот же необычный разрез глаз, темные волосы и длиннющие ноги. Она была трудным, упрямым ребенком. Настроения ее постоянно менялись, она держала душу на замке, и я никогда не понимала, что она чувствует на самом деле, – очевидна была только ее любовь к отцу. Мы с ней вечно ссорились из-за уроков и чистки зубов, и, боюсь, она считала меня стервой. Однако прошло сорок лет, и она по-прежнему член моей семьи.

Мы с Вадимом нередко ездили в Сен-Тропе зимой, и в это время года мне нравилось там больше всего. Мы останавливались в отеле “Таити”, небольшом, скромном заведении с рестораном по правую руку от пляжа Пампелонн, известного летнего лежбища нудистов (я предпочитала зиму еще и по этой причине). Мне нравились мистрали, средиземноморские шторма, от которых гнулись пальмы и высокие волны заливали пляж. Мы с Вадимом сидели у камина, играли в шахматы и любовались разгулом стихии.

После моря Вадим больше всего любил горы. Он отлично катался на лыжах, и мы часто встречали Рождество на лыжных курортах во французских Альпах – в Межеве или Шамони. Но точно так же, как я предпочитала Сен-Тропе зимой, в Шамони мне нравилось летом. Мы всегда ездили с Натали на машине из Парижа в горы, распевая по дороге французские песни и играя в разные игры. Обычно мы снимали горный домик в Аржентьере, маленьком городке недалеко от Шамони, в долине Монблана.

Стояла солнечная погода, воздух был чистый и бодрящий, начинали распускаться цветы. С обеих сторон долину обрамляли великолепные горные пики, на юге гордо высился Монблан. Время от времени долину сотрясало эхо страшного рокота – это рушились с вершин лавины подтаявшего снега. Однажды ночью я увидела в небе переливы северного сияния, а иногда, если солнечные лучи падали под прямым углом, можно было заметить слабые голубоватые отблески ледников. Я подолгу гуляла вдоль хребтов, смотрела, как раскрываются бутоны морозника, и думала о том, что я никогда еще не была так счастлива – чуть ли не до разрыва сердца. Той весной я поняла, что рождена для жизни в горах. Выше 14 тысяч футов[26]26
  Примерно 4200 м.


[Закрыть] над уровнем моря я не забиралась, но и там, где воздух такой разреженный, а растительность на почве мягкая, как губка, прекрасно себя чувствовала.

Во время одной из таких поездок Вадим уехал без меня в Рим – повидаться с маленьким Кристианом. Только потом, из его книги “Бардо, Денёв, Фонда”, я узнала, что он провел бурную ночь с Катрин Денёв и решил, что “[с ней] всё еще наладится, [наш с ним] роман был всего лишь сном и что Кристиан должен расти с любящими друг друга родителями”. По прошествии многих лет меня это не задело, но удивительно, как я могла быть такой наивной, чтобы принимать его обещания всерьез.

Хотя у меня не было опыта ухода за младенцами, той весной, когда Вадим привез своего ребенка к нам в шале, я с удовольствием занялась им. Вадим был умелым папашей и легко справлялся с бутылочками и пеленками. Помню, как я, Натали и Кристиан вместе купались в ванне, тесноватой для нас троих. Я не чувствовала себя полноценной приемной матерью, но мне нравилось возиться с детьми и вести семейную жизнь. В те дни Сьюзен частенько навещала меня в воспоминаниях.

Если ты известная киноактриса и хочешь выжить в Голливуде, тебе не пристало делать некоторые вещи. Нельзя взять и уехать, поселиться в мансарде с французским режиссером и говорить, что без крайней необходимости не вернешься. Но я никогда не жила по карьеристским правилам. Хорошо это или плохо, я не воспринимала себя как кинозвезду, которая успешно продвигается по карьерной лестнице. Я не вкладывалась в собственную славу. Мне казалось, что слава пришла ко мне случайно, и, если она так же случайно уйдет, я не умру. Мне нравилась моя работа, нравился такой жизненный уклад, нравилось вживаться в разные роли и иногда перенимать что-то у моих героинь. Кроме того, мне нравилась моя финансовая независимость. Но мой профессиональный выбор всегда зависел от моей личной, а позднее от политической жизни.

В конце весны мне предложили главную роль в фильме “Кэт Баллу” на пару с Ли Марвином. Это означало возвращение в Голливуд, но Вадим посоветовал мне согласиться и сказал, что будет приезжать ко мне, когда только сможет. Уже не помню почему, но я была связана контрактом с киностудией “Коламбия Пикчерз”, где должна была сниматься эта лента, и таким образом могла выполнить часть своих обязательств по контракту. Сценарий был немного странный, хороший или плохой – я не понимала. Думаю, и Ли Марвин не понимал. Помню, как-то раз на репетиции он шепотом сообщил мне, что нас они взяли только потому, что “по контракту мы обошлись им недорого”.

Фильм “Кэт Баллу” не требовал большого бюджета. По-моему, вторых дублей мы не делали ни разу – разве что если камера ломалась. Продюсеры постоянно заставляли нас работать сверх нормы, пока однажды утром Ли Марвин не отвел меня в сторону.

– Джейн, – сказал он, – в этом фильме мы играем главные роли. Знаешь, кто больше всех страдает от того, что мы позволяем продюсерам ездить на нас и не можем за себя постоять? Съемочная группа. Этим ребятам не хватает авторитета, чтобы сказать: елки-палки, мы слишком много работаем. Надо, девочка, проявить характер. Научись говорить “нет”, когда тебя пытаются задержать на площадке.

Никогда не забуду Ли Марвина, который преподал мне столь важный урок. Хотя бы в своей профессиональной жизни я научилась говорить “нет”.

Должна признаться, я поняла, что у нас получился хит, лишь когда увидела окончательный монтаж ленты. Ставший классикой эпизод с лошадью Ли, привалившейся к амбару со скрещенными ногами, и сцену, в которой Ли пытается прострелить стенку амбара, снимали без меня. Я не представляла себе, как режиссер Эллиот Силверстайн организовал нечто вроде греческого хора в составе двух трубадуров – Ната Кинга Коула и Стабби Кэя. Это был мой первый хит, хотя не мне этот фильм был обязан своим успехом. К слову, Ната Кинга Коула я помнила еще по вечеринкам, которые устраивали мои родители в послевоенные годы, и он остался таким же добрым и обаятельным.

На то время, пока снимались “Кэт Баллу” и сразу вслед за ней “Погоня”, мы с Вадимом и Натали сняли дом в Малибу-Колони[27]27
  Старейший и самый престижный район Малибу.


[Закрыть], прямо на пляже. Вадим, как и мой отец, заядлый рыбак, часто ловил с берега окуней и даже палтуса нам на ужин. В наши дни никто не осмелится есть рыбу из залива Санта-Моника, если вообще удастся ее поймать, что маловероятно. Наш красивый и уютный дом принадлежал Мерл Оберон. Мы платили за аренду 200 долларов в месяц, и я помню, как поразила меня цена 500 долларов. Что они о себе воображают?! Сейчас такой дом сдается за 10, а то и больше тысяч долларов в месяц. В те годы простые люди, местные жители, могли позволить себе соседство с миллионерами. Тех богачей, кто покупал там дома – зачастую второе свое жилье, – считали авангардистской богемой.

У нас часто собирались друзья – Марлон Брандо, Брук Хейуорд с Деннисом Хопером, ее новым мужем, мой брат с женой Сьюзен, Иветт Мимье с любовником, молодым французским режиссером, Миа Фарроу, подруга Фрэнка Синатры, Джули Ньюмар, Вива, одна из “суперзвезд” Энди Уорхола, Салли Келлерман, Джек Николсон. По воскресеньям Ларри Хэгман облачался в костюм гориллы и маршировал по пляжу во главе стайки единомышленников с плакатами.

В нашем доме царила особая атмосфера – désinvolte[28]28
  Непринужденный (фр.).


[Закрыть], как сказали бы французы, – с дружескими встречами, вкусной едой и интересными беседами, которые всегда меня привлекали, хотя я сама стеснялась начать разговор. Я училась создавать эту самую атмосферу, вести хозяйство и обустраивать дом так, чтобы всем было удобно. Мы всегда были рады гостям, у нас останавливались все, кто ехал из Франции в Лос-Анджелес. Папа в одном интервью сказал о тех временах: “Она любит погулять, не то что я… Смотрите, как она организовала жизнь у себя дома в Малибу. Одни приходят, другие уходят, и так весь день, двери всегда открыты, и Джейн отлично со всем этим управляется, так чтобы всем было хорошо…”

Я была горда его отзывом.

Папа встречался с Шерли Адамс, очень милой, жизнерадостной и восторженной женщиной чуть старше меня, которой суждено было стать его последней женой. Они сняли дом на побережье прямо рядом с нами. Натали ходила в школу в том же районе, говорила по-английски, как и я по-французски, уже совсем свободно, и мы зажили вполне счастливой семьей. Папа сблизился с Вадимом на почве рыбалки, да и вообще не смог устоять против его обаяния.

Сэм Шпигель, один из лучших голливудских продюсеров, предложил мне роль в фильме “Погоня” по роману Хортона Фута, сценарий к которому написала Лилиан Хеллман. Режиссером должен был быть Артур Пенн, на главные роли были выбраны Марлон Брандо, Энджи Дикинсон, Э. Г. Маршалл, Роберт Дювалл и недавний дебютант Роберт Редфорд, по сценарию мой муж. Не правда ли, неплохая компания? Но тогда я еще не знала, что никакой самый звездный коллектив не гарантирует фильму высоких сборов. Несмотря на теплый прием в Европе, в США он провалился. Моя игра точно не способствовала успеху. Получилось что-то вроде “Барбареллы” в техасском городишке. Возможно, теперь я играла вторую скрипку в звездном ансамбле, где, как сказал кто-то из моих друзей, существовал свой рейтинг, в отместку за все те годы лузерства, которые я пережила.

Летом 1965 года произошли два чрезвычайно важных для меня события. Как ни странно, оба на вечеринках.

Пока снималась “Погоня”, у меня была масса свободного времени, и я решила отметить День независимости с размахом на пляже. Я никогда еще не устраивала вечеринок в Голливуде, но, как обычно, выложилась полностью. Выбрать музыкальную группу я попросила брата, который, в отличие от меня, хорошо ориентировался в современной музыке. Он, не сомневаясь ни минуты, предложил “Бёрдз” (The Byrds). В состав группы входили Дэвид Кросби и Роджер Макгуинн, и за ней с концерта на концерт всегда следовала когорта фанатов. Дилановский “Мистер Тамбурин” в исполнении “Бёрдз” недавно стал хитом. Чутье не подвело Питера, его выбор был идеален. Мы развернули прямо на пляже танцплощадку с гигантским тентом. Я пригласила старую голливудскую гвардию, а Питер, дабы организовать танцы в лучшем виде, разослал письма музыкантам.

Папа установил жаровню с вертелом и весь вечер крутил и поливал соусом поросенка, греясь в лучах славы, которую снискали ему его незаурядные кулинарные способности. По-моему, для такого застенчивого человека это большой прогресс.

Об этой вечеринке, которую окрестили “приемом десятилетия”, еще долго говорили как о первом опыте совмещения голливудских традиций с новой контркультурой. Помню один эпизод: у стола с закусками босоногая девушка-хиппи вытащила грудь и принялась кормить ребенка, а у нее за спиной стоял Джордж Кьюкор. Он явно видел такое впервые и не знал, как реагировать – то ли пялиться на нее, то ли притвориться, будто ничего не замечает. Дэнни Кэй рядом с ним, похоже, не прочь был сам оказаться на месте ребенка. Дэррила Занука, тонкого ценителя женской красоты, едва не хватил удар. А на танцполе звучала музыка и развлекались Сэм Шпигель, Джек Леммон, Пол Ньюман, Тьюсдей Уэлд, писатель и дипломат Ромен Гари с Джин Сиберг, его женой, Пегги Липтон, Лорен Бэколл, Уильям Уайлер, Джин Келли, Сидни Пуатье, Жюль и Дорис Стайны, Брук Хейуорд, Терри Саузерн и команда верных поклонников группы “Бёрдз”. На рассвете мы свернули тенты, Вадим обнял меня и сказал: “Молодец, Фонда. Отлично справилась”.

Я таки справилась.

Тем же летом меня пригласили на благотворительную акцию в поддержку Студенческого координационного комитета ненасильственных действий (SNCC), которую устроили в доме Артура Пенна он сам и Марлон Брандо. Я впервые участвовала в подобном деле; на повестку дня было выдвинуто немало важнейших вопросов. Двое ребят из Комитета рассказали о борьбе их организации в штате Миссисипи за то, чтобы чернокожих внесли в списки избирателей. Закон об избирательных правах уже был принят, однако из-за яростного сопротивления ему со стороны южан, сторонников расовой сегрегации, любая попытка внести имя человека с темной кожей в список избирателей превращалась в опасное дело. Докладчики нарисовали яркую картину – тайные собрания по ночам, травля собаками, применение пожарных брандспойтов, избиения и стрельба. Они говорили о том, почему Комитет избрал мирную форму протестов, и о смелости темнокожих жителей Юга, решившихся на сотрудничество с этой организацией. Погибло немало как черных, так и белых.

Но меня поразил не рассказ активистов SNCC о жизни Комитета. Поразила меня спокойная сосредоточенность этих людей, которые жили не только собственными интересами. Не скажу, что меня мучили угрызения совести, но я была как бы в стороне – примерно так, наверное, почувствовал себя Ральф Уолдо Эмерсон, когда посетил Генри Торо, отбывавшего наказание в тюрьме за отказ платить налоги правительству, которое одобряло рабство.

– Генри, – спросил Эмерсон, – что вы тут делаете?

– А что вы делаете там, Ральф? – парировал Торо.

Что я там делала?

Зерно упало в землю. У нас просили денег. До сих пор никто никогда не просил меня поддержать какую-либо идеологию. Я отдала всё что могла, а также стала волонтером местной группы SNCC – писала письма, собирала средства. Я работала не покладая рук. Я была донельзя наивна, толком ничего не умела, но в тот вечер я усвоила важный урок: нельзя недооценивать тот потенциал, который может скрываться под внешностью пышноволосой блондинки с накладными ресницами. Возможно, достаточно ее о чем-то попросить.

Потом я побывала еще на одном благотворительном мероприятии. Помню лишь, что там была еще Ванесса Редгрейв, и после доклада она подняла руку, чтобы задать вопрос, но, в отличие от других, встала и обернулась к аудитории, сразу обозначив свое пространство. Никогда не забуду охватившее меня чувство глубокого восхищения – вот эта женщина точно знает, куда ей идти!

Сразу за “Погоней” последовал фильм “Каждую среду”, первый из трех, где моим партнером был Джейсон Робардс. Вадим готовился в Париже к нашей следующей картине, поэтому бо́льшую часть времени я проводила в одиночестве. Мой брат приходил к ночи после работы, и тогда-то я увидела, что пока я налаживала домашний быт во Франции, он нашел собственную нишу и стал чуть ли не одним из самых активных мятежников нового поколения. Забавный контраст – я только что закончила работу в абсолютно пристойном фильме “Каждую среду”, а он снимался в “Диких ангелах”, малобюджетной ленте Роджера Кормана. С разинутым от удивления ртом я слушала, как он описывал сцену, где его банда байкеров на полной скорости влетает в церковь и устраивает оргию на скамейках. Я, в этой области точно аутсайдер, смотрела на новую американскую контр культуру глазами Питера. Обычно такие вечера заканчивались тем, что он брал гитару, и мы вместе пели песни братьев Эверли.

Через три года, в 1969-м, мы с папой и Вадимом устроили домашний просмотр еще не вышедшего на экраны фильма “Беспечный ездок”, где играл Питер. Папа не знал, как к этому относиться, но тот факт, что его сын – один из авторов сценария и продюсер, вызывал у него уважение. Отдельные моменты – например, где Джек Николсон курит марихуану у бивачного костра или путешествие по Америке на мотоциклах – мне очень понравились. В том, как они гоняли с килограммами кокаина в багажниках и балдели на кладбище от ЛСД, мне виделась неслыханная, дерзкая отвага. Но про себя я подумала, что для широкой аудитории это всё чересчур грубо и чуждо. А Вадим разглядел в этом фильме решительный прорыв, который должен был вызвать немедленный отклик в кинематографии и стать классикой.

Глава 13
Оседлая жизнь

Я могла быть “кем угодно, если кто-то этого хотел”, однако никогда не была среди тех, кто решал, какой должна быть современная Галатея.

Робин Морган. “Дитя субботы”

Американка с американским паспортом, я стала жительницей Франции, хотя постоянного места жительства не имела. Официально мы с Вадимом так и не поженились, но жили вместе уже почти три года и по-прежнему вместе с Натали переезжали с одной съемной квартиры на другую, пользуясь оставленной бывшими женами мебелью. Вадиму это кочевничество нравилось, но я считала, что Натали будет лучше в более стабильных условиях, да и сама хотела где-нибудь угнездиться. Мне казалось, что нам с Вадимом нужно наше собственное жилье. Я подыскала крохотный участок земли неподалеку от Удана, в тридцати семи милях к западу от Парижа. Дальше надо было ехать по узким, извилистым сельским дорогам, минуя деревни, спрятавшиеся за покрытой слоем мха каменной кладкой, мимо ферм и мягко колеблемых ветром овсяных и ячменных полей, разделенных березовыми и дубовыми рощицами, сквозь поселение Сент-Уан-Маршфруа. Сразу за ним находился участок ровной земли неопределенного вида со старым каменным фермерским домом, который давно ждал ремонта. Не знаю, почему я решила обосноваться именно там. Возможно, мне захотелось жить рядом со старинным поселением, а может, понравились каменная кладка стен и близость к лесу. Сложенные из камней стены пленили меня еще в юности, и с тех пор я сохранила любовь к ним.

От нашего дома до Сент-Уан-Маршфруа можно было дойти за десять минут, и днем, когда местные жители шли с работы на обеденный перерыв, я часто гуляла по этой дороге, стараясь поближе познакомиться с соседями. Им невдомек было, что перед ними известная киноактриса, и скорее всего, про Вадима они тоже ничего не знали, хотя я об этом не спрашивала. С одной из женщин, чей дом был рядом с нашим, мы подружились. Она охотно делилась со мной рецептами своих фруктовых пирогов. Когда я заходила к ней в гости, она всегда хлопотала у плиты или раковины, и, поскольку руки ее были либо мокрые, либо жирные, она протягивала мне для рукопожатия запястье, согнув ладонь, – этот жест, характерный для жен фермеров, я еще не раз видела в деревне. Жаль, что мне не пришлось воспроизвести его в кино. Я всегда с удовольствием общалась с соседями. Я пила крепкий кофе на кухне у своей новой подруги и думала о том, как я счастлива; вряд ли у кого-нибудь из моих американских и французских друзей была возможность так же посидеть.

Мне не хотелось, но пришлось поехать на несколько месяцев в Голливуд, где снимался фильм “Каждую среду”. Тогда-то я и решила, что нам с Вадимом надо пожениться, – во всяком случае, мне казалось, что это моя идея. Я думала, что свадьба, как и покупка фермы, упрочит наши взаимные обязательства и нормализует наши отношения, к тому же так было бы лучше для Натали. Наверное, мне всегда хотелось доказать, что я сумею создать семью и справиться с теми трудностями, которые мой папа преодолеть не смог.

Мы сыграли тихую свадьбу в Лас-Вегасе. Сначала Вадим съездил туда и получил разрешение. Затем, в пятницу после съемок, прилетели мы с братом и его женой Сьюзен, Брук Хейуорд с Деннисом Хоппером, журналистка и наша подруга Ориана Фаллачи, которая поклялась не писать о нашем бракосочетании, Пропи – мама Вадима – и его самый близкий друг Кристиан Маркан с женой Тиной Омон. Когда самолет кружил над Лос-Анджелесом, мы видели полыхающий пожарами Уоттс[29]29
  В 1965 году в Уоттсе, пригороде Лос-Анджелеса, вспыхнули крупные гражданские беспорядки, в результате которых погибло много людей и был нанесен большой ущерб городу.


[Закрыть] – тогда я не заметила в этом дурного предзнаменования.

церемония состоялась в отеле “Дюны”, в нашем люксе. Мы не купили колец, к глубокому разочарованию священника, который сказал, что слова о кольцах – это кульминационный момент его речи. Тогда Кристиан одолжил свое кольцо Вадиму, а Тина свое – мне, хотя оно оказалось великовато для моего тощего пальца. Мне пришлось на протяжении всей церемонии держать руку пальцем вверх, будто я хочу послать всех куда подальше. Однако когда нас объявили мужем и женой, я расплакалась. Мы прожили вместе три года, но я даже не подозревала, сколь важно для меня было официально оформить наши отношения.

После церемонии наша дружная компания решила возобновить отношения с “Chivas Regal”[30]30
  Бренд элитного шотландского виски.


[Закрыть], и к ужину ситуация несколько осложнилась. В коктейльном холле, где мы ели, позади длинного стола с закусками и массивными стеклянными лебедями, на сцене происходило некое действо по мотивам французской революции со стриптизом. Мы смотрели, как под звуки “Болеро” Равеля женщина с обнаженной грудью кладет голову под гильотину. Я сказала Вадиму, что, по-моему, нам пора уйти в номер. Но Вадим исчез в казино, и в итоге я делила ложе с его матерью. Я вообще ничего не знала о болезненном пристрастии к азартным играм, но игра тут была ни при чем. Я обиделась и разозлилась, а в самолете, на обратном пути в Лос-Анджелес, подумала: что же я натворила? Но, повторяю, я научилась дифференцировать свои чувства, могла подавить обиду и двигаться дальше.

В следующем году мы снимали наш второй совместный фильм – “Игра окончена”, и вновь оба получили огромное удовольствие. Общая цель и совместная работа по строгому графику придавали нашему союзу смысл, которого, казалось, недоставало в нерабочее время. Пока фильм снимался, я получила письмо от итальянского продюсера Дино Де Лаурентиса с предложением сыграть главную роль в “Барбарелле”, сценарий которой написан по комиксам французского автора Жан-Клода Фореста. Брижит Бардо и Софи Лорен отказались от этой роли, и я собиралась тоже отказаться. Однако Вадим был глубоко убежден в том, что фантастику ждет большое будущее в кино, что “Барбарелла” станет cногсшибательной фантастической комедией, что я должна согласиться, а режиссером должен быть он.

Вадим уже давно увлекался фантастикой, а эротика и эксцентричность этого сценария позволяли ему проявить свой талант во всей силе. Под влиянием его энтузиазма я решила принять предложение. Как только предыдущий проект завершился, они с Терри Саузерном взялись за сценарий. А я тем временем вернулась в Америку сниматься в фильме “Поторопи закат” с Отто Премингером, Майклом Кейном, Берджессом Мередитом, Би Ричардс, Фэй Данауэй, Робертом Хуксом, Дайанн Кэролл, Рексом Ингрэмом, Мадлен Шервуд и Джоном Филлипом Ло. Съемки проходили в Луизиане, в Батон-Руже, и хотя фильм получился не самый лучший, для меня это был хороший опыт.

Вся команда – и белые, и чернокожие – разместилась в мотеле, в Батон-Руже, небольшом городе, от которого было шестьдесят семь миль до Нового Орлеана. До этого мотель никогда не принимал людей разных рас, и, когда мы приехали, в первую же ночь на лужайке подожгли крест. Все номера имели выход к бассейну, и, когда в воду нырнул Роберт Хукс, местные жители выглядывали из-за углов, словно ожидали, что вода окрасится в черный цвет. По-моему, эхо этого события докатилось до самого Нового Орлеана. Дайанн Кэролл сказала мне, что очень волновалась: живя в Нью-Йорке, она забыла о том, как должна вести себя негритянка здесь, “среди куклуксклановцев”. Она боялась невольно сделать что-то такое, что на Севере воспринимается нормально, а на Юге было бы рискованно.

В один из дней мы работали в окружном центре, маленьком городке Сент-Фрэнсисвилле, перед зданием суда, и вдруг я увидала симпатичного черненького мальчугана лет восьми, который с интересом и опаской наблюдал за нами. Я присела на корточки поговорить с ним, а когда меня позвали обратно на площадку, поцеловала его на прощанье. Хоп! – кто-то щелкнул эту сценку, и на следующий день снимок был на первой полосе местной газеты.

Что тут началось! По нашим вагончикам стреляли, пошли угрожающие телефонные звонки, нам объясняли, что с нами будет, если мы не уберемся из города, – и мы поспешили убраться. Меня всё это шокировало. Я даже не представляла себе, насколько тяжело шла борьба с расовой дискриминацией. Я участвовала в благотворительной акции SNCC, видела горящий Уоттс, но не придавала этому должного значения. Афроамериканцы в нашей съемочной группе называли себя “чернокожие”, а я по-прежнему говорила “негр”. Я прислушивалась к разговорам Роберта Хукса, Би Ричардс и других после того случая – о набирающем силу “черном национализме”, о лозунге “Власть черным!”, который выдвинул лидер SNCC Стокли Кармайкл, о растущей уверенности людей с темной кожей в том, что они должны полагаться только на себя. Я помалкивала, хотя здорово расстроилась: бедная я несчастная белая благодетельница, только почувствовала себя причастной к общему делу, новому движению черных, а мне дали от ворот поворот.

Я обратилась со своими вопросами к Мадлен Шервуд, белой активистке движения. Мы дружили еще со времен Актерской студии и играли вместе в “Приглашении в март”. Она много лет жила с чернокожим мужчиной и пыталась привлечь меня к поддержке “рейсов свободы”[31]31
  Freedom Rides – “рейсы свободы” 1961 года, автобусные поездки из северных штатов в южные, организованные в знак протеста против расовой сегрегации на автовокзалах.


[Закрыть]. А я уехала в Биг-Сур. Мадлен объяснила мне, что за те годы, которые я провела вдали от Америки, характер борьбы за гражданские права кардинально изменился. Главной стала стратегия ненасильственных действий, основанная на предположении, что в Америке можно пробудить пока еще дремлющее общественное сознание, и тогда с расовой сегрегацией будет покончено. Но как черные, так и белые борцы за гражданские права поняли, что сторонники сегрегации на Юге и белые либералы на Севере одинаково не готовы к интеграции. Да, законодательство изменилось. Однако новые законы почти не повлияли на патологическую ненависть расистов к идее интеграции. Либеральный истеблишмент в целом вроде бы поддерживал движение, но решительных мер по защите активистов борьбы за гражданские права от нападок и претворению этих законов в жизнь не принимал. Очевидно, партия демократов уж очень сильно зависела от расистов-диксикратов[32]32
  Диксикраты – члены Демократической партии в южных штатах, выступающие против гражданских свобод для негров.


[Закрыть], для того чтобы осмелиться раскачать лодку. Но слишком многое уже произошло и слишком много было пролито крови активистов, для того чтобы они согласились на полумеры вместо настоящих реформ. Что толку в новых законах, если люди с темной кожей как жили плохо, так и живут? Отсутствие решительных действий послужило им сигналом к тому, чтобы начать действовать самим. Надежда сменилась цинизмом. Мирные протесты казались уже менее эффективными, чем насильственные акции.

Я поняла, что, отсидевшись в тишине, пока здесь происходили бурные события, потеряла право осуждать негритянский национализм, хотя в голове у меня не укладывалось, как сепаратизм и насилие могут дать положительный результат. Я думала о своем отце, о случае самосуда из его детства, о его кумире Аврааме Линкольне и поражалась тому, сколь незначительно продвинулась вперед наша демократическая страна.

Вадим был занят подготовкой к съемкам “Барбареллы”, поэтому провел с нами всего неделю или около того. Но за это время успел, сидя у бассейна в мотеле, увидать вылезавшего из воды поджарого, загорелого, голубоглазого Джона Филлипа Ло – ни дать ни взять живая скульптура – и в ту же секунду назначил его на роль слепого ангела, который после любовной сцены с Барбареллой вновь обрел желание летать.

За “Поторопи закат” почти сразу же последовал “Босиком по парку”, мой первый по-настоящему удачный фильм – наконец-то! Не знаю, как я вынесла столько провальных картин. Чарльз Блюдорн, президент и генеральный директор компании “Галф энд Вестерн”, недавно купил “Парамаунт Пикчерс”, тем самым положив начало волне спекулятивных сделок, в результате которых увлеченные, нестандартно мыслящие люди, такие как Ирвинг Тальберг, Джек Уорнер, Сэмюэл Голдвин, Гарри Кон и Луис Б. Майер, потеряли контроль над американской киноиндустрией, а киностудии превратились в “дочек” крупных корпораций. Мне донесли, что Блюдорн грозил сброситься с крыши нью-йоркского небоскреба, если я получу главную роль. Не знаю, почему именно он передумал, но когда начались съемки, мы отлично поладили. Я была счастлива снова работать с Бобом Редфордом и предвкушала постельные сцены в нетопленой квартире – в “Погоне” мне такого шанса не выпало.

В Боба нельзя было не влюбиться – что-то такое было в нем. Мы снимались вместе в трех фильмах, и каждый раз он очаровывал меня, я страшно возбуждалась, не могла дождаться начала работы, и даже его манера опаздывать на час, а то и два меня не раздражала. Само собой, он об этом не знал. Между нами не было ничего, кроме добрых отношений на работе. Помню тот день, когда мы с ним явились в администрацию киностудии в первый раз. Он шел по коридору, а из всех дверей высовывались секретарши, провожая его взглядом. Ах, подумала я, вот он точно станет кинозвездой! Но я любила его еще и за то, что он не раздувался от гордости, а стеснялся своей славы. Я никогда не видела, чтобы женщины реагировали на мужчин так же, как на Боба – однажды в Лас-Вегасе, где снимался “Электрический всадник”, одна женщина бросилась к его ногам. В такие моменты он, кажется, готов был провалиться сквозь землю.

Я снялась в пятидесяти фильмах с разными партнерами, но только о нем женщины спрашивали меня, как он целуется. “Упоительно”, – всегда отвечала я. В реальности всё было не совсем так – упоительно для меня, но не для него. Он терпеть не мог любовных сцен. Явно хотел как можно скорее с ними покончить. Ну надо же! К счастью, к этому, как и ко всему на свете, он относился с юмором. Он был забавный. Помимо мужской привлекательности, у него было еще одно свойство, роднившее его с Кэтрин Хепбёрн, – в нем чувствовалось какое– то превосходство над прочими смертными. Ему хотелось подражать и очень не хотелось делать или говорить что-то такое, что принижало тебя в его глазах. Это не тот человек, о котором хотелось посплетничать. Возможно, по этой причине в городе, где судачат все и обо всех, никто не пытался совать нос в его дела.

В перерывах между эпизодами на съемках “Босиком по парку” мы делились воспоминаниями о нашем детстве в Лос-Анджелесе сороковых годов и о жизни в Европе, где он тоже учился живописи в пятидесятых – только он действительно рисовал, – говорили о том, как мы оба любим лошадей. Но лучше всего мне запомнились его страстные рассказы о недавно купленном участке в Юте, рядом с городом Прово, на родине его тогдашней жены Лолы. Они поставили там А-образный дом, и Боб еще был под впечатлением от строительства. Ни у него, ни у меня тогда и в мыслях не было, что эти владения с треугольным домиком станут сначала лыжным курортом под названием Сандэнс (мой сын Трой учился там кататься на лыжах), а потом Институтом Сандэнс, который внес большой вклад в развитие независимого кино.

Сниматься в “Босиком по парку” было сплошное удовольствие. Во-первых, Боб, во-вторых, безупречный сценарий Нила Саймона и, в-третьих, замечательный комедийный режиссер Джин Сакс. Команда подобралась талантливая, прекрасная, с такими людьми приятно работать, особенно с Милдред Натуик, которая играла с моим папой еще в детском театре, а позже в летнем передвижном.