Текст книги "Водопад грез"

Он моргнул, и лицо его изменилось.

– Нет, – сказал он. – Нет, конечно нет. Насколько они далеко?

– Минутку, – сказал кто-то за ним. Те самые чиновники, которые разговаривали с Протсом, когда я углублялся в риф, окружили нас. Протс все еще был с ними. – Как насчет людей из ФТУ? Они все мертвы?

Мне не нужно было быть телепатом, чтобы понять, о чем они на самом деле спрашивают. Если все инспектора убиты взрывом, это сулит Тау мало хорошего, но корпорация в состоянии вывернуться. Если инспектора живы, то нет никакой надежды на то, что ошибки останутся незамеченными – маленькие ли, большие ли.

– Я не знаю, кто выжил, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. – Я знаю только то, что там есть люди, которые до сих пор живы.

– Как ты можешь быть в этом уверен? – пробурчал один из служащих Тау.

– Он знает, – ответил Натаза тяжелым от подозрения голосом. – Он телепат.

Вокруг нас стала собираться толпа, по большей части из легионеров и рабочих, ждущих указаний.

– Он искалечен, черт возьми! – сказал Протс. – Он не может читать мысли.

– Он может читать рифы, – сказала Икспа. Я с удивлением повернулся и увидел, как она проталкивается к нам через толпу. – До него у нас не было ни одного подобного человека. Какого черта вы забрали его отсюда, как только он успел обнаружить аномалию? – Рабочие вокруг нас зашептались, но я не смог угадать их настроение. Икспа отвела от Протса глаза, словно не ожидая ответа. – Как, по-вашему, мы должны действовать в таком случае, сэр? – Она адресовала этот вопрос Сандаски, сопроводив его кивком головы в мою сторону.

– Мы делаем все, что возможно, – Сандаски сделал такой жест, словно сам копался в дымящихся развалинах. – Ничего больше мы сделать не сможем, пока снаряжение не будет подготовлено к работе. – Он взглянул через плечо на рабочих, пытающихся разобрать завал со снаряжением, которое делало то, что им было нужно, с третьего раза. – Это займет часы.

– Я не уверен, что в нашем распоряжении есть часы, Сандаски, – сказал я.

Он взглянул на меня, снова не узнав, с недоверием, словно я забыл, кто я такой, что позволяю себе так обращаться к нему.

Я обернулся к Икспе:

– Когда я нахожусь в полевом костюме, могу ли взять с собой еще снаряжение?

– Какое? – нерешительно спросила она.

– Полевые костюмы – три костюма.

– Да, можешь, – сказала она. На ее лице появилось понимание. – Почему бы и нет? Ты думаешь, что действительно сможешь дойти до них? Вывести их?

– Хочу попытаться.

Икспа повернулась к одному из рабочих, стоявших за ней:

– Принеси мне еще несколько полевых костюмов.

– Минутку, – сказал Сандаски, нахмурившись. – Ты не можешь сделать это.

Все удивленно уставились на него.

– Почему нет? – спросила Икспа. – Это может получиться.

Сандаски сжал губы. Он выглядел так, словно стоял на раскаленной плите.

– Это слишком опасно. Я не хочу рисковать еще одной жизнью. – Он указал на завал, пытаясь сделать вид, словно для него действительно важно, жив я или мертв.

– Я доброволец, – сказал я. – И желаю рискнуть. Я могу дойти до них.

– Мы не знаем, наши ли люди выжили там, – запротестовал Протс. – То, что там вообще кто-то выжил, мы знаем лишь со слов этого полукровки.

Сандаски посмотрел на Протса, шевеля губами.

– Извините меня, сэр, – сказал Натаза. – Не хочет ли он сказать, что, если выжившие – инспектора, мы должны ради блага кейретсу оставить их умирать? И только потому, что мы не знаем, кто выжил, мы не придем к ним на помощь? – Шепот, окружающий нас, стал громче. – Там моя жена, сэр, – сказал Натаза. – Я не знаю, жива она или нет, Но кейретсу не значит, что надо оставлять людей умирать погребенными заживо только потому, что они могут оказаться чужаками, Чужаками, которые могут знать слишком много. Кейретсу значит семья.

Сандаски побагровел. Он снова взглянул на Протса, потом перевел взгляд на рабочих, которые уже принесли полевые костюмы. Икспа вручила мне шлем. Я надел его. Она протянула мне остальные костюмы, один за другим.

– Неси их, прижимая к своему телу как можно ближе, – сказала Икспа. – Тогда они будут находиться внутри твоего фазового поля. – Она указала кивком на ждущую меня матрицу рифа.

Я пошел вперед, с костюмами в руках, наблюдая краем глаза за Сандаски и Протсом. Их взгляды мрачнели по мере того, как я продвигался к рифу. Но вроде само по себе, без распоряжений Натазы, вокруг меня образовалось ограждение из легионеров и рабочих, защищая меня от любого вмешательства кейретсу. Я добрался до обвала потревоженных мыслей и вошел в него.

Риф снова заструился в мой мозг. На этот раз мне было легче, поскольку гнев, который был со мной, когда я в предыдущий раз вошел в риф, исчез, потому что на этот раз я знал, что могу сделать то, что надо.

Почувствовав риф, я понял, что сверкающая нить моего контакта с выжившими не прервалась. С облегчением и некоторым трепетом я прошел по ней до конца, не останавливаясь.

Я вышел через стену матрицы в небольшую вакуоль, где под случайно не обвалившейся плитой нашли укрытие трое. Я почувствовал шоковую волну их недоверия, когда я непонятным образом появился перед ними, выйдя из стены. Они, сжавшись, уставились на меня, словно на очередную напасть, желающую завершить недоделанное рифом.

– Я пришел, чтобы забрать вас отсюда, – сказал я, пытаясь подобрать слова, которые быстрее всего вернут им способность рассуждать. Я не знал, как мой голос слышится им, можно ли хотя бы разобрать слова. Я протянул костюмы, чтобы они увидели их, пытаясь найти в их грязных, ошеломленных лицах знакомые черты.

Линг Натазы здесь не было. Я не узнал никого из них, но на одном из них было грязное подобие униформы ФТУ.

– Слава Богу! – Инспектор поднялся, придерживая руку, согнутую под неестественным углом. Под слоем грязи и крови его лицо было серым от боли. – Как? – пробормотал он. – Где?

Я улыбнулся:

– Меня послал Испланески.

Он молча уставился на меня широко раскрытыми глазами. Остальные тоже не отводили от меня взгляда, сжавшись и замерев.

– Поднимайтесь, – мягко сказал я.. – Я принес вам полевые костюмы. Я выведу вас.

Федерал взял костюм и стал натягивать его, в то время как я помогал надевать другой костюм женщине с пустым взглядом в форме стражника. Вместе мы напялили костюм на третьего – на рабочего с разбитым лицом. Похоже, он лишился глаза, будучи не старше меня. Я пытался не смотреть на его лицо, пытался не смотреть на то, на что приходилось любоваться им, запертым тут: на руку и на ногу, торчащие из завала. Я стоял в луже крови. Я справился с тошнотой, заставив себя сконцентрироваться на мысленном поиске тех, кто еще мог остаться в живых, не замеченный мной. Больше не было никого.

– Эти костюмы не функционируют, – запротестовал инспектор, когда нагнетатели кислорода очистили его легкие и он смог соображать нормально: он уловил бессмыслицу чисел на дисплее шлема.

– Все в порядке, – сказал я, стараясь придать голосу ту уверенность, которую он хотел услышать. – Я выведу вас. Вам надо только следовать за мной.

– Твой костюм работает нормально? – спросил он.

– Да, – ответил я, не глядя на него. – Он на связи. Идем.

Я протянул руку, и инспектор взял ее, в свою очередь протягивая руку рабочему. Легионер взяла за руку рабочего. Они осторожно потащили ее, и я повел всех к стене рифа. Женщина шла за нами бездумно как автомат, но все-таки шла.

Я вошел в рифы, увлекая за собой остальных, с облегчением замечая, что оставленная мною мысленная нить все еще держится и может провести нас обратно сквозь матрицу. Было тяжело следить за бредущими сзади очень медленно из-за ран, шока, отсутствия опыта. Я чуть было не потерял одного из них, пока мы пробирались через карманы меньшей плотности, через то, что казалось им зловонными испарениями в абсолютной темноте. Я должен был напоминать себе, что они не могут чувствовать того, что чувствую я, мне приходилось возвращаться, чтобы повернуть того или другого в нужном направлении.

Сейчас я не мог общаться с ними, чтобы подсказать что-то или успокоить словом: переговорные устройства в костюмах не работали. Я был рад, что не мог слышать того, что они произносили во время пути. Я знал, что они чувствуют, и мог только двигаться сквозь их безумный кошмар к свету. Путь в завал был свободным и легким – путь обратно был похож на тропу в другой вселенной, где на каждом шагу ожидали ловушки. Мое дыхание стало отрывистым и хриплым, я не знал, сдают ли мои силы или неисправен костюм. Я знал только, что, если не дойду до конца этой ментальной нити, не дойдет никто из идущих за мной.

И внезапно мы оказались снаружи – я вывалился из рифа, увлекая за собой инспектора. Остальные последовали за ним и, как камни, попадали на пол. Я опустился на колени, натужно кашляя, а рабочие и стражники столпились вокруг, стягивая с нас шлемы и костюмы, оставляя меня беззащитным перед потоком шума снаружи, потоком мыслей рифа изнутри. Я закрыл голову руками, пытаясь отгородиться от него.

Кто-то поднял меня на ноги, отрывал мои руки от головы.

– С тобой все в порядке?

Я кивнул с закрытыми глазами. Он вывел меня из озабоченной толпы. Я наконец открыл глаза, увидел лицо Натазы. И понял, почему мне не хотелось смотреть ему в глаза.

– Ты не нашел ее, – прошептал он. Это не было обвинением, даже вопросом не было. На этот раз в его лице была покорность, смешанная с глубоким горем. – Она ушла.

Я кивнул, тяжело сглотнув, ошеломленный его чувствами.

– Те трое, которых я вывел… – Я кивком головы указал на выживших. – Больше никого в живых не осталось.

– Хотя бы… – Его голос сорвался. – Она хотя бы не страдала. – Он вытер лицо ладонью: – (Он жив, тот, кто остался дома, жив и страдает. Джеби. Она ушла, Мийа ушла. Боже, что же теперь делать с Джеби?) – думал он.

Я не знал что делать, и не знал, что сказать, Натаза вытер глаза.

Федералу помогали двое медицинских техников. Он посмотрел на нас, заметил покрасневшие глаза Натазы и перевел взгляд на меня.

– Я хотел поблагодарить тебя, – сказал он хриплым от боли голосом. Я кивнул, лишь частично переключая на него внимание и чувствуя горе Натазы. – И я хочу поговорить с тобой. Сейчас.

– Сэр, – сказал ему один из поддерживавших его техников, – сейчас мы отведем вас в больничную палату, чтобы убедиться, что раны не угрожают вашей жизни.

Инспектор раздраженно взглянул на него, но спорить не стал. Он посмотрел на Натазу:

– Лучше бы, чтобы с этим рабочим не произошло никаких несчастных случаев, пока я отсутствую. Ты понял меня?

Темные глаза Натазы выдержали его взгляд.

– Да, – ответил он.

Инспектор позволил медицинским техникам увести себя, оглянувшись разок, словно желая быть уверенным в том, что запомнил мое лицо, или в том, что я еще не исчез. Я стоял рядом с Натазой, наблюдая, как они удаляются. Повисла долгая болезненная тишина. Наконец Натаза расправил плечи, словно пытаясь стряхнуть с них груз горя. Я больше не мог почувствовать его мозг, не мог посмотреть сквозь его глаза. На его лице теперь ничего не было. Он снял что-то со своего ремня, протянул руку и застегнул это вокруг моего запястья.

Я попытался вырваться и замер, сообразив, что это не наручники. Вспыхнул свет, боль пронзила руку. Когда он убрал эту штуку, на моей руке больше не было рабского клейма-браслета – только полоска содранной кожи шириной в два пальца вокруг запястья.

– Твой контракт отменен, – сказал Натаза.

Я поглядел на него, не зная, что чувствую больше – боль или удивление. Но оба чувства захлебнулись в моем недоверии.

– Ты можешь сделать это? – прошептал я.

– Это был контракт, не имеющий силы. Ты не должен был оказаться здесь.

– И что теперь?

Его рука опустилась на пистолет, взгляд заледенел, отыскивая в толпе Протса. – Теперь, – сказал он, – дерьмо застряло в вентиляторе. – Он нажал на свой браслет, и внезапно двое стражников направились к нам через толпу. Натаза указал на меня. – Отведите его в лазарет. Оставайтесь с ним.

– Но я не…

Он окинул меня взглядом.

– Обработайте его руку. Потом найдите, куда они определили раненого инспектора, и положите его на соседнюю койку.

Один из стражников улыбнулся:

– Нет проблем.

– Как Пари? – спросил Натаза. Это имя я прочел на костюме спасенной женщины.

– Медики говорят, что приведут ее в порядок, сэр.

– Хорошо, – пробормотал Натаза, но опуская глаза.

– Намастэ, – прошептал я. Натаза взглянул на меня, не понимая. Когда меня уводили, я оглянулся: Натаза направлялся к Протсу. Они исчезли из моего поля зрения до того, как я увидел, что произошло. Но я все равно улыбнулся.

Глава 29

Когда я оказался в одной палате с инспектором, он отдыхал после сеанса терапии. Беседа с ним откладывалась до лучших времен. Но я сумел подслушать из разговоров, что его имя Ронин и что он выживет.

Сложнее было поверить, что мне удалось пережить это. Я лег на пустую койку, оберегая свое запястье, уже покрытое искусственной кожей, радуясь покою, а усталость уже опутывала мое сознание.

Внезапно проснувшись, я сообразил, что заснул и спал, должно быть, несколько часов.

Лус Воуно стоял рядом с моей койкой и тряс меня за плечо. Он поднял руку, предупреждая, увидев, что я открыл глаза.

– Воуно? – пробормотал я, садясь. – Откуда ты, черт возьми, появился?

Он указал кивком на соседнюю койку. Рядом с ней стоял Натаза, помогая Ронину подняться. Ронин выглядел еще более отупевшим, чем я, возможно, от лекарств, но он все-таки соображал и мог двигаться. Натаза выглядел еще хуже, чем Ронин, словно он боролся с горем много часов и проиграл битву.

– Мне не понравилось то, что говорят наверху, – сказал Натаза. – Я хочу, чтобы вы оба были в безопасности и недосягаемы для них, пока не станет возможной отправка обратно.

Он отдал Ронину его форменные брюки и куртку, помог одеться.

Поднявшись с постели, я бросил взгляд на мониторы безопасности. Они были всегда и везде включены, даже здесь.

– Мы проигрываем запись. Если кто-то и смотрит, то видит только вас, спящих здесь, – сказал Натаза в ответ на мой взгляд.

– Куда мы отправимся? – спросил я, изгоняя туман сна из головы. – Безопасного места нет.

– Я знаю безопасное место, – сказал Воуно, и по его улыбке я понял: Фриктаун.

Я кивнул, взглянул на Ронина, на браслет на его руке.

– Тебе лучше оставить это здесь.

Он посмотрел на меня так, словно я предложил ему оставить тут один глаз.

– По нему они могут выследить тебя. Если Тау хочет скрыть свои ошибки, то с браслетом на руке ты нигде не будешь в безопасности.

Он был потрясен. На лице его появилось сомнение, затем – понимание. Медленно, неохотно он расстегнул браслет, держа его в руке, словно взвешивая.

– Он прав. Это единственный способ, – сказал Натаза.

Ронин, нахмурившись, бросил браслет на койку. Мы вышли из комнаты. Натаза помогал Ронину, поддерживая его за талию. В коридоре нас поджидали стражники, чтобы проводить до выхода через лабиринт комплекса.

Новый флайер Воуно стоял на том же месте, где когда-то стоял старый – на посадочной площадке перед главным входом в комплекс. Я взглянул вверх.

Облака проплывали по лицу луны… или это были не облака, а что-то большее.

У флайера тоже стояли стражники. Они жестами пожелали нам удачи и отступили в сторону. Люк открылся, и Воуно помог Ронину взобраться по скату.

Я полез за ним, обернулся, поняв, что Натаза не следует за нами.

– А ты? – спросил я.

– Со мной все будет в порядке. – Он кивком указал на подчиненных, окружающих его.

– А если нет? – спросил я.

– Мои данные и показания дожидаются Ронина. Воуно знает, как добраться до них. – Он кисло улыбнулся.

– А Джеби?

Его улыбка погасла.

– Он будет в безопасности. – сказал он. Эти слова, казалось, душили его. – Он будет с вами. – Натаза пошел мимо стражников ко входу в комплекс.

Я безмолвно наблюдал, как он удаляется. Воуно окликнул меня и поторопил подняться на борт.

Я вскарабкался по скату, встал рядом с ним. Люк закрылся за мной. Стоя близко к нему в скупо освещенном салоне флайера, я заметил лекарственный мешочек на его груди.

– Лус, я… я виноват, – пробормотал я, опуская глаза. – Я никогда…

Он выглядел озадаченным, пока не понял, о чем я говорю. Он прикоснулся к потертой коже мешочка и покачал головой.

– Он был там для тебя, – сказал он тихо. – Он понадобился тебе. Вот и все.

Я недоверчиво поглядел на него.

– Как ты узнал, что он может понадобиться мне?

– Я не знал, – ответил он с медленной улыбкой. – Думаю, что он сам это знал. Он может. Верь или не верь. – Он пожал плечами, снова переводя на меня взгляд. – Я знаю, что случилось, когда мы потерпели аварию, – сказал он. – Это было не по твоей вине. – Он занял место пилота.

Я проглотил много ненужных слов и повернулся к сиденьям. Ронин был уже пристегнут. За ним сидел Перримид, держа Джеби на коленях, за ними Киссиндра.

Я окаменел.

– Чего вы хотите? Ты, двуликий сын…

– Кот! – встала Киссиндра. – Заткнись и послушай меня. – Она пошла ко мне, осторожно двигаясь, так как машина начала подниматься. Я заметил на ее щеке бледный след исчезающего шрама. Но она двигалась свободно, не была ни изуродована, ни покалечена. Абсурдное ощущение облегчения очистило мою голову, гнев и боль лишили меня дара речи. Я плюхнулся на сиденье напротив Ронина, словно мой мозг лишили половины. – Я знаю, что случай с флайером произошел не по твоей вине, – сказала она, когда я опустил глаза. – Дядя Дженас тоже это знает.

– Тогда почему? – Я поднял изуродованное запястье, глядя на него. – Почему он сделал это со мной?

Ее пальцы мягко коснулись искусственной кожи на моей руке.

– Чтобы выиграть время, пока ФТУ не сможет послать сюда команду инспекторов. Чтобы Боросэйж не убил тебя. Неужели ты думаешь, что был бы жив сейчас, если бы дядя оставил тебя в руках Службы безопасности корпорации Тау?

– Нет, – сказал я. Я снова посмотрел на Перримида. – Я на самом деле думал, что ты ненавидишь меня, – сказал я. – Я на самом деле думал, что ты желаешь мне…

– В тот момент, возможно, это так и было, – сказал Перримид. Призрачная улыбка показалась на его лице. – Но если бы это было не так, Боросэйж никогда бы мне не поверил.

– Может быть, я заслужил это, – пробормотал я, опуская глаза.

– Может быть, ты тоже делал все так, как надо. Я не ответил, я даже не мог посмотреть на него.

Нереальность места, в котором я находился, неожиданность того, что сделали эти люди для меня и против системы лжи, было больше того, на что я мог надеяться.

Когда я наконец снова поднял глаза, я увидел Джеби, неподвижно сидящего в объятиях Перримида. Его глаза смотрели мне в лицо неподвижно, как глаза куклы, пока я не уверился в том, что это не случайно.

– Джеби, – мягко сказал я. Он моргнул, но не двигался, не говорил. Я снова отвел глаза, с болью в сердце думая, не хуже ли ему, чем раньше.

– Почему он здесь? Там может быть опасно…

– Не так опасно, как там, где Тау может найти его, – угрюмо ответил Перримид. Тогда я вспомнил, что сказал мне Натаза. Я задержал взгляд на Джеби – у него тоже не было браслета.

Я потер запястье. Искусственная кожа отставала по краям, и ногти цеплялись за нее. Интересно, придет ли когда-нибудь день, когда я буду знать достаточно твердо, кто я и когда мне останавливаться. Как бы много на это времени ни требовалось, теперь это займет еще больше времени.

– Хорошо, – сказал я. – Тогда зачем здесь вы двое? – Я кивнул на Киссиндру и Перримида.

– Чтобы прибавить звенья к цепи правды, надеюсь, – ответил Перримид. – Я сотрудничал с ФТУ как только узнал, что ты собираешься связаться с ними.

– Как ты узнал об этом? – удивленно спросил я.

– Хэньен. Еще до того, как Боросэйж пропустил послание, Хэньен связался со мной.

– А как узнал он?

– Мийа рассказала ему, – сказала Киссиндра. – Он рассказал это дяде после того, как согласился помочь Тау найти тебя… – Она отвела взгляд от моего лица. – Люди Боросэйжа были повсюду на гидранской стороне реки, Кот. Они вламывались в дома и портили имущество гидранов. Они издевались над детьми в школе, они забирали больных из госпиталя и мучили их безо всякого повода. Они остановили доставку продуктов.

Я покачал головой, ошеломленный тем, что именно Хэньен рассказал Тау, где Джеби, отдал свою приемную дочь землянам, предал нас, чтобы спасти свой народ. Он попал в ловушку между обрывом и скалой. Но мы сами и загнали его туда.

Перримид повернулся к Ронину, наблюдающему за нами с увлечением человека, увидевшего по трехмерке психодраму, когда он ожидал увидеть «Независимые новости».

– Мез Ронин, – сказал Перримид нерешительно. – Я… У меня нет слов, чтобы сказать, как сожалею… о смерти твоих сотрудников.

Ронин безмолвно кивнул. Беда стояла глубоко в его темных, чуть скошенных глазах, она останется там куда дольше синяков и порезов на лице. Его волосы, его глаза напомнили мне о ком-то… о Та Минг… о Джули, чье лицо я так долго не видел, что становилось сложно отчетливо его себе представить.

Я откинул свои грязные волосы с глаз в десятый раз за это время, и взглянул на Киссиндру, но она уже не смотрела на меня. Я думал о Мийе. Люди Боросэйжа не заметили ее в монастыре, но я не знаю, что произошло за то время, что я работал в комплексе. Ждала ли она, когда я попаду во Фриктаун, была ли она в безопасности, была ли она вообще на свободе…

– Спасибо тебе, – сказал Ронин. Киссиндра слегка толкнула меня, и я понял, что он говорит со мной, а я не слушаю.

– За что? – спросил я.

Он удивился:

– За все, чем ты рисковал, чтобы правда выплыла на поверхность.

Перед моим мысленным взором снова появилась Джули Та Минг. Если бы не мои чувства к Джули, я бы никогда не встретил ее тетю, леди Элнер Та Минг, или Натана Испланески, который послал сюда Ронина. Я бы никогда не оказался на Убежище, я все еще был бы бездомным полукровкой на улицах Старого города Куарро, или же мертвецом. Ничего этого не произошло бы. Но произошло бы что-нибудь другое. И вряд ли бы оно оказалось лучше. Я покачал головой и выглянул в окно: ничто маскировалось под ночь.

– За риск, – повторил Ронин. – Испланески рассказал мне о том, как он встретил тебя. И сказал, что ты послал ему нелегальное сообщение об условиях жизни здесь. Он заметил, что твой стиль мало в чем изменился. – Я выдавил из себя улыбку, надеясь, что мне никогда не придется рассказывать ему, как мне удалось отправить сообщение. – И ты нашел выживших в рифе. Ты, должно быть, можешь многое мне рассказать. Я слышал, что говорил Перримид. У меня есть показания Натазы. Но мне бы хотелось узнать, что ты видел, слышал, чувствовал, каждую проклятую деталь этого… – Он протянул руку ладонью вверх. Я моргнул, увидев имплантированный диктофон, уставившийся на меня подобно странному глазу.

– Сколько человек было в твоей команде? – спросил я.

Страдание снова появилось в его глазах. И я пожалел, что задал этот вопрос.

– Четыре, – сказал он ровно, словно одно это слово весило как планета. – Четыре.

Ему не нужно было говорить мне, что остальные не были чужими ему. Он закрыл ладонь, пряча диктофон. Он не сказал больше ничего, ни о чем больше не спросил, словно вся фальшивая энергия анестезии и запрещений вышла из него, оставив одиноким и страдающим. Когда он снова поднял на меня глаза, то слишком часто моргал, на лице его была тихая ярость. И снова открыл ладонь, ожидая, что я заговорю.

Я колебался, не зная, с чего начинать.

– Ты знаешь… о Джеби? – спросил я, дотягиваясь с сиденья до руки мальчика. Мне показалось, что его пальчики дернулись, словно желая сомкнуться вокруг моих пальцев. Я взглянул на Перримида и протянул обе руки. Он немного поколебался, затем протянул мне Джеби. Я прижал его к себе, вспоминая мягкое, дышащее тепло его тела.

Медленно, осторожно я передвинул руки мальчика, пока они не обвились вокруг моей шеи. Он держался, прижавшись ко мне, без моей помощи.

– Привет, Джеби, – прошептал я. Горло мое сжалось. – Давно не виделись, – продолжал я, не зная, может ли он услышать меня и понять, запертый в своем теле. Я попытался найти путь в его мысли сейчас, когда он так близко, но пространство между нашими мозгами подчинялось другим законам, и никто из нас не знал, в каком направлении двигаться.

– Перримид поделился своими подозрениями, – мягко, чуть ли не нерешительно сказал Ронин. – Ты можешь рассказать мне больше?

Я поднял глаза, отвлекаясь, почти раздраженный тем, что меня прервали. Я заставил себя снова собраться и ответить ему:

– Я могу рассказать тебе больше, чем кто-либо, – сказал я.

К тому времени, как я закончил, Джеби заснул у меня на руках. Мы пролетали над освещенной громадой Ривертона. Я никогда не думал, что буду с радостью смотреть на нее, и радости я не чувствовал. Но за темным провалом речного каньона уже были видны редкие огоньки и ветвящиеся улочки Фриктауна.

У меня вырвался вздох облегчения, когда мы миновали реку и за нами не погнались. Куда же везет нас Воуно, если Бабушки уже нет на свете?

Он отвез нас к Хэньену. Флайер завис в нескольких сантиметрах над крышей, словно боялся, что здание не выдержит такой вес. Мы осторожно выкарабкались из машины, помогая друг другу.

Воуно оставил флайер висеть над самой крышей и провел нас к лестнице. Почему он доставил нас сюда? Ведь Хэньен уже предал меня однажды. Сейчас я понимал, почему Хэньен сделал это, но от этого верить ему было не легче. Но я доверял Воуно, так что не задавал никаких вопросов.

Когда мы шли по крыше, я заметил остатки колонн по ее периметру. Должно быть, тут раньше была башня для ан, для призыва облачных китов спуститься вниз. От нее не осталось ничего, кроме отдельных камней кладки, торчащих, как гнилые зубы. Я удивился, что Хэньен не восстановил ее. Возможно, он чувствовал, что нельзя вернуть то, что потерял его народ с утратой ан лирр, и вид башни для молитв, которые кажутся бессмысленными, не был тем, с чем ему хотелось бы сталкиваться каждый день.

Хэньен поджидал нас внизу, в комнате, знакомой мне. Он отпрянул, увидев, как я вхожу, держа на руках Джеби. Не знаю, отреагировал ли он так на то, что было в моих глазах, или просто на мое появление. Комната была все той же, какой я помнил ее: наполненная вещами из прошлого, которое ушло навсегда.

В последний раз я видел его в здании склада, куда собрались спасшиеся патриоты из ДНО после кровавой расправы Тау с демонстрацией. Я помнил, как он держал безжизненное тело Бабушки на руках и проклинал нас за то, что мы сделали. Тот день был только началом бед, которые принесли общине патриоты. И хотя после этого он ненавидел нас и имел на то веские причины, его действия против нас были действиями отчаяния, направленными на то, чтобы Боросэйж не превратил в золу весь город.

Хэньен официально поклонился нам, отводя от меня глаза, и сказал:

– Намастэ. Добро пожаловать в мой дом.

Остальные поклонились в ответ. Воуно и Киссиндра пробормотали «Намастэ» естественно, как будто всю жизнь говорили это слово. Перримид неловко поклонился, отозвавшись эхом: «Намастэ». Это было первое гидранское слово, которое я слышал от него. Ронин искусно сымитировал остальных. Я стоял на месте, держа Джеби, молча и неподвижно.

– Намастэ, – произнес другой голос.

– Мийа?

Она уже глядела на меня, войдя в комнату, словно уже знала, что увидит, кто из нас где будет стоять, еще до того, как я заговорил.

«Кот! Джеби!» – ее мозг слил наши имена в одно, втиснув его между чувствами. Она тихо подошла через комнату к нам, словно боясь, что мы исчезнем. Но ее улыбка становилась шире с каждым шагом. Когда Мийа была совсем рядом с нами, она закрыла глаза, сосредотачиваясь, и мягко обняла нас своими мыслями.

Мой мозг распахнулся как окно, и внезапно они оба оказались во мне, глядя моими глазами.

«Намастэ», – сказал я, наконец понимая истинное значение этого слова.

«Я так боялась за тебя», – подумала она, целуя меня, называя меня именем, которое не произносится.

– Мамочка, – пробормотал Джеби, протирая глаза, словно он очнулся от странного сна и обнаружил нас рядом. – Папа. – Он улыбнулся. Мы все улыбались, снова в нашем маленьком мире. Комната и все в ней исчезли из реальности, и растворилась вселенная за ней.

Кто-то телепортировался в комнату, возникнув чуть не на нашем месте.

– Наох! – не знаю, сколько из нас одновременно, словно хор, произнесли это имя. Ронин отшатнулся, словно никогда раньше не видел, как кто-то телепортируется. Возможно, что и не видел.

Я взглянул на остальных: Киссиндра и Воуно, Перримид и Хэньен – все застыли с совершенно разными выражениями на лицах.

Удивление Наох превратилось в возмущение, когда она повернулась и увидела Мийю со мной и с Джеби. Ее ментальный барьер перерезал хрупкую нить, которой я был соединен с ними, прежде чем она вышвырнула нас из своего мозга. Она повернулась к нам спиной, завершая отрицание нашего существования.

Мозг Мийи мгновенно проник снова в мой мозг. Я почувствовал, как она пытается разрушить стену молчания своей сестры, чтобы заставить Наох признать наше право быть вместе, почувствовал, как она потерпела поражение.

Я удержал ее, когда она попыталась пересечь комнату.

«Не надо, – подумал я. – Это не ты. Это не мы. Это она».

«Она моя сестра, – покачала головой Мийа, напрягаясь в моих объятиях, в то время как воспоминания заполняли ее мысли. – Я нужна ей. Кто еще есть у нее? Я могу ей помочь». – Я почувствовал, как ее терпение тает.

– «Черт побери, она пыталась убить нас! – Я заставил Мийю вместе со своими проглотить и мои воспоминания, как кровь – с вином. – Она засасывает тебя, она бес'мод».

Мийа отвела глаза от бесстрастной спины Наох. Она заглянула в глаза Джеби, в мои глаза… столкнулась с ледяной коркой льда, еле сдерживающей мой гнев и страх снова потерять ее, отдав Наох.

Я почувствовал, чего стоило ей поверить мне, понял, что она не решалась сама увидеть, что их связь с Наох стала для той лишь слабостью, которую можно использовать. Ее решимость была полна горечи, когда она увидела, как ее сестра пронеслась огненным ветром сквозь мозг каждого в комнате, открытого теперь для нас.

Я окаменел, когда Наох выделила Ронина. В мгновение ока она оказалась перед ним. Она откинула его к стене телекинетическим полем, чуть не коснувшись его физически. Ее глаза потускнели, когда она вторглась в его мозг, просматривая каждое его воспоминание вплоть до дня его рождения.

– Наох! – крикнул я, достаточно громко для того, чтобы рассеять ее внимание.

Она повернулась и окинула меня взглядом, говорящим, что она прочистила бы мне мозги, если бы смогла. Она снова обернулась к Ронину, но на этот раз только сказала:

– Так что ты прибыл из ФТУ и говоришь, что можешь нам помочь? – Она говорила с ним на стандарте. Я никогда раньше не слышал, чтобы она пользовалась им. Они все говорят на стандарте, сказал как-то Перримид. Возможно, она всегда знала его, используя намеренно как официальный язык. Ронин кивнул. Он взглянул на Перримида, на Хэньена жалобно и непонимающе. – Тогда почему ты прячешься здесь от землян, как меббет?