Текст книги "Водопад грез"

Мы снова очутились на берегу реки рядом с Бабушкой. Я подхватил Мийю, которая стала тяжело опускаться, словно необходимость нести меня усилием мозга совсем лишила ее сил. Солнце уже скрылось. Я взглянул на браслет, чтобы узнать время, и встретил пустое запястье. Голова закружилась.

Бабушка держала Джеби на руках. Она стояла, напряженная, подобно Мийе, и вглядывалась в пространство, отыскивая что-то, чего я не мог почувствовать. Она не отреагировала на наше появление, но Мийа сказала чуть слышно:

– Мы должны вернуться.

И не успел я остановить ее, как реальность изменилась снова. Река исчезла. Мы стояли на открытой площадке перед дымящимися развалинами… Монастырь. Дом Бабушки.

Что-то… Кто-то сбросил плазменную бомбу.

– Айех! – Мийа упала на колени, держась за голову. Бабушка молча стояла рядом с ней, застыв, как статуя. Джеби заплакал. Я взял его из обессилевших рук Бабушки, обнял, покачал, пытаясь успокоить его движениями, так как не мог успокоить мыслями.

Он затих, удивив меня. Его плач перешел в тихое сопение, он прижался к моей шее. Время снова потекло вперед, на меня обрушились другие ощущения – дым пожара, возгласы горя и боли в отдалении. Я наконец понял, что тут были и другие: у развалин двигались какие-то фигуры, крошечные и неразличимые на таком расстоянии.

Внезапно рядом с нами появился еще кто-то, возникнув в мгновение ока. Хэньен.

Я отступил на шаг, вздрогнув как обычно, когда кто-либо делал это, но он даже не взглянул на меня. Все его внимание было направлено на Бабушку. Он поклонился, прижимая ее руки ко лбу, медленно поднял голову. Его кадык дергался, словно он хотел что-то сказать. Но он не говорил, по крайней мере так, чтобы я мог услышать его. Мийа рядом со мной медленно поднялась. Ее лицо стало бесцветным, глаза – пустыми. Она отвернулась, и я услышал, как ее вырвало.

Хэньен отпустил руки Бабушки, и она с нежностью дотронулась до его лица, качая головой. Я понял вдруг, о чем он говорил: он думал, что она убита. Мы все были бы мертвы, если бы не телепортировались в рифы.

Я заставил себя задать вопрос:

– Кто сделал это?

– Тау, – резко ответил Хэньен, и слова его хлестнули, как пощечина, хотя именно этого ответа я ожидал. Он взглянул на дымящиеся руины. – Они заявили, что ойазин укрывала членов ДНО.

– Кто-нибудь убит? – прошептал я, будучи едва в состоянии произносить слова.

– Да, – пробормотал Хэньен.

Я вспомнил, как чувствовалась смерть, когда я еще владел телепатией, как мучительно скручивала она все мои чувства, как вытесняла воздух из моего окружения и я начинал задыхаться.

– Мы не знаем сколько, – сказал Хэньен. – Некоторые телепортировались. Некоторые выжившие сказали, что что-то случилось с ними до взрыва и они не могли использовать свой дар – их речь стала исковерканной, словно их накачали наркотиками. Никто не знает, что произошло и сколько общинников успело спастись. Я боялся за… ойазин… – Он замолчал, снова взглянув на Бабушку, а она уже шла к обгоревшим остаткам монастыря, где оглушенные спасшиеся все еще бродили, подобно насекомым у пламени.

– Может ли наркотик, используемый Службой безопасности корпорации, переноситься по воздуху? – спросил меня Хэньен.

Я медлил с ответом, вспоминая, что случилось со мной и с Мийей, когда Тау чуть не схватил нас в отеле.

– Не знаю, – ответил я и понял, как мало, оказывается, знаю о нефазе – даже не могу сказать, может ли он распространяться по воздуху. Я был удивлен, что и Хэньен этого не знает.

– Этот наркотик производит Дракон, – пробормотала Мийа за моей спиной. – Его используют для контроля над толпой, когда слишком много гидранов собирается в одном месте.

– О Боже, – пробормотал я, представив, как Санд разрешает Тау… Оставил ли он Боросэйжу кое-что в придачу – приличный моток веревки, чтобы Тау повесился? Я приподнял Джеби на руках. Он тихо пристроился головой у меня на плече, словно я действительно смог коснуться его мыслей. Знал ли Боросэйж, что мы ушли, когда уничтожал монастырь? Случайно ли было выбрано время нападения? Знал ли он, что Бабушка забрала нас отсюда… или Тау желал нашей гибели?

Хэньен внезапно посмотрел на меня, словно только сейчас рассмотрел.

– Это ребенок землян, – сказал он, потом перевел взгляд дальше, и я увидел, что он сообразил, кто третий в нашей компании. – Мийа! – Он схватил ее за руку.

Она не сопротивлялась, бледная и ошеломленная. Он снова посмотрел на Джеби, на меня, на ойазин, уже достигшую развалин. Недоверие на лице его сменилось покорностью. Он отпустил Мийу. Я попытался представить себе, чего он не сказал и даже не позволил себе подумать, когда посмотрел на Бабушку.

Мийа нетвердо подошла ко мне, встала рядом. Ее рука рассеянно взъерошила волосы Джеби. Почувствовала ли она дрожь, охватившую меня, когда я понял, что должен думать Хэньен – кого винит он в происшедшем здесь?

– Ребенок должен быть возвращен, – сказал Хэньен. Голос его был напряженным, словно он прочел мои мысли, но в этом не было необходимости.

– Знаю, – прошептала Мийа, словно сплетая звуки в нить. – Но тогда я никогда больше не увижу его. Что с ним будет?

– Ты должна была подумать об этом до того, как унесла его. – Хэньен пошел прочь от нас осторожно, но довольно быстро. Он направился к развалинам монастыря и к гидранам, копошащимся в них.

– Так не должно было получиться, – пробормотала Мийа.

– Должно было, – сказал кто-то за моей спиной. Наох. Я обернулся и увидел ее во плоти. Глаза ее были черными озерами боли, они смотрели на монастырь, на суетящихся людей. – Когда наш народ поймет, как далеко зашли наши враги, разрушив священное место, убив невинных детей, попытавшись убить ойазин… – Ее голос оборвался, я ощутил ярость, пролетевшую сквозь мою душу, подобно огненному ветру. Мийа рядом со мной замерла, ее лицо представляло собой маску пустоты, словно гнев сестры уничтожил все сознательные мысли в ее голове.

У меня возникло совершенно другое чувство, когда я посмотрел на Наох.

– Ты знала, что они собирались сделать это?

– Кто ты такой, чтобы говорить мне подобное? – Наох уставилась на меня, но она не стала этого отрицать.

– Наох? – произнесла Мийа, когда та не сказала ничего больше. Имя прозвучало как мольба, и в то же время – приказ.

– Я следую Пути, – прошептала Наох. – Ойазин сказала, что он временами труден. – Она снова посмотрела на меня. – Моя сестра это понимает.

Мийа сделала резкий вдох:

– О чем ты говоришь? – Она повысила голос. – Ты отдала этих людей в руки Боросэйжа? Ты… ты… «сумасшедшая?» – она мысленно простонала это слово, которое не в силах была произнести. Но стоило их глазам встретиться, возмущение Мийи растаяло, как воск горящей свечи.

– Мийа, – пробормотал я и коснулся ее руки. Она не взглянула на меня и не ответила. Я потрясенно попятился. Оставив их стоять там – двух женщин, глядящих каждая на свое отражение. Я направился туда, где Бабушка все еще бродила среди выживших. Даже на таком расстоянии я видел боль в каждом ее движении: сопереживание страданию, от которого здесь был защищен только я. Желание спросить ее, знала ли она, что тут произойдет, умерло во мне, не родившись.

– Биан! – внезапно выкрикнула Наох. – Наш народ должен понять! Мы должны показать, что случится с ними! Ты настоящий революционер? Если ты действительно гидран.

– Гидраны не убивают людей! И не заставляют землян делать за себя грязную работу, – сказал я холодно.

– Ты не понимаешь… – Она замолчала: рядом с ней внезапно возник Хэньен.

– Наох, – выкрикнул он с такой интонацией, которую я никогда ранее не замечал в голосе гид-рана.

Она дернулась, словно он ударил ее, но тут же взяла над собой контроль и остановила его, не позволяя подойти к ней. Его вытянутые руки дрожали в желании, которое я понял совершенно точно:

– Верни мальчика обратно! Это безумие! Бесмод! – Он повернулся к Мийе, протягивая руки к Джеби. – Отдай мальчика!

– Ты не можешь нас остановить, – в бешенстве сказала Наох. – Наши люди узнают правду, и мы поднимемся.

– И что будем делать? – вклинился я.

– Менять мир! К нам придет новый век, где у нас будет все, а наши враги станут никем. Если множество гидранов бросят свой клич в небо, Всеобщая Душа ответит нам. Если ты не с нами, ты против нас. Ты тоже исчезнешь.

– Я не землянин.

– Нет, – прервала она грубо. – Ты мебтаку. Для подобного тебе нигде нет места. Мийа! – Она тряхнула головой.

Мийа, сломленная горем, взглянула на меня. Я знал, глядя на нее, что теряю ее.

– Мийа? – потянулся я к ней. – Наох, проклятье, ты ничего не понимаешь! Мийа, поговори с ней, расскажи ей о нефазе… – И мои пальцы сомкнулись на тени Мийи, когда они обе исчезли. Я выругался сквозь зубы.

Хэньен стоял, наблюдая за мной. Он покачал головой.

«Каждый раз, когда я встречаю тебя, дело оборачивается все хуже и хуже». – Он опустил глаза, потер лоб, пачкая его золой.

– Во всем этом ты винишь меня?

– Нет. – Он выглядел озадаченным, словно не мог представить, откуда я это взял. Затем он вспомнил: – Ты услышал это?

– Я выучил ваш язык, – сказал я по-гидрански.

– Но я ничего не сказал.

– Сказал.

– Я только подумал об этом.

Я закусил губу.

– Ты услышал мои мысли. – В его глазах появилось что-то новое.

– Временами это случается. Но не по моей воле. – Я отвел взгляд.

Он чуть нахмурился, словно концентрировался на чем-то, что было недоступно мне.

– Ты сейчас более… настоящий для меня. – Он посмотрел мне в глаза. – Даже со всем этим… – Он, морщившись, сделал жест рукой, и я понял, что он имел в виду: защита сознания от зловония горя, и смерти, и боли отнимала всю волю и весь дар, требовала огромной сосредоточенности. – Ты здесь. – Он коснулся головы. – Это Мийа?

Я пожал плечами:

– Не знаю. Возможно, рифы. Мы были… в священном месте.

– Она провела тебя туда? – В его голосе было недоверие. – Ни один землянин…

– Я не землянин. – Вытянув руку, я показал ему голую кожу, на которой была только сетка шрамов, которую обычно прикрывал браслет с лентой данных. – Туда нас привела ойазин.

Он вздохнул, словно на этот раз ее мотивы были так же непостижимы для него, как и мои.

– Что ты делаешь здесь? – спросил он наконец. Я рассказал ему по пути обратно, к развалинам, где Бабушка все еще пыталась помочь тем, кому дала убежище. Сейчас она была такой же бездомной, как и они. Когда мы подошли поближе, я заметил других членов Совета, бродящих среди раненых, и незнакомцев, которые, должно быть, были местными медиками.

Когда мои глаза встретились с глазами Бабушки, волна горя, груз прожитых лет переполнили меня. Контакт между нами исчез еще до того, как я успел на него отреагировать. Внезапно мне захотелось предложить ей всю силу, которая осталась в моем сознании, в моем теле. Но мой мозг не мог достичь ее. Я не протянул ей руку, а просто стоял, ненужный и молчаливый, пока Хэньен негромко разговаривал с ней. Я не знал, почему он говорит – из-за меня или так просто проще, когда какофония страдания вопит в их мозгу.

– … Место, где все вы до этого дня были в безопасности. Я найду лучшее место. Мы восстановим… Могу ли я помочь тебе еще чем-нибудь?

Бабушка покачала головой:

– Нам не нужно больше того, что ты можешь дать нам. – Она посмотрела туда, где передвигались сломленные фигуры-тени. – То, чего мы лишились сегодня, вернет только время. – Она внезапно посмотрела на меня. – Только время, Биан, – пробормотала она, коснувшись моего лица. – Только время.

Внезапно на меня нахлынуло горе.

– Что он делает здесь? – Кто-то развернул меня на месте. Один из членов Совета.

– Он со мной, – быстро ответил Хэньен.

– Он со мной, – ответила Бабушка, – Он с нами сейчас.

Это убежище. Это Убежище. Я посмотрел на Бабушку, на непонимающие лица вокруг. Не дай им превратить себя в одного из них, сказал Воуно. – Им. Тау… ДНО. Мийе.

Член Совета нахмурился. Он отпустил меня. Что бы он ни сказал затем или подумал, я все равно не почувствовал, но я видел выражение его глаз. Его руки сжались. Он развернулся, сделав знак Хэньену следовать за ним. К ним присоединились остальные члены Совета. Я видел, как они тихо спорили, бросая взгляды в мою сторону, но не на меня – на развалины. Мне не нужно было слышать их, чтобы понять, о чем они спорят.

Я перевел взгляд на Бабушку. Ветер, трепавший ее плащ и вуаль, был холодным и пыльным.

– Что мне следует делать? – спросил я наконец. – Я не знаю, что делать.

Бабушка пожала плечами.

– Следуй Пути… – Она наклонила голову, когда я промолчал. – Ты ничего не почувствовал?

Я покачал головой. У нас не было достаточно времени… Я остановил свою мысль до того, как она превратилась в слова.

– Я видел Мийю. – Видел ее насквозь, делил с ней мысли, понимал… сливался. Я знал, как повлияло на нее наше слияние, как она увидела меня, что нашла в моем сердце и мыслях. Это было достаточно, чтобы она полюбила меня, но недостаточно, чтобы она меня не оставила.

– Тогда, возможно, она – ответ для тебя, – ответила Бабушка, выждав некоторое время, чтобы быть уверенной в том, что это первому пришло в голову мне. – Путь приведет тебя к ней. Или же вы вместе найдете единый Путь.

– Но она ушла.

– Она с Наох.

– Я знаю.

– Наох – бес'мод.

– Бес'мод? – переспросил я. Это значило «ураган».

Бабушка кивнула, словно я открыл что-то новое в том, о чем мы говорим.

– И она очень могущественна. – Она коснулась своей головы. – Она заставляет людей терять друг друга, выбирать ее. Она питается их силой. Мийю захватил ураган. – Она чуть подняла руку, словно прислушиваясь к чему-то, чего я не мог услышать. – Ты – тишина, тишина в сердце урагана, Биан. Ей нужна твоя тишина.

Я не знал, понял ли я все, что она мне сказала.

– Но как мне найти ее?

– Следуй Пути.

– Но…

– Ойазин, – к нам подошел Хэньен. Он поклонился ей, затем прикоснулся к моей руке – гидраны, казалось, делали это привычно, по крайней мере по отношению ко мне. Хотят ли они этим попросить меня остаться на месте или же думают, что это единственный способ привлечь мое внимание? Он кивнул, приглашая меня последовать за ним.

Я посмотрел на Бабушку. Она глядела на меня, на ее лице, как обычно, ничего нельзя было прочесть. Я поклонился ей, она поклонилась мне. Я пошел за Хэньеном.

– Что она говорил о Наох? – спросил я. – Она сказала что-то насчет «урагана». Я не понял, что это значит.

– Это такая болезнь, – пробормотал Хэньен. – Она разрушает жизнь, самость… – Он провел рукой в воздухе, словно не мог отыскать слов, чтобы объяснить это мне.

– Ты имеешь в виду, что она сумасшедшая? – сказал я на стандарте.

– Мы так не можем сказать, – проворчал он, и я не знаю, было ли это замечанием в мой адрес или дополнением. – В нашем обществе было время, когда таких людей защищали. Если их мысли становились слишком изменчивыми, община собиралась и соединялась с ними, пока они не излечивались.

– Кто решал, когда кто-то… болен и ему требовалась помощь? – спросил я.

Он посмотрел на меня, словно я задал дурацкий вопрос.

– Каждый знал, – ответил он. – Мы были общиной. Мы были… – Он вздохнул, отвернувшись. – Сейчас слишком часто мы не лечим, не замечаем таких больных. – Его голос стал жестче. – И болезнь распространяется на тех, кто сомневается, кто несет в себе семена того же… сорняка души. Они питаются их раздробленными мыслями. Я видел целые группы общинников, морящих себя до смерти голодом. Замкнувшись в мысленную цепь, отрезавшую их от всего мира, даже от необходимости есть и спать, они оказываются не в состоянии спасти себя.

– И никто не замечал? – спросил я. Недоверие поднималось во мне, как ком в горле. – Как это возможно?

Кажется, что человек не обращает внимания на других людей, поскольку это для него так же естественно, как дыхание, поскольку он никогда не сможет переживать жизнь другого человека, если сам того не захочет. Но гидран…

Он пожал плечами:

– Мы называем себя общиной. Но мы перестали быть ею с того момента, как познакомились с землянами. Мы как облачные рифы, в которых прорыты шахты. Здесь, – он показал в направлении Фриктауна, – в замусоренной нашей истории потеряно все, чем мы были когда-то. – Он повернулся, его взгляд пробежал по линии горизонта. – Когда ФТУ уйдет, когда ваша экспедиция завершит свою работу, они заберут у нас этот последний риф.

– Ты знаешь это? – спросил я.

– Они не говорят этого даже себе. Но я видел мысли на самой поверхности их мозга. Они обещали нам, что этот кусочек священной земли останется нетронутым. Но они лгут себе, как всегда лгали нам.

Я стоял, взирая на развалины монастыря. Число раненых и спасателей уменьшилось. Пока я наблюдал, исчезла еще одна группа фигур.

– А что теперь? – спросил я наконец, переводя взгляд на Хэньена.

– Я должен поговорить с Дженасом Перримидом. – Его лицо помрачнело еще больше. – Он уже послал мне три сообщения. Я не знаю, как отвечать на них. Тем более после этого… – Он посмотрел на развалины и снова отвел взгляд. – Для этого найдутся слова в твоем языке? Ты знаешь этих людей – не твоих людей – лучше, чем я. Как человек говорит… со своим врагом?

Я покачал головой, опустив глаза.

– Как ты свяжешься с Перримидом, если в том возникнет необходимость? – Фриктаун не был включен в систему коммуникаций Тау, насколько я знал. И в то же время я сомневался, чтобы Перримид обладал телепатией.

– Он дал мне коммуникатор, которым я могу пользоваться. Он у меня дома.

– Он все еще работает? – удивился я.

Теперь он выглядел удивленным:

– Да. Только несколько часов назад мне пришло от него сообщение. Я не ответил на него, поскольку Совет не мог договориться, что отвечать. А затем это…

– Надо как можно быстрее ответить, – сказал я. – Ты не можешь ждать, когда решит Совет. Ты – единственный из них, кто хоть немного понимает, чего на самом деле хочет Тау. И ты прав. Я знаю несколько больше. – Я понял, сказав это, как много на самом деле я знаю о Тау, о Драконе, о кейретсу. Будет ли этого достаточно, чтобы сделать что-либо хорошее? – Возьми меня с собой.

Внезапно меня захватило нечто мощное, бросило в глубокую темноту, когда Хэньен поднял меня, как след мысли, и телепортировал…

Глава 17

Мы вернулись во Фриктаун: чуждые стены и мебель начали казаться мне привычными. Я побрел к ближайшему предмету, на который можно сесть – к изогнутой скамье, покрытой ковриками, и сел. На потертых ковриках был яркий узор на темном фоне.

Хэньен прислонился к углу резного деревянного кабинета, словно едва мог держаться на ногах, словно тащить меня как мертвый груз ему было тяжелее, чем Мийе. Я вспомнил, что сила дара гидранов – или телепатов-землян – никак не зависела от их физической силы или размеров.

Он взглянул на меня, отвел глаза, словно мой вид причинял ему боль. Или, может быть, он вошел в контакт с моим мозгом, и это заставило меня отвернуться.

Это был дом Хэньена. С того места, где сидел я, нельзя было определить, насколько он просторен, но, по сравнению с монастырем и теми комнатами, в которых я был с Мийей и патриотами, комната была богаче. Это впечатление создавали мебель, ковры, портьеры, резные деревянные рамы. На полу был выложен причудливый мозаичный узор, который повторял узоры на стенах старых домов города. Я так и не узнал, руками они укладывают каждый кусочек стекла или керамики или же складывают их в узор мыслью. Мне представились свободно парящие в воздухе, подобно облачным китам, фрагменты мозаики, укладывающиеся на пол под влиянием искусной мысли.

– Красиво, – пробормотал я. Почти вся мебель выглядела старой. Внимательно присмотревшись, практически на каждом потемневшем от времени столе или сундуке я заметил поломки.

Хэньен наклонил голову, словно счел мое замечание странным.

– Все, что находится здесь, я нашел в покинутых домах или выброшенным на улицу. Я пытался спасти частички нашего прошлого, как мог. Возможно когда-нибудь они понадобятся кому-то еще. Надеюсь, ко времени, когда я умру… – Он замолчал, предоставив мне размышлять над ходом его мыслей.

Я еще раз окинул комнату взглядом, и среди старинных вещей и произведений искусства увидел предмет, никак не соответствовавший прочей обстановке: электронный коммуникатор. Он стоял в затененной нише, словно Хэньен пытался сделать как можно менее заметным этот символ его отношений с землянами. Но он стоял тут – чуждая дому вещь, – и его огонек мерцал в сумерках как искусственный глаз.

Хэньен проследил за моим взглядом, рассеянно сбрасывая пальто. В комнате было довольно холодно, так что я не стал снимать куртку. Покорно вздохнув, он пересек комнату, чтобы подключиться к доступу. Послания, оставленные Перримидом, пробежали по экрану, сопровождаемые бестелесным голосом в воздухе – голосом землянина.

Хэньен стоял перед пустым, ожидающим экраном, не говорил ничего и не трогал его.

– Я должен подождать, когда вернется Совет, – пробормотал он.

– Ты знаешь, что ты единственный из них, у кого хватит мужества. Его достаточно сейчас…

Он опять повернулся к экрану – его лицо окаменело – и набрал код вызова.

В то же мгновение, как он закончил, в электронном окне появился Перримид. Должно быть, он ждал ответа, возможно, часами. Я рассматривал фон, окружающий его лицо, пытаясь понять, где он находится, один ли он. По тем мелким деталям, которые высмотрел, я решил, что это его дом, а не офис.

– Хэньен, – сказал он так, будто задерживал дыхание все это время. – Слава Господу. Я пытался добраться до тебя. Боросэйж…

– Я знаю, что он сделал, – ровным голосом сказал Хэньен. – Он разрушил священное место и убил невинных людей… детей… – Голос его сорвался.

Перримид закрыл лицо руками, словно свершилось самое страшное из того, что он предполагал, и ослепило его.

– Боже! Я хотел предупредить тебя, Хэньен. Проклятье, почему ты не ответил на мой первый звонок?

Я не видел лица Хэньена, когда он отпрянул всем телом.

– Ты в этом зверстве винишь нас? Вы сделали это – себя и вините!

Взгляд Перримида похолодел:

– Радикалы гидранов украли ребенка! Тау не позволит, чтобы им манипулировали террористы…

– Перримид, – сказал я, входя в поле его зрения. – Не трогай этого.

– Кот? – спросил он недоверчиво. – Какого черта ты там делаешь?

Интересно, представляет ли он себе, что произошло со мной с того момента, как он высадил меня перед отелем?

– Делай то, что я сказал тебе. Делай свою работу.

Он выглядел не удивленным резкостью моих слов, а смущенным.

– Ты говорил с Мийей?

– Но она больше не слушает вас. Я тоже.

– Не понимаю, – произнес он.

Я был уверен, посмотрев на его лицо, что поступок Боросэйжа вернул ему мужество.

– Я почти убедил ее, что Джеби лучше отдать. Но каждый раз, когда она начинала мне верить, Тау пытался убить нас. Проклятье, Боросэйж вышел из-под контроля! Он вызвал эту беду, и ему разрешено продолжать убийства. Правление Тау повернулось к нему спиной, потому что випы думают, что это спасет их, а Дракон повернулся спиной к Тау. Я не могу поговорить ни с кем на вашем берегу реки, кроме тебя. Если ты будешь сидеть здесь и позволишь свершиться этому, ты полетишь в пропасть вместе с ними. – Я замолчал, глядя на его лицо, пытаясь найти понимание. И не увидел его. – Если даже этого не произойдет, то я бы на твоем месте никогда больше не смог смотреть в зеркало.

Он опустил глаза, словно не мог выносить мой взгляд, взгляд Хэньена, посмотрел в сторону, привлеченный чем-то, чего я не мог увидеть.

– Кое-кто хочет поговорить с тобой, – сказал он. Он отодвинулся, предоставляя место другому человеку.

Я замер, ожидая увидеть Боросэйжа или одного из его легионеров, ожидая угроз, ожидая кого угодно, но не того, кто появился передо мной.

– Киссиндра?

Казалось, что она так же огорошена тем, как мы связались, как и я.

– Кот, – сказала она, запинаясь, – что ты делаешь?

– Почему ты не спросишь об этом своего дядюшку? – ответил я.

Она посмотрела на него, невидимого для нас, снова перевела взгляд на меня.

– Он рассказал мне… о Мийе, и о ДНО, и о собрании борта. – Она поморщилась, словно ей было больно от моих слов. – Что ты пытаешься сделать? – переспросила она, не зло, а смущенно.

– Не знаю. – Я покачал головой, потер глаза, так как вдруг мне стало больно смотреть на ее лицо, как если бы я смотрел на солнце… Или пытался бы сделать что-то невозможное. – Киссиндра… Просто чертовщина какая-то. Не знаю, как это получилось. Просто все произошло внезапно.

– Кот, возвращайся в Ривертон. Это сумасшествие. Возвращайся сейчас же, пока все не зашло слишком далеко и ты еще можешь… Чтобы потом не мучиться. Мой дядя может все уладить. Ты нужен мне в поле…

– Я не могу… Не могу вернуться.

– Но… – Она прикусила губу. – Это… Это не потому что… мы…

– Нет, – я опустил глаза, зная, что это в чем-то ложь. Но по сравнению с действительностью эта ложь была ничем. – Все зависело не от нас, а от Боросэйжа, от Тау в целом, от того, что они делают с гидранами. Бог мой, они сбросили плазменную бомбу на монастырь, полный детей! Твой дядя не сможет помочь мне, даже если захочет. Но он может остановить это… Ты слышишь меня, Перримид? – Он должен был слышать, хотя я его не видел. – Правление Тау не станет мешать Боросэйжу, а Дракон вышел из игры. Ты должен остановить его. Верни инспекторов и покажи им, что тут творится, пока еще не поздно.

Киссиндра смотрела на дядю.

– Киссиндра, – позвал я и подождал, когда она повернется ко мне. – Ты должна заставить его понять. Это насчет кейретсу. Он думает, что оно защищает тебя и его семью. Но тебе негде будет проводить исследования, у него не будет ни работы, ни дома, ни мира, если ты не заставишь его выслушать. Только смерть будет в его сознании. Много трупов. Возможно – возможно, – если он начнет действовать, пока еще не поздно, некоторых из них не будет. Но если он ничего не предпримет, они неизбежны. Черт возьми, неизбежны!

– Почему ты веришь, что ты такой специалист по кейретсу, сынок? – Перримид встал за спиной Киссиндры, лицо его было опять профессионально бесстрастным. – Ты прожил большую часть жизни без имени и без копейки в кармане на улицах свободной торговой зоны.

– Я верю в «чутье врага», – сказал я. Мои кулаки сжались.

Бешенство, гнев отразились на его лице. Неважно, что еще он почувствовал. Я знал этот взгляд, это слепое упрямство человека, который воздвиг в своем сознании карточный дом и боится разрушить его, если скажет что-то противоречащее, или хотя бы позволит себе подумать не так.

– Ничего такого не будет. – Он холодно взглянул на Хэньена. – И ничего больше не случится с твоим народом, если Джеби будет возвращен невредимым этой ночью. Так как вы не могли помочь нам в поиске преступников, мы… Администратор Боросэйж был вынужден отплатить тем же, заставив страдать невинных людей. – Он глубоко вздохнул. – Мы ждем результатов. Только вы можете предоставить их нам. У вас есть только день, чтобы вернуть моего… чтобы вернуть мальчика. У вас всего лишь один день.

Киссиндра глядела на дядю так, словно на его месте внезапно оказался незнакомец.

– Дядя Дженас? Я не верю в это! – Она посмотрела на экран, на меня. – Кот, послушай…

Перримид отключил связь, и экран очистился.

Я опустил глаза, мои кулаки все еще были сжаты.

– Черт тебя побери, – пробормотал я, не зная, кого имею в виду. Наконец я посмотрел на Хэньена. Он сидел на столе, обхватив голову руками, словно тяжесть ответственности стала непосильной для него. – Извини, – прошептал я, в состоянии почувствовать лишь слабое эхо его горя.

– Нет. Извиняться должен я, – проговорил он, не выпуская голову из рук. В его взгляде не было обвинения. – Ты ничего не мог сделать, ничего не мог изменить. – Он бросил взгляд на пустой экран. – И он не может остановить их. Он так же бессилен, как и я.

Я нахмурился:

– Тогда почему мы делали это?

– Потому что ты был уверен, что мы должны это сделать. – Он пересел на стул, пожав плечами. – Мы говорим: «твой Путь или мой Путь… Путь для каждого свой, и никто не знает, в котором больше правды».

Но я не могу предвидеть свой Путь. Я выругался про себя.

– Племянница Перримида для тебя – больше, нежели просто руководитель экспедиции. И вы были…

– Это в прошлом, – пробормотал я. – Все это в прошлом.

Он странно поглядел на меня, словно то, что я сейчас чувствовал, было непонятно для него, непостижимо.

– А Мийа? – спросил я, переводя на него взгляд. – А Наох? Кто они тебе? – Я понял, что именно он договаривался с Перримидом, чтобы Мийа прошла обучение, которое позволит ей работать с Джеби. Он, должно быть, был одним из тех, кто выбирал ее. И по тому, как отреагировал он, когда увидел их, по тому, как отреагировали они там, близ монастыря, я понял, что они знакомы.

– Они мои приемные дочери, – пробормотал он. – Я поднял их… Пытался их поднять после того, как их родители были…

– Убиты, – закончил я, прежде чем он успел изменить свои слова. – Как это случилось?

– Я… – Он замолчал, сражаясь с чем-то более глубоким, чем просто память, эмоции отражались на его лице.

Очень тяжело было видеть, как он теряет большую часть самообладания, поскольку это говорило мне, как близко он подошел к краю. Может быть то, что он увидел в моем лице – не человеческом и не гидранском, – не сопровождавшееся пси-связью, заставило его внезапно отвести от меня взгляд.

Когда к нему вернулось самообладание и голос и лицо стали прежними, он произнес:

– Их родители были моими ближайшими друзьями, почти семьей. Их забрали вместе с еще несколькими участниками демонстрации несколько лет назад, девочки были маленькими, когда их освободили и отправили к нам. Общину потрясла какая-то заразная болезнь – некоторые называли ее чумой. Заболели очень многие, но те, кого задержали, были первыми. Многие из заболевших погибли, в их числе и мои друзья. Те, кто выжили, стали стерильными.

– Черт возьми, – выдохнул я. – Мийа и Наох? Я поднялся, пересек комнату и опустился на стул рядом с ним.

Он кивнул, рот его превратился в линию:

– Болезнь эта затронула только общину, не заболел ни один человек. Некоторые говорят, что ее вызвали именно земляне.

Я покачал головой, скорее сомневаясь, нежели отрицая.

– Это… Ты в этом уверен?

– Доказательства этому я никогда не видел. – Он имел в виду мысли землян. – Я знаю тех, которые верят в то, что видели их. Земляне утверждают, что им неизвестно, откуда пришла чума, что, возможно, ее сотворили облачные киты или что-то на священной земле… – Рифы. – Не знаю. Они создали вакцину, но лишь после того, как многие из нас умерли… или стали стерильными.

Не потому ли я видел так мало детей во Фриктауне? Не из-за этого ли его голос срывался, когда он разговаривал с Перримидом? Не поэтому ли он жил один и не желал обзаводиться другой семьей, кроме Мийи и ее сестры? Я не стал его об этом спрашивать, не мог.